Текст книги "Как Кузька хотел взрослым стать"

Автор книги: Галина Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 4. Квакузенька

По дороге домой Лешик и Кузька все-таки немного поиграли. А чего не поиграть, если еще можно? Правда, домовенок все время повторял про себя слова старого лешего «ветерок, животные всякие, эхо», чтобы не забыть.

Грустно прощался с ним маленький леший на опушке.

– Теперь у тебя другие друзья будут, взрослые? – спрашивает он Кузьку.

– Ага, – важничает Кузька, – скоро меня взрослые домовые для советов вызывать будут.

– А со мной тебе водиться совсем нельзя будет? – тихо говорит Лешик.

– Как это нельзя? Как нельзя? – возмущается домовенок. – Бабушка Настасья и с внучками, и со мной водится, и никто ее за это не ругает. Так что мне с тобой тоже дружить можно будет. И с тобой, и с шишигой Юлькой, и с Лидочкой.

– Это хорошо, – веселеет его друг и долго стоит на опушке, провожая взглядом бегущего к дому домовенка.

Начать взрослеть Кузька решил с утра. Все взрослые важные дела обычно с утра начинают, а он должен делать все так, как делают взрослые. Утром дождался домовенок, когда бабушка Настасья с Анюткой ушли на речку лен мять, вызвал на крыльцо Лидочку, шишигу Юльку и командует:

– Будете мне помогать. А то самому мне и за десять веков не управиться. Что там дедушка леший говорил? Сделать так, чтобы для всех вольготно было. Сначала – ветру. А ветру в нашем доме никакого простору нет. Плохо, можно сказать, живется ветру в нашем доме. Так что давайте я все окна и двери открою, Лидочка занавески с окон снимет, чтобы ветру летать не мешали, Юлька ветер со двора в дом вениками загонит. Приготовились: начали!

И закипела работа! Кузька окна-двери раскрывает да камушками их припирает, чтоб не закрывались, Лидочка занавески с петелек снимает, цветы на пол составляет. Шишига Юлька бегает и другими шишигами командует:

– Шибче, шибче машите! Нам маленьких ветерков в доме не надо! Нам бурю надо!

Машут вениками шишиги, запыхались, даже языки на плечо от усердия свесили. Получилось загнать маленький ураганчик. Шныряет по углам ураганчик, заставляет пылинки плясать. Вольготно ураганчику в доме – никто его не выгоняет, никто двери-окна не закрывает.

– Ветру свободу устроили, теперь животным будем устраивать, – вытирает Кузька пот со лба. – Лидочка, выпускай коровку, курочек и поросенка. А то сидят в своих коровниках, курятниках, поросятниках, воли не видят, а я из-за них должен маленьким оставаться!

Лидочка и рада. Ей тоже всегда жалко коровку было – что хорошего у нее в коровнике? Ни дорожек тканых на полу, ни окошек с цветами, ни росписи на печке, ни самой печки. Пусть уж немножко в доме поживет, порадуется.

Только Буренка сама не захотела своего счастья понимать.

Куры – и те поняли. Они вообще давно в доме жить мечтали – там и крошек под столом полно, и ястребы цыплят не сцапают.

А вот Буренка – не мечтала. Кузька с Лидочкой ее и на веревочке вели, и сзади толкали – ни в какую.

– Буреночка, миленькая, иди жить на свободу! – чуть не плачет Кузька. – Мне очень надо.

– Не пойду-у-у-у! – мычит корова. – Там травы мало, только цветочки какие-то невкусные в горшках. Мне их и на полдник не хватит!

– А откуда ты знаешь, что они невкусные? – домовенок даже забыл, что ему расстраиваться надо.

– Я один однажды с окошка ску-у-ушала, – признается Буренка, – мне даже бабушка Настасья прутиком погрозила.

– Ну, однажды скушала, значит, и еще раз съешь, не отравишься, – рассудил Кузька. Уперся он ладошками в коровью ногу и давай толкать ее в дом!

– Шлушай, Кузенька, – шепчет ему на ухо шишига, – это уже не швобода, это уже что-то другое получаетшя. Шкажи точно, что тебе шта-рый Диадох говорил?

– Говорил, что всем животным должно вольготно быть. С кем хотят – с тем и дерутся. Что желают – то и кушают. Где хотят – там и живут… А ведь и точно! Опять я что-то перепутал. Иди, Буренка, в свой коровник или в чисто поле.

