Текст книги "Последний дар осени"

Автор книги: Галина Рязанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Рязанова Галина
Последний дар осени

– Ты мой лучший воин и стратег. Мой друг. И тот единственный, кому я могу доверить это задание.

В тронном зале царил полумрак. Сквозь плотные шторы, которыми были занавешены высокие стрельчатые окна, дневной свет пробивался с трудом, растеряв большую часть своей яркости и почти все тепло. Высокий, темноволосый, коротко стриженый мужчина мерил шагами гулкое пространство между двумя рядами колонн. Тонкий золотой обруч на его голове смотрелся чужим и нелепым на фоне полного боевого облачения рыцаря, забрызганного кровью. Шлема, подходящего к доспехам, поблизости видно не было. Бывший король, а теперь уже Великий Император оставил его на поле боя, променяв на знак высшей власти сразу же после последнего выигранного сражения.

– Война закончена. Строительство Империи завершено. Почти. Осталось присоединить только Озерный край. Брат, ты нужен мне. Властитель этого мелкого княжества упрямо соблюдает нейтралитет, забывая о своем прямом долге защищать жизни подданных. Я предлагал самые мягкие условия капитуляции из тех, какие только можно было себе вообразить. Все, что от него требовалось, это принести мне клятву верности и прекратить принимать в своем Замке Дождя представителей вражеских племен. Но он отказался! Отказался, хотя я ясно дал понять, что в случае отказа сотру этот замок с лица земли!

– Зачем Вашему Величеству этот небольшой, как Вы говорите, удел?

– Перестань выкать! Мы делили с тобой одну палатку на двоих, мы вместе прошли путь от никому не известных оруженосцев до первых лиц Империи! Ты всегда прикрывал мою спину, так же как и я – твою. Ты однажды спас мою жизнь и принял на себя ответственность за её дальнейшую судьбу. А теперь ты смеешь прикрываться официальными титулами?!

– Положение изменилось, Ваше Величество. Вы – Император, я – всего лишь ваш Полководец. Не стоит давать людям повод для непотребных сплетен. Даже то, что начинали мы одинаково, не дает народу возможность забыть, что Вы из благородной семьи, а я простолюдин, не ведающий своих отца и мать. Просто чудо, что нас еще не обвинили в противоестественной связи, особенно учитывая мою внешность.

Полководец был на редкость безобразен. Плоские широкие шрамы извилистыми белыми змеями пересекали лицо от виска до подбородка, искривляя переносицу и приподнимая уголок рта в вечной горькой усмешке. Правая щека была сильно смещена вбок и срослась в одно целое с ополовиненным ухом и изломанной линией надбровной дуги.

Глубокие раны, полученные еще в юности, должны были оборвать его жизнь, а вместо этого всего лишь до неузнаваемости исказили обличье. Возраст мог бы сгладить черты лица, не отличающиеся красотой и изяществом. Но против уродливых шрамов он был бессилен.

Намечающиеся залысины и землистый цвет кожи улучшению внешнего вида не способствовали. И уже давно никто не обращал внимания на его гармоничное телосложение и редкий темно-каштановый оттенок волос, подстриженных по последней моде и едва достигающих плеч.

Он не считал нужным скрывать свое уродство, прикрываясь маской, как поступали многие знатные аристократы, которым так же не повезло в бою, или же зачесывая пряди поверх обезображенного уха. Он нес свои шрамы как знамя потерь, не позволяя ни на миг забыть о том, кем являлся их владелец.

При виде него дети плакали, женщины крестились, а мужчины сплевывали оземь и украдкой шептали "дьявольское семя". С этим гротескным лицом никак не сочеталось невероятно проницательное и при этом спокойное выражение глаз, что вполне бы могли принадлежать ангелу. Впрочем, замечал это, похоже, лишь один единственный человек на свете.

