Текст книги "Еще один шанс"

Автор книги: Галина Врублевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Галина Владимировна Врублевская
Еще один шанс

1.

В купе поезда дальнего следования я оказалась одна. В это время года, на исходе осени, люди предпочитают сидеть дома, но мое путешествие было вынужденным. Оскверненная любовь, порушенная семья, разбитая жизнь – все это, вместе взятое, подтолкнуло меня в дорогу. Куда я еду? Зачем? Колеса вагона ритмично постукивают на стыках рельсов: «Од-на, од-на, одна-на-на».

Мой неподвижный взгляд застыл на темном стекле – ночь. В полумраке вагонного освещения окно отражает мое собственное лицо: едва обозначенные штрихами нос и губы, и глаза, подернутые дымкой печали. Глаза у меня разного цвета – один карий, другой зеленый, и в юности меня расстраивало это несоответствие, казалось, все обращают внимание, смеются. Я где-то читала, что по глазам можно определить характер и даже предсказать судьбу, но в мистические бредни не верю. Мой единственный спутник – новый чемодан на колесиках – при каждом толчке откатывается от столика: я поленилась его убрать в рундук под сидение, благо еду одна. Я встаю, и вынув из наружного отделения все необходимое мне в дороге, убираю чемодан на место. Так-то лучше, спи, дружок. Я раскладываю постель, переодеваюсь в спортивный костюм и вытягиваюсь на полке, прикрываю глаза. Но спасительный сон не приходит ко мне – горестные думы мешают заснуть.

Разве я виновата в том, что случилось, что еду сейчас одна, неведомо куда? Но в который раз корю себя за выбор, сделанный почти двадцать лет назад. Я связала свою жизнь с этим негодяем, когда вокруг было столько хороших парней. И ведь все началось тоже в поезде. Тогда я ехала в плацкартном, а не в купе, как сейчас ...

* * *

В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко с незнакомыми мне людьми. Я уже закончила два курса института культуры, но меня впервые отпустила меня одну так далеко. Прежде я проводила свои каникулы на даче у бабушки с дедушкой. Не только летом, но и остальное время мама строго следит за мной. Я должна приходить домой не позже одиннадцати, знакомить ее с моими мальчиками и прочее, прочее. Поэтому я вообще сижу дома, и мальчиков у меня тоже нет. Да и кто обратит внимание на меня, незаметную мышку с хвостиком на затылке и выпуклым прыщавым лбом, даже не прикрытым челкой. Только когда кому-то нужны конспекты, вспоминают обо мне. Хорошо, что у меня появилась хоть одна подружка – с ней вместе мы готовимся к семинарам. Именно эта девочка, чьи родители живут у моря, и пригласила меня к себе.

Мое место на верхней полке. Я прижалась спиной к стенке вагона и, лежа на боку, исподволь поглядываю на своих попутчиков. На меня никто внимания не обращает. Старушка внизу наискосок от меня, как поезд тронулся, принялась махать спицами. Вообще, бабка немного чудаковатая. На ней связанные из разноцветных ниток пестрые вещи: юбка, длинная кофта и нелепая соломенная шляпка. Тоже, видать, самодельная. Что она вяжет, мне непонятно.

Пожилой мужчина, на полке под моей, сидит у окна, видно, дремлет: никаких движений. При посадке он помог мне убрать чемодан на багажную полку, но разговаривать нам было не о чем. Вид у него простовато-деревенский: белая, в полоску рубашка, застегнутая на все пуговицы, но галстука под воротником нет. Темный старомодный пиджак он сразу снял и повесил на вешалку. Вот он зашевелился, достал книгу, выложил на столик, склонился над ней – розоватая плешь светится сквозь редкие, гладко зачесанные волосы. Трудно себе представить более скучную внешность. Этот мужик похож на военрука в нашем институте. Может, он деревенский учитель?

Место на второй полке напротив пустует уже второй час, а жаль. При посадке шикарный парень, рост обалденный, как у баскетболиста, забросил на свое место какие-то мешки и коробки, и сразу куда-то исчез. Где же он?

