Текст книги "Выход из одиночества"

Автор книги: Галина Панизовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Спасибо. – Жиль с усилием шевельнул затекшими кистями, протянул шоферу ассигнацию. Тот принял ее, поднес к мерцающему спидометру.

– Дело твое, – процедил он, – а я бы вперед обсушился.

Это было сказано вскользь, как-то между прочим, но Жиль почувствовал всю грязь на своем плаще, клочья разодранных ветками брюк. В самом деле, входить в таком виде в город не так уж приятно.

– Могу дать адресок, – раздумчиво, неуверенно добавил шофер, – тут, за поворотом.

У шофера был простуженный, бесцветный голос, голос человека, который смертельно устал и пока не надеется на отдых. Лица его не было видно. В кабине было темно, а под ватником у шофера торчал еще темный шарф, закрывающий подбородок. За всю дорогу Жиль так и не рассмотрел его, и не знал – стар он или молод, не смог бы узнать при новой встрече. ...Не знал и не хотел бы узнать. Но теперь в словах шофера мелькнула какая-то тень, что-то, что задело Жиля даже сквозь мокрое оцепенение... Конечно, с шофером было не все в порядке: что-то он украл... или перевовил краденое. Сам-то грузовик принадлежал этому парню, – достаточно было видеть его руки, интимно лежащие на руле. Грузовичок украден не был. А вот груз... В самом деле, в кузове за их спинами находился груз. Жиль вдруг почувствовал это всей кожей.

До сих пор он просто сонно качался на сиденье и не задавался вопросом, зачем это грузовичок тащится в мокрую ночь без огней. Но теперь стало ясно – был груз. Это было что-то очень нежное, хрупкое... Именно поэтому руки шофера так обнимали руль... Поэтому и еще потому, что здесь, возле города, могла оказаться полиция. Шофер и грузовичок скрывались от полиции. Они что-то такое везли и скрывались от полиции. И безусловно (именно это и задело Жиля), безусловно шофер считал его товарищем по занятиям. Ну а что еще мог он подумать? Промокший человек в изодранной грязной одежде бредет без фонаря по обочине ночного шоссе. В руках дорогой портфель, а брюки в клочьях, как если бы он прыгал через забор чужой виллы... И действительно, разве он не прыгал? Он перелез через забор профессора, крался, следил, как сыщик. Затем он проник со взломом в чей-то чужой мир. Правда, в конечном счете его оттуда выставили...

Этот вороватый шофер был как будто счастливее... Машина все еще ощупывала глубину тени, не решаясь затормозить. Вдруг под дном раздался глухой удар, затем скрип – они наехали в темноте на какой-то камень. Плечи шофера напряглись, корпус грузовичка вздрогнул, и Жиль обостренным слухом не услышал, а скорее ощутил нежный водяной всплеск...

"Что? Что такое?" – Жиль всем телом резко отклонился от спинки, инстинктивно отстраняя себя от этого страшного дела. Он ощутил ужас при мысли о малейшем соприкосновении со стенкой кузова, на которую так беспечно опирался всю дорогу. Оказывается, она была стеной аквариума! Аквариума! И все это время он спокойно дремал с ней рядом. Господи! Как ярко светит фонарь! И что это мелькает там за углом? Вот-вот. И еще раз. Машина? Нет, для машины свет расположен слишком уж низко. Мотоцикл? Они же ездят на мотоциклах... Все ясно: они выследили грузовичок еще давно, где-то в начале пути. Потом они связались по рации, и теперь ждут его на дороге с крючьями и веревкой... Сейчас... Сейчас они вынырнут из-за угла, наведут автомат: "Выходите!" Водитель не спеша вылезет на подножку. "А тебе что? Особое приглашение?" – "Я тут ни при чем, я случайно, попутчик". – "Отставить разговоры". – "Но я же случайно! Господин шофер, подтвердите..."

