Текст книги "Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика"

Автор книги: Галина Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Естественно, что разворачивать многометровую рукопись целиком было бы страшно неудобно. «Листание» же страниц «по-европейски» попросту не имело никакого смысла, как, впрочем, и свертывание рулонов, поскольку рукописи читались не «постранично», а «пораздельно». Дело в том, что содержание книги состояло из отдельных тематических разделов, которые в пространственном отношении охватывали лишь по несколько страниц. Кроме того, раскрыв книгу майя, мы видим, что каждая страничка горизонтально как бы поделена на три части – «параграфы». Параграф легко узнать по расположенному в его начале вертикальному столбцу знаков дней и небольшому рисунку в сопровождении иероглифического текста.

В подобной организации рукописи была, безусловно, своя логика. Во-первых, «листание» в нашем понимании рукописи было крайне неудобно со всех точек зрения, но особенно во время нанесения текста и рисунка – поскольку писцу было необходимо следить за композиционным пространством, а краске нужно было дать время для высыхания (а накладывалась она весьма толстым слоем). Во-вторых, жрецу предпочтительно было раскладывать сразу весь раздел, чтобы видеть и читать его целиком. И потому совсем не случайно тематические разделы занимают в среднем по семь страниц, общей длиной примерно 70–80 см. В Дрезденской рукописи разделы занимают по восемь страниц, но поскольку страницы в ней оказались самыми узкими – до 9 см, то общая протяженность раздела (около 72 см) тоже не превысила стандартных параметров. Бывают, правда, тематические разделы с большим количеством страниц – 14 или 16. Но в этом случае предусмотрительные писцы вводили дополнительное деление на подразделы, что позволяло сохранить стандарт раскрытой полосы, не превышающий все тех же 80 см.

Другим важным объектом с текстами древних майя считаются расписные глиняные сосуды. Эти полихромные сосуды рассматривались как некоторое подобие домашней картинной галереи, на них были представлены портреты выдающихся родственников правителей и прочей приближенной знати. Сосуды ценились не только как произведения искусства, но и как память о предках. Использовались они во время поминальных пиршеств, приуроченных ко дню выхода призрака умершего из преисподней. Во время войн такие сосуды похищались и считались особо ценными трофеями. Возможно, что при каких-то условиях некоторые сосуды дарились. И только оказавшись в чужих руках, но не потеряв своего художественного значения, сосуды могли оказаться в погребениях как признак роскоши и богатства.

Итак, как выглядел такой сосуд? Он покрывался полихромной росписью или же рельефным рисунком, а форма его, как и название, могла быть разной: раннеклассические триподы, низкие круглодонные чаши, каменный круглодонный сосуд с носиком, цилиндрические низкие и высокие сосуды, низкие и широкие в основании чаши, блюда.

Илл. 32. Так выглядит иероглифический текст майя на памятнике монументального искусства. Знаки были теми же самыми, что и в кодексах, но шрифт использовался иной – фигурный и более вычурный

Поскольку сосуды предназначались для поминального пиршества, сюжеты росписи должны были иметь самое непосредственное отношение к празднику. Главная идея росписи, конечно же, касалась пребывания души умершего в преисподней – об этом повествовала, в первую очередь, кольцевая надпись по верхнему венчику сосуда. Археолог Майкл Ко, подготовивший в 70–80-х годах великолепные издания изображений сосудов, обратил внимание на то, что кольцевая надпись, как правило, состоит из сходных иероглифов. Не имея возможности понять смысл надписи, он условно назвал ее «первым стандартом». Она состояла чаще всего из трех синтагм (смысловых фрагментов). В них рассказывалось о том, что освободившаяся душа умершего спускалась по «холодной лестнице» в преисподнюю, где за порядком зорко следила Летучая Мышь. Здесь душа оказывалась во власти соответствующих покровителей – прежде всего, главного прапредка Духа-Улитки. Затем, эту душу, очищенную в полях блаженных, специальные «связники» (аист-челноклюв, обезьяна) доставляли обратно в мир живых, на землю. Причем не куда попало, а к совершенно определенной женщине – для реинкарнации в готовом для рождения младенце. Имя умершего упоминалось в самом конце текста. Надо заметить, что смысл «формулы возрождения» был, очевидно, настолько хорошо известен древним майя, что они порой заменяли надпись кольцевым орнаментом, составленным из серии стилизованных изображений пещер.

