Текст книги "Бывших ведьмаков не бывает!"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

4

Отчаянный визг расколол вечерний сумрак. Для торчавшего на палубе Лясоты это прозвучало как сигнал боевой трубы. Сидеть в каюте было невыносимо – замкнутое пространство давило на душу. В четырех стенах он чувствовал себя загнанным в ловушку зверем, лисой, забившейся в тупик своей норы и ждущей, когда же за нею придут охотники. На палубе создавалась иллюзия простора для действий, хотя он понимал, что так увеличивается шанс быть узнанным, опознанным и арестованным. И он стоял на нижней палубе, слушая шум, доносившийся из буфета и строя планы на будущее, когда услышал крик. Отчаянный, полный мольбы и ярости, он скоро оборвался звуком пощечины. Но в тот миг Лясота, уже не чуя под собой ног, взлетал через три ступеньки на верхнюю палубу.

«Идиот! Кретин! – успел еще обругать он себя. – И охота было…»

Наилучшим выходом было сидеть тише воды ниже травы, молясь, чтобы его не заметили. Но на палубе первого класса женщины не кричат просто так. А Лясота еще помнил, как он когда-то…

Инстинкт мгновенно вынес его на корму. Взгляд выхватил из сумерек две тени. Девушка отчаянно боролась с мужчиной. Она больше не кричала, но задыхалась от волнения и сдерживаемых рыданий.

– Я не помешал?

Вмешиваться не хотелось, как и драться. Да он и не собирался распускать руки – достаточно было просто нарушить их уединение и дать девушке шанс ускользнуть. Дальше пусть разбираются сами.

Расчет оправдался. Мужчина от неожиданности разжал объятия, и его жертва вырвалась, метнувшись прочь. Она инстинктивно кинулась к своему спасителю, и Лясота так же инстинктивно сделал шаг в сторону, сохраняя дистанцию. Ему не хотелось выступать в роли странствующего рыцаря, налево и направо спасающего невинных дев.

– Что вы здесь делаете? – воскликнул мужчина.

– Услышал крик, – лаконично объяснил Лясота, взглядом измерив расстояние между собой и девушкой, чтобы не дать ей приблизиться. – С вами все в порядке?

– Вполне, – вместо девушки ответил мужчина. – И должен вам заметить, милостивый государь, что вы нам мешаете.

– А мне кажется, ваша подруга только рада моему вмешательству.

– Да, – послышался ее дрожащий голос. – Я… очень благодарна вам, сударь.

Она шагнула к нему, и Лясота попятился, благословляя вечерний сумрак и отсутствие яркого освещения. Так меньше шансов, что эти двое запомнят его лицо, тем более украшавшую его особую примету – шрам на подбородке. Он уже ненавидел себя за этот романтический порыв, ему надо как можно дольше оставаться незамеченным, а вместо этого…

– Не стоит, – сухо ответил Лясота. – Все хорошо?

– Да. – Девушка бросила взгляд на так и стоявшего поодаль мужчину. – Я… пойду к себе.

– Останься, Владислава, – железным тоном приказал тот. – Мы еще не договорили!

– А по-моему, разговор окончен, – вмешался Лясота. – Если девушка не желает…

– Мне наплевать на ее желания, пока я – ее опекун!

– Нет! – воскликнула та. – Это неправда!

Лясота мысленно обругал себя последними словами. И надо же было так опростоволоситься! Одно дело – разнять посторонних, и совсем другое – встать между опекуном и сиротой, вверенной его попечению. Тем более, если девица несовершеннолетняя, закон всецело будет на стороне того мужчины. Он может подать в суд за нарушение своих прав, и когда узнают, кто такой Лясота Травник, путешествующий по чужому паспорту, его положение станет безнадежным.

– Я пойду, – он отступил к трапу. – Прошу извинить.

Девушка сделала было движение к нему, но он поспешил удрать.

Скатившись на нижнюю палубу, где было не в пример темнее, Лясота забился в самый темный угол. Ловушка – если это была она – смыкалась еще теснее. Не стоило вмешиваться. Его заметили. У судьбы на любой шаг есть ответный ход. Естественный порыв защитить слабого мог обернуться для беглеца с каторги полным провалом.