Страх сковал Жилю ступни, сдавил горло. Самое лучшее было – скорее выпрыгнуть. Выпрыгнуть на дорогу и бежать, бежать... Но грузовичок все еще шуршал шинами, отыскивая самую глубокую тень. Теперь Жиль был с ним всей душой: всей душой, всем телом он остро, физически жаждал тени. Скорее, скорее в самый темный мрак! Мотоциклов пока не было, не было никого. Но все равно, они могли появиться. Тошнота подступала к губам, он уже ощущал на шее царапающую шершавую веревку, чувствовал, как вытянутся и хрустнут шейные позвонки... Но в то же время острое, как боль, чувство заставило его повернуться, быстро вплотную придвинуть свое лицо к лицу шофера. Вот оно – лицо героя современных мифов, чудовищно смелого человека, этого смертника. Их называют словом "буглер", коротким, как удар ветра... Жесткие сухие черты, пренебрежительная, какая-то сплевывающая злоба. Этот человек явно понял, что Жиль знает. Понял, прикинул – не огреть ли его чем-то тяжелым, затем распахнул дверцу:

– Смотри не обкакайся.

На грузовичке не было ни единого огонька, даже опознавательного огонька сзади...

Еще и сейчас Жиль старался не вспоминать, как он бежал... Бежал спотыкаясь, потеряв в спешке перчатку и шарф, даже не кивнув шоферу.

Это было выше его.

И если Нор из Запесчаного порта или кто-то из его компании был буглером (а на то было похоже), если вообще придется иметь дело с буглерами, то тайна профессорского омоложения, тайна, приведшая Жиля в Эгериу, и любая другая тайна в мире будут раскрыты без его – Жиля – участия! Это он знал теперь твердо.

Глава 10

– Гло! Извини, это очень важно... Ты когда-нибудь бывала у профессора дома?

Она подняла над верстаком голову:

– Не твое дело!

"Правильно, – сказал себе Жиль, – так мне, дураку, и надо".

– Понимаешь, кто-то распустил слух, что он в своем доме занимается колдовством... – пробормотал он вслух.

– А ты что же? Решил проверить?

Опять она была права. Просто удивительно, как он, нормальный человек, легко, оказывается, поддается истерии.

Машина Жиля прибыла наконец из Ирпаша. Следовало ее зарегистрировать, подтвердить права, получить столичный номер. Короче говоря, он провел в учреждениях весь день, стоял в очередях на товарной станции, в регистрационном отделе. Сидел в привокзальном кабачке. И все это время он слышал шепот, шипенье, угрозы – город проклинал Нормана ди Эвора.

Нет, в самом деле, это ему не снилось. Это был кошмар, какое-то наваждение из средневековья, но это ему не снилось.

Вот уже дней пять во всех столичных газетах начали появляться странные намеки. Сначала сообщили, что в некоем загородном доме всю ночь горит красный свет и раздаются стоны и выкрики. Потом объявили, что дом принадлежит видному ученому и в нем проводятся биологические эксперименты, характер которых академия пояснить отказалась. Далее следовали рассказы очевидцев о том, что на крыше дома, а именно на трубе, каждую ночь является неодетая женщина и выпускает из трубы грибовидные тучи зловонного дыма... И, наконец, в последней статье, просто в порядке информации сообщалось, что в городе появилось неизвестное ранее заболевание, что-то вроде психической лихорадки. Болезнь поражает детей и молодежь, неизлечима, смертельна. Причины ее пока не установлены. Известно лишь, что подобные симптомы наблюдались у подопытных обезьян, когда уважаемый профессор ди Эвор окуривал их чем-то в своей клинике...

Жиль тряхнул головой, стараясь отогнать дневные картины.

Особенно въелась в память очередь в кассу багажного павильона.

– Знаете, Моника Горуа уже заболела. Брат звонил старику Горуа. А тот плачет, говорит – оно самое... – возбужденно рассказывала подруге стоящая рядом женщина.

– А у наших знакомых на западной стороне невесту перед венцом схватило. Перед самым венцом...

– Ты думаешь, это биогаз? – шепотом спрашивала дама со скрипкой.

– Не знаю, дорогая. Возможно, это были просто химические опыты. Возможно, это лишь побочный продукт... Я не могу представить...

– Почему это не можете? – удивился какой-то тенорок, массовый эксперимент... В конце концов это даже для обороны...

