Текст книги "Писатель"

Автор книги: Галина Полынская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Полынская Галина
Писатель

Полынская Галина

Писатель

В малом зале ЦДЛ стояла страшная духота – на презентацию набилось слишком много народа. Александр Волошин, сидя за столом, на импровизированной сцене, то и дело украдкой смахивал со лба капли пота. Он не слушал, что говорят о нем, и о его новой книге, он смотрел в зал, пытаясь понять – полумрак в помещении или темно в глазах?

К микрофону выполз очередной оратор, Александр мельком взглянул на него. "Он писал рецензию на книгу, – вяло вспомнил он, – длинную, нудную, на плохой печатной машинке и желтой бумаге". Александр налил в стакан минеральной воды, сделал глоток и с трудом удержался от того, чтобы не выплюнуть ее обратно – у воды был резкий привкус ржавого железа и хлорки. "На что они тратят мои деньги? – подумал он. – Неужели нельзя было купить нормальной минералки?" Он снова посмотрел в зал и вдруг его обуял тихий, прохладный ужас, ему показалось, что это никогда не закончится, все это будет длиться вечно, и он никогда не выйдет из малого зала ЦДЛ. Он отыскал взглядом сидевшую в первом ряду Алену. С аккуратной прической, в облегающем платье, она не сводила глаз с оратора. Она слушала его дребезжащую болтовню и гордилась... Как же, столько сложноподчиненных предложений о ее любимом Александре! Ему хотелось пить, но при мысли о минералке на столе, к горлу подкатила тошнота с запахом хлорки. "Интересно, – подумал он, – а что будет, если я сейчас встану и уйду?"

– ..."Подземелье души" безусловно, огромная удача автора, фонтанировал оратор. Александр невольно прислушался. – Это сложная, психологически грамотно выстроенная вещь...

"Боже мой, – подумал Александр, глядя в стакан с остатками воды, – что он несет? "Сложная, психологически грамотно выстроенная вещь"... это ж на каком языке сказано?" Он сделал над собой усилие, слушать перестал и посмотрел на свои книги. Глядя на стопку, лежащую на столе, Александр испытывал светлое, умиротворяющее и невероятно сильное желание покончить с собой. Прямо на сцене. Взять и застрелиться, причем так, чтобы мозги долетели до третьего ряда, до того места, где сидят его издатели. "И тогда все увидят, что в моей голове ничего нет, – беззвучно прошептал он, ничего, никаких мыслей, гениальных идей, психологически выстроенных вещей и блистательных образов. Ничего, кроме грязных кусочков двух полушарий правого и левого..."

Наконец, оратор покинул сцену, и Александр понял – если он сейчас что-нибудь не сделает, не прекратит проклятую презентацию... Он встал из-за стола и подошел к микрофону.

– Всем большое спасибо, – хрипло сказал он, и откашлялся. – Я счастлив, что моя работа удалась, надеюсь, она найдет своего читателя. Сейчас я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

"И зачем я это сказал? – равнодушно подумал он. – Надо было попрощаться и всех отправить на банкет".

– Скажите, долго ли вы работали над романом? – спросила девица в очках и с блокнотом.

"Тебе-то какая разница?"

– Восемь месяцев, без перерыва.

– А как к вам пришла фабула произведения? – не унималась девица.

"Фабула", – с ненавистью глядя на нее, подумал Александр. – Что это, черт возьми, такое?"

– Произведение – это своего рода наваждение, как оно приходит не знает никто, тем более автор, – выкрутился Александр.

– Ваши предыдущие романы переведены на восемь языков, – сказал толстый юноша с несчастным лицом. – Как вы думаете, "Подземелье души" ожидает такой же шумный успех за рубежом или вы больше акцентировали на российского читателя?

Господи! Александр закрыл глаза, стараясь не заскрипеть зубами в микрофон.

– Мне кажется, что книги не знают о таком понятии, как границы, выдавил он. – Надеюсь, "Подземелье души" найдет своих читателей, как в России, так и за рубежом. На этом мы, пожалуй, закончим. Прошу вас на скромный фуршет в буфет.

