Текст книги "Миллион причин умереть"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Милая, очаровательная Леночка Перель была всеобщей любимицей. Ее обожали родители, баловала прислуга, боготворили учителя. Все мальчики ее класса, а затем и курса были безнадежно в нее влюблены. Да и мудрено было не влюбиться в ангела! Отец частенько вздыхал, пристально вглядываясь в совершеннейшие черты дочери:

– Ну почему при такой красоте ты совершеннейшая овечка? Ну где твоя изюминка?

– В доброте, папа... – отвечала Леночка.

– В доброте! – фыркал отец, еврей в семи поколениях, не признающий никаких догм, кроме мудрости. – Твоя доброта, она хуже воровства!

Дочь лишь кротко улыбалась, целовала отца в плешивую голову и бежала на заседание очередного комсомольского собрания. Институт она окончила, так же как и школу, – смеясь и блестяще. Сам собой встал вопрос о ее дальнейшем определении. И вот тут-то и разгорелся весь сыр-бор. Отец, до сего часа потакавший любым капризам дочери, настаивал на замужестве. Дочь, топая ногами (впервые, кстати сказать, проявляя удивительное непокорство), кричала о карьере языковеда. А мать лишь всплескивала руками и плакала. В периоды недолгого затишья двигалась по дому незримой тенью, а затем снова плакала и всплескивала руками.

Война продолжалась пару месяцев и закончилась как-то вдруг и сразу. В тот вечер папа привел в их дом очередного претендента – спокойного парня из их общины. Благовоспитанный молодой человек с кустистыми бровями над бархатными черными глазами весь вечер тепло посматривал в сторону Леночки, не решаясь заговорить с надменной красавицей. На прощание он поцеловал ее прохладную ладошку и, приложив руку к сердцу, пробормотал, жутко смущаясь:

– Если бы я только мог надеяться... Я бы сделал вас самой счастливой женщиной на земле...

Леночка ответила «нет». А отцу, после ухода гостя, заявила:

– Ты на самом деле задался мыслью выдать меня замуж?

– Да, милая. – Глаза отца засветились надеждой. – Ты пойми, так будет лучше. Так у нас принято...

– Хорошо, я сделаю, как ты велишь, – перебила она отца, что также случилось впервые. – Но выйду за того, кого сама выберу!..

Эх, молодо-зелено! Леночке бы послушаться отца да выйти замуж за застенчивого молодого человека, уехавшего спустя полгода за границу и зажившего там припеваючи со своей молодой супругой Василисой Леонидовной. Так нет же, взыграло самолюбие и желание доказать всем и каждому, что ее мнение в этом доме не самое последнее и что не будет она, подобно матери, дополнением к столовому серебру и фамильному фарфору. В результате подобного самоутверждения под крышей их дома появился невзрачный худенький молодой человек, назвавший себя Якиным Святославом Ивановичем, а попутно и мужем Леночки Перель.

С мамой случился сердечный приступ, она слегла и, проболев полгода, – скончалась. Отец, ненадолго переживший жену, перед кончиной призвал к себе непокорную дочь и велел присесть у него в изголовье.

– Я не говорил с тобой со дня его появления в нашем доме. – Он упорно не называл зятя по имени, ограничиваясь местоимениями. – Я никогда не спрашивал тебя, почему ты плачешь по ночам в супружеской спальне и почему твой муж неделями пропадает непонятно где. Ваша семья была для меня табу. Сейчас же выслушай меня, мой милый ребенок, не перебивая.

Леночка понуро опустила голову, не в силах вынести отцовского взгляда.

– Я слушаю, папа, – тихо молвила она мгновение спустя.

– Твой муж – мерзавец, – вполне внятно начал отец, силясь приподняться на подушках. – Он – вор, душегуб и подонок, каких свет не видывал. За что над нами так жестоко посмеялась судьба, я до сих пор не знаю. Ну да ладно, что теперь об этом говорить: он твой муж, и этим все сказано.

– Папочка, – Леночка еле слышно всхлипнула. – Я сделаю все, что ты мне скажешь. Если попросишь развестить с ним, то я...