Проводник, небрежно бренча стаканами, остановился у нашего купе. Поезд кинуло в сторону, брызнул кипяток на мою голую пятку, торчащую в проходе. Я ойкнула, вытаращив глаза от испуга, подтянула ногу под себя. Он замер, видно испугавшись моего вскрика, даже не извинился, невежа. Потом, стараясь больше не проливать, осторожно поставил стаканы на столик. «Учитель» поспешно убрал книгу, но старушка отрицательно мотнула головой. Я тоже отказалась. Распивать чаи в компании со старым занудой мне не хотелось, и я была еще не голодна. Проводник, держа в руках оставшиеся стаканы, повернулся к выходу и теперь чуть не столкнулся с нашим «баскетболистом». Тот как раз возвращался на свое место. Тоном, не терпящим возражений, он отдал приказ:

– Постой, парень, поставь еще два стакана. Чай с лимоном для меня и для дамы, – он кивнул в мою сторону. – И никаких возражений, девочка.

Я и не думала возражать. Быстро соскочила со своей полки. Пристроились с «баскетболистом» на бабушкином месте, та на самый край отодвинулась. «Учитель» быстро закончил свою трапезу и лег, отвернулся к стене. Потом я достала свои припасы, и мы принялись поедать их с «баскетболистом», запивая душистым чаем. Мне не приходилось задумываться, о чем говорить с моим красивым попутчиком. Он без умолку болтал сам. Оказалось, он и впрямь спортсмен, правда занимался не баскетболом, а греблей на шлюпках, тоже командный вид. А сейчас ехал с товарищами на летние сборы, в то же местечко на берегу моря, что и я. Но билетов в один вагон им в кассе не хватило, и мой спортсмен оказался вдали от своей команды, в нашем купе. «Однако, это чудненько – сказал он, обращаясь ко мне, – Теперь мне будет не так одиноко, у нас, ведь, одни мужики. А ты, как майская розочка, – подарок судьбы». Сейчас меня бы покоробило от такого пошлого сравнение, но тогда ... Я впервые слышала комплимент в свой адрес. Мое лицо запылало смущенным румянцем, замаскировав розовые прыщики на лбу. Затем мой спортсмен покопался в своих мешках и вытащил из футляра гитару. Лирический перезвон гитарных струн окончательно растопил мою скованность. Я стала подпевать Спортсмену.

Может, это кому-то покажется странным, но я не только ехала одна впервые в поезде, но и впервые сидела рядом с человеком, играющим на гитаре. Ведь на институтские вечеринки я не ходила. Не передать словами, как велика разница между исполнителем, увиденным в рамке телеэкрана и человеком, перебирающим струны у тебя на глазах. Его длинные пальцы, мечтательно прикрытые глаза, хрипловатый, задушевный голос. Сейчас бойкий спортсмен превратился для меня в артиста, человека, понимающего мою душу. Звучащие слова любви не были для меня просто текстом песни – то были признания, адресованные лично мне. Когда спортсмен невзначай коснулся своим коленом моего, я почувствовала ожог, но не отодвинулась. Теперь мы были одно: широкоплечий статный спортсмен и я, щуплая девчонка, почти подросток. И сила этого человека подчинялась мне!

Сельчанин похрапывал, глаза старушки были невидяще обращены к потолку, губы ее шевелились, подсчитывая петли. Но мы со Спортсменом и не таились ничьих взглядов – кроме нас двоих никого теперь не существовало в целом мире. Когда мелькающие за окном поезда картинки стали погружаться в сумеречную темноту, Спортсмен встал. Он взял меня за руку и повел узким коридором в другой вагон, где ехали его друзья. Толчки колес на стыках рельсов бросали меня от стенки к стенке, но я, не чуя ног, шла за Спортсменом.

Новый друг представил меня своей команде, ребята потеснились и дружелюбно приняли в свой круг. Меня окружала восьмерка парней. В институте Культуры, где учусь, почти сплошь девочки: красотки-искусствоведы. Среди них я, безусловно терялась, так как красоткой не была. Но здесь ... Когда парни то в шутку, то всерьез осыпают тебя комплиментами, то становишься пьяной без вина. Однако и бутылка ходила по кругу. Кто-то пил прямо из горлышка, но мне налили в чайный стакан, и никогда я не пила ничего вкуснее, чем этот дешевый портвейн. Разумеется к своим восемнадцати годам я уже пробовала вино, но всегда в культурной обстановке, под закуску и под присмотром мамы. Но сейчас, все было гораздо интереснее. Мамы рядом не было, голова кружилась все сильнее и все тело наливалось приятным теплом. Однако на сей раз вместо мамы меня остановил Спортсмен. «Стоп, с нее хватит, – сказал он, когда я уронила голову на его плечо, – не люблю пьяных женщин!».