Испытывая глубокое чувство омерзения, Александр спустился со сцены и, пожимая на ходу протянутые руки, потащил Алену к выходу. Ей не хотелось так поспешно покидать место триумфа возлюбленного, но Александр крепко держал ее за руку, и шага не замедлял. Он ринулся было к гардеробу, но Алена, дернув его за пиджак, процедила:

– Ты что, ты не можешь уехать, даже не зайдя на банкет в честь тебя и твоей книги!

Он остановился и посмотрел в серые, безмятежные, умные глаза Алены, и ему впервые в жизни захотелось ее ударить. "Она же ничего не знает, шепнул ему внутренний голос, – она даже не догадывается, что ты не писатель, а скотина. Алена ни в чем не виновата".

– Пойдем, – он направился к бару, – только не долго, ладно? Мне что-то не по себе.

– Это от духоты, – она взяла его под руку и поправила тонкими пальчиками безукоризненную прическу.

В баре уже вовсю шло расхватывание еды и выпивки. Александр усадил Алену за свободный накрытый стол, пожал еще несколько рук и дрожащими, непослушными пальцами открутил пробку бутылки. Налив водки в фужер для шампанского, залпом выпил, не закусывая, и только потом присел за стол. Алена молча смотрела на него, держа в губах не зажженную сигарету. Александр пошарил по карманам, достал зажигалку и протянул Алене трясущийся огонек. Она не обратила на это внимания, продолжая смотреть в лицо Александру пристальными серыми глазами.

– Прикуришь ты или нет? – неожиданно зло выпалил он. Она прильнула сигаретой к огоньку и выдохнула голубоватый дым.

– Что с тобой? – спросила Алена. – Что с тобой происходит?

– Ничего, – он налил себе еще водки, а Алене вина. – Я устал и хочу напиться спокойно.

– На сцене ты сидел с таким лицом, будто тебя вот-вот вырвет, – не слушала его Алена. – Потом ни с того ни с сего пошел к микрофону и не дал выступить последним трем...

– Их еще трое оставалось? – улыбнулся Александр, поддевая на вилку ломтик ветчины. – Ужас! Алена, я бы не выдержал, честное слово.

Он выпил и сразу же налил еще.

– Ты собираешься напиться в первые пять минут банкета?

– Хотелось бы в первые полторы, но как получится.

От выпитого становилось радостно и безразлично, переставало тошнить в сердце и скулить в душе. К их столику то и дело подходили какие-то люди, что-то говорили, некоторые пытались облобызать "гения уходящего века"... Александр улыбался и пил.

Проснулся он от страшной головной боли. С усилием разлепив веки, он обнаружил, что находится в собственном доме на диване. Чем все закончилось в ЦДЛе, и как он попал домой, Александр не помнил. Осторожно, чтобы не расплескать боль в горящей голове, он приподнялся и сел. Он был не только одет, но и обут. Пошатываясь, Александр поплелся в ванную, на ходу снимая измятый пиджак, и на кухне увидел Алену. Она пила кофе и курила.

– Доброе утро, – сквозь зубы произнесла она, мельком взглянув на Александра.

– Утро добрым не бывает, – повторил он чью-то фразу. – Мне надо умыться.

Когда он вернулся из ванной, на столе стоял стакан, в воде шипели и прыгали две таблетки. Алена, стоя у окна, смотрела на заснеженные деревья. Весь ее вид, даже аккуратно расчесанные русые волосы, выражал глубокое презрение и непонимание происходящего. Александр выпил воду, заглянул в холодильник и чуть не заплакал от радости – на дверце стояли две бутылки пива. Открыв одну, он стал наливать в стакан, с едва заметным беловатым налетом таблеток на стенках. Бутылочное горлышко стучало о край. Не дожидаясь пока осядет пена, Александр жадно выпил ледяное пиво и тяжело сел на круглый кожаный табурет.

– Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь? – спросила Алена, не поворачивая головы. – Расскажи, что с тобой творится? Может, мы вместе придумаем выход?

– Выхода нет, – он налил еще пива, руки тряслись уже не так сильно, да и боль в голове притупилась. – Нет выхода, Алена.

– Почему ты не хочешь мне рассказать? – она отошла от окна и села рядом. – Ты мне не доверяешь? Я же люблю тебя, я хочу помочь тебе.