– Сволочи! Вот сволочи! – выкрикнул женский голос откуда-то сзади. – А что, ты тоже... это... эксперминтатор?

Очередь взволновалась.

– Не шуметь, господа! Военное ведомство никаких таких экспериментов не проводило... Господин, пройдемте...

– Да я... я...

– Пройдемте, говорят...

Полицейский увел что-то объясняющего тенора.

– Ну вот. Одного увели... А другие по воле ходят... Институты кончают...

– Ой, а наш сад к его саду, ну почти что к его саду, одной стороной примыкает... То-то я смотрю, собака наша второй день не ест...

– Да где его дом-то, этого Эвора? Красного петуха пустить и всего-то дел...

И тут из-за угла выплыла процессия. Какие-то женщины все почему-то средних лет, все с худыми острыми лицами, человек пятьдесят – двигались попарно посреди мостовой и каждая пара несла плакат:

"Сжечь колдуна – Нормана ди Эвора!"

– Неужели процессия? – восхитился Браганс. – Вот это да! Ну никак не ждал от нашего королевства! – Браганс смотрел своими желтыми ядовитыми глазами: – Ну что вы на меня уставились, господин систематолог? Чем больше процессий, тем демократичнее государство. Это же аксиома.

Намек Браганса был прозрачен. Безусловно, полиция разогнала бы любое сборище, абсолютно любое, не будь на то особых санкций кого-то из конды.

– Процессия? – Сим Консельюш снял очки. – Это уже интересно... И чем были написаны эти самые... лозунги?

Да, именно так оно и было. Женщины шли чинно, не обращая внимания на сигналящие трамваи. Над ними горели, пестрели неоновые слова: "Сжечь колдуна..." На плечах наискось висели солнечные батареи, из-за спин торчали антенны.

– Новое оснащение? – Сим хмыкнул. – Тогда все ясно. Советник пропагандой не увлекается... Скорее, это овсисты.

"...Овсисты, овсисты... – припоминал Жиль. – Группка, допущенная и даже поддерживаемая кондой... Дворяне средних чинов и среднего достатка... Да-да, среднего достатка и среднего ума. Тяжелый случай. Дурак не подозревает, что он дурак. Среднему человеку повезло в этом отношении гораздо меньше. Поэтому он нуждается в самоутверждении. Их кредо? Ах да, что-то до крайности наивное: национальные обряды, костюмы..."

– Выискивать и сжигать колдунов – как раз наш исконный обряд, – очень серьезно сообщил Сим.

– А что им нужно от Эвора?

– Во-первых, у него была иностранка-мать. То есть это, конечно, во-вторых. А главное – уж очень заметная личность. Все-таки может придать весу!

Норман ди Эвор никогда ничем обезьян не окуривал – обезьян в институте не было. Был крольчатник, несколько морских свинок, иногда появлялись большие лягушки. Еще в институте был аквариум. Большой, квадратный, полный причудливых рачков и рыбок. Это было дорогое удовольствие: он стоил едва ли не больше, чем все институтские здания с аппаратурой вместе.

Институтский аквариум – подарок короля своим "дорогим друзьям-ученым" – размещался в холле, где принимали иностранцев.

– Я просил господин профессор ди Эвор. Это есть вы?

В холле у аквариума стоял нестарый лысый человек. Акцент у него был какой-то странный... будто он коверкал слова нарочно...

– Профессора ди Эвора нет в институте. Ассистент Сильвейра. С кем имею удовольствие?

– Профессор Калиити из Рима, – с готовностью представился лысый.

Так вот он – Кон Калиити, с которым Жиль состоял в переписке вот уже десять лет! Они оба изучали материалы об аппарате осязания у рыб и лет десять назад одновременно выпустили очень похожие монографии. Монография Калиити вышла в Милане с прекрасными иллюстрациями Риэлли. Калиити написал Жилю первый: "Дорогой коллега и брат! Неудивительно, что наши книги так схожи. Ведь мы оба, каждый в своей стране, изучили все записи, отчеты, заметки – все, что выходило в мире по интересующему нас предмету. Может быть, мы и не гении, но мы с Вами принадлежим к систематологам – честным труженикам науки". Славный итальянец был многословен и певуч...