Я же была в том состоянии, когда с равной готовностью выпила бы еще вина или сомкнулась губами с сидящим рядом Спортсменом. Случилось второе. Не обращая внимания на остальных ребят, мы соединились в долгом поцелуе с моим новым другом. Я отпрянула лишь тогда, когда ощутила его ладонь в совсем неприличном месте и увидела собственное, задранное доверху платьице. На миг мне показалось, что не тусклый светильник, а взгляд мамы направлен на нас с потолка вагона. Он заставил меня отодвинуться и поправить подол.

Двое суток продолжалось наше со Спортсменом противостояние, я удерживала бастион своей невинности под неявным надзором мамы. Но утром третьего дня я не смогла найти в веселом купе свои трусики, и больше мама не беспокоила меня. Я не поехала на квартиру подруги, адрес которой лежал у меня в сумочке. Я поселилась вместе со Спортсменом в палатке, раскинутой на диком пляже, и стала его женщиной. Тренер команды смотрел сквозь пальцы на эти вольности, видно эти сборы были у ребят вместо каникул.

Маме я отбила чинную телеграмму, что доехала благополучно, и, что мы ходим с подружкой на море, загораем, читаем книжки. Через несколько дней я навестила свою однокурсницу и попросила ее прикрыть меня, если мама вздумает позвонить ей сама.

В группе гребцов, принявших меня, не было профессиональных спортсменов. Ребята учились в каком-то экономическом вузе, но главной их задачей было выступать за этот вуз на соревнованиях. Мой Спортсмен учился на экономическом факультете неслыханно сколько лет. То, какой он шалопай, открылось мне гораздо позднее. Но в это лето шквал любви лишил меня и глаз, и разума.

Когда осенью я вернулась домой, мама не узнала меня. Она лишь была довольна, что дочка хорошо выглядит. Я загорела, окрепла, и даже противные прыщи исчезли с моего лба. Перемены в моей жизни какое-то время оставались ей неведомы. Я по-прежнему допоздна засиживалась в библиотеке. Однако теперь я готовила не свои задания, а писала рефераты и курсовые за своего Спортсмена. Он учился в институте уже восемь лет, но пока он был в хорошей спортивной форме, его не отчисляли. Но могли. И я принялась тащить его к диплому. И хотя его задания были не по моему профилю, я с ними справлялась: моя школьная золотая медаль была заработана честно. Учиться я умела и любила. Довольно скоро я стала разбираться в финансовых схемах и экономике лучше, чем в древних летописях, изучаемых в моем институте. В зимнюю сессию я удивила маму первыми в жизни тройками. Зато мой Спортсмен наконец продвинулся на один семестр.

Следующие каникулы я снова провела с моим другом. Теперь нас окружали другие ребята. Прошлогодняя команда как-то вдруг распалась. Одни ребята сменили спортивный клуб, другие вообще сошли с дистанции, бросили спорт. Мой спортсмен оказался среди новичков стариком. И он уже тоже стал задумываться о своей карьере. Для профессионального спорта у него не было нужных достижений, в любительском заработки были очень скромны. И все меньше внимания мой Спортсмен уделял тренировкам. Однако и служба на ниве экономики мало привлекала его. И он загорелся новой идеей – выступать в музыкальном ансамбле. В этом сезоне он стал прирабатывать, играя на гитаре в курортном ресторанчике. Я принялась помогать ему, сочиняла слова песен, которые он подкладывал под музыку. Кончилась эта афера тем, что из команды моего спортсмена отчислили, теперь под угрозой стало и его пребывание в институте.