– Нет, милая, нет, – отец укоризненно качнул головой. – Я не вправе требовать от тебя этого. К тому же думаю, что ты любишь это ничтожество, иначе не жила бы с ним, независимо от моих слов и желаний. Ведь привела же ты его к нам в дом, вопреки нашей воле, н-да... Любовь зла... Любовь зла, но чтобы настолько...

– Я ничего не могу с собой поделать. – Ее руки обессиленно упали на колени. – Он приворожил меня как будто. Я ненавижу его! Ненавижу всей душой, но как только за ним закрывается дверь, я молю господа вернуть его обратно!!! Это очень страшно, папочка, поверь! Любить и ненавидеть одновременно...

Она уронила голову на отцовскую подушку и разразилась рыданиями. Всхлипывая, она покаялась ему в том, что втайне от них сделала уже два аборта, хотя очень хочет иметь детей. Но так приказал Славик, и ослушаться она его не смогла. Вечное недовольство мужа по поводу нехватки денег на его прихоти. Присутствие в доме посторонних (так он называл истинных хозяев дома)... И сотни, сотни других мелочных придирок и причин, способных вывести Славика из душевного равновесия...

– Он бьет тебя? – спросил слабеющим тоном отец, когда дочь закончила изливать ему свое горе.

– Нет! Иногда, когда слишком много выпьет... – Леночка снова разрыдалась. – Если тебя не станет, что мне делать, отец?! Я не выдержу долго!!!

– Нет, милая... – Отец хитро блеснул глазами. – Я не был бы твоим отцом, если бы не позаботился о тебе. После моей смерти он будет тебя на руках носить, поверь мне...

Все случилось так, как он и предсказывал. После смерти тестя Якин Святослав Иванович ходил павлином по просторным комнатам покойного тестя недолго. Стоило только огласить завещание семейному адвокату, как из него будто выпустили весь воздух. Он стал ласков и подобострастен с женой. Если и отлучался надолго из дома, то только с ее благословенного разрешения. А после того как своды их дома были оглашены безудержным ревом новорожденной Танюшки, Святослав Иванович и вовсе сник.

– Всю жизнь мне сломали эти чертовы бабы!!! – плакался он пьяными слезами очередной дешевой проститутке. – Все перечеркнули, все!!! Я такой же нищий, как и до прихода в их дом. Ах, это чертово еврейское семя!!!

Отец Леночки не зря всю свою жизнь поклонялся богине мудрости, превознося ее догмы превыше других. Наблюдая за мытарствами своей единственной дочурки, он долгие вечера проводил в обществе семейного адвоката. И результатом их долгих бдений на свет божий явилось весьма и весьма премиленькое завещание, передающее власть над управлением всем, принадлежащим семейству Перель, в руки их дочери с последующим правом наследования только лишь по женской линии. Родись у Леночки сын, Святослав Иванович на второй же день собрал бы чемоданы, окончательно лишившись надежды когда-либо урвать огромный кусок от состояния зажиточной семейки, но родилась девочка, и он остался.

Леночка, к тому времени сумевшая взять себя в руки и прочно стать на ноги, совершенно проглядела тот факт, что супруг вовсе не смирился с подобным положением вещей. Он лишь затаился до поры до времени, рьяно занимаясь воспитанием дочери, которая день ото дня становилась все более на него похожей, чем, собственно, и снискала любовь подлого папочки.

Годы шли, Леночка развернула семейный бизнес на широкую ногу, попав в струю времени. Несколько магазинов в разных городах, несчетное количество челноков, снабжающих мануфактурой обнищавший российский народ, торговые павильоны и акции ликероводочного завода...

Одним словом, благословенный кусок семейного пирога становился день ото дня все толще и аппетитнее. И вот когда Танечке исполнилось семь лет и девочка за ручку с папой собралась отправиться постигать азы науки, случилось несчастье...

Утро первого сентября было ознаменовано отвратительной семейной ссорой. Супруги, конечно же, скандалили время от времени, но делали это с какой-то аристократической ленцой, скорее по привычке. То утро стало исключением. Святослав Иванович превзошел самого себя, полыхая праведным гневом и потрясая на глазах у прислуги якобы найденным шприцем и резиновым жгутом.