– Господин Кон! Какими судьбами? Я рад приветствовать вас лично...

Калиити повел себя странно. Он как-то растерянно глянул на Жиля.

– Да-да... конечно, – промямлил он, – но я бы просил... То есть когда будет сам господин профессор?

– С ним встретитесь в понедельник. По пятницам он не бывает.

Жиль недоуменно смотрел в удаляющуюся спину Кона...

А через час разъяренная Малин вызвонила Жиля в крольчатник:

– Вот он – ваш иностранец.

За забором сада, где жили животные, боязливо толпились соседские дети. Кролики лежали, уткнувшись мордочками, вытянув холодные лапки.

– Господи! Какой иностранец?

– Лысый. Сказал, что профессор Эвор разрешил посмотреть кроликов. Вы еще с ним стояли, я же сама видела...

В этот миг завыла сирена. (Сирена была здесь установлена, наверное, с прошлой войны. Она мирно ржавела в подвале. Но тут она вдруг завыла. Оглушительные, непереносимые звуки...)

Они бежали, бежали... Встречали на бегу бегущих. Людской поток несся по холлу, к самому главному входу, предназначенному для высоких гостей.

Там, перед аквариумом, стояли растерянные представители администрации, у директора Дорта тряслась голова: все ценные рыбки и рачки плавали кверху брюшком...

Кто-то читал вслух вечернюю свежую газету:

– "Профессор ди Эвор произвел в своем институте ряд проб воздействия на организмы на расстоянии, Кролики и морские свинки погибли мгновенно, в ценном институтском аквариуме тоже заметно опустошение. Однако военное ведомство сообщает, что оно не имеет отношения к странным экспериментам. Наот корреспондент установил, что опыты проводились с участием лиц иностранного подданства..."

– Малин, милейшая, вы сами слышали, что профессор ди Эвор велел иностранцу идти в крольчатник?

– Да, господин прокурор.

– Я не прокурор. Прошу называть меня господин старший следователь. Кстати, наш разговор не подлежит огласке. Иначе... Вам ясно?

– Да, господин старший следователь.

– Простите, я хотел бы задать госпоже вопрос...

– Спрашиваю здесь я... Хотя... Вы – ассистент Сильвейра?.. – Листает записную книжку, говорит значительно мягче: – Пожалуйста, господин Жиль. Прошу вас.

– Малин! Вы ошиблись. Профессор ди Эвор не мог ничего разрешать. Профессора не было в институте...

– Кастелянша Малин! Вы слышали заявление ассистента? Подумайте и ответьте. Помните, вы дали присягу... Итак, слышали ли вы, что профессор ди Эвор...

– Слышала. Слышала, ей-ей-богу.

– Малин! Опомнитесь! Его не было в институте...

– Господин Сильвейра, я не разрешал вам...

– Но ведь его же не было. Не было! Всему городу известно: он не бывает по пятницам... Потому самозванец...

– Спасибо, Сильвейра! Милейшая Малин, господин ассистент утверждает, что профессор не бывает з институте по пятницам. Вам это известно?

– Не знаю.

– То есть чего вы не знаете, Малин? Следствие просит вас уточнить – чего именно вы не знаете. Не знаете, бывает ли профессор по пятницам, или не знаете, что его не бывает?

– Не знаю...

– Чего вы не знаете? Я хочу знать, чего вы не знаете! Хорошо, начнем сначала. Слышали вы, что профессор ди Эвор?..

– Слышала. Вот ей-богу же слышала...

– Здравствуйте, господин Сильвейра. Очень прошу, не сердитесь. Мы вынуждены соблюдать осторожность...

Жиль моргнул, еще раз моргнул, сощурился. Глаза болели от яркого света. Он стоял на ковре посреди роскошного зала. Наверное, это был зал дворца. Гладкие колонны отражали солнечный свет. Солнце падало в огромные окна – в огромные застекленные окна, расположенные вдоль верхней части стен. Солнечные лучи тянулись вниз наискось – яркие, радостные. В них плавали серебряные пылинки.

– Нет-нет. Сохраните повязку. Пригодится для обратной дороги.