Надо было что-то делать. Оставаться на пароходе опасно. Но что предпринять?

Мысль работала четко, как часы. Побег. Только побег. Но как? Прыгнуть в воду? На пароходе услышат всплеск, поднимут тревогу. Дождаться ночи, когда все уснут, и действовать только тогда. А что потом? Вода сейчас теплая, да после Закаменьских ледяных рек Волга покажется ему парным молоком. Если не попадет под гребные винты, он легко дотянет до берета, но окажется практически с пустыми руками. Куда деть полсотни рублей ассигнациями – все, что осталось от накопленных за год денег? А оружие? Побег не обставляется налегке, чтобы выжить и продержаться на свободе как можно дольше, надо подготовиться.

Тихий стук снаружи привлек его внимание. Как будто о бок парохода толкнулось что-то массивное. Стук повторился. Лясота подобрался к борту, посмотрел…

Лодка. Пришвартованная на короткий конец, она качалась на волнах впритирку с пароходом, и время от времени, поддетая волной, ударялась об него. Откуда она тут? Кто-то пытался догнать «Царицу Елизавету» и преуспел в этом? Или ее забыли отвязать еще днем, когда стояли в Дмитрове? Искать ответы на эти вопросы некогда. Достаточно того, что лодка была крепкой и новой, хорошо просмоленной, с парой весел и рулем. То, что надо! Теперь оставалось только дождаться, пока окончательно стемнеет, большинство пассажиров и команда отправятся спать, останутся только вахтенные, и можно будет улизнуть без помех. А пока у него есть около полутора часов, чтобы собрать вещи и как следует подготовиться. Как же жаль, что летом темнеет так поздно! Правда, лето уже перевалило за середину, но все равно остается слишком мало часов спасительной для беглеца темноты.

Тем не менее это время стоило провести с пользой. Пока не закрылся буфет, Лясота направился туда и, делая вид, что внезапно проголодался, запасся хлебом, сыром и ветчиной. Хлеба удалось добыть достаточно много – кроме фунта черного и полуфунта белой булки ему посчастливилось стянуть с общих столов несколько надкусанных кусков. В тайге случалось питаться ягодами и семенами шишек, и он был уверен, что и в здешних лесах сумеет найти пропитание. Среди его вещей, которые он на всякий случай держал собранными, было практически все необходимое для выживания. К своему небольшому баулу Лясота добавил только украденное из каюты одеяло.

Последние минуты были тягостными. Он то присаживался на койку, то вскакивал и прислушивался, приложив ухо к двери. Раз или два ему померещились какие-то странные звуки – как будто кто-то полз по палубе, цепляясь за доски когтями и подтягивая мешковатое тело, – но он отнес это на счет разыгравшегося воображения. То, что когда-то составляло часть его естества, ушло навсегда. Старый шаман обещал, что все вернется, но не сказал, когда и как, и что для этого надо сделать.

Наконец склянки пробили полночь. «Пора!» – сказал себе Лясота. Еще несколько минут он, испытывая силу воли, оставался в каюте, а потом тихо выскользнул вон.

Пароход действительно засыпал. На верхней палубе еще раздавались голоса, но на нижней все было тихо. Публика, с которой путешествовал Лясота, привыкла ложиться спать рано, не то что бароны, князья и графы, которые иной раз бодрствовали до двух часов пополуночи. Однако музыка смолкла. Это было на руку беглецу, и он, прихватив дорожный баул и краденое одеяло, направился к тому месту, где его ждала лодка.

Большая часть огней на судне была погашена, и только на носу и корме горели сигнальные фонари. Берега вообще пропадали во мраке, так что было трудно ориентироваться… если ты не умеешь видеть в темноте. Острое зрение первое время спасало Лясоту там, в шахте на каторге. Из всей партии он был единственным, кто мог вообще обходиться без фонарей – по крайней мере, первое время, пока и эта способность не оставила его, постепенно сойдя на нет. В отличие от всего остального, чего он лишился, Лясота знал, что зрение его притупилось от усталости, недоедания и тяжелых обстоятельств. Стоит ему хотя бы месяц пожить в сносных условиях, как эта способность вернется. Почти два с половиной года, что он провел на воле, сперва у биармов, потом у купцов и перекупщиков пушнины, восстановили его силы. И сейчас он двигался довольно уверенно.