Он посмотрел на ее чистое лицо с тонкими интеллигентными чертами и на мгновение заколебался – а может и вправду рассказать? Алена молча ждала, и в ее серых глазах отражался стол, бутылка и стакан. Александру стало смешно. Он улыбнулся, а Алена рассердилась.

– Не хочешь – не надо! – она вскочила, схватила тряпку и стала стирать со стола несуществующие крошки.

Александр молча пил пиво, и в его душе крепла до идиотизма радостная уверенность в том, что он не только все расскажет Алене, но и продемонстрирует. Александр открыл вторую бутылку и пошел на балкон. Свежий морозный воздух бодро вцепился в его опухшее лицо мелкими коготками. Александр пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, глядя по сторонам. Его дом, или как его величала Алена "особняк", находился немного в стороне от кирпичных новорусских монстров. В двух шагах темнел лес, едва слышно шуршала невидимая трасса, где-то обиженно каркала ворона... Александр пил пиво и смотрел вниз на гладкие спины сугробов, появившиеся за ночь.

– Надо искать выход, – сказал он вслух, – надо найти его во что бы то ни стало, надо все рассказать Алене, иначе мне совсем...

– С кем ты говоришь? – на балконе появилась Алена.

– Сам с собой. Кажется, я дошел до ручки. Алена, а ты не знаешь, почему говорят "дойти до ручки"?

– Не знаю.

Он допил пиво и бросил бутылку в сугроб. Она беззвучно ушла в искрящийся снег, оставив после себя небольшое темное отверстие. Александр потер пальцами лоб, взъерошил волосы и с улыбкой посмотрел на Алену.

– Пойдем? – весело сказал он.

– Куда? – Алена недоверчиво смотрела то на него, то вниз на сугроб. Саша, кажется, ты все-таки переработался. Может нам уехать куда-нибудь на время? Например, в круиз...

Он расхохотался.

– Пойдем, я покажу тебе кое-что, пойдем, а то совсем замерзнешь в халате.

Они вернулись на кухню, и Саша долго переодевался. Он смеялся и не попадал ногой в тренировочные штаны, Алена помогала ему, и беспокоилась все больше и больше.

– Я не сошел с ума, не волнуйся, – сквозь смех сказал Александр, – я просто очень боюсь. Понимаешь, я боюсь, Алена! Пойдем скорее, пока я не передумал.

Он взял ее за руку, быстро сбежал по лестнице на первый этаж и подтолкнул Алену к стене, разукрашенной под кладку из дикого камня. Опустившись на колени, Александр принялся ощупывать плинтус миллиметр за миллиметром.

– Черт, – бормотал он, – каждый раз найти не могу, как будто оно перемещается в самом деле...

– Саша.

Он поднял взгляд. В глазах Алены блестели слезы, а побелевшие губы мелко подрагивали.

– Я вызову врача, Саша?

– Какого врача, Аленушка? – усмехнулся он. – Я не псих, сейчас сама поймешь. Вот оно!

Он нащупал незаметное углубление, в плинтусе что-то тихо щелкнуло и в стене начала медленно открываться дверь.

– Что это? – удивилась Алена.

– Дверь! – расхохотался Саша. – Иди сюда.

Не дожидаясь, пока потайной ход откроется целиком, он вошел внутрь и включил свет. Под потолком вспыхнули яркие круглые лампы. Александр кивнул Алене, и она вошла следом. Дверь за ними закрылась резко и быстро, будто кто-то захлопнул ее специально. Алена вздрогнула и машинально схватилась за плечо Александра.

– Не бойся, пойдем.

Он стал спускаться по лестнице вниз. Перед следующей дверью Александр остановился и взял Алену за руку.

– Чем это так воняет? – спросила Алена. – Чувствуешь, какой ужасный запах?

– Еще бы, – усмехнулся Саша. – Этот запашок мне даже по ночам снится.

– Слушай, мне страшно, давай вернемся обратно, мне страшно!

– А уж мне-то как страшно, словами не передать, но ты хотела все узнать? Сейчас и узнаешь.

Алена сделала движение, будто собиралась броситься вверх по лестнице. Александр схватил ее за плечо и быстро набрал на кодовом замке комбинацию цифр.