Что касается текста и рисунков на самом сосуде, то они могли в одних случаях иллюстрировать «формулу возрождения», то есть пояснять некоторые этапы пребывания души в преисподней. В других случаях изображение воспроизводило какое-либо знаменательное событие из прежней жизни поминаемого персонажа. Благодаря этому тексты на керамических сосудах затрагивают самые разнообразные стороны жизни классических майя и даже составляют целые тематические группы: военные, прорицательные, обрядовые, научные, исторические, бытовые и даже лирические. По своему содержанию эти тексты гораздо разнообразнее и увлекательнее, нежели те, что встречаются на официальных монументальных памятниках или в стандартно отредактированных жреческих рукописях. Одним словом, керамические сосуды стали подлинным источником вдохновения для чтения надписей майя.

Сходные тексты встречаются и на многочисленных предметах мелкой пластики. К предметам мелкой пластики относятся все мелкие вещицы, предназначавшиеся как для домашнего, так и для служебного пользования: ритуальные и игрушечные фигурки, утварь, музыкальные инструменты из глины и камня, украшения. Сюда же относятся и специально обработанные предметы естественного происхождения и иногда непонятного предназначения: всевозможные, покрытые рельефами и инкрустированные черепа, панцири черепах, зубы, рога, кости людей и животных, морские раковины.

Несмотря на то что самые интересные тексты встречаются на предметах мелкой пластики, самыми загадочными для малосведущей публики продолжают считаться надписи на монументальных памятниках – стелах, алтарях и зданиях. Как же без этого разгадывать «тайны страшных пирамид», которые старательно скрывают все хитрые индейцы – от несчастной, плохо кончившей дочери Моктесумы и до лауреата Нобелевской премии 1992 года благополучной Ригоберты Менчу? Исследователи не оставляют их без своего внимания, реконструируя подлинную историю майя, – но надо признать, что именно эти тексты кажутся довольно ограниченными по своей тематике и стандартными по исполнению.

Как уже не раз упоминалось, первым прочел то, что писали индейцы майя, любитель детективов Юрий Валентинович Кнорозов. Его подход к дешифровке древнего письма был предельно ясен: «То, что придумано одним человеческим умом, не может не быть понято другим. И для этого нет необходимости карабкаться по пирамидам».

А в Гватемале нам удалось пробыть около двух месяцев и посетить основные археологические зоны. Однако заканчивалось это путешествие в духе традиционного гватемальского шоу или «уик-энда в Гватемале»: вдруг объявились террористы, установившие за нами демонстративную слежку и угрожавшие взорвать нашу машину. Шеф был очень доволен: настоящий детектив разворачивался прямо вокруг него. Правда, ничем этот детектив так и не закончился – из соображений безопасности пришлось просто покинуть страну, в которую Юрий Валентинович до последних дней мечтал вернуться.

Глава 6
ИСТОРИЯ ДЕШИФРОВКИ ТЕКСТОВ МАЙЯ: ШЕРЛОК ХОЛМС, ЮРИЙ КНОРОЗОВ И ДРУГИЕ

История открытия Америки до сих пор полна мифов и легенд, которые, с одной стороны, могут ничем не подтверждаться, а с другой – никем не опровергаются. Порой пристрастные суждения, иногда даже клевета, повторяются столетиями. Одной из жертв подобного предвзятого подхода стал францисканский монах-миссионер, положивший начало изучению культуры майя, Диего де Ланда Кальдерон, незаслуженно причисленный к разряду религиозных мракобесов. Многие авторы любят поговорить о «парадоксальности» личности Ланды, «сжегшего книги майя, но почему-то записавшего алфавит иероглифического письма». И поскольку письмо майя удалось дешифровать именно благодаря Ланде, попробуем разобраться в загадках поступков францисканского миссионера.

