Текст книги "В любви брода нет"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

А Назаров, остановившись около машины бывшего начальника, вдруг расчувствовался. Все живо вспомнил, и как работал с ним бок о бок, и как потом подвел его, и как доказать ничего не смог. И разволновался, как пацан. Стоял, пень пнем, опустив голову, и сказать толком ничего не мог.

– Ты это, Саня… – вдруг после паузы проговорил Коротков как-то излишне мягко и даже виновато вроде. – Ты зла-то на меня не держи…

– Да ладно вам, Игорь Леонидович! – воскликнул потрясенный Назаров, вскидывая глаза. – Что я, не понимаю, что ли?!

– Понимаешь? – искренне изумился Коротков. – Надо же… А я вот до сих пор не могу понять. Не раз ломал голову, а так и не понял, как так могло случиться. Тут со смерти ребят десять лет было, ну мы и собрались на кладбище. Помянули, как водится… Тебя кто-то из моих начал вспоминать. Ну и… Жена Вани Самойлова вдруг о тебе заговорила. Никто даже не ожидал. Станового-то жена не приехала. Говорят, замуж вышла. А вот Ванина жена до сих пор одна, да… Так вот она вспомнила о тебе и неожиданно так для всех проговорила… Обидели, говорит, хорошего человека. Очень хорошего… Ладно я, говорит, мне горе глаза застило. А вы-то что же?! Мы как стояли, так и сказать не знаем что, Саня. А потом она меня в сторонку отвела и кое-что интересное рассказала. Не бог весть что, да задуматься есть над чем. Вернее, раньше надо было задумываться… Ты уж на старика зла не держи, Саня, если что… Н-да… Я вот хотел спросить у тебя, Назаров…

– Да, Игорь Леонидович. – Сан Саныч еле-еле проглотил огромных размеров ком, застрявший в горле.

– Назад-то не собираешься?

– Куда назад?

– К нам, куда же еще? Непонятливый какой-то ты стал со старушками своими, – притворно возмутился Коротков. – Назад в отдел не хотел бы вернуться?

– А Степка как же?

– Степка? А что Степка? Степка он, стервец, на мое место метит, так что скоро у ребят снова начальника не станет. А кому их учить-то, как не тебе? Там же полный отдел новичков. – Коротков почесал лысину и задумчиво уставился в хмурое низкое небо. – Степка женился на журналистке какой-то. А у той папа при большой власти. Вот он его и двигает, а меня, Саня, наверное, скоро задвинут. Ну, так как?

Назарову просто дышать стало нечем. Мечтать о таком он не то что не мог, он и не посмел бы. После всего, что случилось. После одиноких мучительных десяти лет… Он же жить не хотел после того, как от него все отвернулись. Он же все потерял. Веру в себя, прежде всего. Любимую жену и работу. А теперь, оказывается, вдруг что-то всплыло. Что-то, позволяющее им думать по-другому. Это после десяти-то лет…

– Ну что, Саня? – Коротков пристально посмотрел в его потемневшие от обиды глаза. – Я ведь не тороплю тебя. Сам понимаю, тяжело тебе вернуться после того, как с тобой обошлись. Но лучше поздно, чем никогда. Ну, так что, подумаешь?

– Подумаю, Игорь Леонидович. Правда, подумаю, – заверил Назаров своего бывшего начальника и, козырнув, поспешил проститься.

Но напоследок дал обещание на днях наведаться в отдел и поделиться информацией о погибшем.

А сейчас ему было некогда, нужно спешить. Очень нужно спешить.

Шершнев мертв. Его убили. Это никуда не годится. Вдруг убийство и в самом деле как-то связано с заказом, полученным им от Севастьяновой? Вдруг он что-то видел еще, кроме того, что заснял на пленку? Может, и нет. Парень мог и без Зои Ивановны вляпаться куда угодно, раз уж громко титуловал себя частным детективом.