Темный силуэт лодки покачивался на волнах. Чутко прислушиваясь к шагам и голосам на верхней палубе и всякий миг ожидая окрика вахтенного, он за трос подтянул лодку поближе, примерившись, сбросил туда свои вещи и только собрался последовать за ними сам…

Шорох. Легкие торопливые шаги. Шелест платья. Стремительно обернувшись, Лясота заметил женский силуэт, и лишь это удержало его руку в кармане сюртука. Не стрелять же в глупую девчонку. Тем более что в следующий миг он узнал ту девушку, в судьбу которой неожиданно вмешался, и ему стало досадно. Не хватало еще устроить тут стрельбу!

Девушка остановилась, ломая руки.

– Это вы? – прозвучал ее дрожащий голос.

Он кивнул, опасаясь издать хоть звук. Каждая секунда задержки могла стоить ему свободы и жизни.

– Я… хотела вам сказать – все не так, как вы думаете!

Он опять кивнул. Опекуну было за сорок, а девушке даже на вид меньше двадцати. Ничего удивительного, что старик воспылал страстью к молодой красавице, отданной на его попечение!

– Он ужасный человек! – продолжала девушка.

– Это все? – тихо спросил Лясота. – Если вы остановили меня только для того, чтобы поблагодарить, не стоило беспокоиться. Я спешу.

– Вы хотите покинуть пароход? – Взгляд девушки метнулся к лодке.

«Да, а вы мне в этом мешаете!» – хотелось сказать ему, но не успел он открыть рот, как его опередили отчаянным возгласом:

– Умоляю – возьмите меня с собой!

Все слова замерли на его губах.

– Вы с ума сошли? Как?

– Я вас умоляю! – Голос девушки задрожал. – Я так больше не могу! Мне нельзя здесь оставаться! Он… он ищет меня! Слышите?

«Ничего я не слышу!» – хотелось с раздражением бросить Лясоте, но в этот самый миг он действительно что-то услышал.

Шорох и скрежет. Как будто кто-то ползет по палубе, шкрябая по доскам когтями и потом подтягивая за собой массивное тело. Почему-то на ум сразу пришло видение тяжелораненого опекуна – истекающий кровью, раненный доведенной до отчаяния сиротой, тот из последних сил ползет к ней, пылая жаждой мести. А девчонка-то не промах! Если это сделала она, с нею опасно иметь дело.

– Владислава?

При звуках этого голоса – негромкого, но сильного и принадлежащего отнюдь не смертельно раненному – Лясота невольно вздрогнул, сообразив, что только что услышал кого-то другого, а девушка метнулась к нему, порывисто хватая за руку.

– Умоляю, увезите меня отсюда! Вы его не знаете! Он страшный человек! Если вы не поможете, я наложу на себя руки, так и знайте! Я выпрыгну за борт, я…

– Для начала не орите, – цыкнул он. – А во-вторых…

– Я заплачу, – заторопилась девушка. – Правда, у меня с собой ничего нет, но, может быть, подойдет вот это?

Она торопливо завела руки на затылок, расстегивая сложный замочек, и сунула Лясоте кулон на витой цепочке.

– Это золото и настоящий бриллиант, – прошептала она. – Оно стоит не меньше ста рублей. Наверное… Этого хватит?

Лясота покачал головой, прикидывая, на сколько эта девчонка ошиблась в оценке подвески. Она по-своему поняла его жест и поспешила стянуть с пальца колечко.

– Вот, возьмите еще и его. Правда, это досталось мне от отца, но…

– Владислава? Что ты там делаешь?

Даже в темноте было заметно, как она побледнела.

– Быстро иди сюда или я спущусь сам!

– Умоляю, – одними губами прошептала девушка.

И Лясота решился. Ругая себя последними словами – на что ему эта девица, только время с нею терять! – он за локоть толкнул к ступенькам.

– Быстрее!

Ступени представляли собой несколько вбитых в борт железных скоб. Чего-то испугавшись, девушка замялась, и он опередил ее, быстро спускаясь в лодку.

– Живее, барышня. Я подхвачу.

