Текст книги "Корифей науки"

Автор книги: Галина Толмачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Толмачева Галина
Корифей науки

Галина Толмачева

Корифей науки

Старушка держалась за поводок. Линючий желтый дракон, похожий на облезлую трехголовую дворнягу, тащил ее вперед.

– Да отпустите вы его. Пускай побегает, – посоветовала я, – они же не улетают, когда крылья подрезаны.

– Куда ж ему лететь, – голос владелицы был четкий и совсем не старый. У него и мыслей таких нет – летать, он у нас рассеянный очень, свернет в какую-нибудь подворотню и заблудится. Склероз.

Дракон трусил дальше по дорожке, старуха за ним, а мне было как раз по пути.

– Симпатичный дракоша, – льстиво сказала я, – очень умный, наверное?

– Исключительно. Он, конечно, старый, но это чистокровный галакчерш.

– Я сразу поняла, что породистый. Ушки пятиугольные, шеи кривые, пальцы такие длинные, сутулый... И косолапит...

– Нет, он сейчас никакого вида не имеет. И глуховат стал. Когда-то да был красавец. Мы брали его в кредит. Отказывали себе во всем ради науки. Галакчерш – первоклассный дракон, но окупает себя медленно: склонность к философствованию. Подвергает сомнению известные истины. Конечно, в клубе драконопользования нам предлагали мозговые биостимуляторы, но Виталик мой сын – пожалел друга.

– Он поступил благородно. Я читала в журнале "Энергетика и порнография сознания", что стимуляторы дают лишь кратковременный эффект, за которым следует смерть или слабоумие. А конфету ему можно?

Старушка пожала плечами. Я вытащила из кулька "Мандаринную" и стала трясти ею, как колокольчиком, возле левой головы галакчерша.

– Как его зовут, простите?

– Ярчес, – важно ответила дама.

Левая голова Ярчеса, наконец, заметила конфетину. Шея просительно изогнулась, осыпая пыль с чешуек. Морда была похожа на жухлый стручок. Выпуклые глаза полуприкрыты рельефными веками, словно перепончатыми крыльями летучих мышей. Веки поднялись – Ярчес глянул на меня с вопросом. Близорукие глазки. Зрачки – маленькие черные луны на фоне оранжевых карликов-солнц. Два затмения. Мне стало как-то неловко со своей "Мандаринной", но Ярчес, похоже, был искренне благодарен.

– Все зубы на сладостях съел, – неодобрительно прокомментировала старушка.

– Спасибо, – отрешенно сказала левая голова.

Сухие изящные пальцы, привыкшие к авторучке и клавишам компьютера, коснулись моей ладони. Бумажку-фантик Ярчес положил в карман ошейника. Шикарный у него был ошейник. С железными кольцами, выпуклыми узорами, косичками из ремешков, медалями – бронзовыми, серебряными, золочеными... "Liminary of science" [корифей науки (англ.)], – прочла я на одной из них.

Мы пошли дальше.

Старая дама рассказывала о научных конгрессах и симпозиумах, на которых выступал с докладами Ярчик, о присвоении ему звания магистра Кембриджского университета, о дипломе гения третьей степени, о хрустальных кубках и премиях, полученных владельцами галакчерша за большой вклад их животного в мировую науку. Больше всего мы восхищались сыном Виталием профессором-дрессировщиком.

– Сорок два года, и уже профессор! – удивлялась я. – Ведь это такая сложная и ответственная работа – натаскивать гения на проблему. Я работаю в библиотеке, но в книге "Дрессура дракона" ничего не поняла, ничего абсолютно! Какая-то теория вероятностей, функции, программы, команды, файлы, стой там – иди сюда... Как вы справляетесь?

– Просто животное надо любить, тогда и оно будет стараться.

Животное Ярчес побежало чуть быстрее, но пожилой даме это нисколько не мешало болтать.

– Была у меня приятельница, – загадочно сказала владелица Ярчеса, – нас связывали несколько десятилетий дружбы, а недавно случилось так, что пришлось отказать ей от дома: они сдали своего Альбертика.

– Как сдали?

– Очень просто. В клинику. В Институт. Там их усыпляют, опыты какие-то проводят. А сдавшим хозяевам за ЭТО приличную сумму выписывают. Я не интересовалась, естественно, какую. Ну и абонемент на внеочередную покупку нового дракона.

– Что же, он был такой старый у них?

– Какая разница! Все равно жестокость, согласитесь. Альбертик был младше нашего Ярчеса, но он надорвался. Его некультурно эксплуатировали. Он из породы коккер-РНКелей, очень крупный дракон-универсал. Средний возраст триста лет... Так в родословной написано, но интенсивные научные занятия старят раз в десять быстрее, сами понимаете. Альбертик занимался биохимией, лекарствами. Его хозяева мечтали заполучить Нобелевскую премию, не пропускали ни одного конкурса, заставляли даку открывать все новые и новые вакцины... Признаться, не верю я медицинской науке. Сколько лет живу на свете, все слышу о появлении загадочных неизлечимых болезней. Наверное, микробов выводят специально, чтобы заставить нас тратиться на новые дорогие лекарства.

– Что же стало с Альбертиком? – напомнила я.