А вдруг нет?! Вдруг его убили как раз из-за неосторожной слежки… Севастьяновой тогда тоже угрожает опасность. Наверняка этот детектив доморощенный вносил в свой компьютер всех своих клиентов. Могли и ее адрес узнать…

До автобусной остановки вновь пришлось пробираться по липким, раскисшим дорожкам. Сан Саныч беззвучно чертыхался, скользил, хватался за придорожные кусты и стволы хилых деревьев и снова чертыхался. В придачу ко всем прочим удобствам, с неба начало сыпать мелким противным дождем, который попадал за воротник куртки и неприятно студил кожу. И когда Назаров влез в подъехавший автобус, он уже был на пределе от усталости, злости и тревоги за глупую старушку, которая, сама того не ведая, чиркнула спичкой у бочки с порохом.

Он ехал по городу, бездумно глядя в окно, и впервые за долгое время просил господа прислать Севастьянову в их отделение. Ну, ходила же она в какой-то момент туда ежедневно, а то и по два раза на дню. Почему бы ей сегодня туда еще раз ни притащиться! Просто оттого, что ей нечего делать. Или потому, что вспомнила еще какую-нибудь несуществующую деталь или существующую. Да без разницы! Лишь бы пришла, и села по-птичьи на казенные стулья, и ждала бы его терпеливо. А не гуляла по улицам и не вела бы своих стариковских расследований, способных всколыхнуть такую грозную силу.

Сан Саныч вышел на ее остановке, кому-то ответил на приветствие, даже не поняв, с кем поздоровался. И скорыми шагами направился к дому, где жила Зоя Ивановна.

Дом ее – опрятная, выкрашенная в желтый цвет пятиэтажка – располагался во дворе детской поликлиники. Полностью заасфальтированная огромная площадка, почти всегда наводненная транспортом. Распознать или проследить, кто и когда подъехал или уехал, было почти невозможно. Народ здесь сновал беспрестанно. Тут тебе и мамаши с колясками и с детьми постарше, и подростки. Одним словом, лучшего места для того, чтобы совершить преступление и уйти незамеченным, вряд ли можно найти. Здесь даже старушки у подъездов были бессильны, столько сновало народу по двору.

Назаров зашел в подъезд, где проживала Севастьянова, и, поднявшись на ее – третий – этаж, позвонил в дверь. Никто не поспешил ему открыть. Он звонил снова и снова. Разнервничался так, что принялся дергать за ручку и толкать дверь плечом. Потом опомнился и, вытерев пот со лба рукавом, пошел вниз по ступенькам.

С Севастьяновой он столкнулся у подъезда. Столкнувшись, едва не расплакался от облегчения.

– Ну где же вы были-то, Зоя Ивановна?! – воскликнул Назаров, чертыхнулся и тут же потянул у нее из рук тяжелую сумку с торчащими из нее рыбьими хвостами. – Я вам звоню, звоню, а мне никто не открывает!

Севастьянова просто рот открыла от изумления. Такого внимания и участия со стороны участкового она прежде не знала. Глухое раздражение, вызванное ее частыми визитами, которое он тщетно пытался от нее скрыть, это да. Но чтобы так вот…

Она заспешила следом за ним к себе наверх, на ходу приговаривая:

– Так вот собралась на рынок. В доме все кончилось… И я даже… Входите, пожалуйста, Сашенька.

Она распахнула дверь, впуская Назарова в свою квартиру. Сняла с себя верхнюю одежду и аккуратно пристроила ее на плечиках. Шейный платок она не повесила, вцепившись в него сухонькими ручками и с тревогой глядя Назарову в глаза.

– Что-то ведь случилось, Сашенька? Вы же не просто так ко мне пришли, я права?

Ему очень жаль было эту женщину. Жаль нарушать покой ее неспешных стариковских дней. Очень не хотелось вселять в ее душу тревогу, а то и что похуже – страх. Но не сказать ей он не мог.

– Ваш детектив убит в своей конторе, – буркнул он, глядя в пол.

Проходить не стал, топчась грязными ботинками на крохотной, как носовой платок, мокрой тряпке, постеленной у порога.

– Эдик?! – воскликнула Зоя Ивановна и испуганно приложила шейный платок к губам. – Убит?! Бедный мальчик!!! Неужели его заметили?! Ну, как же он мог так?.. Ох, молодость, молодость… Что же теперь делать, Сашенька?!