Жиль взглянул на свои покрасневшие запястья, потер их.

На него набросились сзади в тот момент, когда он садился в машину.

Везли, держа за руки, с завязанными глазами.

– Что это значит? – Вопрос его был, конечно, чисто риторическим.

– Ну-ну. Прежде полагается поздороваться.

Зал был почти пуст. Застлан ковром и пуст. Только посредине размещалась низкая тахта, стеганая, заваленная подушечками. Там возлежал человек. Маленький, толстый человечек с гладкими женскими щеками. Жиль где-то уже видел этот брезгливый взгляд.

Человечек лежал на боку, подложив подушку под талию, опершись о согнутый локоть.

Жиль стоял перед ним. Его привели и поставили прямо перед ним, и два двухметровых атлета встали на изготовку по сторонам... А человечек разыгрывал пашу в шелковом восточном халате...

– Вот что, – зло сказал Жиль, – кончайте-ка оперетту.

– Вы смелый человек, господин Жиль. – Министр внутренних дел герцог ди Визеу семенил по своему кабинету. Длинный халат паши мешал герцогу, путался в ногах. Кабинет оказался тут же, сразу за восточным залом, – обычная почти скромно обставленная комната.

Жиль сразу, без приглашения, сел, закурил хозяйские сигареты. Во-первых, не оказалось своих – выпали, видимо, во время драки. Во-вторых, клокочущая внутри злоба не проходила. Больше всего злило почему-то кретинское представление с переодеванием министра в пашу. Хотя театральные пристрастия второго вождя конды были общеизвестны...

– Прошу простить за маленький водевиль, – журчал министр, – но... вы оказались смельчаком, Сильвейра, а именно это мы и хотели установить...

"Врешь, – сказал про себя Жиль. – Бездельник. Комедиант. И даже самому стыдно".

– Странно, что моя особа так интересует господина министра. – Это прозвучало вызовом.

Герцог наклонил бабье лицо:

– Полно вам, так ли уж странно? Вы скрытны так же, как и смелы, господин ассистент. Это делает честь выбору вашего уважаемого патрона господина Советника...

"Советника? Опять Советника? – Жиль закрыл глаза, провел по лицу рукой. – Значит, все-таки это правда? Ясно, правда, раз об этом говорит сам соратник Советника, ди Визеу..."

Ноги налились свинцом, тело отяжелело... Страх?

Весь этот день был нескончаемо, невыносимо длинен. С самого утра, с первых услышанных на товарной станции проклятий, им овладело оцепенение. Он даже не смел уйти – стоял и слушал, молча слушал все, что рычала толпа... На минуту он ощутил, что ему хочется ворчать вместе с ними, хочется поддакнуть... Видимо, это был страх.

Из этого состояния вывело его нападение. Нападение, похищение, дурацкое представление во дворце министра... Ощущение было такое, будто кто-то стукнул его палкой по голове. После этого голова немного кружилась, но страх и всякое беспокойство куда-то исчезли. Злость, холодная злость. Похитители сунули его в машину, завернули руки за спину – он даже не вырывался. Ни к чему было тратить усилия на этих в конце концов наемных слуг. Следовало добраться до их хозяев... "Ах, это сам министр? Ну что ж"... – Жиль был наполнен каким-то азартным воинственным презрением...

Но тут презрительное бесстрашие исчезло.

– Ваш патрон – Советник... Как видите, мы это знаем. Министр самодовольно мяукнул.

Жиль положил сигарету.

До сих пор, опьяненный злостью, он сидел в рабочем кресле министра. Сидел, вытянув ноги, положив их одну на другую, высоко задрав ступню в забрызганном ботинке, и пускал в лицо герцогу табачный дым...

Теперь он чувствовал себя в этой позе весьма неловко. Конечно, тут был и страх (кто не боялся конды?), но кроме того, Жиль просто не привык быть хамом... И однако взятая им хамская манера, именно эта манера только и помогала... Только она была единственно верной. Жиль чувствовал это всеми нервами... Очень хотелось хотя бы опустить ногу. Но нет, нельзя: слишком заметна была бы перемена... А сигарету пришлось положить – кисть мелко дрожала.