Она кое-как справилась с подолом, частью задрав, а частью намотав его на кулак, и последовала за ним. Скоб было всего пять, и когда девушка поставила ногу на нижнюю, Лясота подхватил ее за талию, помогая ступить на дно лодки.

– Тихо! Пригнитесь!

Она кивнула в темноте, послушно склоняя голову к коленям. Над ее макушкой Лясота решительно перерезал трос, и освобожденная лодка стала быстро отставать. Пароход, не сбавляя скорости, медленно шел против течения, а их маленькое судно понемногу относило назад. Река невольно помогала им сама, увеличивая расстояние. Прошлепали колеса, поднимая волну. Лодка закачалась, не управляемая ни веслами, ни рулем. Лясота присел, сохраняя равновесие, и во все глаза смотрел, как медленно удаляется «Царица Елизавета». Побег усложнял его путь, отдаляя цель, но лучше прийти на два-три дня позже, чем не прийти совсем. Его ждут. Это главное.

В самый последний момент, глядя на удаляющуюся корму и молясь, чтобы вахтенный не вздумал обернуться и не увидел на серебристой глади реки черный силуэт украденной лодки, Лясота заметил на нижней палубе какое-то движение. Какая-то тень приподнялась над парапетом. Зловещим огнем блеснули два крупных глаза. Миг – и видение пропало. Пароход продолжал движение. Лодка отставала все больше, и беглец уверился, что удача на его стороне. Померещилось ли ему или нет, но вскоре тем, кто остался на борту «Царицы Елизаветы», будет не до беглецов.

5

С каждой минутой он все больше терял терпение. Эта глупая девчонка ускользнула! И куда она только делась? Он дважды обошел весь пароход, заглянул во все открытые двери, звал, всматриваясь в темноту, – безрезультатно. Раз ему показалось, что на нижней палубе кто-то есть. Послышались голоса. Присмотревшись, он заметил два силуэта у борта, женщина в светлом платье и… кто второй?

К сожалению, на его окрики они не отзывались, а трап, соединявший две палубы, находился с другого борта. Пока Михаил добрался до него, обойдя надстройку и каюты, пока спустился на нижнюю палубу и добрался до места, они исчезли. Только болталась обрезанная веревка.

Лодка? Они угнали лодку? Ну конечно, этого и следовало ожидать!

И тут он услышал шорох и тихий скрежет, как будто кто-то полз, цепляясь когтями за доски настила и подтягивая массивное туловище. Пахнуло тиной, сыростью и гнилью. Руки машинально сжались в кулаки. Он ссутулился, напрягаясь и готовясь к отпору.

Существо показалось через несколько секунд. Массивное тело, масляно блестящее, гладкое, в мелкой чешуе – такой мелкой, что почувствовать ее можно было, наверное, только на ощупь. Плоская голова с широкой пастью. Верхняя часть ее, выступающая, округлая, придавала существу отдаленное сходство с человеком – тем более что глаза были посажены по-человечески, впереди, а не по бокам. Да и над верхней челюстью имелось что-то вроде плоского носа. Мощные передние конечности волокли тело вперед. На перепончатых лапах виднелись когти. Задние ноги Михаил не видел, да и не интересно ему было. Сгорбившись, сжав кулаки, он тяжелым взглядом смотрел на приближающееся существо.

«Вон отсюда! Думало спрятаться здесь? Не выйдет! Тут главный – я! А ты – проваливай!»

Существо издало высокий тонкий звук, от которого у Михаила заболели зубы. Он поморщился, но не отступил.

«Пошел вон! Ты еще не знаешь, с кем связался!»

Существо опять засвистело. Оно, конечно, узнало, кто перед ним, но искренне недоумевало, почему должно уходить. Тут так много места для двоих! А ему надо только отсидеться несколько дней. Неужели нельзя оставить его в покое? Он же не собирается показываться никому на глаза. Да, это чужая территория, но…

Михаил зарычал сквозь стиснутые челюсти. Звук получился странный, но существо попятилось, извиваясь всем телом. Засвистело опять. Михаил повторил рык, делая шаг вперед. Он был так зол на сбежавшую падчерицу, что, не задумываясь, вымещал досаду на этом существе. Но побег княжны Владиславы спутал личные планы Михаила Чаровича, и пострадать в результате должна была эта тварь.