Именно на нем и остановился сейчас усталый серый взгляд. На том, кто в противоположность ему являлся идеалом мужской красоты. Великий Император, воплощение аристократизма, силы и благородства. Женщины всей Империи были у его ног, мечтая разделить с ним если не трон, так хоть постель. В скором времени ему предстояло выбрать среди них будущую мать наследника престола. Но пока место Императрицы оставалось вакантным, будоража умы авантюристок всех мастей и сословий.

Статный мужчина в золотой короне остановился, прерывая свое бесцельное хождение по залу. Повернулся и сделал шаг навстречу своему верному Полководцу, замершему на почтительном отдалении. Провел рукой по волосам, сделав в конце резкое движение, отбрасывая лишние мысли, и ответил:

– Зачем, спрашиваешь? Друг мой, ты знаешь не хуже меня, что политическое положение нашей молодой державы оставляет желать лучшего. Не менее сильное государство по соседству и ряд немногочисленных, но весьма опасных враждебных племен, поджимающих нас с севера. Мы, конечно, практически полностью защищены западной горной грядой, а густые леса и непроходимые болота востока значительно ослабляют угрозу со стороны самого значительного нашего соперника. Но этот ряд мелких царьков…

– Не хотите ли вы сказать, что номинальный властитель Озерного края…

– Является их реальным правителем? Пожалуй, да. За то короткое время, на которое мне было оказано гостеприимство в Замке Дождя, я не смог ни подтвердить, ни опровергнуть сей факт. Но как тогда объяснить нескончаемое паломничество в эту твердыню на берегу Великого Озера? При мне, надо сказать, ни одного варварского вождя так и не появилось, но стоило нашему кортежу удалиться, как шпионы донесли о возобновлении их общения, несмотря на все мои предостережения. Досадно, что я не мог задержаться на срок, достаточный для выявления причин столь вопиюще непокорного поведения. Дела государственные, сам понимаешь.

– Не допускает ли Ваше Величество возможность ошибки?

– Именно это я тебе и поручаю. Отправляйся и выясни, что же на самом деле там происходит. Чем быстрее, тем лучше. В любом случае, ты должен либо получить за меня клятву верности, либо уничтожить этот рассадник вероятных проблем. Голову на блюде можешь не везти, достаточно одного твоего слова.

Полководец не стал брать с собой войско. Если память ему не изменяла, население Замка Дождя составляло не более сотни человек. Хорошо обученный взвод солдат мог справиться с ними без особого труда, имея за спиной поддержку целого государства и его собственный стратегический талант и репутацию. И потом, надо быть круглым идиотом, чтобы решиться на открытое противостояние герою войны, прозванному Неотступным. Полководец надеялся, что властитель таковым не был. Более всего человек, на чьей совести были самые кровопролитные сражения эпохи, ненавидел убивать.

Осень наступила сразу же, как они пересекли границы княжества. Зарядили мелкие, но настырные дожди. Дорога раскисла и превратилась во влажную, хлюпающую с каждым шагом грязевую речку. Алый командирский плащ давно потерял свою броскую окраску, невзирая на то, что всадник избегал спешиваться без крайней на то необходимости. Правил бал коричневый цвет. Он покрывал мундиры солдат, пробирался в ружейные дула, натирал ноги в мокрых ботинках, скрипел на зубах с каждым проглоченным куском хлеба. Только вода во флягах избежала сей позорной участи. Как оно не казалось странным, но каждая капля, падающая с небес в подставленную ладонь, каждый встреченный на пути источник, каждый глоток, сделанный на привале были чисты как слезы ангелов. Вода жила своей жизнью и текла по миру отдельно от грязи, не смешиваясь с ней и не задерживаясь, чтобы хоть немного очистить перепачканные крупы коней и плюмажи всадников. До Замка Дождей оставалось не более дня пути.

Первая их встреча состоялась под хлесткий шёпот косых струй и унылое завывание ветра в щели между створками тяжелых резных ворот, преграждающих вход в твердыню. Замок стоял на краю невысокого обрыва, и до Полководца доносился едва различимый рокот незримых волн озера, стремящегося выплеснуть из берегов все свое нетерпение в желании воссоединиться с небесной водой.