Отпустил он корову, а Лидочка расстроилась. Уж очень хотелось ей Буренку домоткаными ковриками и нарисованными цветами на печке удивить! А Кузька меж тем продолжает порядок наводить. Осталось совсем немного – свободу для эха устроить. Только кто знает, что этому насмешнику нужно? Еще никому не удавалось с ним по душам поговорить, о его желаниях узнать. Вредное оно, эхо, очень дразниться любит, вот никто с ним и не дружит.

– Лидочка, – командует Кузька, – тащи быстрее сюда Анюткину книжку. Там на каждую букву слова есть.

Мала еще Лидочка, читать не умеет. Да и не страшно это – Кузька уже давно азбуку освоил: и вслух читать умеет, и даже про себя немножко.

– Что тут у нас на «Э»? – протянул Кузька со знанием дела. – Э-ква-тор.

– Ой, шишиги родные, – завопила вдруг Юлька, будто на пчелу села, – обманули-запутали! Хотел Кузенька во взрошлого превратитьшя, а на шамом деле в лягушку превращаетшя!

Домовенок с перепугу даже книжку выронил и быстрее к лужице ближайшей помчался. Хотел он посмотрется в нее, как в зеркало, как он в лягушку начал превращаться. А шишига решила, что он, как все порядочные лягушки, просто к воде стремится.

– Погоди, Кузенька, – кричит она вслед Кузьке, – шкажи мне быштро, как тебя теперь звать будут, пока шовсем разговаривать не разучилшя. Квакузя или Куквазя?

Подбежал домовенок к лужице – смотрит, все в порядке.

Глазки – как глазки, вовсе не лягушачьи, а домовячьи глазки. И цвет лица вполне приличный, и бородавок лягушачьих не наблюдается. И с чего шишига взяла, что он в лягушку почти превратился? Побежал он обратно, а Юлька пуще прежнего орет:

– Ой, не приближайшя ко мне, Квакузенька, а то вдруг ты заразный? А я не только взросшлрй штать не хочу, но и лягушкой тоже. Мне и в шишигиной шкурке хорошо!

– И никакой я не Квакузенька, – сердится домовенок, – я самый что ни на есть домовой Кузька!

– Ой, радошть пришла в мой дом, – хлопает в ладошки Юлька, – Кузька квакать перештал!

– И вовсе я не квакал, – оправдывается домовенок, – это слово такое в книжке написано: экватор. Я не виноват, что оно на лягушачье кваканье похоже! И не путай меня больше! Сядь на полено и рот ладошками прикрой, пока я дальше читать буду.

Послушалась шишига. Она и сама поняла, что опять все напутала и только время у Кузьки отняла. Села она на полено березовое, юбочку аккуратненько расправила, ротик ладошками прикрыла. Слушать приготовилась, как Кузька дальше читать будет.

– Эхо живет в пещерах, пропастях, лесах и пустых комнатах, – читает он громко. – Все понятно. Пропасть на месте дома мы вырыть не успеем, будем делать пустую комнату. Быстренько-быстренько давайте все из дома выносить, пока бабушка с Анюткой не вернулись.

– Вот здорово! – радуется Лидочка. – Вернется бабушка усталая, а дома – хорошо, прохладно, ветер гуляет и места свободного – хоть в жмурки играй, хоть в догонялки бегай. Я давно хотела из дома все вещи лишние вынести, да только думала, что ты не позволишь, заругаешь.

– И не позволил бы, если бы мне не надо было во взрослого превращаться, – сетует Кузька, – а вот бабушка Настасья нас точно заругает. Она-то не знает, что в доме вольготно всем должно быть, даже эху!

– Не заругает, – подговаривет его Лидочка, – она увидит, что ты взрослым домовым стал, и так обрадуется, что и ругаться позабудет.

– Разговаривают! А шишига бедная за всех должна штаратыпя! – бормочет Юлька, волоча мимо них домотканый коврик.

Хорошо все поработали! Прошло совсем немного времени, а в доме – ни одной лишней вещи. Только печка стоит и мебель тяжелая, которую они вытащить без помощи взрослых не смогли. Зашел Кузька в дом, хорошо в доме! Всем в нем вольготно: и курам, и поросеночку, и ветру.

– Эхо, ты тут? – крикнул Кузька, насколько сил хватило.