Взгляды скрестились в поединке двух воль. Тварь была сильнее физически, но не могла тягаться с человеком, несмотря на то что в ее оранжевых блестящих глазах светился разум.

«Ты осмелилась явиться сюда, где я хозяин! За это – смерть!»

Тварь это понимала. В ее больших глазах светился ужас. Но тем не менее она не отступала, парализованная этой встречей. Сейчас человек мог бы ее убить, и она не стала бы сопротивляться, ибо ее глазам он предстал совсем не двуногим слабым существом, лишенным клыков и когтей, а сильным зверем, способным и имеющим право отнимать жизнь у тех, кто слабее.

Понимая, что настал ее последний час, чувствуя досаду за свою ошибку – и надо же ей было сунуться именно сюда! – тварь припала к полу, дрожа всем телом. И – о чудо! – ее враг внезапно сменил гнев на милость.

«Уйди. Иди! Я приказываю!»

Он – тот, кого чуяла тварь, – был зол, но не на нее. Другие двуногие осмелились перейти ему дорогу, а она всего лишь не вовремя попалась под ноги. Но он давал ей шанс. Он приказывал.

Лодка… Двое в лодке… У одного из них жесткое, отдающее мускусом и самцом, мясо. Второй нежнее и мягче, но его нельзя трогать. Того, первого, жесткого, должно хватить. Он крупнее. Больше пищи.

«Иди. Найди!»

Тварь попятилась. Михаил Чарович наступал. Двигаясь задом, цепляясь хвостом, она кое-как доползла до парапета и спиной вперед шлепнулась в воду.

Громкий всплеск заставил Михаила вздрогнуть. От капитанского мостика донесся крик вахтенного матроса. Михаил Чарович навалился на борт, тяжело переводя дух. Взгляд его скользил по воде. Темный вытянутый силуэт водяной твари мелькнул среди волн. Шансов, конечно, мало, но в совокупности с другими шагами, которые он собирался предпринять в ближайшее время, это должно принести свои плоды.

6

Лодка, покачиваясь, плыла по воле волн. Обхватив себя руками за плечи, Владислава дрожала от холода. На пароходе было не в пример теплее, а тут от воды тянуло сыростью, и девушка вмиг продрогла до костей.

Время от времени она посматривала на своего спутника, бросая из-под ресниц любопытные взгляды. Он сидел на скамье удивительно прямо, глядя в пространство, и, видимо, к чему-то напряженно прислушивался. Девушка устроилась на носу, за его спиной, и видела только крепкую спину, ровные развитые плечи и четкий на фоне ночи абрис головы. Он немного повернул голову, склонив набок, так что она могла бы оценить и его профиль – если бы было хоть чуть светлее.

– Э-э… простите… – попробовала подать голос девушка.

– Тш-ш, – шикнул мужчина. – Молчи.

– Вам никто не давал права говорить мне «ты», – обиделась она. – Мы с вами не настолько близко…

– Цыц! – Он вскинул ладонь, склонив голову набок. – Я тебя с собой не звал. Сама напросилась, так что сиди и молчи.

Владислава прикусила губу. Он был прав. Это она сама кинулась к нему от отчаяния и страха, кинулась потому, что он на миг показался ей лучше, порядочнее и надежнее, чем Михаил Чарович, от которого она за все последние три года не видела ничего хорошего. Отчим разрушил ее семью, лишил ее отца и любви матери, а вчера… При воспоминании о том, что случилось на берегу, у девушки запылали щеки.

– Но вы могли хотя бы говорить мне «вы», – пролепетала она, борясь с подступающими слезами.

Мужчина обратил в ее сторону тяжелый, изучающий взгляд.

– Ладно, – выдавил он. – Только сиди… те молча.

Она кивнула и крепче обхватила себя руками за плечи, чтобы хоть немного согреться.