Она стояла на крепостной стене, высокая фигура в длинном сером плаще, почти неразличимая на фоне низких, набухших дождем облаков. Рядом с ней не было ни души. Где защитники замка? Где перепуганное население? Где хоть один признак того, что обитатели крепости должным образом готовятся встретить приближающееся войско?

Но стены, пропитанные осенней влагой и пронизанные зеленоватыми прожилками мха, оставались безмолвны и безлюдны.

Ворота были закрыты на замок, который был покрыт сетью рыжих причудливых разводов, а само дерево, из которого они были сделаны, разбухло и потемнело. Казалось, врата не открывались столетиями. Что за чертовщина? Полководец тщательно изучал на привалах отчеты военной разведки, стремясь как можно больше узнать о княжестве, которое ему предстояло завоевать. Судя по ним, то был довольно преуспевающий, хотя и небольшой край с преимущественно сельским населением, а его единственная твердыня служила также основным торговым центром, куда на время ярмарок съезжались торговцы, в десятки, а иногда и в сотни раз превосходившие по числу постоянных обитателей.

Что же тогда не договорил Император, посылая своего верного Полководца на кажущиеся столь ничтожными переговоры? Да и по дороге им не встретилось ни одного живого человека, не говоря уж о процессиях варварских вождей…

Занятый этими мыслями, он подъехал к воротам и, взявшись за кольцо, трижды ударил в сомкнутые створки. Замок дрогнул, обнажая свою слабость. Дужка переломилась и проржавевший кусок металла упал на землю, с тихим хлюпаньем утонув в непролазной грязи. Ворота медленно и как-то по-своему торжественно отворились, не скрипнув ни единой петлей. Решетки за ними не было.

Еще раз подняв взгляд на крепостные стены, он уже не заметил сверху человека в плаще. Махнув рукой солдатам, сгрудившимся на некотором отдалении, он скомандовал им войти во двор.

На ступенях, ведущих к входу в основное здание, их уже ждали. С десяток людей, напряженно уставившихся на незваных гостей и тихонько перешептывающихся между собой. Их не по-осеннему легкие одежды, омытые дождем, сияли яркими красками, так контрастирующими с вымазанными в грязи солдатскими мундирами. Желтый, голубой, зеленый… Казалось, стайка райских птиц примостилась отдохнуть на крыльце.

Но была одна, что выделялась из этой разноцветной стаи. На острие взволнованной пестрой толпы стальным навершием застыла стройная светлокожая женщина в сером плаще. Та самая, что встречала их на крепостных стенах.

Капюшон был откинут, и длинные седые волосы спадали густой волной на её плечи, спину, грудь, едва не касаясь каменных ступеней. Несмотря на их необычный, почти серебряный цвет, она была молода. Юность целовала её безупречно вылепленные губы, нежно касалась светлых пушистых ресниц, играла в омуте бездонных синих глаз и ласково гладила высокие скулы и четко очерченный нос.

Красота её не была из тех, что сводит мужчин с ума. Кто-то другой увидел бы в ней просто высокую бледную женщину, не лучше и не хуже других. Многим цвет её глаз показался бы чересчур странным, лоб – слишком высоким, а ресницы – недостаточно длинными. Кое-кто сказал бы, что она недостаточно изящна, а по яркости не могла бы затмить даже отражение луны.

Но в глазах Полководца она сияла ярче тысячи солнц.

На груди, поверх плаща, приковывая к себе внимание, покоился знак княжеской власти – серебряный медальон с каплей горного хрусталя в центре.

Властитель этого края оказался женщиной.

И теперь её пристальный взор был обращен на человека, который как никогда стыдился своего побуревшего от грязи плаща, истрёпанной в дороге одежды, шрамов, пересекающих лицо и, более всего, цели своего визита.