– Тут, – быстро отозвалось эхо.

– Тебе здесь вольготно?

– Годно, – согласилось эхо.

– Значит, мне стараться больше не надо? – обрадовался домовенок.

– Надо, надо, – капризничает эхо.

– Ну уж, хватит, – не согласен Кузька. – Мне старый Диадох что сказал? Чтобы всем вольготно было, и все тут. А больше я ничего делать не буду! Устал, притомился.

– Ш печки швалилшя, – отвечает эхо.

Понял Кузька, что это не эхо, а уже шишига над ним подшучивает. Но не обижается. Ведь он теперь взрослый.

– Ну что, нравятся тебе мои усы? – спрашивает он Юльку.

– Ой, какие крашивые, – восхищается Юлька, – только они у тебя пока еще незаметные.

Бросился Кузька самовар искать, чтобы в него посмотреться, а найти никак не может. Самовар-то тоже теперь на улице живет, он тоже лишней вещью оказался. Пришлось на улицу бежать. Посмотрел домовенок на свое отражение – усов нет! Понял, что не удалось ему стать взрослым. А почему? Он же все правильно делал!

А тут во двор влетает Лешик – запыхался, взлохматился весь, еле говорить может.

– Дедушка забыл сказать, – кричит, – что это средство только для леших подходит. Потому что в лесу – свои правила, а в доме – свои!

Глава 5. Сестрица на курьих ножках

Хорошо, что в Кузькином доме все дружные. Помогли домовенку в аккурат к возвращению бабушки вещи в дом занести, а ветер, поросенка и кур выгнать. И эхо само ушло. Обиделось, наверное.

Расстроился Кузька, что не получилось у него взрослым с первого раза стать, а все-таки доволен, что не надо больше дом переделывать. Ну и что, что в доме ни урагана, ни эха нет? Зато в нем вольготно и людям, и маленьким домашним духам. А большего и не надо.

Не унывает домовенок: знает, что с первого раза не все получается даже у взрослых. «Первый блин – комом», – любит говорить бабушка Настасья и даже специально первый блин комом делает, чтобы куры могли полакомиться.

– Может, Баба Яга поможет? – заглядывает ему в глаза Юлька. – Она хоть и коварная, но немножечко волшебница. Всякие травы шобирает, зелья варит.

– Вот неразумеха! – всплескивает руками домовенок. – Яга ведь вредина, каких свет не видывал. Нарочно мне зелье какое-нибудь неправильное подсунет. И стану я не взрослым, а совсем грудным, негодным ни на что домовеночком. И жди опять семь веков, пока не вырастешь!

– А вдруг поможет? – не соглашается Юлька. – А ешли она и впрямь тебя во что-нибудь неправильное превратит, то я тебя шпашу! Приду к ней в гошти и буду визжать, пока она из тебя обратно Кузеньку не шделает.

– Поможет ли? – сомневается домовенок.

– А давай попробуем, – предлагает шишига, – давай мне что-нибудь не разрешай, а я визжать начну. Шразу, как миленький, все на швете разрешишь!

Пробовать Кузька не захотел – и так знал. Но раз у тебя такие надежные друзья за спиной – ничего не страшно. И побежал Кузька к Бабе Яге.

 * * *

Бежит Кузька по лесной тропинке и только об одном беспокоится: как бы Яга в Доме плохого настроения не оказалась. Когда она в этом доме живет, то к ней не то что с просьбами идти, а вообще лучше на глаза не попадаться. Съест. Или нехорошими словами обругает.

Страшновато немного домовенку, да делать нечего. Не к кому ему со своей бедой обратиться. Можно было бы, конечно, Нафаню спросить или Вуколочку, да они вместе с другими взрослыми домовыми вниз по речке в соседнюю деревню на обмен опытом ушли. А Кузьку не взяли.

Опять взгрустнулось было домовенку: вот ведь несправедливость! И хозяйство он вроде хорошо ведет, и уважением пользуется, а опыт его никому не нужен. Мал еще.

– Ну, ничего. Вот вернутся взрослые домовые, а я сижу на крылечке, бородой землю мету. «Здравствуйте, дедушка, откуда к нам пожаловали?» – спросят домовые. А я ка-ак вскочу с крылечка, как запрыгаю, как закричу: «Это вовсе не дедушка незнакомый, это я, ваш Кузька!» Вот радость!