Вокруг раскинулась летняя ночь. Самая макушка лета давно миновала, вот-вот начнется август, и после заката было уже прохладно. Тянул ветер, воздух был напоен сыростью. Скорчившись на жесткой скамье, Владислава дрожала от холода, стискивая зубы, чтобы они не стучали. Ведь она могла захватить из каюты шаль! Почему не подумала об этом раньше? Потому что все произошло слишком быстро…

Темнота угнетала. Несмотря на то что небо было чистое и с него смотрели крупные яркие звезды, а поперек от горизонта до горизонта протянулся Млечный Путь, берега почти нельзя было различить. Только если присмотреться, можно заметить на фоне темного неба силуэты росших вдоль воды деревьев. Огни парохода давно пропали из вида, не попадались даже бакены, отмечавшие мели и опасные участки. Лодка и два человека в ней были совсем одни на реке.

Наконец, удовлетворившись наблюдениями, ее спутник взялся за весла, опуская их на воду. Они погрузились в черную гладь без всплеска, потом приподнялись, опустились снова – и все это почти бесшумно, только поскрипывали уключины. Лодка слегка развернулась, выбирая путь. Владислава выпрямилась, глядя на воду.

– Куда мы плывем?

– Подальше отсюда, и как можно скорее. – Мужчина греб, налегая на весла так привычно и мощно, что поневоле на ум приходило сравнение с галерными рабами, о которых ей доводилось читать в книгах.

– Вы моряк? – почему-то спросила она.

– Нет. А с чего вы взяли?

– Ну… не знаю. Подумалось.

– Нет, – повторил он и опять замолчал, напряженно работая.

Молчание затягивалось. Владиславе было неуютно сидеть вот так, дрожа от холода, напряжения и сырости, терзаясь неизвестностью.

– Спасибо, – помолчав, произнесла она.

– Что? – Ее спутник в это время как раз оглянулся через плечо и встретился с нею взглядом.

– Спасибо, что согласились меня взять, – промолвила девушка. – Я… мне действительно нужна была помощь. Если бы не вы и ваша доброта, я бы, наверное, бросилась за борт. Мне некуда было деваться! Я оказалась в безвыходном положении и…

– Помолчите, – опять попросил он. – На воде звуки разносятся далеко окрест. Вы хотите, чтобы нас обнаружили?

Девушка огляделась, тщетно пытаясь заметить хоть какое-то движение.

– Да кто может нас обнаружить?

– Как – кто? А ваш опекун?

– Он мне не опекун! Он – мой отчим! – возмутилась Владислава, и ей показалось, что ее спутник издал судорожный вздох.

– Да, – поспешила оправдаться она, – отчим, но у меня есть и отец, которого я люблю. Моя мама ушла от него к этому человеку, его зовут Михаил Чарович, и он просто ужасен.

Ночная темнота окутывала обоих беглецов, но ей все равно показалось, что мужчина слегка вздрогнул при звуках этого имени.

– Вы, наверное, не знаете, что это за человек, – продолжала она. – Он…

– Он будет вас преследовать, – перебил ее спутник. – Будет охотиться за вами. Попытается вас отыскать, а вместе с вами и меня. Так что помолчите.

– Но ведь пароход далеко, – резонно возразила Владислава. – Уже даже огней не видать. Как он может нас услышать?

– Он, может быть, и не услышит, – качнул головой мужчина, – но на реке кого только не встретишь. А ночью особенно… Вот что! Пересядьте на корму, чтобы я вас видел.

Владислава успела закоченеть на жесткой скамье и выпрямилась с трудом, но порадовалась возможности хоть немного подвигаться. Хватаясь за борта лодки, она перебралась с носа и, проходя мимо своего спутника, переступая через весло, не удержала равновесие и, чтобы не упасть, невольно схватила мужчину за плечо. В тот же миг его пальцы крепко сомкнулись на ее локте.

– Ой!

– Я держу. Не падайте. Упадете в воду – вытаскивать не стану.

– Извините, – пробормотала девушка. – Я не нарочно.

Он выпустил и второе весло, поддерживая Владиславу.

– Вы замерзли?

– Есть немножко…

– «Немножко», – передразнил он. – Дрожит как осиновый лист, огрызается и при этом только «немножко замерзла»! Вот женщины! Садитесь, барышня. Там есть одеяло. Завернитесь в него.

– Сп-пасибо. – Владислава на ощупь нашла кое-как свернутое суконное одеяло с тонкой подкладкой – пароходство не особенно тратилось на удобства пассажиров второго класса, тем более летом, когда ночами еще тепло. Завернувшись в него, она только сейчас поняла, как замерзла. Зубы мелко стучали, выбивая дробь.