– Наркоманка! Бесстыжая лживая наркоманка! У нас же дочь! Как ты могла?!

Леночка, опешившая поначалу, быстро взяла себя в руки и попыталась дать ему достойный отпор.

– Лжец! – взвизгнула она и попыталась отобрать якобы уличающие ее предметы. – Ты все это нарочно придумал! Что, надоело жить под каблуком?! Ха-ха-ха!!! Мой отец сумел достать тебя даже из могилы, жалкий приживальщик!!! У тебя нет за душой ни рубля! Все твои вещи, трусы, носки, даже презервативы, что ты используешь со своими шлюхами, – все куплено на мои деньги!!!

– Но я работаю наравне с тобой! – оскорбился до глубины души Святослав Иванович. – Я не знаю отдыха! Я пашу как проклятый, а ты называешь меня приживальщиком?! Как тебе не стыдно!

– Мне стыдно?! Да черта с два! Мне следовало с тобой развестись еще раньше, а я, старорежимная идиотка, семью сохраняла! Плевать мне на тебя, урод!!!

– Леночка! – почти взмолился супруг, сложив руки на груди. – Оскорбляй меня! Можешь даже ударить, но только прошу – не делай этого больше никогда! У нас же дочь, я ее люблю так же сильно, как и тебя! Одумайся!!! Наркотики – это...

– Ах ты мерзавец!!! – пуще прежнего заверещала Леночка и кинулась с кулаками на супруга. – Клевещешь на меня в присутствии прислуги... А ну пошел вон отсюда!..

Стоит ли говорить, на чьей стороне были в тот момент симпатии изгнанных? А когда Святослав Иванович, даже не пытающийся укрыться от остреньких кулачков своей супруги, жалобно расплакался, размазывая по лицу сопли и кровь из носа, то равнодушным к его несчастной доле не остался никто в их доме. Никто... включая дочь. С незавязанными бантами, болтающимися за ее спиной, она влетела в гостиную, где разразилась эта ужасная сцена, и, встав перед разъяренной матерью, закричала:

– Ты плохая, плохая! Я не люблю тебя! Не тронь папу!!!

Леночку будто ударили. Она застыла на месте с занесенным для очередного удара кулаком и остановившимися глазами смотрела на дочь.

– Таня-я-я, – выдохнула она какое-то время спустя. – Никогда не верь ему, доченька! Он – страшный человек...

– Нет, нет, нет. – Ребенок замотал головой, глотая слезы и хватая отца за рукав белой сорочки. – Ты плохая, папочка хороший. Идем, папочка, я опоздаю в школу...

Усилиями любящего отца и заботливой няньки ребенок был приведен в надлежащий вид и отправлен в школу. Затем отец устроил ей праздник с посещением областного драматического театра и зоопарка. Потом было кафе-мороженое с горой сладостей и воздушными шарами. Так что домой Танечка явилась, когда уже совсем стемнело, с массой впечатлений, любовно прижимаясь к впалой отцовской груди. Няня ее выкупала, уложила в кровать. Отец прочел главу из любимого Карлсона на ночь, поцеловал в лоб и вышел, плотно прикрыв дверь.

А наутро ей сообщили, что ее матери не стало.

Ее нашла горничная. Леночка лежала с перетянутым жгутом предплечьем, уставив застывший страдальческий взгляд в подвесной потолок. Шприц валялся тут же на кровати.

– Передозировка, – авторитетно заявил патологоанатом рыдающему супругу, и ни у кого эта смерть не вызвала подозрений, так как явилась следствием предыдущего утреннего кошмара.

Святослав же Иванович рвал на себе редкие волосенки, бил кулаком в грудь и вовсю сокрушался по поводу недогляда.

В то время смерть от передозировки была еще не столь распространена, как теперь, и являлась, как бы это сказать, привилегией имущего класса. Но то, что от этого пострадала уважаемая всеми женщина, многих повергло в шок. Однако эти многие извиняли ее, считая, что Леночка очень сильно мучилась от сознания собственной вины после смерти родителей.