Научный подвиг францисканского монаха

Начало этих событий восходит к середине XVI века, когда на полуостров Юкатан, что на юге Мексики, прибыл 24-летний францисканский монах Диего де Ланда. Как и у других миссионеров, его целью было обращение в христианство местных индейцев – это были майя. Однако для того чтобы хотя бы поговорить с индейцами, следовало выучить их язык и понять их культуру, чем Ланда, прирожденный исследователь, и занялся с завидным рвением. Вскоре он не только стал главой миссии францисканцев на полуострове, но и подготовил уникальную рукопись, позже получившую название «Сообщение о делах в Юкатане». Помимо подробнейших сведений об истории, культуре, обычаях, праздниках и научных знаниях индейцев, в описание вошел и так называемый «алфавит Ланды» – список из 29 иероглифов майя, каждый из которых передавал букву испанского алфавита. Ланда не мог не обратить внимания на существование иероглифического письма и не попытаться приспособить его для нужд христианизации. В точности сведений Ланды сомневаться не приходится, поскольку с момента написания рукописи прошло уже более 400 лет и ни одно из его свидетельств не было опровергнуто даже самыми современными исследованиями. Любопытно, что информаторами монаха были грамотные индейцы, принадлежавшие двум враждебным родам – Коком и Шиу. Таким образом дотошному Ланде удалось избежать намеренных фальсификаций и обмана, на который могли бы пуститься индейцы, чтобы скрыть от чужеземцев правду о своем народе. В описание же попали лишь те сведения, которые совпадали в обеих версиях, предложенных информаторами.

Однако остается еще одна загадка – «парадоксальность» личности монаха. Когда и почему возникла легенда о «жестокости и мракобесии» Диего де Ланды? Для того чтобы прояснить этот вопрос, следует обратиться к событиям на Юкатане, предшествовавшим знаменитому аутодафе лета 1562 года.

В августе 1561 года в монастыре Мани, столице одной из наиболее богатых провинций Юкатана, стало известно о том, что индейцы распяли младенца. По индейским представлениям, младенец вовсе не был распят – «душа его была отправлена к богам с посланием». Подобные практики, которые иногда принято называть «жертвоприношениями», индейцы облекли в форму христианства – благо суть у индейских обрядов и истории с распятием Христа едина.

Представители колониальной администрации не пожелали разбираться в подобных тонкостях и стали требовать самых суровых наказаний, имея на то, помимо религиозных, еще и свои, достаточно земные причины. Одна из них заключалась в том, что с самого начала конкисты правители Мани сразу же заявили о своей лояльности по отношению к новым властям и регулярно выплачивали все подати, чтобы избежать прямого вмешательства в дела провинции, занимавшей одни из самых плодородных и густозаселенных земель полуострова. Естественно, что Франциско Монтехо, возглавивший конкисту Юкатана и потому считавший его своей вотчиной, тут же приписал эти земли себе и начал искать повод для ввода в селения Мани войск, не брезгуя в этих целях даже откровенными провокациями. Таким образом, суровое наказание «вероотступников» стало прекрасным поводом для открытого и «оправданного» вмешательства.