– Отпусти меня! – Алена пыталась вырваться. – Отпусти, мне больно!

Александр толкнул дверь, она тяжело подалась внутрь и оттуда тугой волной ударила густая вонь. Алена вскрикнула и зажала пальцами нос.

– Это, Аленушка, воняет мой талант, – с улыбкой сказал Александр, втолкнул ее внутрь и вошел сам. Они оказались в большом, ярко освещенном подвале с низким потолком. Шелестела мощная вентиляция, но вонь все равно резала глаза до слез. В центре подвала стоял здоровенный письменный стол, заваленный бумагой. На нем стояла печатная машинка, валялились карандаши, какие-то пластиковые банки...

– Писатель! – крикнул Александр. – Писатель, где ты? У нас гости! Он, наверное, спит.

Александр подошел к черному крутящему креслу, стоявшему у стола и развернул его. Алена тихо, сдавленно охнула. В кресле сидело существо, похожее на паука, размерами с козу. Штук семь тоненьких лапок с темно-коричневыми пальцами напоминали лапки мартышки. Бледно-голубое паучиное туловище было почти прозрачным, и сквозь тонкую кожу просвечивали синеватые, медленно пульсирующие внутренности, с небольшой продолговатой головы свешивались длинные пряди седых волос. Его морда тоже напоминала паучью, закрытые глаза занимали собой почти все и лишь немного отводилось для клювообразного рта, окруженного непрерывно шевелящимися усиками.

– Писатель, – Александр постучал по спинке кресла, – проснись, смотри, кто к нам пришел.

Существо медленно открыло огромные бледно-зеленые глаза, покрытые сетью тонких красных прожилок, и посмотрело на Алену. Этот взгляд был наполнен живым интересом и дружелюбием.

– Познакомься, Писатель, это Алена, моя невеста. Была бы она девушкой чувствительной, наверняка хлопнулась бы в обморок, но она не такая, она главный редактор толстого и умного журнала, там печатались твои рассказы, Писатель. Алена, это Писатель, он написал все мои книги, а сам я, Алена, бездарь и графоман. Теперь ты счастлива, дорогая?

Бледная до синевы Алена молча смотрела на существо в кресле. Оно тоже разглядывало Алену, в его странных говорящих глазах было спокойное, теплое расположение.

– Все, теперь пойдем отсюда, пока не провонялись насквозь ароматом моего таланта, – Александр взял ее за плечо и подтолкнул к выходу. Алена молча, как сомнамбула поднялась вслед за Александром. Закрыв потайную дверь, он пошел в зал, вытащил из бара початую бутылку коньяка и налил в бокал.

– И мне, – тихо попросила Алена. Она села в кресло и сцепив руки на коленях, пристально рассматривала рисунок на ковре.

– Пожалуйста, – он наполнил еще один бокал и протянул ей. Шумно отхлебнув половину, Александр закурил и подошел к окну. – Теперь ты видела, кто пишет за меня, а сам я не начирикал за всю жизнь ничего толкового, так, рассказики, пару повестюшек. Тыкался по издательствам, рассылал по городам...

– Кто он такой, этот... Писатель? – от выпитого на бледных щеках Алены выступили красные пятна.

– Понятия не имею, я даже толком не знаю, откуда он взялся. Раньше я жил в коммуналке, колотил по клавишам древней машинки, у меня была девушка, которую я любил, а она верила, что я Мастер, а она Маргарита, – Саша усмехнулся. – Однажды она убирала комнату и нашла под кроватью штуку, похожую на мяч для регби. Положила его на шкаф, а на следующий день ей сообщили, что умерла ее мать. Моя девушка поехала на похороны, а я забыл про этот странный мяч, даже не рассмотрел его как следует. Потом из него вылупился мой талант.

Маленьким он был таким потешным, похожим на пушистого краба. Я называл его Красавчиком. Он всюду таскался за мной и я привык ходить все время глядя себе под ноги, чтобы на него не наступить. Все время боялся, что он выскочит как-нибудь за дверь, и его увидят соседи. Впервые в моей жизни появилась тайна, у меня была диковинная домашняя зверушка, которую с визгом могла прихлопнуть своим гигантским тапком тетя Зина из соседней комнаты. Я забросил писанину, и все время возился с Красавчиком, пытаясь понять, чем же его кормить, он от всего отказывался. Ломал я голову до тех пор, пока не увидел, как он трескает клей для бумаги, сидя на моем письменном столе. И все. Ты представляешь, он жрет один только клей. Ни разу я не видел, чтобы он где-нибудь нагадил, напачкал или что-нибудь сломал там, или перевернул. Зачастую он ходил по письменному столу, но ни разу не сдвинул с места ни одного карандаша или скрепки.