– Это ее и убило, – всхлипывали на похоронах ее бывшие подруги. – Она не смогла их пережить.

То, что на теле бедной женщины оказалось чуть больше синяков, чем должно быть при подобной смерти, заинтересовало лишь одного человека. Им был старенький сухонький старичок-еврей, семейный адвокат почти исчезнувшего с лица земли семейства Перель...

Глава 12

– Именно он и сообщил мне обо всем, понимаешь?! – Трагизм в голосе Таньки постепенно пошел на убыль. – После того как ты ушел, он позвонил мне и назначил встречу. Ничего не понимая, я приехала на такси в запущенный сад Строителей, ну ты знаешь, какая там пустошь... Встретились мы в условленном месте, и он обо всем мне рассказал. Можешь представить мои чувства?!

– А мои?! – Толик упер руки в голые бока. – Моими чувствами ты не интересуешься?! Сначала ты мне угрожаешь. Потом везешь в свой дом, знакомишь с предком, затем вламываешься ко мне и снова угрожаешь, только теперь несколько иначе. Черт знает что!!! Что, по-твоему, я должен думать?! Я запутался, в конце концов!!!

На последней фразе голос ему изменил, и, дав петуха, Толик засмущался. Закутавшись в простыню, он уселся рядом с Татьяной и несколько виновато погладил ее по плечам.

– Ладно, Танюх, давай думать, что ли. У тебя ведь наверняка есть план. Если действительно все то, чем сейчас владеет твой папахен, твое...

– Мое, мое, не сомневайся. Адвокат показал мне копию завещания деда. Путано все. Множество оговорок. Пунктиков и подпунктиков. Но суть сводится к одному: после смерти матери полновластной хозяйкой всего имущества являюсь я. Отец убил ее для того, чтобы владеть всем единовластно. Я маленькая была, он мой отец, значит, являлся по закону опекуном и поверенным во всех делах.

– Но после твоего совершеннолетия!..

– Да, да! Но я совершенно не задавалась мыслью, кто наследник и все прочее... Тряпок полно. Любой каприз выполнялся. Никакого ни в чем ущемления. Я не особо интересовалась истинным распределением капитала, если честно. А шепнуть на ухо, наставить на путь истинный было некому. К тому же отец ко мне очень хорошо относился. И если бы не сегодняшнее откровение, я бы никогда...

– А адвокат? Он-то что так долго молчал? Чего дожидался? По закону он должен был огласить завещание в день твоего совершеннолетия! – упрямо гнул свою линию Толик.

– Да, но он не мог. – Танька замялась. – Понимаешь... Отец и тут подстраховался...

– Не понял!

– Сигизмунд Абрамович последние десять лет провел в санатории для душевнобольных.

– В психушке?! – свистящий шепот, исполненный возмущения, вырвался из груди Толика помимо его воли. – И после этого ты хочешь, чтобы я поверил тебе и бредням этого старикашки?! Нет, Тань, ты сама-то не того? Прости, конечно, великодушно, но верить человеку, последние десять лет наблюдавшему небо через решетку... Да он что хочешь наговорит! Тем более что зол на твоего папашу.

– А как же завещание?! – и не думала сдаваться Татьяна. – Я же видела его! Бланк с гербом, подписи деда, матери, печати. Пусть это была ксерокопия, но он объяснил мне, что сделал это из предосторожности. Он после того, как с ним так жестоко обошлись, никому уже не доверяет.

– Ага, а что же сейчас побудило его на откровения? Слушай! – Толик вновь соскочил с дивана и заметался по комнате. – Что-то здесь не так! Не нравится мне все это, ох как не нравится... За версту дерьмом несет.

От сцен с заламыванием рук, выдергиванием волос и обкусыванием ногтей, конечно же, Толик воздержался, но то, что поведала ему Татьяна, мало сказать – не нравилось, оно парализовало его мыслительные способности. Ясным для него оставалось только одно: тут ведется какая-то скрытая игра либо Танькиным папашкой, либо самой Танькой. После недолгих колебаний Толик ей об этом сказал без всяких обиняков.