Несмотря на требования администрации, монахам, не без поддержки бывшего в то время главой миссии Диего де Ланды, дело с распятием младенца поначалу удалось замять. Монахи понимали, что силой веру сменить не заставишь. Однако спустя несколько месяцев ученики школы принесли в монастырь того же Мани «идолов и кости» из близлежащей пещеры, что также свидетельствовало о недавних отправлениях языческих культов. Дело получило огласку, и настоятель монастыря фрай Сьюдад-Родриго вынужден был начать следствие. Когда же тюрьмы города оказались переполнены «идолопоклонниками», настоятель дал знать о происходящем Ланде в столичную Мериду. Судя по сохранившимся документам, испанская администрация напряженно следила за всеми действиями францисканцев, и в этих условиях Ланда вынужден был как-то реагировать. Он обратился к главному алькальду Диего Кихаде за светской помощью и официально возглавил следствие (инквизицию) в Мани.

Однако одним из первых предпринятых им шагов было решение об ограниченном применении пыток. Ланда запретил капать расплавленным воском на тело «вероотступников», запретил избиения на допросах. Если вспомнить при этом пытки, практиковавшиеся Святым судилищем в XVI веке в Европе, то обвинения Ланды в жестокости отпадут как нелепые.

После проведенного следствия в конце июня 1562 года было объявлено аутодафе, оказавшееся, по существу, не чем иным, как грандиозным спектаклем. Остриженных, выряженных в покаянные одеяния и колпаки виновных поочередно приговаривали к весьма незначительному штрафу и ударам розгами – самое обычное наказание, применявшееся к детям во многих школах Старого Света того времени. Некоторых обязывали раз в две недели присутствовать на воскресной мессе в монастыре. Запрещали занимать руководящие должности. Что касается сжигания на костре, то и в этом вопросе искусственно раздувавшаяся молва значительно исказила реальность. Во-первых, сожжены были кости тех крещенных покойников, которые перед смертью вернулись к языческим обрядам, при этом в самой Испании и других европейских странах еретиков в те времена предпочитали сжигать заживо. За несколько десятков лет в XVI веке на Юкатане (а не во время аутодафе в Мани) было сожжено лишь несколько рукописей – упоминаются 27. Для уничтожения индейцы приносили лишь «новых» идолов, которых мастера спешно изготовляли специально для аутодафе. Это тоже не являлось секретом для монахов. Несколько уничтоженных алтарей и подвесок-украшений не нанесли бы урона даже одному селению.

Илл. 33. Составленный в XVI в. францисканцем Диего де Ландой «алфавит майя» должен был иллюстрировать буквы испанского алфавита. Этот алфавит и стал для Ю.В. Кнорозова ключом к дешифровке иероглифического письма майя

Подлинные письма и документы, собранные и опубликованные Шоллесом, ясно свидетельствуют о том, что никаких особых «жестокостей» Ланда на Юкатане не совершал. Однако испанцам требовалось во что бы то ни стало скомпрометировать неподкупного главу миссии. Вполне вероятно, что если бы он не устроил спектакля с аутодафе, то был бы столь же рьяно обвинен в потворстве вероотступникам. Затравленный Ланда с трудом покинул Юкатан, чтобы искать оправдания в Испании. Руководство ордена, ведущие теологи и Совет по делам Индий его полностью оправдали, а король лично оказал ему поддержку. Тем не менее, только спустя 10 лет Ланда решил вернуться на Юкатан – уже епископом. В 1579 году епископ скончался «в ореоле святости». Спустя почти полтора века родственник Ланды епископ Панамы и вице-король Перу Диего Ладрон де Гевара Ороско Кальдерон переправил его останки в Сифуэнтес, в Испанию, и поместил их в фамильном склепе Кальдеронов в церкви Спасителя. Однако и в родной земле епископ не обрел покоя. В 1936 году, республиканцы разграбили могилу францисканца, а со стены почти полностью исчезла надпись: «Здесь погребены останки светлейшего прелата Сеньора дона фрай Диего де Ланда Кальдерона, епископа Юкатана, внука в шестом колене дона Ивана де Кирос Кальдерона, заложившего эту часовню в году 1342».

Итак, свою рукопись Ланда закончил еще в 1566 году, находясь в Испании. Полный оригинал ее был утерян – видимо, уже навсегда, – зато, к счастью, сохранилась копия, которая, тем не менее, пребывала в забвении вплоть до XIX века.