– Лучше? – поинтересовался ее спутник, снова берясь за весла и выгребая по течению.

Она только кивнула.

– Ну и отлично. Тогда смотрите вперед. Видите берег?

– Да.

– Следите, чтобы мы не подходили пока слишком близко, и если заметите…

Он оборвал сам себя, прислушиваясь к звукам ночи. Тишина. Только плеск воды, скрип уключин, тяжелое дыхание гребца и далекий шелест листвы. Потом где-то вдалеке закричала ночная птица.

– Что? – выдохнула Владислава.

– Ничего.

Опять наступила тишина, но кроме всплесков воды девушке вдруг померещилось какое-то журчание, словно совсем рядом воду переливали из кувшина в кувшин.

– А все-таки, куда мы плывем? – поинтересовалась она, когда немного отогрелась и смогла разговаривать, не стуча зубами.

– Куда угодно, только подальше отсюда.

– Вам все равно?

– Да, – помолчав, ответил мужчина.

– Тогда, если вам не трудно, сможете отвезти меня в Загорск?

– Куда?

– В Загорск, – торопливо заговорила Владислава. – Я знаю, это далеко, до него плыть и плыть – сначала немного по Волге, потом там в другую реку, Вертугу, потом в ее приток – Змеиную и дальше вверх по течению. Но поймите, это не прихоть и расстояние того стоит. В Загорске живет мой отец. Только он сможет защитить меня от гнева Михаила Чаровича. Вы не знаете, кто мой отец!

– И кто же? – спросил Лясота, заранее готовый услышать какой-нибудь расплывчатый ответ типа: «Уважаемый человек». Естественно, что для ребенка его отец всегда будет самым-самым. Даже для него, не помнившего своего родителя иначе как пьяным или мучающимся с похмелья, отец долгое время оставался символом чего-то прочного, светлого. Наличие даже вечно хмельного отца, избивающего мать и сына, давало хоть какую-то надежду. «Мы – шляхта! – орал Ивар Травникович в хмельном угаре. – Запомни, ты, пся крев! Шляхта, а не кто-нибудь! Ты должен гордиться своим гербом! Знаешь, с какими людьми мы в родстве? У-у-у… Да стоит мне только слово сказать, сразу все прибегут – и Спышевские, и Гнездичи, и Брицальские. И сам Милорадич прискачет! А знаешь, почему я не прошу? Потому что гордый! Гордость превыше всего! Вот наш девиз! Травниковичи ни перед кем не сгибали выю и не согнут никогда!»

После его смерти и похорон, когда выяснилось, что денег в семье нет ни гроша, мать все-таки пошла на поклон к ближайшему соседу, пану Спышевскому. У нее гордости было намного меньше, чем у ее спившегося мужа, и она выпросила помощь у дальней гербовой родни.[3]3
  Гербовое родство считалось не по крови или фамилии, а по одинаковым гербам.


[Закрыть] Пан Спышевский не отказал в помощи, выплатил часть долгов, помог пристроить Лясоту в училище, потом замолвил за него перед кем надо слово… В общем, сделал то, что должен был делать родной отец… чей образ Лясота все-таки сохранил в сердце, лелея его до сих пор.

Задумавшись о собственном отце, Лясота опомнился, только заметив, что девушка что-то говорит.

– Что вы сказали, барышня?

Владислава обиженно захлопала глазами. Она как раз рассказывала о том, каким замечательным человеком был ее отец.

– Вы не слушали?

– Задумался, – опять налег на весла он. – Так что там про вашего отца?

– Мой отец, – обиженно поджала губы девушка, – князь Владислав Загорский.

– Первый раз слышу, – почти честно ответил Лясота. На самом деле это имя он, кажется, где-то слышал, но по прошествии стольких лет запамятовал, когда, где и при каких обстоятельствах. – Он жив?

– Да. Моя мать рассталась с ним, уйдя к этому Михаилу Чаровичу…

– А вы последовали за матерью? Если так любите отца, почему не остались с ним?

Владислава вспыхнула, смущенная и негодующая. Но как объяснить этому человеку, что ею двигало тогда? Девушка так боялась совершить ошибку, что в конце концов все-таки ошиблась.