Потом он подрос. Сначала стал величиной с кошку, потом с собаку и постепенно от него начал исходить его аромат. Тогда он еще не был таким сильным и невыносимым, так, слегка попахивало тухлятинкой. Тетя Зина начала подлавливать меня на кухне, в коридоре, даже у дверей сортира, и требовать, чтобы я хранил продукты в холодильнике, а не в комнате. Я согласно кивал головой и силился что-нибудь придумать. Девушка моя так и не вернулась, прислала письмо, мол, встретила свою школьную любовь, выхожу замуж, прости, я знаю, ты все поймешь и тд и тп. Напился я тогда очень сильно на последние деньги. Сидел, как сейчас помню, за письменным столом, рядом, на полу неподвижно, как все понимающий собутыльник торчал Красавчик, а я пил и не знал что делать. У меня не было любимого человека, работы, денег, перспектив и будущего. С моим ПТУ, мне можно было смело идти в бомжи, но я мнил себя литератором! Короче, у меня не было ничего, кроме жутко, на всю коммуналку воняющего паука. Ты знаешь, Алена, тогда у него еще не было таких глаз, какие ты видела, они были небольшими, подслеповатыми, будто белесой пеленой подернутыми. Его пушистая серенькая шерстка начинала редеть, и сквозь нее просвечивалось голубоватое тельце. Он был таким трогательным и беззащитным, что, пожалуй, в тот вечер я не выбросился из окна только из-за него, понимаешь? Мне не на кого было оставить свое сокровище!

Утром я проснулся в жутком состоянии и пошел сдавать бутылки, чтобы наскрести на пиво. И забыл запереть дверь в комнату. Когда я вернулся, меня встретил визг тети Зины, она вопила на всю бесконечную вселенную о том, что у меня в комнате чудовище. Я пытался ее успокоить невнятными, похмельными и от того еще более бредовыми речами, все было бесполезно. Тогда я заорал, что нечего шляться по чужим комнатам в отсутствие хозяина, хлопнул дверью и закрыл ее на ключ. Красавчик сидел на кровати и выглядел печальным. Я погладил его по лысеющей спинке, выпил пива и задумался. Тетя Зина бесновалась в коридоре, и размышлять мешала. Остальные соседи были на работе, и это значительно облегчало ситуацию. Единственное, что пришло мне в голову – позвонить своему петеушному приятелю, и на его раздолбанной копейке вывезти Красавчика куда-нибудь из квартиры, куда именно я не представлял, но надеялся, что приятель что-нибудь придумает. Я пошел звонить... Я точно помню, что запер дверь на ключ, понимаешь, Алена, я точно помню! – Александр допил коньяк и налил себе еще. – До приятеля я дозвонился, но рассказывать в чем суть по телефону не стал. Он пообещал приехать, а я вернулся в квартиру. Там было тихо, очень тихо, а дверь в мою комнату чуть приоткрыта. Я заглянул внутрь, Красавчик все так же сидел на кровати, но печальным уже не выглядел, а тетя Зина исчезла. Представляешь, Алена, бесследно, как была, в тапочках и халате. Тогда мне впервые пришла в голову мысль, что я, по сути, ничего не знаю о своем экзотическом питомце, вообще ничего. Страшно мне стало, Алена, очень страшно. Пока я раздумывал обо всем этом, приехал мой приятель. Я рассказал ему все, Красавчика показал, но про тетю Зину умолчал. Не смог сказать. Он поудивлялся, головой покачал и предложил нам пожить на даче его жены. Была поздняя осень, и дом все равно пустовал. Я забрал вещи, печатную машинку, но в комнате оставил все так, будто я живу здесь и вот-вот вернусь. Я надеялся, что тетю Зину не будут активно искать, у нее и родственников-то никаких не было, но оставлять свою комнату, как после поспешного бегства все равно не стал.