– С ума сошел?! – Она оскорбилась до глубины души. – Ладно, я еще могу с великой натяжкой согласиться с тем, что отец затевает что-то, подсылая ко мне этого ветхозаветного Сигизмунда. Ну... Может, проверку какую-нибудь или еще что. Но чтобы я!!! К тому же зачем мне пытаться одурачивать тебя, если я собралась за тебя замуж!

– А ты все еще собираешься? – едва ли не плаксиво поинтересовался Кулешов, вынашивая в тайниках души пусть призрачную, но все же надежду. – После всего, что узнала?! Ты не любишь меня, Тань! Совсем не любишь! Любящая женщина сейчас должна была бы лететь от меня куда глаза глядят, лишь бы сохранить любимого человека живым и здоровым, а что ты...

– А что я?! – В ее голосе тоже зазвучали слезы.

– А ты вместо этого приперлась сюда, глупая корова!!! – заорал вдруг Толик что есть мочи. – И крутишь мне мозги!!! Не нужно мне от тебя ничего, поняла?! Ни денег твоих, ни тебя, ничего!!! Мямлит тут битый час о каком-то идиотском завещании! Зачем твоему папаше убивать претендентов на твою руку, если куда проще для него убить тебя?!

Тишина после этих слов воцарилась небывалая для малогабаритки в панельном блочном доме – то бишь гробовая. Казалось, даже часы перестали вести свой отсчет времени. Даже падение снега за окном прекратилось.

Несколько минут превратились в вечность, прежде чем Татьяна встала, сделала несколько нетвердых шагов и... отвесила Кулешову увесистую пощечину. И тут же тишина взорвалась, рассыпалась, исчезла под натиском возмущенно заверещавшего Толика. Он буквально зашелся в истеричном крике, кидая девушке в лицо одежду и тыкая пальцем в сторону входной двери. Из перекошенного гневом рта, перемежая оскорбительные замечания в ее адрес, то и дело неслось визгливое «ВОН!».

Татьяна молча оделась, старательно изгоняя из души горестно-приторное сожаление, и, накинув на плечи шубку, взялась за ручку двери.

– Ты трус, Толик... Какой же ты трус... – удалось ей все же вставить под занавес.

– Да?! А ты кто?! – Отбросив в сторону простыню, в которую до сего момента кутался, Толик подбоченился и, не слишком долго подбирая слова, ляпнул: – А ты – бессребреница! Ведь если верить тебе, то все это как было в папиной лапе, так в ней и останется. Кому ты нужна?! Кому?! Тебя и с деньгами-то не особо кто разбежится просватать, а так тем более.

– Ошибаешься, – сохраняя кажущееся спокойствие, возразила Татьяна. – В завещании есть оговорка, что, если я не захочу вступить в права наследования в день своего совершеннолетия, то после вступления в брак – сделать это просто обязана. Так что ты, возможно, многое теряешь.

– Ага! Может, и теряю, но я жить хочу! И жить не с тобой, поверь мне! Разве такое вообще возможно?! Господи, как ты смогла так одурачить меня?! Жить с тобой!!! – Он запрокинул голову и демонически расхохотался. – А потом пришить тебя со временем? Так же, как твой папуля твою мамочку? Нет уж! Хватит! Не верю ни единому твоему слову!!! От общения с тобой в течение такого невозможно длительного периода – целых двенадцати часов у меня уже крыша едет, а что будет, проживи я с тобой бок о бок несколько лет? Уходи, Танька! Уходи...

Тишина после того, как за ней захлопнулась дверь, воцарилась отнюдь не умиротворяющая.

Зловещая – вот, пожалуй, правильное и единственное определение той ауре, что оставила после своего ухода Татьяна. Толик привалился к запертой двери и попытался было вздохнуть с облегчением: ну вот, мол, молодчина. Первый раз решился на поступок, не испугался, не спасовал. Освободился-таки наконец и от ее присутствия, и от последствий, способных возникнуть из ниоткуда при достаточно близких отношениях с ней. Хотя, положа руку на сердце, не очень-то он верил в бредни, нашептанные ему Татьяной этой ночью, а там – чем черт не шутит... Что-то, да должно же было быть правдой. Пусть хотя бы то, что истинной наследницей всего семейного состояния является она...