Не проронив ни слова, она жестом приказала своим людям позаботиться об усталых конях и не менее усталых всадниках, а сама, подождав, пока Полководец спешится, повела его в главный зал. Там они могли обогреться и обсохнуть у камина в ожидании, пока для почетного гостя в его покоях не будет приготовлена горячая ванна, за которой должен был последовать ужин.

Они пили терпкое вино из тонкостенных серебряных кубков и молчали. Властительница не желала начинать разговор первой, а Полководец просто любовался каждым её движением, боясь разрушить тот хрупкий островок покоя и мира, на который его неожиданно привела судьба. В отличие от многих других, эта женщина словно не замечала уродливых шрамов, не отводила глаз, когда смотрела на его посеревшее от усталости и долгой дороги лицо и не попыталась отдернуть руку, когда он учтиво передал ей первое, самое большое и спелое из принесенных на подносе ярко-красных яблок.

В каждом движении слуг, в каждом взгляде украдкой, который они бросали на свою хозяйку, сквозила обеспокоенность, основанная, несомненно, на глубокой привязанности и уважении. Они не могли не догадываться, с какой целью в их скромную обитель явился сам Неотступный. Но всецело полагались на волю Властительницы Замка Дождей и надеялись, что, как и в предыдущие разы, дело будет улажено миром.

За окнами потемнело. Вечер в этих краях падал на землю неожиданно и резко, как коршун на перепуганного зайца. Не успели последние отблески дневного света покинуть просторное помещение, как весьма миловидная девушка в чепце и простеньком зеленом платье пригласила его последовать за ней в отведенные гостю покои, приподнимая масляную лампу, дабы получше осветить дорогу.

Еще раз оглянувшись на неподвижную фигуру, замершую в просторном кресле, Полководец был поражен тем, как пристально она продолжала смотреть ему вслед. Может, ему показалось при неверном свете камина, но в её темных глазах сквозило не жадное любопытство зрителя, не извечное женское стремление разгадать и подчинить себе мужскую натуру, но какое-то иное, незнакомое ему самому чувство, от которого невыносимо защемило в груди.

Вода была очень теплой, почти горячей. Она расслабляла уставшие члены и приносила покой и отдых измученному телу. Шрам на правой половине груди сморщился и побелел. Так всегда бывает, если долго лежать погруженным в жидкость, что ласково обволакивает плоть, даруя облегчение даже той части естества, о которой мужчина лишний раз предпочитал не задумываться. Руки хорошо знали свое дело и уверенно скользили под покровом воды, напоенной еле уловимым смешанным ароматом хвои и полыни. Полководец не привык принимать травяные ванны, но ему понравился горький и одновременно свежий запах, исходящий от мешочка, перекинутого на веревочке через край большой деревянной лохани.

Чья это была идея – служанки, которую он прогнал, не позволив поухаживать за собой, или же самой госпожи замка? Или так было принято встречать всех, кто удостаивался чести остановиться в гостевых покоях?

Испустив приглушенный стон, Полководец откинул голову на изголовье и закрыл глаза. Перед внутренним взором неотступно стояло её лицо, обрамленное серебристо-серыми, чуть вьющимися прядями. Физическое желание отступило, но внутренний голод не унимался. Мужчиной всецело овладело стремление хоть на миг обладать этой завораживающей красотой: огрубевшей ладонью коснуться нежной кожи, провести рукой по тяжелому шелку столь рано поседевших волос, очертить линию скул и надбровные дуги. Но даже в мыслях он не осмеливался поцеловать плотно сомкнутые бледные губы.

Когда он ощутил легкое, почти невесомое прикосновение к своей груди, наполовину погруженной в воду, то поначалу воспринял его как продолжение своих фантазий. Ведь не могла же, в самом деле, вернуться служанка. От услуг такого рода он, не раздумывая, отказывался, видя за маской приветливости и смиренной покорности привычную тень отвращения.