– Вот не знаю, Зоя Ивановна! – Назаров развел руками. – Что мне с вами делать, ума ни приложу! Посадить под арест не имею права. Охрану выделить тоже не в моих силах… Что делать-то, а?!

Севастьянова посмотрела на него пристально и долго. Потом хмыкнула как-то уж совсем беспечно и с мудростью убеленной сединами женщины произнесла:

– А ничего не делать, Сашенька. Изменить что-то мы с вам уже не в силах. Остается ждать.

– Чего ждать?! У моря погоды?!

– Ну… я не знаю. Может быть, он вот сейчас наблюдал за мной и увидел, что я под охраной. И это его должно насторожить, заставить задуматься и… отпугнуть, быть может.

– Кого – его?! – У Назарова даже пот над верхней губой выступил от такой ее рассудительности и бесшабашного хладнокровия. Будто и не над ее жизнью нависла сейчас опасность, и не ей следует быть предельно осторожной. – Кого его, Зоя Ивановна?!

– Убийцу, конечно же, Сашенька! Того самого человека, который убил Эдика. Он же наверняка где-то рядом. Это же так логично. Убить сначала Эдика, а потом меня.

Зоя Ивановна, следовало отдать должное ее сообразительности, да случай был не тот, ошиблась лишь в одном.

Присутствие участкового рядом с объектом убийцу нисколько не отпугнуло. Заставило ненадолго задуматься, и только. Здесь Зоя Ивановна как раз оказалась права. И в том, что убийца был совсем рядом с ее домом, она тоже не ошиблась. Он сидел в припаркованных на больничной стоянке красных «Жигулях» и наблюдал за подъездом сквозь тонированное стекло. Понаблюдал какое-то время за метаниями участкового. Потом заметил старуху, еле перебирающую ногами. Та тащила тяжеленную сумку, сгибаясь под ношей едва не пополам. От ноши ее добрый дядя милиционер освободил и повел в подъезд. Задаваться вопросом, что бы это значило, убийце не было нужды. У него есть цель на ликвидацию объекта, все остальное не имеет значения. Нет, он позвонил, конечно же, куда следует. И сообщил о том, чему стал свидетелем. И, как всегда, оказался прав. Наличие у старухи подобных друзей ТАМ также никого не испугало. Задания ему никто отменять не стал. Как раз наоборот – поторопили, посчитав, что медлить дальше просто нельзя.

Ждать ему пришлось совсем недолго. Мент вышел из подъезда минут через десять. Какое-то время он еще стоял на подъездных ступеньках, внимательно оглядывая все вокруг. Не обделил вниманием и его машину, но и только-то. Поглазел, поглазел, с тем и остался. Потом он ушел, взглянув на часы. Быстро так ушел, не оглядываясь.

Все! Теперь настало его время. Теперь ему нужно вылезти из машины. Достать из багажника сумку сантехника, натянуть поглубже на глаза форменную кепку, надеть старомодные роговые очки, взять в руки блокнот с карандашом и пойти навестить старушку. Она ждала его, в этом он был уверен. Она который день ждала сантехника, а из ЖЭКа его все не присылали.

Очень уж въедливой была старая перечница, достала всех своими претензиями. То вода подкапывает, то в батареях гудит, то к ее счетчику кто-то подсоединился, раз он очень стремительно вращает колесиком. Одним словом, старуха была для любой коммунальной службы, словно гвоздь в мягком месте, и на ее звонки редко кто откликался. Кроме него, разумеется. Он вот мгновенно откликнулся, он же безотказный…

От подобного циничного юмора его просто распирало. Надо же, каким он может быть остроумным! Кто бы мог подумать… Светка так уж точно так о нем не думает. Она его за мразь держит, он об этом знал. Ну, да ничего. Будет и на ее улице праздник. Да еще какой. Ей ни в одном сне присниться не может то, что он для нее уготовил.

– Кто там? – осторожно поинтересовалась старуха в ответ на его звонок. Глазка у нее на двери не было, что не вдохновить его не могло. Он замешкался с ответом, и она вторично прокаркала: – Кто там, спрашиваю?

– У вас бачок канализационный воду не держит? – проговорил он тогда громко.