Красавчика мы устроили в большой спортивной сумке и перевезли на заднем сидении. Дача моего друга находилась довольно далеко от Москвы и вообще от населенных пунктов, и это меня устраивало полностью. Я одолжил у друга денег, купил клей Красавчику, водки себе и перестал спать ночами. Я все время думал о тете Зине и нутром чувствовал – это мой питомец с ней что-то сделал. Я поселил его в маленькой комнате и постоянно закрывал на шпингалет свою дверь, днем и ночью меня преследовали кошмары, похожие на белую горячку. Однажды я напился и решил избавиться от Красавчика, я больше не мог жить в постоянном страхе и муках совести. Я решил оглушить его чем-нибудь тяжелым, потом добить и закопать в лесу. Я не видел его дня три, потому что безвылазно сидел в своей комнате и надирался. Нашел я его на кухне. Там, за забытой мною печатной машинкой, сидело Оно. Даже и не думал, что за такое короткое время Красавчик так изменится – он стал гораздо больше, шерсть осталась только на голове, и сделалась похожа на человеческие волосы, а на морде раскрылись эти чудовищные глаза. Я, как дурак, стоял с кочергой в руке и смотрел на него, а Красавчик разглядывал меня и в его взгляде читалась легкая, добрая усмешка мудреца. Насмотревшись на меня вдоволь, он отвернулся, и снова принялся печатать на машинке. Как я не рехнулся в тот же миг, не понимаю. Постояв еще немного истуканом, я вернулся в свою комнату, и допил остатки водки. У меня впервые в жизни руки тряслись не с похмелья, а от страха. Через пару часов Красавчик просунул свою голову ко мне в комнату, двумя лапками он держал стопку бумажных листов. Я не смог подойти и взять их, тогда он положил стопку на пол и ушел. Ты знаешь, это было похоже на приручение животного – сначала кусок мяса кладут вдалеке, потом все ближе и ближе, до тех пор, пока зверек не научится есть с рук. Он принес мне первые шесть глав "Вересковой воды". То, что написал паук, потрясло меня. Я сидел ошеломленный и раздавленный, меня знобило и снаружи и изнутри – я держал в руках почти тридцать страниц гениальной книги. Ты знаешь, я и тогда с ума не сошел, хотя был очень к этому близок. Ты знаешь, за сколько он написал "Вересковую воду"? За восемь дней. Двести пятьдесят машинописных листов романа. Я придумал себе литературный псевдоним, написал его на титульном листе и отнес в издательство. И машина закрутилась! Роман вышел огромным тиражом, мне стали поступать заказы, я тянул время, ждал, пока мой Писатель еще что-нибудь напишет. Он долго не писал. За "Вересковую воду" я получил большой гонорар, купил ему хорошую машинку, кучу банок с клеем, а себе ящик водки.

На "Бесполезные небеса" он потратил больше времени, почти месяц. Ты сама знаешь, Алена, какую известность мне принес этот роман, я стал популярен даже за рубежом. И я принял это, как плату за постоянный страх, за ночные кошмары, за неизбежное затворничество, в котором я вынужден был жить... Но, суть не в этом. Потом он написал "Звезду Татьяну", книгу экранизировали в Италии, и я разбогател. Построил этот дом и воздвиг все те потайные укрепления, которые ты видела. Мне казалось, если я уберу его подальше, с глаз долой, если отгорожусь от него бронированными дверями, то смогу хотя бы спать по ночам спокойно. Куда там! Я постоянно думал о том, кто же он, мой Писатель, откуда он взялся, и чем это все закончится конкретно для меня. Я жил не просто в страхе, я жил в ужасе и чем быстрее росла моя оглушительная популярность, тем сильнее этот ужас становился. Я чувствовал, что попал в какое-то страшное, непонятное болото, в котором увязаю с каждой минутой...