Лясота усмехнулся, наблюдая за ее лицом. В темноте он видел лучше этой девушки, и мог видеть, как оно страдальчески исказилось.

– Значит, вы…

– Княжна Владислава Загорская-Чарович, – со вздохом призналась она.

– И бежите от своего отчима к своему отцу?

Она кивнула, зябко кутаясь в одеяло.

– Думаете, отец вас примет обратно?

Владислава так и взвилась, возмущенная до глубины души. Как он смеет так говорить?

– Конечно, примет, – воскликнула она шепотом. – Это же мой отец! Я – его единственная наследница.

– И он так легко с вами расстался?

– Мой отец любит меня. Он поступил так, как было лучше для меня.

«Вернее, просто отступил в сторону, предоставив ребенку самому принимать взрослое решение, – рассудил Лясота. – Хороший родитель, ничего не скажешь! Учит плавать, бросая в воду с обрыва».

Но вслух сказал совсем другое:

– Сколько лет вам было, когда они разошлись?

– Почти четырнадцать…

В этом возрасте девочки еще не выезжают в свет, но начинают бывать на так называемых детских балах, где большинство приглашенных не старше шестнадцати лет. Взрослые туда допускаются редко – как правило, это матери и другие старшие родственники, вывозящие детей в свет, и будущие женихи, присматривающие себе невест заранее, чтобы знать, за кем придет пора ухаживать через два-три года. В прошлой жизни Лясота раз или два был приглашен на такие балы – просто потому, что, подобно многим молодым офицерам, присматривался к будущим невестам, но никого подходящего не встретил. Девушку, завладевшую его сердцем, он отыскал позже, случайно.

– Мы познакомились на балу. – Девушка словно услышала его мысли. – Меня вывозила мама, а он был в числе приглашенных.

Лясота только покачал головой, изумляясь странностям чужих судеб. Прийти на детский бал, где собираются будущие дебютантки, но начать ухаживать не за подрастающей дочкой, а за ее маменькой, чтобы несколько лет спустя переметнуться к девушке? Что-то тут было не так.

– А вы? – вдруг ворвался в его размышления негромкий голос.

– Что – я?

– Как вас зовут? – Владислава смотрела на него в упор по-совиному круглыми глазами. – Я сказала, кто я и куда плыву, а кто вы?

Лясота замялся. Назвать свое настоящее имя? Ни за что на свете, хотя за минувшие девять лет о нем забыли многие, если не все. Сочинить на ходу? А зачем? Есть же паспорт, выкупленный им за бесценок.

– Петр Михайлик, – сказал он.

– Михайлик? – повторила девушка.

– Я вырос в Ляхии, – сказал он. – Ляшское наречие мне близко, как родное.

– А куда вы плывете?

Ответ на этот вопрос тоже был. В подорожной.

– Хозяин меня отправил в Ружу. По делам.

Впрочем, ей-то что за дело? Через несколько дней он доставит эту девушку в Загорск и двинется дальше своим путем. Видит бог, его дорога домой и так чересчур затянулась.

Лодка продолжала двигаться, повинуясь веслам. Работая, Лясота выкладывался весь. Тело, привычное к тяжелой работе, скоро само вошло в ритм, и мысли потекли ровно и неутомимо, как вода.

Значит, Загорск, что в верховьях Змеиной. Далековато, но ничего не поделаешь. Сколько там верст от Дмитрова? По реке около пятидесяти и там еще примерно полторы сотни с гаком. Напрямик, через знаменитые Вертужьи леса, может быть и скорее, но на реке проще уйти – столкнул лодку в воду и никаких следов. Дней пять-семь уйдет, точно. Но зато оттуда пешим ходом или с торговым обозом можно напрямик добраться до Ружи, а оттуда вниз по течению Тесны – как раз до Владимира, где ждет она… Не такой уж большой крюк.

Какая-то мысль билась в голове, не давая покоя. Имя? Название? Предчувствие чего-то необычайного? Двигая веслами, Лясота посматривал на сидевшую на корме девушку. Закутавшись в одеяло, она сжалась в комочек и старательно боролась со сном, распахнув осоловелые глаза.