Бережно ласкающие кожу невидимые пальцы робко переместились чуть ниже, без всплеска проникая в расступившуюся перед ними влажную терпкость, настоянную на горьком вкусе сосновых игл. Пробежали вдоль линии шрама, мимолетом дотронулись до соска, а затем бесследно исчезли.

Испытав острое разочарование, мужчина непроизвольно потянулся за ними, надеясь удержать и продлить сладостные ощущения. Веки он не поднимал, опасаясь спугнуть хрупкий призрак мечты.

Ответом на эту неистовую мольбу жестов послужило уже знакомое касание, но теперь незримые ладони на бесконечно краткий миг оперлись на его полусогнутые колени, самым краешком выступающие из воды. Колыхнулась чуть теплая волна, лизнула обнаженные плечи, в один миг покрывшиеся мурашками. Повеяло полынью и каким-то незнакомым, будоражащим кровь ароматом. Сердце Полководца на миг застыло, чтобы рухнуть в пропасть от невероятного предчувствия. Что бы там ни было, но время грез закончилось. И он распахнул глаза.

Ослепительная и беззащитная в своей ошеломляющей наготе, перед ним стояла Госпожа Замка Дождей. Распущенные волосы ниспадали на плечи, обвивали небольшую упругую грудь, струились вдоль округлых бедер. Низ светлых прядей потемнел, напитавшись остывающей влагой, самые кончики их диковинными змейками расплывались по водной глади.

Мучительно медленно она склонилась над ним и провела чуткими пальцами по обезображенной щеке. Серебряный медальон закачался перед его лицом на тонкой цепочке; единственное, что оставалось на ней из одежды. В глубине хрустальной капли на мгновение сверкнула синяя искра и пропала.

Полуоткрытые губы были так близко, что Полководец ощущал прерывистое тепло дыхания, распадающегося в прохладном воздухе на отдельные струйки и лишь самым краешком долетающего до озябшей кожи.

Неужели она так же встречала и Императора? Это и было хваленое гостеприимство Замка Дождей? Алая пелена ярости, подогретая выпитым натощак вином, затмила взор и смела последние жалкие остатки разума. Крепкое тело взметнулось из воды, сильные мужские ладони сомкнулись вокруг тонких женских запястий, едва не переломав хрупкие косточки. Стоя в наполовину расплескавшейся бадье, он тряс её как кутёнка, выкрикивая все те безумные обвинения, которые в одночасье столпились в его голове, порожденные годами одиночества и тщательно скрываемой от себя самого завистью к своему блистательному сюзерену.

Она не сопротивлялась. Покорно стояла, опустив руки, и молча смотрела на него своими невероятно синими глазами. Лишь слегка вздрагивала, когда он, все больше распаляясь, усиливал хватку, оставляя глубокие отметины на безупречно гладкой коже.

Внезапно устыдившись, мужчина отпустил безвольно застывшее тело и покинул деревянную лохань. Обернув вокруг бедер кусок ткани, он сдернул покрывало с нетронутого ложа и набросил на подрагивающие девичьи плечи. Затем схватил Госпожу в охапку и бережно перенес на кровать, оставляя на холодном каменном полу мокрые отметины.

Он собирался сразу же одеться и покинуть комнату, давая ей время прийти в себя. Но, не успел он отнять руки и отстраниться, как был цепко схвачен за край самодельной набедренной повязки все теми же нежными, но удивительно сильными пальцами.

– Не уходи.

Это были первые слова, что он услышал из её уст. Серебряным надтреснутым звоном колокола выскользнули они в сумрак незаметно подкравшейся ночи.

Только сейчас Полководец заметил, что свеча, отсчитывающая время, прогорела почти до основания. Должно быть, он заснул и пропустил торжественный ужин. Но как? Он был готов поклясться, что ни на мгновение не сомкнул глаз. Но лужица воска у основания подсвечника и окончательно остывшая в ванне вода утверждали обратное.