Во что бы то ни стало мы должны были защитить диплом. Я говорю «мы», но речь шла, разумеется, о его дипломе. На четвертом курсе я завалила сессию, зато мой Спортсмен, с моей помощью, получил квалификацию экономиста. К этому времени наши с ним отношения уже не были секретом для моей мамы. Теперь она мечтала лишь о том, чтобы он не бросил меня, а взял в жены.

Но вышло так, что в мужья пришлось взять мне его. Да, он оказался мужем на моем иждивении. Целый год он болтался без дела: из спорта ушел, в ансамбле не прижился, о серьезной работе экономиста не мог думать без отвращения. Я работала уборщицей. Но когда родился наш ребенок, ему пришлось взяться за ум. Он устроился вторым тренером в только что открывшийся фитнес-клуб (тогда они назывались иначе) и стал тренировать смазливых дамочек, жен кооператоров. Новые русские еще только нарождались. С его-то дипломом, в лихое время перестройки, он мог бы стать воротилой на финансовой бирже, но он абсолютно не разбирался в котировках, марже и прочих премудростях продвижения средств. Не разбирался и не пытался вникнуть. Зато, оказалось, что в женских прелестях он разбирается отлично. Скоро мне открылась одна интрижка, затем другая. Я не могла бросить ребенка, но он и не собирался уходить от меня. Я к тому времени закончила курсы бухгалтеров и стала прилично зарабатывать. Он по-прежнему бегал из клуба в клуб, зарабатывая крохи.

И вдруг: он словно проснулся. Нашему сыну было восемь лет, когда он взялся за него. Он решил сделать из него профессионального гребца. Стал водить его в гребной клуб. Вначале занимался сам, потом определил к серьезному тренеру. По мере того, как сын рос, он все больше отдалялся от меня. Его взяли в сборную города, затем страны. Я почти не видела своего мальчика. А теперь он вырос и заключил контракт с заграничной командой. После отъезда сына вскоре и муж окончательно бросил меня. Владелица фитнес —клуба, где он работал тренером, приняла Спортсмена в свой бизнес и в свои объятия.

Я осталась совсем одна – уже не «майская розочка», а высохшая ветка, с колючками обид на стебле.

* * *

Как я была глупа и наивна. Игра мускулов и перезвон гитарных струн затмили мне суть моего Спортсмена. А человек-то он был мелкий, подленький. Он использовал меня и выбросил вон. Конечно, я могу заработать себе на хлеб, но разве это главное? Мне просто не хочется жить, я еле удерживаюсь, чтобы не натворить глупостей.

А, если бы добрая волшебница, я знаю, они не существуют, дала бы мне еще одну попытку? Волнение охватило меня. Я перевернулась на другой бок и уставилась в стену, будто на ней был начертан едва различимый текст. Если бы я сделала другой выбор?

2.

В поезде дальнего следования я еду впервые. Немного тревожно, но интересно ехать так далеко, с незнакомыми мне людьми. Я только что закончила второй курс института, но голова моя напичкана фантазиями о неземной любви, о служении любимому человеку, о самоотдаче и чувстве долга. Все эти ценности как-то ненароком привил мне дедушка, профессор университета.

Старушка внизу, подо мной, распускает почти готовое вязание и сматывает нитки в клубок: что-то у нее не получилось. Пожилой мужчина у окна молчит. Кажется, он не решается со мной заговорить. Жаль. У него такой умный, проницательный взгляд, наверно, он многое повидал, мог рассказать что-нибудь интересное. Сейчас он читает книгу.

Парень на верхней полке напротив меня почти всю дорогу отсутствует. Он едет в другом вагоне со своими дружками-спортсменами. Вчера он заглянул сюда на полчасика, повыставлялся перед нами, даже под гитару спел пару песенок. Смех один: слуха нет, голос никакой, и все пение под один аккорд. Я таких трепачей терпеть не могу, за версту обхожу. Как будто в другой, неведомой мне жизни, я получила печальный опыт. Разумеется, я вчера отказалась пойти с ним в другой вагон, к его компании. Он вернулся под утро, вдрызг пьяный, потом безобразно храпел на своей полке. Но прежде, спьяну, завалился прямо на старушку, чей испуганный визг и разбудил все купе. Лишь к обеду он проснулся и снова ушел к своей компании балдеть. Еще перегар из купе не выветрился.