Древние тексты хранят свои тайны

В 1822 году в Лондоне появилось сообщение капитана драгун Антонио дель Рио о причудливых древних индейских руинах в Паленке. Шесть лет спустя Александр фон Гумбольдт впервые опубликовал пять страниц неизвестной рисованной рукописи из Мексики, хранившейся с 1793 года в Дрезденской королевской библиотеке (Дрезденский кодекс).

Интерес среди европейских ученых и просто любителей древностей к неизвестному письму из Америки возник не случайно. Это было время, когда Шампольон сумел разобраться с трехъязычной надписью на Розеттском камне и дешифровать древнеегипетское иероглифическое письмо, что несказанно воодушевило лингвистов и историков. Все ждали, что тайны ушедших цивилизаций начнут раскрываться одна за другой. Американист Константин Рафинеске-Шмальц первым обнаружил несомненное сходство между знаками на монументах Паленке и в обнаруженном библиотечном манускрипте. В 1832 году он сообщил о своих догадках Жану Шампольону, справедливо предположив, что чтение рукописи может оказаться ключом к чтению «монументальных» надписей. Однако в этом же году великий египтолог умер, едва прикоснувшись к тайне письма майя. За Рафинеске-Шмальцем осталась слава основоположника исследований по майяской иероглифике.

В последующие 30 лет были обнаружены еще два кодекса майя и, наконец, рукопись Диего де Ланды «Сообщение о делах в Юкатане». В 1864 году ее издает в Париже духовный наставник индейцев майя-рабиналь аббат Брассер де Бурбур на староиспанском и французском языках, предварив введением с примечательным для XIX века названием: «Об истоках примитивной истории Мексики и Центральной Америки в египетских памятниках и примитивной истории Египта в американских памятниках». В конце издания была помещена грамматика языка майя, краткий майя-французский словарь и почему-то словарь древнегаитянского языка.

Немецкому ученому Эрнсту Фёрстману удалось установить позиционный способ написания чисел, в результате чего стало возможным понимать даты в рукописях. Он же подробно прокомментировал календарные записи, установил связь чисел с астрономическими и хронологическими датами. Одновременно с Фёрстманом, но независимо от него, майяским письмом занялся американец Джозеф Гудмэн. Он также сумел разобраться с хронологической частью и, кроме того, определил варианты записей цифр в датах.

Затем последовали организованные экспедиции в мир древних майя – в частности, Музея Пибоди и Института Карнеги, – и находки посыпались одна за другой. Началась обработка материалов. Исследования надписей Чичен-Ицы позволили Герману Байеру совместно с Эриком Томпсоном завершить работу по определению календарного механизма «долгого счета» майя. Байер установил, что переменный элемент вводного иероглифа начальной серии связан с названием 20–дневного месяца.

Американец Чарльз Баудич проделал огромную работу по обобщению разрозненных сведений и выработке основных направлений дальнейших исследований. Он собрал великолепные рисунки и изображения знаков письма, календарных циклов, богов.

Брассером де Бурбуром была опознана часть знаков. Так, например, знак u, чаще всего встречающийся в рукописях, вполне мог иметь указанное чтение. Однако чтение многих других знаков выглядело совершенно невозможным. Не говоря уже о том, что некоторые из них были опознаны неверно, а при попытках представить их чтение «по Ланде» получались неразрешимые головоломки.

Ближе всех к дешифровке письма майя подошел еще в 1881 году прекрасный знаток древневосточных письмен француз Леон де Рони. Он был не только первым, кто выделил иероглифы, обозначающие цвета направлений стран света (желтый – юг, белый – север, черный – запад, красный – восток), но и вывел теорию, согласно которой в письме майя использовались идеограммы, фонограммы и детерминативы. Более того, Рони совершенно резонно полагал, что фонетический компонент был слоговым. Ему удалось правильно прочесть слово, записанное знаками из «алфавита Ланды». Это слово было cutz —«индюк», записанное слоговыми знаками cu-tzu.Рони пришел к правильному выводу о том, что «алфавит Ланды» мог служить ценным ключом к выявлению этого «фонетического компонента».