На столе рядом со свечой стоял тяжелый поднос, с горкой нагруженный снедью. На полу тусклой серой лужицей растеклось небрежно сброшенное платье. Должно быть, беспокоясь за отсутствие гостя, Владычица решила его проведать. Но почему? Почему сама? Почему не послала служанку? Почему осталась? Почему решилась так поступить?

Слишком много вопросов, и ни одного он не смел ей задать. Теперь, когда яростный запал угас, он снова не мог выдавить из себя ни слова. Сдвинуться с места тоже не решался, опасаясь, что ненадежный узел, удерживающий тонкую ткань на бедрах, разойдется, и она увидит, что ни холод, ни злость не сумели остудить его желание.

Столь опытный и решительный, когда дело касалось сражений на поле брани, он растерял всю свою уверенность при виде этой женщины, умоляюще тянущейся к нему.

– Я не знала, как… я… если бы я только знала… Я просто подумала, что это единственный шанс. Что, если я сейчас не решусь, то никогда уже этого не будет. Я очень боялась…и продолжаю бояться. Но как иначе мне узнать, правда ли то, что я увидела в твоих глазах? Мне нужно быть уверенной. Пусть за ошибку я заплачу позором, но я не в силах тебя отпустить, не попытавшись!

Она потрясла головой, собираясь с мыслями, и затем неожиданно твердо сказала:

– Не было никакого гостеприимства. И не могло быть. До тебя моя душа не просыпалась.

Он не верил. Он просто не мог в это поверить. Он схватил со стола обрубок свечи и резко повернулся, уже не опасаясь обнажить чресла неосторожным движением. Он навис над ней уродливой тенью, выставляя напоказ многочисленные шрамы и приближая мерцающий огонек к самому лицу, пока стянутую рубцами кожу не начало жечь.

– Разве ты не видишь?! Как? Как ты могла пожелать такого, как я?! Ни одна из вас не придет добровольно на мое ложе. Если только в погоне за звонкой монетой или в страхе за свою жизнь. Но и та будет содрогаться от отвращения, касаясь этого тела!

– Но я не вижу… – обезоруживающая искренность брызнула чистым сапфировым сиянием, – я не вижу того, о чем ты говоришь. Все, что сейчас передо мной, прекрасно. Я никогда во всей своей жизни не встречала более красивого человека, чем ты.

И он, не в силах больше отстраняться от взывающей к нему самой женственности, принял первый в своей жизни поцелуй. Столь же глубокий, как омуты её глаз. Столь же чистый, как капля хрусталя на серебряном диске. Горячий, как кровь, бегущая по венам, и горький, как серебристая полынь.

Огарок свечи погас, погрузив комнату в темноту. Но это не остановило мужчину и женщину, чьи тела сплелись в танце, юном, как сама жизнь, древнем, как сама любовь и вечном, как само время…

До рассвета было еще далеко, но сон все никак не мог завладеть двумя людьми, чьи сердца бились в унисон, а души словно растворились друг в друге. Понимая, сколь мало им было отмерено, они спешили насладиться каждым мгновением, проведенным вместе. Но, как бы ни стремились они отложить разговор о причине, что привела великого и ужасного Полководца в Замок Дождя, а затем и в объятия сребровласой Владычицы, судьба неумолимо подталкивала их во власть истины.

– Ты все равно рано или поздно узнаешь правду. Так будет лучше, если я скажу сама. Для тех несчастных племен, одно существование которых так беспокоит вашего Императора, я больше, чем Госпожа. Я их богиня.

Мужчина приподнялся на локте и потянулся, чтобы нащупать и засветить лампу, стоявшую у изголовья на каменном холодном полу. Ему нужно было видеть лицо говорившей. Запалив промасленный фитиль, он немного поморгал, чтобы приспособились привыкшие к ночной темноте глаза.

Она села на краю широкого ложа, подтянула к подбородку колени, обхватила себя руками, сжавшись в комочек, и зябко поежилась.