Между тем разговор продолжался:

– Послушайте, Сильвейра...

– Господин Сильвейра, – поправил Жиль, стараясь говорить как можно более небрежно.

Ну ясно, талантливейший интриган – герцог мгновенно ощутил что-то дающее ему право на фамильярность. Тем более следовало пресечь...

– Да, конечно же, господин Жиль... Я понимаю, вы обязаны Советнику. Но, простите, ведь это солдафон... Навел в стране армейские порядки... Превратил в казарму... Тогда как мы...

"Тогда как вы превратили в застенок", – домыслил Жиль.

Но это была новость! Конда, единая, неделимая, обнаруживала раскол!

Он сжал ладонями подлокотник: вот когда можно будет узнать, чего они все-таки хотят. Внезапная смелость неплохо ему помогла...

– Какова же ваша программа?

Это прозвучало даже более резко, чем хотелось. Будто он одернул министра окриком: "Ближе к делу!"

– Вы деловой человек!.. И у вас верное политическое чутье... Мы будем щедрее Советника... И, простите, чего же и можно ждать от какого-то торговца рыбой?

– Ваши требования? – Жиль вошел-таки в образ, и теперь он мог даже снова закурить.

– Ну, видите ли... Так же как и Советник, мы хотим поставить во главе института вас, Сильвейра...

"А куда они денут своего Дорта? Ему-то небось обещали давно"... – Жиль мотнул головой, отгоняя ненужные мысли.

– При условии?..

Министр удивился. Это было видно по тому, как он дернул кисточку на поясе Своего восточного халата. По локтям Жиля потек пот: все-таки способности к интриге были у него явно ниже среднего – удивлять министра не следовало.

– Ну что ж... если вы хотите, чтоб я назвал... Вы предоставляете институт в наше распоряжение. Не Советнику, простите, а нам... Надеюсь, ясно?

"Так. Значит, Дорта не будет. За Дорта будет он – Жиль. Прекрасная роль!"

Герцог-министр поигрывал кисточкой кушака. Вопрос его: "Надеюсь, ясно?" – был чисто риторический, он не требовал ответа, аудиенция была окончена... Теперь по всем правилам Жилю полагалось встать. Встать и откланяться. Но ему еще не все было ясно... Другой возможности не будет... И потому Жиль откинулся в кресле, задрал еще выше грязный ботинок и бросил отрывисто:

– Несколько вопросов... Разве институт не принадлежит уже вам, то есть Кассию Дорту, перекупить которого ничего не стоит тому, кто даст больше? – Он продолжал, не давая себя перебить.

Министр засунул свои толстенькие ручки в карманы:

– Вы боитесь, что вам плохо заплатят? Получите еще титул баронета...

– Герцога, – оборвал Жиль, – и королевскую пенсию.

– Вы умеете требовать, господин профессор. Мы согласны.

Он выделил слово "профессор", но Жиль оставил это без внимания.

– А теперь, господин герцог, я хотел бы услышать от вас, да, совершенно точно, услышать, потому что знать – это ведь еще не значит услышать, правда? Так вот, я хочу слышать, почему вам понадобился именно я.

Министр молчал. Его бабье лицо наливалось краской. Этот вельможа умел, наверное, гневаться, но принадлежность нахала к избранникам соперника окрашивала в благоприятный тон даже нахальство. Потому герцог вдруг успокоился, даже хмыкнул довольно:

– Вы любите ставить точки над "и", Сильвейра? Ну что ж, возможно, это и к лучшему. Я тоже люблю, чтоб за мои деньги мне отпускали то, что мне требуется. Мне нужны работы Нормана ди Эвора, разумеется не все, а те самые – по массовому гипнозу. Вы отлично знаете, что Советник хочет того же... Ди Эвор не довел дело до конца... В общем, речь идет не о том, чтоб взять готовое. А Кассий Дорт – бездарь... Дело надо продолжить, наладить... как это у вас говорится?.. Систематизировать...

Он немного заикался, особенно на непривычных словах. "Привет! – мысленно усмехнулся Жиль. – О лентах-то ты, оказывается, не знаешь!"