На презентации "Тишины" я познакомился с тобой, Алена, напился как свинья, и ты отвезла меня ко мне домой на моей же машине. Я не слышал, как ты уходила, проснулся под утро и, даже не протрезвев, потащился к нему в подвал. Он писал "До сотворения зимы". Писатель сидел за столом, окруженный банками с клеем, пачками бумаги и его черные пальчики быстро-быстро бегали по клавишам машинки. Я стоял, шатаясь, смотрел на него, потом начал орать поговори со мной! Я же знаю, ты умеешь разговаривать, тебе просто лень со мной общаться! Он перестал печатать и посмотрел на меня спокойными, доброжелательными глазами. Я не знаю, Алена, что заставило меня в тот момент ощутить свое существо таким конченым недоноском, то ли его прекрасные произведения, которые я столько времени выдавал за свои, то ли само беззвучное существование Писателя в подвале, в бумажном хламе, с банками клея... Понимаешь, Алена, если бы он хоть раз издал какой-нибудь звук, зашипел бы на меня, засвистел как-нибудь, хоть раз бы выразил недовольство своим тюремным положением... да если бы он укусил меня, мне было бы гораздо легче! Но, он всегда молчал и писал, в его глазах всегда было неизменное мудрое и дружеское расположение ко мне. Не помню, что я там вопил дальше, помню, что крушил все вокруг, разбил его печатную машинку, изблевался и отключился на лестнице, не дойдя до выхода.

Утром выполз наверх, похмелился и плакал над собственным ничтожеством и бессилием. Как же я был гадок для самого себя, Алена, ты не представляешь! Через три дня вспомнил, что разбил Писателю машинку. Купил новую, коробку клея и спустился вниз. В подвале все еще воняло моей блевотиной, разбитая машинка валялась на полу, а Писатель по-прежнему сидел за столом. Он перебирал пальцами пустые листы, а серые волосы на его голове были совсем седыми. Алена, я лепетал какие-то извинения, убирал все, что нагадил, и был так противен сам себе, что едва не изблевался снова.

Он ничего не писал почти три месяца. Незаконченное "До сотворения зимы" лежало на краю стола нетронутым. Я каждое утро приходил к нему, заискивал, унижался, симулировал дружбу, вспоминал, как здорово мы жили в коммуналке, а он неподвижно сидел в кресле и смотрел на меня с такой непередаваемой жалостью во взгляде... Он жалел меня, Алена! Однажды, видимо, он решил, что я достаточно наказан и тогда "До сотворения зимы" было закончено в три дня. И я, как законченный козел, потрусил с рукописью в издательство. И снова успех, заходящийся в агонии телефон, пустые водочные бутылки... Хотел поставить ему компьютер, но Писатель сразу же спрыгнул с кресла и ушел в дальний темный угол. Сидел там, пока я не вынес машину из подвала.

Потом были романы "Агний", "Вероятность Вероники" и, наконец, "Подземелье души". Я ставил на романах другие даты, выдавая их за написанные ранее... Сейчас он пишет "Прыжок на двести метров". Вот так, вот, Алена, я рассказал тебе все... в общих чертах.

Александр налил в бокал коньяк и промочил пересохшее горло. Алена сидела неподвижно, она ни разу не пошевелилась за весь его монолог. Когда тишина перевалила за минуту, она очнулась, сделала несколько глотков из своего судорожно сжатого в руках бокала и закурила. На ее щеках не было ни красных пятен, ни бледности, они были покрыты тонким, ровным глянцем спокойствия и выдержки. Александр молча пил и ждал, он уже наговорился.

– Ты не пытался покончить с собой? – спросила Алена, поднимая на него сухие серые глаза.

– Дважды, – усмехнулся он, – но я слишком большой трус для эля этого.

– Ты не хочешь показать мне свои рассказы? Написанные лично тобой?

– Боже упаси.

– Что ты думаешь делать дальше со всем этим? – она закурила, резко выдыхая тонкую, ровную, как стрела струйку дыма.

– Понятия не имею. Если бы знал что мне делать и как жить, я бы, наверное, не стал посвящать тебя во все эти события.

– А что стало с твоим другом? С тем самым, который поселил тебя на даче жены?

– Он тоже исчез, – сказал Александр и закурил, выталкивая из себя дым.

– Я так и думала. Двое видели твоего Писателя, и оба исчезли. Я буду следующей?

– Нет.

Александр подошел к бару, погремел ворохом бутылок и вытащил пистолет.