– Желаешь знать, почему? – задала не требующий ответа вопрос и замолчала, словно подбирая слова.

Он терпеливо ждал, поставив лампу между ними на смятую, местами потемневшую от пота ткань простыней. Зыбкий круг теплого желтого света колебался на потолке, будоражил тени по углам комнаты и создавал впечатление, что за пределами освещенного пространства не осталось места ничему, кроме печального шепота дождя за окном и терпкой осенней грусти.

– Мне от рождения дарована сила Живой Воды. Те, кого вы пытаетесь согнать с насиженных мест, мечтая вырубить их леса, чтобы на их месте возделывать пашни, вгрызаться в недра земли в поисках руды и выращивать скот, не обладают силой, достаточной, чтобы произвести на свет потомство. Все они вымерли бы сами, за одно поколение, не будь у них Властительницы Вод.

– Но каким образом ты им помогаешь?

Женщина гордо выпрямилась и коснулась серебряного медальона с хрустальной капелькой, покоившегося в ложбинке меж высоких грудей с острыми, бледно-розовыми сосками.

– Я вхожу в купель, что высечена в скале, на которой выстроен Замок Дождя. Я накрываю ладонью Слезу Ангела и молю его о милости к чадам моим. И вода, что касается кожи моей, становится священной. Достаточно искупаться в этой купели, как мужское здоровье восстанавливается, а женщина становится способна выносить и выкормить дитя. Не более чем единожды за раз. Но они редко приходят дважды. Ведь с каждой рожденной жизнью от меня уходит часть отпущенного мне срока.

Мужчина долго молчал, глядя на седые волосы своей возлюбленной. Затем потушил лампу, притянул к себе напряженное тело и крепко стиснул в объятиях, согревая холодную кожу своим жарким дыханием.

Ранним утром он покинул Замок Дождя, уводя за собой солдат и не взяв клятвы, которую обязался привезти своему Императору. Он надеялся, что сможет убедить своего господина оставить в покое Озерное княжество. Ведь оно не было настолько богатым и значительным по сравнению с другими областями страны, и никогда не славилось мятежным населением. Оно просто существовало на краю обитаемого мира как робкий белый одуванчик, не в силах покинуть трещины и уступы излюбленных скал и променять их на сытую и плодородную землю равнин в отличие от своего яркого и вездесущего желтого сородича.

Он ошибался. Он недооценил упрямство Великого Императора. Он просил, требовал, угрожал, что оставит свой пост и покинет пределы страны, и даже умолял, чего раньше никогда ни перед кем не делал. Но приказ государя был ясен и не поддавался двусмысленному толкованию: не пожелавшее подчиниться княжество должно быть уничтожено. Если это отказывается делать его преданный друг и надежный вассал, то все силы многотысячной имперской армии будут брошены, чтобы утопить в крови непокорный удел и разрушить до основания Замок Дождей. Стереть с лица земли, дабы не осталось о нем и его Владычице ни следа в памяти людской.

Император милостиво предоставил ему год на то, чтобы одуматься и не выступать против воли своего царственного брата.

Целый год на то, чтобы возненавидеть солнечные дни и отчаянно затосковать по пасмурному серому небу и всепроникающему осеннему дождю. Целый год на то, чтобы перебирать бусины воспоминаний о той единственной ночи, когда он почувствовал себя превыше всех земных владык. Целый год на то, чтобы жила надежда на счастливый исход для той, что владела великим даром любви и жизни. Целый год на бесчисленные попытки сломить стену непонимания и отчуждения, выросшую между ним и человеком, некогда бывшим его боевым товарищем и братом…

Но расстояние между Императором и его Полководцем не смогла сократить даже память о былой дружбе, последние осколки которой разлетелись от брошенной в сердцах фразы. От слов, сказанных высокомерно и презрительно: не дело опытному воину поддаваться чарам бабы бесцветной и идти ради женских ляжек на клятвопреступление!