– Выжил из ума, надорвался. Семья у моей бывшей подруги большая, и всем, извините, хочется есть. Она – доктор, муж – доцент, дети уже кандидаты, а благосостояние делалось на одном-единственном коккер-РНКеле. Но как только он стал годен лишь на то, чтобы сосчитать в магазине сдачу или нести сумку, все от него отвернулись.

– Куда же смотрит общество защиты драконов?!

– Ай... Но мы не будем сдавать Ярчеса, даже если совсем одряхлеет. Из чувства благодарности. Ярчик немало для нас трудился. Впрочем, и мы о нем неплохо заботились. Думаете, легко? Ярчи теперь плохо видит. Теряет очки. В три глаза ему капаем одни капли, в три – другие. Ему как ученому полагается читать массу литературы. Одних научных журналов выписываем на двести с лишком рублей. Много получаем писем – в прихожей их целый ящик. Ярчес читает и пишет на девяти языках. У нас теперь громадная библиотека. Ничего не продаем, не выбрасываем, все, пока ненужное, храним на даче. Может быть, понадобятся когда-нибудь новому дракону. Вот оплата счетов бедствие. Ярчик жжет уйму электричества, предпочитая работать по ночам, а днем отсыпаться. Считать стал хуже. Сложные интегралы без машинки не берет. А вы не математик? Ах да, работаете в библиотеке.

– Поступала в институт, но не прошла по конкурсу.

– Покупайте у нас Ярчеса и пройдете, – внезапно предложила дама, – а мы можем продать недорого. Он вам и институт закончит, и кандидатскую сделает. Будете получать большие гонорары за статьи.

– Но ведь он – ученый мирового уровня, гений!

Владелица надменно подняла кверху подбородок – систему жирных мешочков. Я растерялась и подумала уходить, но старушка остановила:

– Не буду скрывать, последнее время Ярчес уже не тот. Он давно копает в одной, очень узкой области. Никто больше не хочет финансировать исследования на его тему, даже военные. За работы Ярчеса мы получаем гроши, а переучивать его уже поздно. Он и не сможет переключиться на другое: галакчерши такие упертые!

– Извините, но значит, он и мне не сможет помочь?

– Для первых шагов вашей карьеры достаточно иметь контакт лишь с одной головой Ярчеса. А между тем две другие головы могут не отрываться от своих исследований... Господи, всегда мечтала, строила планы, что мой Виталик будет академиком, Нобелевским лауреатом; откуда мне было знать, что целый раздел физики закроют!

– Драконы стоят очень дорого...

– Сын не хочет продавать кому попало. Только в добрые руки. Есть абсолютно неграмотные люди, которые покупают драконов для престижа. А вы не такая. Библиотекарь, книги читаете.

– Заманчивое предложение. И сколько же примерно?..

Расслышав цифирь, я сникла, хотя понимала – меньше Ярчес никак не стоит.

Дракон свернул на поляну с прудом и вытоптанной травой и стал неуклюже носиться кругами, как бы гоняясь за собственным хвостом.

– Тяжело с ним, – от души вздохнула владелица, – ест много, в основном сладкий "геркулес", разваренный хорошенько, а "геркулес" еще не всегда бывает. Да и что сейчас бывает-то! Пальто вот надо справить новое на зиму. Старое уж плохо греет. Кровь у него зеленая, холодная. А недавно прямо на стул нагадил, – продолжала старушка громко, – задумался, видишь ли. За тряпкой кинулся – чуть шею не сломал, правую. А запах все равно остался. И пятно! Везде черновики валяются, на потолке и то синим фломастером закорюку нарисовал. Я уж сыну внушаю – не пускай ты его в наши комнаты, ковер жалко. Легче с пола чешую-то подметать. Пылесос забит...

– Он не виноват.

– Я его и не ругаю. Вряд ли мы когда решимся продать Ярчи. Драконы же все понимают. Он и маленький все понимал. Крылья у него росли, каждый месяц ездить приходилось – подрезать, а у Ярчи глаза такие жалобные... Прививки делали ему от упрямства, от тоски, от еще чего-то. И когда кастрировать повезли, почувствовал. А что было делать: мы же не на развод брали. С некастрированными беспокойства много. На стенки лазят, поют.

– Как люди.

– Именно как люди, – владелица посмотрела на часы – видимо, прогулка кончалась.

А дракон все стремился куда-то – нелепо бежал, слегка припадая. Лучи заходящего солнца, как по разрушающемуся мрамору, скользили по чешуйчатому панцирю спины. Шелест и шуршание – словно неслась по траве куча опавших подмокших листьев – желтое закатное облако, сброшенное за неведомые грехи на землю и не находящее здесь ни покоя, ни справедливости.

– Ярчик, умница, иди домой!

Домой, домой!..

Эхо долго повторяло последнее слово. Сгустившийся возле нашей компании туман не дал мне сделать и шагу. И вдруг небо отодвинулось так далеко, что и вовсе пропало. Дракон обернулся. Старушка замерла гипсовой вазой. Цветы у нее на шляпке ожили: в покачивании их головок было нечто знакомое. Я обнаружила себя статуей на камне посреди пруда. Не знаю, чья статуя, кого воплощает – рябь на воде губит отражение. Цвет озера темен, как изнанка облака. И в бесконечных водоворотиках кружатся листья с неведомых деревьев.