– Советник отыскал вас, – герцог улыбнулся толстыми щеками, – честь ему и хвала. Мы же, честно говоря, ставили сначала на Браганса. Но такие молодчики, знаете, из породы "я сам"... Словом, он не способен вникнуть в чужие идеи – носится с собственными. А ваш этот Сим – он слишком глуп: побежит к журналистам, заявит в прокуратуру...

– Мне кажется, этого вы не боитесь?.. Еще один, последний вопрос: что вы думаете сделать с профессором?

– Ну, не спеша... Общественное мнение почти подготовлено. По существу, мы уже могли бы его убрать. Конечно, не просто... Сам ди Эвор! Потребуется процесс о шпионских связях...

У Жиля мгновенно затекли ноги.

– Это дурно пахнет, ваша светлость, – выдавил он, – это испортит нам биографии...

Он впервые употребил требующееся по этикету и дерзко избегаемое им обращение: "Ваша светлость". Но теперь министр должен почувствовать в нем соратника...

По тому как нерешительно шевельнул герцог пальцами, Жиль понял – аргумент его принят. Тогда он чуть наклонился и, придав голосу как можно больше раздумчивого равнодушия, спросил, внутренне холодея:

– Вы считаете, герцог, что процесса уже не избежать? Можно же предложить сотни других способов... Биология...

И, чувствуя огромную усталость от непривычной работы придворного, почти не ощущая уже ничего, услышал:

– Вы гений, господин будущий герцог. Я сейчас же остановлю следствие!

Глава 11

– Здравствуйте, госпожа Китс. Вы не скажете, когда вернется моя жена?

Хозяйка высунулась в щель, ограниченную дверной цепочкой, бросила рентгеновский взгляд... Жиль стоял без багажа, без признаков дорожной пыли. Последний раз он был здесь недели три назад... Лицо хозяйки перекосилось презрением:

– Это вам лучше знать, господин... господин Дапапос.

Значит, Ани еще не вернулась от подруги. Да и откуда он взял, что она вернется? На работу ей надо было ко второму уроку. Значит, раньше утра понедельника или, в лучшем случае, вечера воскресенья ждать нечего. Полтора дня... Надо как-то переждать полтора дня. Переждать...

Внизу хлопнула входная дверь. В нем все остановилось от ожидания. Но это была не Ани. Тяжелые шаги замерли где-то на втором этаже... Он не спеша вышел на улицу, постоял возле своей машины, затем влез в нее, оперся грудью о руль. Если бы работала печка, можно было. бы просидеть здесь все оставшееся время. Только сбегать на угол за сигаретами. Тогда он увидел бы ее, как она подходит к дому. Он увидел бы ее сразу... Но печка в машине не работала.

Можно было остаться и бегать греться в подъезд. Там вдоль стены тянулись рифленые трубы отопления. Можно было сбросить промерзшие ботинки, прижаться к теплу ступнями, а самому смотреть на вход.

И ждать.

Конечно, можно было постучать к хозяйке еще раз и попросить у нее ключ. Сказать, что потерял. Кстати, он ведь и действительно его потерял, когда-то ключ у него был...

Но сидеть одному в какой бы то ни было комнате – об этом он не мог и подумать.

"Подумать? Да, именно следует подумать... Подумать о чем?" – В голове шумело, мысли были будто переложены ватой.

Но ведь он и пришел сюда и уселся в машину для того, чтоб подумать. И к Ани он, по существу, ехал, чтоб обдумать все, что случилось. Обдумать с ней вместе? Нет, вряд ли. Слишком многое пришлось бы объяснять. И с чего начать? Они виделись в последнее время не очень часто...

Да, дело было именно в том, что виделись они не часто. По существу, в этом Этериу они даже ни разу как следует не поговорили. Как-то так вышло, что он не знал даже, что она вообще думает о столице... Тем более как сможет он рассказать, что попал вдруг в доверенные лица Советника?.. Правда, был какой-то американский роман, где главного героя вербовали в агенты в общественном туалете. Но того хотя бы вербовали. Жиля даже и не спрашивал никто, просто рассматривали как "готового".