Я спустилась со своей полки и присела на нижнее место, чуть отстраняясь от пожилого мужчины. Он тотчас закрыл книгу, показал мне ее обложку.

– Не читали, случаем?

Читаю я много, но исторические разоблачения – не мой жанр. Я люблю стихи и романы про любовь. Ну, еще по учебной программе читать приходится.

– Нет, к сожалению. Здесь какое время описано?

– Давнее, – улыбнулся мой попутчик, – вас тогда и на свете не было, а я был мальчонкой.

Разговаривая со мной, мужчина приосанился, пригладил ладонью редкие волосы, поправил несуществующий галстук. Спросил, не желаю ли я сесть к окошку. Слово за слово, выяснилось, что он вдовец, живет один, никто его не ждет. Дочь замужем, у той своя семья, своя жизнь. Работает он учителем, сейчас возвращается из областного центра, с учительской конференции. Затем учитель стал нахваливать свой яблочный край, свежий воздух, и чистую речку. Робко улыбнувшись, он предложил мне сделать маленькую остановку в пути: сойти на его станции.

– Погостите у нас недельку. Белый налив уже поспевает, меду вдосталь, на рыбалку сходим на заре. Вы были когда-нибудь на рыбалке?

Я никогда не была на рыбалке, я ни разу не срывала яблока с дерева, и настоящей деревни тоже не видела. Дача, где живут бабушка с дедушкой, не в счет. Там растут только кусты крыжовника и цветы.

Тактичность, необыкновенная предупредительность, а также начитанность учителя заворожили меня. Я, как сомнамбула, последовала за ним, когда поезд замедлил ход у приземистого деревянного здания маленькой станции. Проводник неохотно вылез из своего купе – этот мальчишка почти всю дорогу спит – откинул ступеньки в тамбуре, и я спрыгнула на утрамбованную галькой узкую дорожку. Едва я коснулась ногами земли, как поезд тронулся вновь.

Неподалеку от станционного здания, под тусклым фонарем, стояла телега, запряженная лошадью – позапрошлый век! Возница забросил наши вещи на телегу, уселся боком, свесив ноги с плоского настила телеги, взял в руки вожжи Мы с Учителем сели на задок, к нему спиной.

Пожилого педагога, действительно, никто не ждал. Дом его – добротная пятистенка, встретил нас темными окнами. Учитель отвел мне отдельную комнатку, пожелал спокойной ночи и ушел спать в залу, как он назвал просторную горницу с грубыми дерюжками на полу. Деликатнейший человек! Ни вольного жеста, ни двусмысленного словца, ни сального взгляда. За неделю пребывания в его доме я сумела оценить богатство души этого человека. Он преподавал в местной восьмилетке математику, и за нехваткой учителей – физкультуру и столярное дело. В его доме все поделки из дерева тоже были сделаны его руками.

Мой гостеприимный хозяин не досаждал мне жалобами, но как-то ненавязчиво дал понять, как он одинок и как нуждается в женской ласке. Несмотря на преклонный возраст (он годился мне в отцы), этот человек в душе был романтиком. Он называл меня «Моя Офелия» и говорил, что нынче таких чистых девушек, как я, уже не сыскать. Их деревенские девчата были во сто крат бойчее. Сделав паузу, он признался, что предложил бы мне руку и сердце, если бы не боялся выглядеть смешным в моих глазах.

– Ничуть, – с горячностью воскликнула я. – И вы совсем не стары! – добавила я, больше убеждая себя, чем его. – Если вы сделаете мне предложение, я буду счастлива принять его.

Образ светлого, чуть наивного, но мужественного сельчанина уже захватил мое сердце. Я осталась в этом доме и через месяц стала законной женой этого человека.

Мама приезжала на свадьбу. Она была в черном платье, как будто хоронила меня. Но против моей самоотверженной любви не устояли бы и полчища матерей. Мама только заклинала меня не бросать учебу, но учитель клятвенно заверил ее, что проследит за этим. Я перевелась на заочное отделение.