Совсем не думает домовенок, что, когда он будет взрослым дедушкой, нельзя ему прыгать и кричать, словно маленькому домовенку. Да и думать-то особенно некогда. Потому что густые заросли орешника вдруг ка-ак затрещат, ка-ак заколышатся!

Испугался Кузька, да виду не подал. Хотел он, как обычно, мускулами своими пригрозить, да вспомнил, что взрослые не так при виде опасности неведомой поступают. Поклонился он низко, до земли, и молвил:

– Не сердись, чудо неведомое. Ежели ты старый человек, то будь мне почтенным батюшкой. Если добрый молодец, то верным братцем. Если красна девица, то нежной сестрицей. А если ты детеныш какой-нибудь, то еще лучше. Играть вместе будем.

– Лучше сестрицей, – проскрипел из кустов противный голос.

Почесал Кузька в затылке – совсем не хочется ему нежную сестрицу с таким неприятным голосом иметь, да делать нечего.

Никто его за язык не тянул, сам напросился. Что поделаешь! Не так легко быть взрослым, как кажется.

– А ты щи варить умеешь? Курники печь? – спрашивает он.

– Все я умею, – грустно отвечает «сестрица», и выходит из кустов… избушка Бабы Яги! Та, в которой Яга в хорошем настроении живет.

– Опять поссорились? – догадывается домовенок.

Понимает он, что плохо дело. Если уж любимая избушка Яги от нее в кустах прячется, то маленькому домовенку Кузьке и подавно ей на глаза попадаться не следует.

– Совсем плохая Бабуся Ягуся, – всхлипывает избушка на курьих ножках, – раньше, когда у нее настроение портилось, просто уходила в Дом для плохого настроения и там лютовала в свое удовольствие. А теперь подговорила против меня тот дом и вместе гонялись за мной по всему лесу, шишками да поганками кидались, вслед плевались, голосами дикими пугали. Тому-то дому ничего, он и так страшный да ободранный, а у меня ставенька оторвалась, на одной петле болтается, да палец один о пенек зашибся. Хромаю теперь. Не помру?

– Не бойся, сестрица, от пальца не помрешь, – заверяет ее Кузька, – давай посмотрю.

– А ты умеешь? – опасается избушка.

– Да я шишигам этих пальцев столько вылечил, сколько дней в году у Яги плохое настроение бывает, – хвастается Кузька.

– Тогда лечи, – соглашается избушка, – только не больно, а то нечаянно ногой дрыгну, зашибу.

Нашел Кузька подорожник, поясок свой василькового цвета снял, примотал листик к больному пальчику избушки. Лист подорожника прохладный, а сок у него целебный, любые болячки в считанные минуты вылечить может.

– Не болит! Батюшки мои, дубы столетние, не болит! – прыгает на одном месте избушка. – Вот спасибо тебе, добрый молодец! Вот спасибо! А может, и ставеньку на место приладишь?

– Приладил бы, да некогда мне, надо хозяйку твою искать, – вздыхает Кузька, – дело у меня к ней наиважнейшей важности.

– Ой, не ходи к ней сейчас, домовенок, только хуже будет, – советует избушка, – лучше через недельку прибегай, когда она по пирогам да блинам соскучится. Я ее на славу накормлю, она подобреет, а тут – ты.

– Спасибо на добром слове, да мне сейчас надо. Ни минуточки ждать не могу.

– Ладно, – вздыхает избушка, – мигом домчу тебя до Дома для плохого настроения. Только близко подходить не буду, а то воронами закидают.

Зашел Кузька в избушку, и та напрямик через чащобу ломанулась.

Пока ехал, Кузька и ставеньку на место поставил, и с пола кое-какие упавшие предметы поднял и на свои места положил. Домовые – они такие, порядок любят. Совсем без дела сидеть не могут, даже не в своем доме.

Скоро и избушка остановилась. Вышел Кузька – совсем другая природа вокруг. Деревья поваленные, лишайниками поросшие. Ни птиц, ни бабочек не видно, только тени какие-то мелькают – не то мыши летучие, не то листья падучие.

– Дальше я идти не могу, – грустно говорит ему избушка, – боюсь. Но тебя в кустах подожду. Кто знает, а вдруг живым останешься? Тогда я тебе от погони укрыться помогу. У меня теперь палец не болит, я шибче прежнего бегать могу!