"Неужели Ирпаш тоже охвачен их шпионской сетью?" – Эта мысль показалась Жилю дикой: в Ирпаше все друг друга знали, во всяком случае – старожилы... Но умом он понимал, что это именно так, что и в Ирпаш скрыться нельзя...

Он все еще сидел в прежней позе. На нем были не туфли, как в день, когда он следил за профессором в мокром саду, а теплые ботинки на байке. Но все равно ноги уже начали остывать. Вдали из-за поворота появилась женская фигурка. Она приближалась... Ани? Нет, Ани как будто повыше. Жиль почувствовал облегчение. Ну да, оказывается, он уже не так сильно хотел, чтоб она появилась. В самом деле, ну что он ей скажет? Когда он спешил к ней, то совсем не думал, что нужно будет говорить. Вот если б не рассказывать ничего, просто окунуться, забыться...

В конце концов решений могло быть только два: оставаться в Этериу или уехать.

Допустим, он останется. Ну, тогда ему придется и дальше вести игру с министром, и, может быть, с мифическим Советником тоже; игру, к которой он не готов, в которой нет козырей, от которой у него сейчас еще не прошла слабость в коленях... Конда в своем стремлении получить возможность механизированного гипноза не остановится ни перед чем, – он имел уже возможность в этом убедиться.

Собственно, почему он здесь сидит, стынет на холоде? Ждет Ани? А может быть, просто боится своей всем известной, наверняка просматриваемой и прослушиваемой квартиры?..

Впрочем, пока он может не опасаться: пока он еще полезный человек. Министр ждет от него самых серьезных услуг. Так что пока его, скорее всего, не тронут... Ну а потом? Потом, когда выяснится, что с услугами он не спешит? На такие случаи у этих субъектов есть разные способы убеждения... И может наступить такой момент, когда он и вправду осуществит обязательства...

Жиль почувствовал подступающую к горлу тошногу. Он шевельнул кистями рук – пальцы свела судорога. Интересно, его посадят в одиночку? Будет громкий процесс или он просто "пропадет без вести"? В последнее время королевская адвокатура открытых процессов избегала... Но неужели все это происходит, действительно происходит именно с ним – Жилем?.. Но он для этого не годится. Во-первых, он не готовил себя к политической борьбе. Он не выносит физической боли. Никакой. Даже когда берут кровь из пальца... И потом, он привык спать в своей спальне; в казарме, а тем более в тюремной камере он просто не заснул бы. Ему необходим ежедневный теплый душ.

И вежливые поклоны полицейского постового. Прав Браганс: не надо ему было соваться в профессорские тайны. Все остальные оказались умнее: ведь раз они ничего не знают, то и выдать им тоже нечего...

Нет, лучше всего уехать. Уехать как можно скорее. И, конечно же, не в Ирпаш – куда-нибудь подальше, совсем далеко. Дождаться здесь Ани, засунуть ее в машину и мчаться, мчаться... Возможно, следят за ним пока что не очень. Во всяком случае, стоит попробовать... Но куда ехать? И, главное, на что там жить? Сбережений Жиля могло хватить месяца на три. А что потом? И вообще что он будет там делать? Его научная карьера на этом бегстве, конечно, оборвется, во всяком случае в королевстве. А если не в королевстве?.. Но что получится, если это будет не королевство, предсказать уже абсолютно невозможно.

"Ну и пусть! – сказал себе Жиль. – Но зато все будет честно. Пусть я уеду, пусть стану дворником, попрошайкой. Ну и что? Зато тайна гипноза останется нераскрытой..."

"Да, все верно, надо уезжать!" Но этот логический вывод не нашел отклика; тот самый необходимый душевный настрой, тот резонанс, который всегда наступал у Жиля после того, как решение принято, – на этот раз не возникал... Конечно, ничего хорошего не предстояло. Он привык уже к Этериу, к его людным улицам, к шуму; он свыкся с мыслью закрепиться в столице, быть ассистентом, потом когда-нибудь и профессором... И вот теперь должен был мчаться без гроша в кармане неизвестно куда, без дома, без перспектив...

Но, может быть, причиной того, что Жиль не решался уехать, был Сим Консельюш.