– Да, у меня! – обрадованно воскликнула она. – А вы, значит…

– Да из ЖЭКа я! – не выдержал он, услышав, как хлопнула подъездная дверь и кто-то начал медленно подниматься по лестнице. – У меня еще заявок ворох, я щас уйду!

Угроза возымела действие. И старуха, напугавшись, что вода из ее бачка по-прежнему будет бежать, оглушительно журча ночами, начала греметь засовами.

– А я уж думала, что не придете и… – только и успела она выговорить, распахивая дверь. Тут же лицо ее исказилось от внезапного прозрения и ужаса. – Так это!..

Он быстро вошел, захлопнул за собой дверь и, сделав шаг вперед, мгновенно зажал ей рот.

Глава 11

Сегодня Верочка провожала в Ниццу своего сына Данилу и бывшего мужа Геру. Она не поехала в аэропорт, сочтя, что лишний раз любоваться нынешним семейным благополучием Геральда ей ни к чему. Тем более после всего, что случилось.

Она проводила их всего лишь до машины. А вернувшись домой, разревелась от отчаяния и горя. Она ходила по пустым комнатам, слушала оглушительную тишину, воцарившуюся после отъезда Данилы, и ревела без остановки.

Все поломано… Вся жизнь под откос… Все нужно начинать с нуля, пытаться строить что-то в другом городе и совсем в другой жизни, которая на поверку может оказаться даже хуже той, что у нее сейчас имеется…

Зачем?! Зачем ей все это?! И главное – за что?!

Ну, ушел он от нее, бросил. Так и оставил бы все, как есть. Так нет же, ему мало этого, ему нужно что-то большее, чем ее молчаливые страдания. Ему этого оказалось недостаточно. Ему хочется продолжать властвовать над ней и полностью контролировать ситуацию. Так, кажется, он сказал ей сегодня утром. Да, так…

Вошел в их дом, как к себе, будто ничего и не было. Прошел на кухню и, пока Данила нехотя поднимался с кровати, потребовал завтрак. Именно потребовал, а не попросил. Это была новая линия в его поведении, которую он избрал несколько дней назад. И которая, судя по всему, ему ужасно понравилась.

Верочка молча подчинилась. Она сварила ему его обычную для этого времени дня овсянку. Неспешно вбила туда яичный белок с сахарной пудрой, мелко покрошила яблоко. Поставила перед ним тарелку и принялась варить ему кофе.

Кофе этим утром Геральд возжелал пить непременно вместе с ней.

– Сядь, – коротко приказал он ей тоном, не терпящим возражений.

И она села. Колени сами собой подломились, и Вера опустилась на табурет, выдвинутый им из-под стола.

– Пей, – односложно потребовал он и сунул ей в руки чашку с кофе. – И прекрати сидеть с таким постным лицом. Никакой трагедии, в конце концов, не произошло. Мы делали это с тобой и раньше. И ты принимала меня в свои объятия весьма охотно. Что же изменилось сейчас, Вера? То, что у меня другая семья? Ха-ха! Это же вздор, дорогая. Вздор ревновать меня к кому-то… Ты – это ты, а она – это она! Только и всего!

Вот так Геральд быстренько расставил приоритеты по своим местам, совсем не собираясь мучиться из-за каких-то там этических догм. Все это, по его словам, было вздором и пуританскими наворотами.

А вот она мучилась, да как мучилась! Она самой себе казалась мерзкой и грязной, не способной противостоять его грубой первобытной силе. И не столько физической силе, здесь она могла бы еще как-то справиться. Сколько силе его власти и денег. Правильнее сказать, власти денег.

Он мог забрать у нее Данилку! Это было самое страшное, самое мерзкое, что он мог сотворить. Все остальные его мерзости буквально меркли в сравнении с этой. Эту она уж точно не переживет. Все остальные пакости она была вынуждена терпеть… пока.

Геральд сожрал всю овсянку, что она сварила, требуя добавки снова и снова. Напился кофе, выхлестав три чашки. И потом, воспользовавшись тем, что Данила надолго скрылся в ванной, вцепился в нее.

– Опомнись, Гера!!! – воскликнула Верочка сдавленным голосом, глядя на него полными слез глазами. – Мальчик дома! Он может в любой момент выйти из ванной! Что ты делаешь?!