Поклонился домовенок избушке в куриные ножки и все-таки не удержался, чтобы не спросить:

– А почему ты мне помогаешь? Ты же Бабе Яге помогать должна?

– Во-первых, – задрала избушка одну лапу и загнула на ней палец, – ты мне помог. Не за услугу помог, а по доброте душевной. А во-вторых, сестрицей назвал. А меня никто так не называл, даже последний пень трухлявый. Все избушка да курица безмозглая. Сестрицей-то быть лучше.

Глава 6. Чудище заморское

Хмурый стоит Дом для плохого настроения, неприветливый. Да он никогда приветливым и не бывает. Характер у него такой. Постоял немножко Кузька, прислушался – вроде бы тихо в доме, никто посуду не бьет, никто стулья не ломает. Может, отлютовалась Баба Яга, успокоилась? Набрался смелости домовенок, поднялся на крыльцо хлипкое и в дверь постучал.

Молча распахнулась дверь избушки, даже «кто там» не спросила. Распахнулась и сбросила домовенка с крыльца. Скатился Кузька кубарем, но не ушибся. И не ждал он, что его хлебом-солью встречать будут, ко всяким неожиданностям готов был.

– Так. В дверь не получается, в окно полезу, – решил он.

Трудно в окно лезть, высоко оно над землей, а Кузька – маленький. Только рукой за ставню зацепился, как из окна метла высунулась и давай его мутузить!

– Пусти меня, Бабуся Ягуся, все равно в дом проберусь! – кричит Кузька.

– Не пущу! – отвечает Яга. – У меня настроение плохое, а когда оно у меня плохое, я за свои поступки не отвечаю. Съем тебя, а потом переживать буду!

– Ну и ешь! – храбрится Кузька. – Все равно мне без твоего совета жизнь не мила!

Конечно, он вовсе не хочет, чтобы Яга из него жаркое приготовила, это он просто удивить ее хочет. Когда человек удивляется, он покладистым делается, даже если это Баба Яга в плохом настроении.

– Тогда тем более не пущу! – злорадствует Яга. – Это очень хорошо, что тебе жизнь не мила. Мне она тоже не мила!

Замолчал домовенок, ничего не отвечает.

– Эй, Кузька, ты что, домой ушел? – интересуется Баба Яга. – Это не честно. Обещал помереть без моего совета, а сам домой уходишь. Помирай давай быстро, яхонтовый мой, а я над твоим телом причитать буду. Может, полегчает! Не отвечает Кузька.

– Никак, помер уже? – пугается Яга. – Вот незадача! А я думала еще с тобой побраниться немного, метлой тебя погонять, дикими криками попугать, поганками закидать.

Высунула она голову в окошко, а тут вдруг за спиной ее что-то зашумело, затрещало, клубы пыли поднялись. Обернулась Яга, а перед ней стоит чудище невиданное – все мхом поросшее, паутиной опутанное.

– Ай, мамочки, кто это? – закричала Яга и на лавку запрыгнула.

– Чудище я, – отвечает чудище.

– Сама вижу, что чудище. Только не признаю. На Лихо не похоже, на василиска тоже.

– А я иностранное чудище, из-за моря пришло. Не поможешь Кузьке, навсегда у тебя жить останусь, пугать тебя буду, – грозит чудище.

Хотя и не чудище это заморское вовсе, а сам домовенок. Это он через трубу печную в избушку пробрался и так запачкался, что его сама Баба Яга не признала.

Только Яга себя как-то неправильно повела. Вместо того чтобы испугаться и на все согласиться, она села на скамейку, ногу костяную на другую ногу положила и жалостливым голоском причитать начала:

– И-и-и, нет в жизни счастья! Совсем добры молодцы извелись на белом свете. Одни домовята неразумные да чудища заморские по лесу шастают. Никакого азарту для жизни не стало. Я и прихорашиваюсь, и умываюсь даже раз в году на день рождения, и зуб свой однажды почистила, а молодцев – нет как нет.

– Так вот почему ты лютуешь, – догадывается Кузька, – добры молодцы к тебе давно не захаживали.

– Не захаживали, – шмыгает носом Яга, – и добрые не захаживали, и недобрые не захаживали, никакие не захаживали. Я уж и забыла, какие они на вкус, молодцы-то.

– А ты на вегетарианскую пищу переходи, – советует Кузька, – грибочки там, ягодки.