Так, так, так...

От внезапной мысли, мелькнувшей молнией озарения, Толик аж присел.

Ну почему же он сразу-то!!! Вот болван! Форменный болван! Все же белыми нитками шито!

Девочке наскучило прозябать под папиным каблуком, она и заворочала локотками. А чтобы в образе мужа не получить прообраз папы в квадрате, она и остановила свой выбор на нем – на Кулешове Анатолии, со всей тщательностью своей сволочной бабской натуры рассчитав, что более покладистого и неохочего до бизнеса муженька ей вряд ли сыскать. Сделав ставку на его трусость, она налепетала тут бог весть что... Ладно, пусть не все вяжется в ее рассказе в том плане, что каждый ее претендент будет кандидатом в покойники, но все равно. Все поведанное ею – бред!..

– Лопух! – сказал Толик, улыбаясь своему отражению в зеркале. – Тебя только что поимели, как самого распоследнего лопуха!

Мерзопакостное трусливое предчувствие неприятностей постепенно начало отпускать, и, сделав себе огромнейших размеров сандвич с ветчиной и сыром, Толик засел у телевизора. Ложиться в постель и сделать попытку уснуть, когда время на часах движется к утру, показалось ему занятием бесполезным, вот и счел он за благо попутешествовать по ночным каналам местного кабельного телевидения.

Ребята, конечно, молодцы. Деньги из народа тянули не зря. Ящик вещал все, что твоей душе угодно. Тут тебе и спорт, и музыкалка, и художественный фильм, и даже для эротики нашли место.

Толик сидел в кресле, развалившись подобно огромному сытому коту, и едва ли не мурлыкал от наслаждения. Так ему вдруг понравилось его теперешнее состояние души.

Итак, что он имеет в настоящий момент?

Первое и самое приятное – это полное освобождение от всех обязательств в отношениях с Танькой. Пусть и богата, но слишком много интриг и головоломок в их внутрисемейных отношениях. Что дочка, что папа – одного поля ягоды. Пусть чахнут над своим златом, сколько душе угодно. Его убить, разумеется, никто не посмеет. Да и за что?! А что там они друг против друга затевают – не его печаль...

Второе, многообещающее и даже обнадеживающее, – это непричастность Ольги к убийствам. Да, несомненно, она темная лошадка. И в ее биографии больше темных пятен, чем звезд в Солнечной системе, но она – не убийца. Хотя кому-то очень сильно хотелось, чтобы окружающие думали именно так. Вспомнив Таньку-интриганку, Толик аж зубами заскрипел от злости. Все ведь перепортила и перебаламутила, стервозина. Везде встряла, лбами всех столкнула, а сама в стороне осталась...

А Оленька, пусть и не святая простота и невинность, но именно тот человек, которого он ждал все эти годы. Препятствия, что воздвигает судьба на его пути, должны еще пуще подстегнуть его, ведь без борьбы не бывает настоящей победы. О том, что Ольга ушла с работы вместе с Сергеем, Толик не вспоминал. Он убаюкивал себя самыми приятными размышлениями на предмет его намечающегося романа, неспешно расправляясь с сандвичем и с небывалым равнодушием наблюдая за пикантной сценой, развернувшейся на экране. Мысли вяло текли, уводя Толика куда-то за грань приятной полудремы, поэтому звонок, коротко тренькнувший в прихожей, он услышал не сразу. Вернее, услышал, но не воспринял. Ведь никогда гости не навещали его в половине пятого утра, такого не бывало. И вместо того чтобы встряхнуться, насторожиться, задуматься над тем, что несет с собой чей-то неурочный визит, он прошлепал босыми ступнями к входной двери, щелкнул замком и почти в тот же самый момент был сбит с ног сильным ударом огромных размеров кулака.

– Ну здорово, мудила! – почти весело поприветствовал его недавний знакомый Василий и, вваливаясь в тесноватую полутемную прихожую, сказал кому-то за своей спиной: – Здесь он, здесь! А где же ему быть-то еще? Тепленький, сонненький. Как будто бы нас поджидал...