Жизнь в селе диктовала свой ритм. Постепенно я впряглась в хозяйство: коровы, свиньи, куры. Для страстных объятий времени почти не оставалось, да и мужские возможности моего учителя таяли с каждым годом. Однако я успела родить дочку. Учитель также сдержал обещание, данное моей маме – я закончила свой институт культуры. Однако работы по специальности в деревне не нашлось: старый клуб давно развалился, а в новом нужды не было. Молодежь уезжала из деревни. У меня не было общественно значимого дела, но главная моя беда заключалась в другом: я угасала как женщина, хотя еще была молода. Я томилась и беспричинно плакала, но мой дорогой старик не замечал моего томления, не понимал, что мне нужна мужская ласка. Он уже вышел на пенсию, но с домашними делами справлялся вполне. Главной его радостью и гордостью была пасека – с пчелами он проводил больше времени, чем со мной. Но однажды эти пчелы напомнили ему обо мне. Я невзначай потревожила рой и тотчас была наказана его бойцами. Несколько дней я ходила с опухшим лицом, обвязанная мокрым полотенцем. Мой старик как будто проснулся ото сна. Как-то после дневных трудов мы сидели с ним на лавочке перед домом. Он взял мои еще молодые и гладкие руки (я не забывала ухаживать за ними – сказывалась городская привычка) в свои сморщенные и заскорузлые пальцы и сказал:

– Вот и еще одно лето на исходе, смотри-ка: листья на кустах пожелтели. Давай-ка, хозяюшка моя ненаглядная, нынче, как с огородом управимся, съездим к морю. Давно мы там не бывали!

Он совсем забыл, что моря я так и не увидела вовсе. Он снял меня с поезда, когда я ехала отдыхать к подруге, и больше речь о курортах никогда не заходила. Я уезжала только дважды в год, сдавать сессии в институте, повидаться с мамой – и сразу назад. Скотина без хозяйки скучает и худеет.

В конце сентября, когда мы выкопали всю картошку и привели в порядок огород, мы тронулись в путь. Нас провожало грустное мычание оставленной на соседку коровы и кудахтанье ни о чем не подозревающих кур. Тот же возница, что когда-то привез меня сюда, запряг свою лошаденку (гужевой транспорт и сейчас, двадцать лет спустя, остается в этих местах популярным средством сообщения с железной дорогой) и повез на станцию. Скопления народа не было, мы без труда купили билет на поезд и заторопились на посадку. Песчаную платформу давно заасфальтировали, но как и прежде, поезд стоял здесь всего лишь минуту. Бедный мой старик так боялся опоздать, что лоб его вспотел от волнения! Он схватил огромный чемодан и побежал на платформу, едва услышав гул приближающегося состава. От непомерного усилия изношенное сердце надорвалось, и мой муж умер на месте.

Примерно так могла бы сложиться моя жизнь, сделай я двадцать лет назад выбор в пользу пожилого сельского учителя. Потом пошли бы споры из-за наследства. Его дочь от первого брака часто с завистью заглядывалась бы на наш дом. На месте старой деревянной пятистенки, наверняка, стоял бы новый, кирпичный дом. Моя собственная дочь, к тому времени уехавшая на учебу в столицу, вряд ли вернулась бы в наши края. И опять я оставалась одна. Опять, подчинив свою жизнь мужу, я незаметно упустила свое счастье.

* * *

Печальный итог этой прожитой лишь в воображении жизни совершенно лишил меня сна. Я вновь села у столика, подвернув под себя ноги. Темнота за окном стала еще гуще, но теперь картина оживилась вереницей мерцающих вдали огоньков. И они дали новый поворот моим мыслям. Дважды я оказалась в роли жертвы: кинув на алтарь мужчины свою молодость, забыв свои интересы. Как легко обвел меня вокруг пальца спортсмен-гитарист, живущий лишь в свое удовольствие. Для него я оказалась игрушкой и кормушкой. А вдовец из села? Я увидела в нем одинокого, страдающего Байрона, хотя он нуждался лишь в хозяйке для подворья. Я теперь почти уверилась в том, что прожила с ним жизнь на самом деле. Всему виной моя уступчивость, мое стерильное воспитание! Я не научилась отстаивать свои интересы. Где же та фея, что даст мне еще один шанс?