– Ничего я не делаю, – раздраженно заметил он, распахивая ее халат и по-хозяйски залезая ей в лифчик. – Я просто хочу потрогать тебя немного перед отъездом. Мы же неделю не увидимся, дорогая. Уж позволь…

И она позволила. Позволила его рукам трогать себя, прижимать, гладить…

Это было гадко, отвратительно. Когда он оттолкнул ее от себя, услышав, как щелкнул шпингалет на двери ванной, ей хотелось выть и биться головой о стену. Но вместо этого она поправила на себе белье, быстро запахнула халат и встала у окна, спиной к Геральду.

За окном бурлила чья-то жизнь, разбуженная стремительно наступающей весной. Народ спешил по магазинам, сгребал мусор на детских площадках, прогуливался с детьми. И никому не было дела до того, что ее-то, Верочкина, жизнь кончилась. И виной тому был человек, которого она не так давно трепетно и преданно любила…

Геральд стремительно вышел из кухни и занялся тем, что принялся перетряхивать Данилкин рюкзачок. Так они провозились с полчаса, споря и шутливо переругиваясь по поводу каждой вещи. Потом Данила начал одеваться в новые джинсы и куртку, которые ему привез отец, а Геральд снова вернулся в кухню.

– Вера… – позвал он, встав в дверях. – Посмотри-ка на меня, дорогая.

Она повернулась спиной к окну и уставилась ему в переносицу. Видеть его глаза было выше ее сил.

– Умница, – сказал он тоном хозяина, похвалившего свою собаку. – Я вот что хочу тебе сказать перед отъездом… Не вздумай что-то затевать за моей спиной. Я, кажется, уже предупреждал тебя, что не потерплю… Я, как бы это поудачнее выразиться, должен контролировать ситуацию. Никаких мужиков рядом! Ни-ка-ких!!! Будешь послушной девочкой, и все у нас будет хорошо…

Ей очень хотелось возразить, очень. Сказать, что никаких «нас» давно нет и быть не может. Что хорошего быть ничего не может. И послушной бесконечно она быть не может тоже. Но… она лишь молчала, покорно кивая каждому его слову. Не соглашалась, нет, просто делала вид.

Потом она проводила их до машины. Долго обнимала и целовала Данилку, изо всех сил сдерживая слезы. Позволила Геральду поцеловать себя в щеку и ушла домой.

А дома пустота, тоска и все то же одиночество, только во сто раз ощутимее и острее. Данилка уехал… Ее милый, родной и самый любимый в мире человечек уехал от нее со своим отцом, не сумевшим стать ей хорошим мужем, став зато отменным палачом.

Верочка бродила по квартире, трогала вещи сына. Перебирала носки и рубашки, забракованные Геральдом и выложенные им из рюкзака сына. Складывала все это обратно в шкаф и безостановочно ревела.

Прошел час, второй, она все так же слонялась по комнатам. Даже пыталась создать какую-то видимость уборки. Но потом задвинула пылесос обратно в кладовку, бросив сверху тряпку, которой обычно вытирала пыль. Не получалось у нее отвлечься. Совсем не получалось. Мысли снова и снова возвращались к решению, принятому ею пару дней назад. Имела ли она право решать все за них обоих?! Могла ли взять на себя такую ответственность?! Наверное, нет. Но выхода-то не было! Никакого выхода не было, кроме как уехать, и сделать это надо как можно быстрее. Тайно, под покровом ночи…

Верочка невесело усмехнулась. Пожалуй, такие меры были излишними. Им и так удастся скрыться от Геральда, стоит лишь продать квартиру и мебель. Наверное, она не имеет права распоряжаться его мебелью, но придется. Им с сыном будут нужны деньги. Да и уезжать придется налегке.