Толик замотал головой, пытаясь прогнать оцепенение, но сильный удар в челюсть лишил его такой возможности. Изображение перед глазами расплывалось из-за выступивших слез. Челюсть нещадно ныла, а солоноватый привкус во рту свидетельствовал о том, что какой-то из зубов сильно пострадал.

Вошедших было трое вместе с оригиналом Васькой. Толик скорее угадал – кто двое остальных, прежде чем сумел сфокусировать взгляд на их размытых силуэтах.

– Вставай, сынок, разговор есть, – прокаркал Якин Святослав Иванович, по-хозяйски прошествовал в комнату и уже оттуда добавил чуть громче: – У нас не так уж много времени, так что ты давай там сопли побыстрее подбери.

Толик, опираясь о стену, кое-как поднялся. Вытер взмокшее лицо полой висевшей на вешалке куртки и, судорожно дернув головой в сторону зеркала, успел поймать свой затравленный взгляд.

«Это не жизнь, а просто дерьмо собачье!!! – едва не прорычал он вслух, вспомнив о событиях минувшей ночи и милом течении своих мыслей в последний час. – Только-только стоит поверить в хорошее, доброе, светлое, как является кто-нибудь и все топчет своими погаными сапожищами!!!»

К слову сказать, Толик сильно кривил душой против правды. Поганых сапог на вошедших не было. Дорогая добротная обувь. На Танькином отце так вообще ручной работы. Но все это отмечалось Толиком где-то на уровне подсознания. И почти следом за всем этим жуткое раздражение: ну и пусть дорогие ботинки! Ходили бы где-нибудь себе в другом месте, а не топтали его ковер!

Быстро, однако, Танька настучать успела на своего женишка. Видимо, слезы рекой пустила, раз не поленились в столь ранний час заявиться на разборки за дорогущее чадо. А она еще трепалась об убийстве. Не за этим же, в самом деле, они сюда приперлись!!!

Холод все же побежал по позвоночнику. Да еще как побежал! Ноги предательски подогнулись. Сердце заколотилось похлеще, чем у птицы, попавшей в сети. А вдруг Танька не врала?! А вдруг все то, что она говорила, – правда?! Что тогда?!

– Ты хоть понимаешь, что теперь тебе конец? – словно угадывая его мысли, поинтересовался все тот же весельчак Василий.

– П-п-понимаю, – еле разлепил Толик губы. – А за что?!

Его гости неспешно переглянулись и широко разулыбались. Видел бы кто при этом их глаза! Прочтя в них свой смертный приговор, Толик едва не разрыдался. Мелкими шажочками он прошествовал к разобранному дивану и обессиленно на него рухнул. Сил не оставалось ни на что. Попытаться закричать? Глупо. Сбежать – и того глупее. Оставалось сидеть и ждать, какими еще откровениями порадуют его незваные визитеры.

С последними те не спешили. Якин Святослав Иванович так вообще едва ли не задремал, а может, и задремал – поди пойми, что означает его расслабленная поза с откинутой на спинку кресла головой и полуприкрытыми глазами. Василий и Петро неспешно блуждали по комнате, внимательно все разглядывая и попеременно шумно втягивая носом воздух. Продолжалось подобное действо минут десять. Затем один из них (Толик не видел кто, так как спрятал свое лицо в ладонях) сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Она была здесь, это точно. Всюду запах ее духов...

– Это я и без тебя знаю, идиот, – устало обронил Святослав Иванович (не спал все же, значит). – Вопрос в другом... Знаешь, какой у меня вопрос, дорогой обожаемый зятек?

– Н-н-не-е-ет, – еле нашел в себе силы выдавить Толик, так как самые худшие его опасения начали подтверждаться. – О-от-т-к-куда?

– От верблюда! – рыкнул бесцеремонный Василий и отвесил Толику увесистую оплеуху. – Или ты говоришь, или...

– Не здесь...

Якин досадливо поморщился, а Толик вспомнил фильм о гангстерах, что смотрел на прошлой неделе. Там подобная фраза всегда звучала в преддверии убийства, и бывало оно, как правило, всегда брутально изощренным. Представив себя с залитыми бетоном ногами в тазике на дне глубокого озера, Толик начал заваливаться на бок.