И тот, кого называли Неотступным, вынужден был отступить. Он взял с собой тех же солдат личной гвардии, что сопровождали его прошлой осенью, и направился в царство дождей. Снова они торили свой путь через покинутые селения, опустевшие, казалось, только вчера. Снова их спутником стала небесная вода, слезами омывающая каждую травинку, каждый листик пожелтевших древесных крон, каждый скат островерхих крыш, каждый сруб бревенчатых стен. Только небо, как и прежде, отказывалось плакать по чужакам, вторгшимся на заветные тропы. По чужакам, несущим зло на берега Великого священного Озера.

Но на сей раз в замковом дворике их не встречала райская стайка гостеприимных челядинцев.

Только она одна.

Та, чей единственный взгляд был Полководцу дороже всех сокровищ мира.

Завернувшись в неизменный серый плащ, стискивая побелевшими руками серебряный медальон, она попросила его войти.

Только его одного.

Она дала слово, что ни один из сопровождающих его людей не пострадает, что в крепости не осталось ни единой живой души, кроме нее самой. Она всего лишь хотела попрощаться с ним наедине перед тем, как встретить лицом к лицу свою судьбу.

И Полководец бросил поводья, спешился и последовал за седовласой Госпожой, не обращая внимания на недовольный ропот своих солдат, чьи нервы и так были напряжены до предела. Он знал, что не она замышляет предательство, и на душе было муторно и мерзко.

Едва за ними захлопнулась тяжелая дверь, он не выдержал и схватил в объятия еще более похудевшую фигуру, пряча в прохладной волне волос свое обезображенное лицо. Тонкие руки поднялись, чтобы прижать его к себе с не меньшей силой, неизвестно откуда взявшейся в хрупком девичьем теле.

Они целовались так, словно каждый из них был воздухом для другого, захлебываясь, стирая с лиц набегающую горячую влагу слез, снова соединяясь губами. Пальцы неотрывно скользили по волосам, по плечам, впивались в тугие вороты плащей, подтягивая их обладателей все ближе друг к другу до тех пор, пока те не начинали задыхаться, и все начиналось сначала…

Когда прилив безумия спал, и они, пошатнувшись, разомкнули объятия, то в разговорах уже не было нужды.

Полководец видел в бездонных синих глазах, что отказ неминуем. Она не сдастся, не предаст свой народ и то, во что верит. Она не принесет далекому Императору клятву беспрекословного подчинения и не согласится бежать за пределы страны, оставив без защиты и опоры обитателей Озерного края.

А он не мог допустить, чтобы гладкая кожа была разорвана сотнями безжалостных лезвий, а серебряные волосы втоптаны в грязь под копытами коней. Не мог даже помыслить, чтобы в её зрачках предсмертным оттиском войны застыли боль, страх и разрушение.

Он ненавидел себя за то, что собирался сделать. Но рука сама потянулась к рукояти даги, что выскользнула в его ладонь стремительно и почти бесшумно. Против обыкновения клинок даже не зашипел, покидая тесные ножны.

Словно со стороны он увидел, как узкое светлое лезвие, испещренное тонкими темными полосками, плавно вошло ей под левую грудь, практически не встретив сопротивления. И почти сразу же ощутил резкую боль в шее со стороны затылка, в один миг перекинувшуюся до подбородка.

Два обжигающих фонтана крови выплеснулись одновременно. Один – на его левую кисть, все еще сжимающую рукоять клинка, ставшего вдруг невероятно тяжелым. Второй – из его сонной артерии, ловко перерезанной заостренной шпилькой, что до этого предательского удара скрывалась в толще серебряных волос.

Полководец попытался удержаться на ногах, но его колени подогнулись, в глазах потемнело, и он сполз на пол, цепляясь за плащ чудом устоявшей Владычицы. По серой ткани быстро расплывалось алое пятно, но женщина не показала и виду, что её терзает невыносимая боль.