Его примеру последовал Сайрус Томас, который сумел правильно прочесть еще три слова: moo —«попугай», kuch —«гриф», le —«силок». Если бы Леон де Рони или Сайрус Томас успели доказать, что один и тот же знак читается одинаково в разных иероглифах, то есть предъявили бы так называемое «перекрестное чтение», то вопрос о дешифровке был бы решен еще в конце прошлого века.

Однако еще в 1880 году в США была издана книга некоего Филиппа Валентини под названием «Алфавит Ланды – испанская фабрикация». Автор доказывал, что в рукописи приведены вовсе не знаки майя, а просто рисунки различных предметов, названия которых начинаются с написанных под ними букв алфавита – наподобие современных детских азбук. Например: под буквой аизображена черепаха, называющаяся на языке майя аас,под буквой b —дорога, на языке майя bе, и т. д. Аргументы Валентини хоть и не были приняты всеми учеными, но все же произвели сильное впечатление, и интерес к «алфавиту Ланды» ослабел.

В результате американский ученый Сильванус Морли, издав в 1915 году обобщающий труд по иероглифике майя, основное внимание уделил по преимуществу календарным сериям, совершенно оставив без внимания основной текст. А у ученых, среди которых больше не было столь выдающихся лингвистов, как Леон де Рони, стало господствовать голословное мнение, что майя не имели алфавитных знаков.

К середине XX века в США уже сложилась целая школа майянистов, которую возглавил англичанин Эрик Томпсон. Он также предпринял попытку толкования календарных дат и иероглифов на основе данных о календарноцифровом коде. В одном из разделов изданной в 1950 году монографии «Иероглифическая письменность майя», посвященной в основном изучению календаря, им все же была предпринята попытка выйти за пределы дат, но эти толкования некалендарных знаков отличались крайней запутанностью. Собственно, ничего другого нельзя было и ожидать, если уже в предисловии Томпсон безапелляционно заявил: «Вообще нет сомнения, что Ланда ошибся в попытке получить алфавит майя у своего осведомителя. Знаки майя обычно передают слова, изредка, может быть, слоги сложных слов, но никогда, насколько известно, не буквы алфавита». Видимо, Томпсон решил, что если понимание письма майя недоступно ему, то не следует и особо церемониться ни с «алфавитом Ланды», ни с самим письмом.

Илл. 34. Тексты рукописей майя послужили основой для дешифровки иероглифического письма. Страница из Дрезденского кодекса, написанного еще до XIII в. на Юкатане. Изображение сопровождается иероглифическим текстом

Надо отдать должное американцу Бенжамину Ворфу, который в начале 40-х годов предпринял последнюю попытку научной дешифровки, – но он, к сожалению, был сурово осужден всемогущим главой Эриком Томпсоном (а также, естественно, следовавшей за ним школой) и потому, видимо, не рискнул продолжить свои исследования, несмотря на весьма обнадеживавшие результаты. Проигнорировав принятую в профессиональной лингвистике точность определений, Эрик Томпсон начал употреблять термин «дешифровка» лишь в смысле произвольного истолкования отдельно взятых знаков. Тем самым он лишил талантливых представителей своей школы возможности научного исследования письма майя как системы, великодушно предоставив шанс добиться успеха исследователям из других стран.

В послевоенные годы начинается новый и последний этап дешифровки письма майя. Этот полный загадок и драматизма этап связан с человеком, уже хорошо знакомым читателю, Юрием Валентиновичем Кнорозовым.

И с этого момента история дешифровки древних систем письма стала вписываться между двумя именами: Шампольон и Кнорозов.