– Я купил его в самом начале "Прыжка на двести метров", хотел еще тогда застрелить Писателя, но книга была настолько гениальна, что я решил подождать, пока он ее закончит, а уж потом...

Алена с грохотом поставила свой бокал на прозрачный сервировочный столик и поднялась на ноги. На ее щеках снова горели красные пятна.

– Какая же ты дрянь, – сказала она. – Решил подождать, пока он для тебя книжку напишет, а уж потом пристрелить!

– Он чудовище, Алена! От него надо избавиться!

– Решил подождать, пока напишет, а потом избавиться! – Она стояла, сжав тонкие пальцы в кулаки, и на ее лице была брезгливость, словно она случайно наступила на лягушку. – Какой же ты гнус, Саша.

– Мне нужен был выход, Алена! Поэтому я тебе все рассказал! Ты говорила, что поможешь, что любишь меня! Что мне делать, Алена? Посоветуй?! – в безвольно повисшей руке Александра мелко подрагивал пистолет.

– Застрелиться тебе самому было бы слишком просто, – горько усмехнулась Алена. – Соверши хоть какой-то поступок в своей жизни – либо покажи Писателя всему миру и во всем сознайся, либо уничтожай рукопись новой книги, а после застрели его и живи дальше. Или не живи. Это все, что я могу тебе посоветовать, а теперь извини, мне надо ехать. Надеюсь, что тебя я увижу только после того, как примешь решение.

Алена ушла, нервно хлопая тапочками по паркету. Саша тяжело сел в кресло.

Она уехала, не попрощавшись. За окном пошел снег, наметая новые сугробы и увеличивая старые. Саша вытащил из бара вторую бутылку коньяка, распечатал ее и налил в бокал. Глядя на беззвучно парящие за окном хлопья, он ощущал тихую ненависть в душе и жгучую боль в желудке. Как тихо, подумал он, – какая тишина во всем доме! Будто и нет никого, никаких... вообще никаких писателей...

Он выпил почти половину бутылки, с трудом поднялся на ноги, прихватил с собой остатки выпивки и, зарядив пистолет, пошел в подвал. Паук сидел на своем месте и строчил на машинке.

– Привет, благодетель, – хрипло выкрикнул Александр, – прервись не на долго, я поговорить пришел!

Пальцы Писателя перестали бегать по клавишам, он повернул голову, и посмотрел на Александра спокойными глазами.

– Ты все работаешь, да? Трудишься? – Александр покачнулся и схватился за стену. – Новый шедевр создаешь? А ты бы написал про то, куда ты дел тетю Зину и моего друга? Куда?! Съел?! Закопал?! Как ты пишешь свои книги?! Кто ты такой?! – Саша глотнул из бутылки и громко рыгнул. – Откуда ты взялся такой умный паук? Откуда ты можешь знать, что такое человеческие страсти, страдания, любовь, секс? Уж ты-то наверняка знаешь, что такое фабула! Вот только откуда? Ты знаешь о том, что вначале было Слово и Слово было Бог?! Ты знаешь об этом, чертов сукин кот?! Слово наш Бог, человеческий! Писатели на двух ногах, с одной парой рук называются "инженерами человеческих душ", через писателей и поэтов Бог говорит со всеми нами! А ты кто?! Ты что?! Кем, каким Богом тебе дано наше слово?! Чего ты хочешь?! Зачем ты пришел именно ко мне? Может вас таких много?! Может не я один, неудавшийся писака, нашел под своей кроватью мяч для регби? – от собственной догадки, ноги Александра подкосились и он сел на низенький стульчик, стоявший у стены. Ты не один... – прошептал он, стискивая руками бутылку коньяка, – конечно же... вас много... как же я раньше не додумался! Слово... слово... Слово! Мощнейшее оружие! Какой же я был дурак! Вы будете писать за нас, за никому неизвестных графоманов, прославляя никому не нужные имена, постепенно направляя поток человеческой мысли и сознания в нужное вам русло... вы будете "инженерами человеческих душ"... – Александр отшвырнул бутылку в сторону и, шатаясь, поднялся на ноги. – Нет, не ты, – сказал он, снял пистолет с предохранителя и направил дуло в голову Писателя. – Не ты, ни тебе подобные не станут нашим Богом!