Завтра… Уже завтра в полдень у нее состоится встреча в «Тагриусе», так именовалась фирма, занимающаяся сделками с недвижимостью. Они помогут ей. Непременно помогут, и все проблемы сами собой разрешатся. Главное – не терять надежды…

Верочка пошла в ванную, пустила воду и подставила распухшее от слез лицо под ледяные струи. В голове тут же зазвенело от холода, а зубы принялись звучно клацать. Но это ей даже понравилось. Это помогло ей хоть ненадолго отвлечься от тягостных дум. Верочка, подумав, добавила горячей воды и вымыла голову. Потом очень тщательно расчесывалась, долго сушила волосы феном и еще дольше укладывала их. Она постояла у зеркала, повздыхала и вдруг непонятно с чего потянулась к косметичке. Слегка подвела глаза, чуть мазнула светло-голубыми тенями по векам, подкрасила ресницы. Оглядела себя придирчиво и чуть успокоилась, следов слез не было заметно. Можно выбираться в город. Ей не нужны продукты, Геральд привез все необходимое и долго и с наслаждением забивал полки холодильника и шкафов. Покупать она ничего не собиралась. Ей нужен воздух, который хотелось вдохнуть полной грудью…

Тщательно одевшись в вещи, подаренные когда-то мужем, ставшим бывшим и ненавистным, Верочка вышла из квартиры, заперла дверь, шагнула к кабине лифта и нос к носу столкнулась с Назаровым.

– Здрасте, – скованно поздоровался он и не к месту козырнул. – Уходите? А я к вам.

– Здравствуйте, Александр, – сдержанно поздоровалась Верочка и вошла в лифт. – А я вот решила выбраться в город.

– А… А можно мне с вами? – попросил он и затравленно заглянул ей в глаза. – Не сочтите меня назойливым… Мне просто хотелось посоветоваться с кем-то. И так получается, что, кроме вас, и не с кем…

Он не собирался говорить ей ничего подобного. Шел просто так, наугад. Просто потому, что очень захотелось увидеть ее.

Увидел…

Ничего не изменилось, черт возьми. Она по-прежнему была прекрасна и недосягаема. А он все так же смущался в ее присутствии. И еще цедил из себя слова, просто как пацан какой-то!..

Назаров вошел следом за ней в лифт и нажал кнопку первого этажа. Они ехали молча. Верочка смотрела куда угодно, но только не на него. А он, напротив, никуда больше смотреть не мог, кроме как на нее. От нее дурманяще пахло свежестью и тонкими духами. Не иначе, подарок бывшего, кольнуло его ревностью. Он тяжело вздохнул, пропустил ее вперед, когда лифт остановился, и поплелся следом.

Верочка шла, не оглядываясь.

Если честно, то она была удивлена его скованностью. Неужели он и правда влюблен в нее?! Просто пушкинские страсти какие-то, честное слово. Краснеет, вздыхает, смотрит с немым обожанием. И это взрослый современный мужик, проработавший в милиции не один год, испытавший много боли и знавший о смерти и бедах не понаслышке. Когда сидел на ее кухне, напросившись на чай, он вел себя несколько иначе. Она и уверенность, и силу в нем тогда почувствовала, мелькнула даже шальная мысль попросить его о помощи. Она, конечно же, быстро отогнала ее от себя, но все же…

А разве на такого, какой он теперь, можно положиться? Разве можно опереться на его твердое плечо или попросить защитить ее от Геральда?!

– Вера! – вдруг окликнул ее Назаров, заметно поотстав.

Она остановилась. Оглянулась и, к изумлению своему, обнаружила, что он разозлился.

– Я вас слушаю, Александр. Вы о чем-то хотели со мной посоветоваться, не так ли? Я слушаю вас, у меня, знаете ли, со временем не очень, – зачем-то слукавила она и даже посмотрела на часы.

– Да врете вы все, Верочка! – вдруг с чувством воскликнул Назаров, подходя к ней ближе. – И не спешите вы никуда. Просто решили прогуляться, я же не вчера родился, вижу…

– Да? – Она изумленно вскинула брови. – Ну, коли вы такой… Чего же тогда ведете себя так…

– Как? – Он мгновенно насупился, опустив глаза на свои ботинки в засохшей грязи, оставшейся после сегодняшних прогулок по Верхней Нагорной.

– Неуверенно, как подросток, – подначила его Верочка, ей вдруг сделалось смешно и интересно, совсем как в юности, когда знакомый мальчик все хотел ее поцеловать, да так никогда и не решился.