– Эй, ты чего?! – мгновенно среагировал Василий и тряхнул его что есть сил. – Я еще и не трогал тебя даже, а ты уже спекся? Он спекся, босс. Вот труха-то! В натуре – труха!..

– Замолчи. – Якин встал с кресла и, подойдя к дивану, опустился на него рядом с Кулешовым.

– Она была сегодня здесь? – спросил он тихо.

– Да, – кивнул Толик, благоразумно понимая, что его встречный вопрос о конкретизации личности визитерши вызовет у Василия новый прилив желания помахать руками.

– Что делали? Трахались?

– Да...

– О чем говорили?

– Обо всем и ни о чем...

– Голова болит? – мягко поинтересовался будущий тесть и, увидев утвердительный кивок, уже жестко пообещал: – Будешь вымахиваться – заболит еще сильнее. Понял меня... сынок?

– Понял... папа...

Как у него вырвалось это обращение, что этому способствовало, Толик и сам бы затруднился сказать. То ли нервное напряжение было тому причиной, то ли Васькины пудовые кулаки, но он, выпалив это, вдруг засмеялся. Тихо так, почти беззвучно. И удивительное дело – засмеялись все присутствующие.

– А ты, оказывается, весельчак! – хлопнул его по плечу Якин, утирая проступившие слезы. – Но все это было бы смешно, когда бы не было столь грустно... Про наследство говорила?

Сказал, как выстрелил: без переходов, прямо в лоб, заставив Толика мгновенно замереть и задрожать всем телом.

– Да.

– Про то, что я захочу тебя убить, коли ты соберешься всерьез на ней жениться?

– Да.

– Понятно... – Якин мгновение помолчал и снова хлопнул его по плечу. – И что ты ей ответил?

– Выгнал, – кротко ответил Кулешов и поднял на Якина полные скорби глаза. – Не надо было?

– Выгнал, говоришь? – Святослав Иванович прищурился, игнорируя его последний вопрос. – Ругались?

– Да не особо. Уговаривала она меня...

– Да ну?! И на что же?

– Если честно, то я и сам не понял до конца. С одной стороны, замуж за меня хочет. А с другой – пугает. Говорит, что любой, кто соберется на ней жениться, – мертвец заведомо. Вот я и подумал...

– На хрен такая песня, да, братан? – Василий осклабился по-собачьи, обнажив крепкие резцы. – Жить-то оно всем охота, правда?

– Приблизительно так. – Окончательно запутавшись во всем, Толик решил пока не насиловать себя размышлениями, а двигаться в направлении, указываемом ему его визитерами.

– Вот так-то, дружок... – Якин шлепнул себя по тощим коленям и поднялся. – Жить хочется всем... Ладно, ребята, пора нам. Завтра Новый год встречать будем. Дел невпроворот, гостей тоже. Идемте...

Они дружно двинулись к выходу: Василий впереди, Якин посередине, Петро замыкал шествие. На Толика, казалось, никто при этом не обращал внимания. Удивившись, он привстал со своего места и, слегка перегнувшись, выглянул в прихожую, благо под тем углом входная дверь просматривалась изумительно.

Василий вышел из квартиры первым. За ним Петро. Якин все же замешкался и не ко времени принялся охорашиваться перед зеркалом. Поправил кашне. Пригладил посеребренные сединой виски. Тряхнул слегка дубленку за лацканы и начал соскабливать ногтем несуществующую пылинку с рукава.

Толик не выдержал.

– Мне-то что делать? – плаксивым тоном, недостойным мужчины, поинтересовался он.

– Тебе? – Якин оторвался от созерцания собственной персоны и хитро ухмыльнулся. – А ничего!

– Как ничего?! Для чего-то же вы приходили ко мне!

– А... повидаться захотелось. – Взгляд Якина был сродни взгляду шкодливого подростка.

– А Танька?

– А что Танька? Она сама по себе, мы сами по себе.

– Так значит... – Вздох облегчения все же прорвался наружу – долгожданный и освобождающий от давно созревшего в душе чувства случившегося несчастья. – Так значит, вы не будете меня убивать?