– Да разве только в пище дело? Мне же кроме еды еще и общение требуется! В баньке попарить, путь указать, совет мудрый дать.

– Ладно, давай свой совет, – отряхивается Кузька от пыли и паутины. – Значит, так, совет мне нужен такой: как мне быстро-быстро взрослым стать?

– И-и-и, обманщик, – кричит Яга, но, кажется, не очень сердится, – надо же, меня, саму Ягу костяную ногу обмануть смог! Только я тебе совет давать не буду, пока ко мне какой-нибудь добрый молодец не пожалует и я от радости доброй опять не стану.

– А ты мне посоветуй, я повзрослею и сам добрым молодцем стану, – обещает Кузька.

– Хорошо, – соглашается старушка, – только знай, яхонтовый мой, что больше ты никогда своих родственников не увидишь. Потому как слово я себе дала, что первого молодца, который ко мне пожалует, я никуда не отпущу. Не понравится он мне – съем. Понравится – в плен возьму. Буду каждый день ему советы давать, в баньке парить и путь указывать куда-нибудь. До тех пор пока новый молодец не пожалует.

– А я от тебя сбегу, – храбрится домовенок, – чай, не первый раз, чай, сбегал уже.

– А я с тоски зачахну, – грозится Бабя Яга, – тебе же потом всю жизнь стыдно будет.

Задумался домовенок. Грустно, конечно, что Яга ему помогать не хочет, а с другой стороны – старушку тоже жалко. Одинокая она, никто ее не любит, никто с ней дружить не хочет, все ее боятся. И перевоспитывать ее поздно – стара уже, слушаться не будет.

– Знаешь что, Бабуся Ягуся, – говорит ей Кузька, – надо тебе какое-нибудь дело найти. Это тебя и от мыслей печальных отвлечет, и развеселит. Вот я из своей азбуки слово новое узнал, на букву Г – гербарий. Оказывается очень интересное занятие – собирать гербарий. Я и Анютку научил. А ты в лесу живешь, столько трав знаешь.

– Вот диво-то! – радуется старушка. – А туда только растения засушенные вклеивать можно? А молодцев нельзя?

– Молодцы в гербарий не поместятся, – авторитетно говорит Кузька, – они большие. Ну, пошел я. А то скоро наши из соседней деревни вернутся, а я еще не вырос.

– Жаль, что я вредная, – провожает его Баба Яга, – а то я тебе точно какой-нибудь совет бы сказала. А из-за вредности – никак не могу. На то я и Яга.

Вышел Кузька из Дома для плохого настроения, пошел Дом для хорошего настроения искать. Хоть и нет за ним погони, да до деревни скорее добраться хочется.

Обрадовалась ему избушка, на одном месте запрыгала, чуть посуду всю не перебила.

– Смотри, как я прыгаю! Совсем палед не болит! А поясок твой я постирала и погладила, пока тебя ждала. Он мне больше не понадобится. Ну что, помогла тебе Ягуся? – спрашивает.

– Нет, – кричит Яга из чащи, – не помогла. Вези его домой быстрее, а то я уже отлютовала, пирогов и уюта хочу. Да и гербарий лучше в хорошем доме делать, чтобы аккуратнее получился. Надо же людям знания свои нести.

Не стала избушка спорить, подсадила Кузьку и помчала его через чащу к опушке леса.

– Не помогла, – вздохнула вслед им Баба Яга, – из-за вредности и потому, что не знаю, как из маленьких домовых больших делать. А признаться – стыдно. Уважать меньше будут. Да и не ополоумела я еще совсем, таких ладненьких, румяненьких домовеночков во взрослых бородатых домовых превращать! Надо больно!

До опушки избушка домовенка не довезла, боялась, что люди ее увидеть могут. Высадила недалеко, в кустах. Поклонился ей Кузька низко, как положено:

– Спасибо, сестрица, век не забуду доброты твоей.

– Да не за что, братец, – засмущалась избушка, – будет время – захаживай. У меня для тебя завсегда пироги да кисель найдутся.

Заспешил Кузька в деревеньку, а Дом для хорошего настроения стоит, куриной ножкой вслед ему машет.

– Надо же! Маленький, а ведет себя как настоящий добрый молодец, всю душу растревожил, – говорит и слезу, из окошка сбежавшую, лапкой смахивает.