– Что верно, то верно, – покаялся Назаров и улыбнулся ей. – Я не из таких, что пришел, увидел, победил… Да и вы не из тех, которых можно красивыми словами пленить. Вот не вижу вас, кажется все простым и несложным. А увижу, и язык деревенеет. Чертовщина, как вы думаете?

– Ну, это смотря по какой причине он у вас деревенеет, – усмехнулась Верочка.

– Да все по той же… – И вот тут Сан Саныч вдруг решил: или сейчас, или никогда. Если он не скажет ей об этом сию минуту, то опоздает на всю оставшуюся жизнь. И он сказал: – По той простой причине, Вера Ивановна, что я вас, кажется, люблю.

О как!!! Хоть стой, хоть падай, сказал бы ее «любимый» ученик Баловнев. Или как-то по-другому он говорит, но тоже то ли про отпад, то ли про осадок. И что вот ей теперь с этим признанием делать? Захихикать и глазки закатить от избытка чувств нахлынувших или… сделать вид, что не расслышала?

Сделать вид не получилось, потому что Назаров повторил:

– Я уже давно люблю вас, Вера. Люблю так сильно, что ночами спать не могу. И думать ни о чем не могу, только о вас. Я понимаю, конечно, что не пара я вам и все такое… – Он снова скосил взгляд на свои грязные ботинки; угораздило же его каждый раз при встрече с ней выглядеть сущим побирушкой: то с рукавом рваным, то в ботинках грязных, то без денег в кармане. Конфуз сплошной, да и только. – Но поделать с собой ничего не могу!

– Но вы же понимаете, что…

В голове у Верочки вдруг все смешалось. И горечь от подлости бывшего мужа. И тоска по сыну, хотя он всего лишь полдня как уехал. И непонятное, юношеское какое-то ликование от признания их неулыбчивого участкового. Все же не так она, оказывается, плоха, раз человек из-за нее спать не может. Значит, она способна еще нравиться, и даже более того.

– Вы же понимаете, что у нас с вами не может быть никаких отношений, – проговорила она, решив закончить фразу. – Этого просто не может быть!

– Почему?

– Но… Это же очевидно! – воскликнула она, растерянно заморгав.

Как он не понимает, она же не имеет права завязывать никаких отношений, одной ногой уже почти сбежав из этого города?! Хотя… Он же об этом не знает и знать не должен.

– Я не вижу никаких препятствий, – настырно повторил Сан Саныч. – Если только, конечно, я вам глубоко противен…

– Нет, что вы!!! – Верочка даже покраснела от того, что он мог заподозрить ее в подобном. – Вы мне совершенно не отвратительны. То есть… Я хотела сказать, что вы достаточно приятный человек, Александр. Только… Согласитесь, что для меня это очень неожиданно. К тому же я не одна.

– У вас кто-то есть?!

Ну что за идиот, в самом деле! Сейчас она пошлет его куда подальше и уйдет. И правильно, между прочим, сделает, потому что это не его собачье дело, есть у нее кто-нибудь или нет. Рассопливился, понимаешь. Думал, она услышит и тут же упадет в его объятия. Такой карамельной бодяги нынче даже в женских романах не пишут…

– У меня есть сын, прежде всего.

Ей очень хотелось добавить, что и муж все еще имеется на нелегальном положении, но при мысли о Геральде ее передернуло.

– Сын? – Назаров просиял. – Данила? Хороший пацан! Славный! Я приглядываю за ним потихоньку. Он молодец. И друзья у него приличные, и интересы… На скейтборде катаются, никого не задевают. В салоне компьютерном просиживают, в стрелялки играют. Нет, что он хороший, Вера Ивановна, то хороший. А вы считаете, он будет против?

– Против чего? – ситуация ее начала забавлять, но добрые слова о Данилке были ей небезразличны.

– Ну, против наших с вами отношений. – У него даже спина вспотела от собственной вседозволенной наглости.

Он стоял, смотрел на нее исподлобья потемневшими от переживания глазами и все ждал. Ну, вот сейчас, сейчас она фыркнет и уйдет. Или запретит ему говорить с ней и к двери ее подходить запретит. И вообще… Что это на него нашло такое сегодня? Не иначе, убийство Эдика Шершнева так подействовало. Назаров и прежде, сталкиваясь со смертью, всегда жалел бездарно упущенные дни. Всегда хотелось растянуть эти крохотные двадцать четыре часа на неимоверно длинные минуты, а их уже разбить на непозволительно затяжные секунды. Чтобы не молотили они с такой периодичной беспощадностью, отнимая у человечества надежду на то, что не все еще окончено. Ох, какое заблуждение! Самое страшное заблуждение, по его мнению, было в этом бессмысленном прожигании отпущенного жизнью времени…

– Саша… О каких отношениях вы говорите?! – воскликнула Верочка, неопределенно покачав головой. – Мы же с вами почти незнакомы. И… все это так неожиданно… Я так не могу!

– А как вы можете? Я на все согласен. – Назаров тяжело вздохнул, поняв, что его робким надеждам не суждено иметь продолжения. – Только я не могу больше молчать, Верочка. Не могу! Вот я вам все сказал, а вы решайте.

– Ну что я могу решить?! – всплеснула она руками: на участкового ей было больно смотреть.

Он стоял против нее с совершенно потерянным видом. В выпачканных грязью ботинках, форменной фуражке, кожаной куртке, с неизменной папочкой под мышкой. Стоял, стиснув побелевшие губы, и глядел на нее такими глазами…

Он стоял и ждал ее решения. Вернее, приговора. Ведь для него ее отказ был сродни приговору на пожизненное заключение его нерастраченных чувств под строгий милицейский надзор. Он, конечно же, справится. Скомкает все внутри себя, и запрет на семь громадных замков, и будет извлекать на свет божий лишь изредка. Страшными одинокими ночами, глядя сухими глазами в темный прямоугольник потолка, он будет снова и снова задавать себе один и тот же вопрос: где он ошибся, что же он сделал не так?..

Господи! Ей стало жаль его! Так жаль, что не окажись они сейчас на улице среди снующих по двору людей, она бы точно поцеловала его. Это называется расчувствовалась?.. Может быть… Но Верочка его пощадила…

– Не будем спешить, Саша, – мягко проговорила она и слегка коснулась его рукава. – Это очень неожиданное признание, и решить что-то вот так, с ходу, я не могу. Я не хочу вас обижать отказом, потому что… Потому что сама не знаю, так ли уж не нужны мне отношения с вами. Я опешила, это факт. Но… вы хороший человек. Я это вижу…

Назаров невесело хмыкнул. Кажется, второй раз за день в нем углядели хорошего человека. Сначала Марина, молодая женщина, ставшая невольным свидетелем в деле об убийстве Шершнева. Теперь вот Верочка.

– А мне сегодня предложили на прежнее место работы вернуться, – вдруг неожиданно брякнул он, когда она замолчала. – Сам начальник предложил. Вот не знаю, что делать. Что посоветуете, Вера?

Она чуть не рассмеялась от облегчения, поняв, что он решил больше не затрагивать слишком сложную тему.

– Это то самое место, откуда вы ушли много лет назад? – Она поправила на плече сумочку и, кивнув подбородком в сторону проспекта, предложила: – Давайте пройдемся, не век же тут стоять…

Они медленно пошли по выметенному тротуару в сторону арки проходного двора. Они лишь изредка обмениваясь незначительными фразами. Назаров вдруг сделался неразговорчивым, то и дело оглядывался. То ли кого высматривал, то ли свое смущение пытался таким образом прикрыть. Перемену в нем Верочка приняла на свой счет. Нельзя было обижать его. Нагородила неопределенных несусветностей, а человеку больно. Ей и вину свою хотелось загладить, и в то же время надежд никаких дарить не хотелось. Поэтому она шла и в замешательстве покусывала нижнюю губу, задаваясь лишь одним вопросом: как можно выйти из этой ситуации с наименьшими потерями для них обоих?..

Узнай Вера, чем озаботился в эти минуты Сан Саныч, она бы разрыдалась от облегчения.

А Назарову не понравился не ее ответ, здесь-то как раз он не усмотрел ничего для себя безнадежного. Не готова она? Время ей нужно? Так ради бога! Он будет ждать столько, сколько нужно. Главное, что он наконец решился и сказал ей о том, что любит.

Нет, его сейчас заботило совсем другое…