Текст книги "Азъ есмь Софья. Царевна"
Автор книги: Галина Гончарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Интересно, женат сей кадр – или не женат? Надо навести справки…
Кадр оказался женат, хотя пока и бездетно… На Феодосии Долгоруковой. Нет, не Юрьевне. Васильевне. Да не все ли равно?
Род-то один…
* * *
Следующие несколько дней Василий Голицын несколько раз попадался на глаза Софье. И при таких обстоятельствах, что не обратить внимание было нельзя. То в церкви неподалеку встанет и такие взгляды бросает, что чуть полог не дымится.
То в переходах попадется вроде бы чисто случайно…
В итоге разозлились на него все. Софья – этот гад что, скомпрометировать ее взялся? Алексей – что за новости, как какой-то тип смеет увиваться вокруг моей младшей сестренки?! Иван Морозов – что за наглость, как этот Голицын вообще смеет?!
Мало ли, что у него род и древний, и богатый… в глазах троицы юных авантюристов это не давало никаких преимуществ. Ну род. И что? На каждый род найдется свой урод!
Хотя собранные сведения были достаточно интересными.
Василий был умен, честолюбив, образован… не лезь он без мыла в фавориты – был бы отличный преподаватель для их школы. Или секретарь Алексею Алексеевичу. Или кто еще, для поручений…
Алексей Михайлович отдал бы боярина, он бы сейчас и шапку Мономаха отдал не глядя. После свадьбы мужчина пребывал в таком счастливом настроении, что просто парил над землей. Светился и сиял.
Софья переговорила с Любавой, но та тоже была довольна и счастлива. Ну да, на сексуальные подвиги девушку тоже не тянуло, есть такие – поздно созревающие. А вот тепло, любовь, забота – это ей Алексей Михайлович давал в громадном объеме. Что и нужно было.
С другой стороны, вроде бы Голицын ничего серьезного еще им не сделал? Убирать его превентивно?
Так бояр не напасешься! А вдруг его куда к делу пристроить удастся? Да и не за что пока…
Ну, клеиться вздумал. Так скоро и на Ивана начнется охота со стороны боярышень. То есть – их родителей. Жених-то каков! Ближний, собинный друг царевича! За такого руками-ногами хватаются, слава богу, Феодосия пока всех разгоняла, твердя, что маловат еще сынок. Хотя здесь куда как раньше женили. Софье уже было четырнадцать, так что ее можно было выдавать замуж. Ну, через год-два так точно…
Ну да она – царевна, замуж ее не выдадут, но любовников-то никто не отменял…
Софья поморщилась.
Любовников не хотелось. Колода, в которой выбирается то валет, то король, – это для тех, кто не нашел своей половинки. А у нее-то было уже, было! Володя, хоть и размылось за давностью лет многое, был ее частью. Одни мысли, одно дело, одна душа, даже одно дыхание. Софья помнила, как его лишилась.
Вот это она хорошо помнила.
Как окаменела, как хоронила, утешала родных, отдавала приказы, как искала – КТО!
И только потом, когда узнала, что муж отомщен, – позволила себе уехать. Спряталась на даче, выхлестала почти две бутылки водки – и вот тут ее пробрало, да так…
Выла, билась в истерике, орала дурным голосом… хорошо хоть стояла поздняя осень, соседей почти не было, а ежели кто и был – к ее даче не пришли. Ну и не надо было…
Софья тогда дня три провела в состоянии полубезумного пьяного растения. Чудом пришла в себя – и зареклась. Навсегда запретила себе такое.
Страшно было…
А что самое ужасное, она где-то в глубине души чувствовала нечто подобное к брату, к Ивану Морозову… одна команда.
Часть ее самой, ее души…
Случись что с ними – сдохнет на могилке. Собакой выть будет, пока не сдохнет. Один раз пережила, второй раз и хрупнуть может, надломиться…
Обратная сторона медали. Сильные люди и чувствуют тоже сильно и остро…
Утешало только то, что ребята так же относились к ней.
Не прошло и пары недель после свадьбы, как Софья уехала с младшими царевнами в Дьяково. В Москве остались – ненадолго – царевич Алексей с другом, а из царевен – Ирина и Евдокия. Они свободно занимали несколько теремов… ну, пусть их. Да, основа всего – правильное воспитание ребенка, Софья в очередной раз в этом убедилась.
1671 год
– Сэр Ньютон? Что скажете?
– Тсаревна, это нечто! Ваш ресепт…
По-русски ученый говорил пока еще не очень хорошо, коверкал слова, но Софья не отставала. Средневековый английский ей тоже горло царапал. Так что осваивали вдвоем. Исаак спрашивал у нее по-русски, она отвечала по-английски, в случае чего оба переходили на латынь. И искали взаимопонимание. И ведь находили…
– Ваш рецепт. И сэра Глаубера…
– Не скромничайте, тсаревна. Если бы не вы…
Сегодня на полигоне испытывали – да, именно его.
Динамит.
Гений – он гениален во всем. Жестоко, страшно, но факт. Софья знала, что должно быть сделано. А вот сэр Ньютон придумал – как. Используя совместные наработки с Глаубером, они таки получили нитроглицерин. Да, немного и с громадным трудом, но получили!
А в нескольких кузнях шли испытания и наработки. Там создавалось казнозарядное и нарезное оружие. Софья отлично понимала, что желающий мира должен готовиться к войне.
И она готовилась.
Хотя ученым о своих планах не говорила.
Казнозарядное оружие и более чистый порох – игрушки Алексея Алексеевича. А ей лично динамит на Урал нужен. Горы взрывать. Ну а что? Нобель вот мечтал о такой карьере для своего детища, почему ей нельзя?
Но ежели что – она тоже премию учредит. Ньютоновскую. Или Глауберовскую…
Страшно?
Цинично?
Вы это тем родителям скажите, чьих детей крымчаки в полон уводят, тем детям, чьих родителей у них на глазах вырезают, тем девушкам-полонянкам, которыми на рынках рабских торгуют…
Тем, у кого родные дома на глазах горят, а на улицах сел и деревень трупы валяются вповалку… вы скажите.
И послушайте, что они вам на это скажут. Если вообще кто-то будет использовать слова. Вот Софьин знакомый десантник после Чечни за некоторые вопросы сначала бил, а уж потом… и осудить его язык не поворачивался. Он там ногу оставил, здоровье, девушка его бросила, а на нищенскую пенсию, знаете ли, которую благодарное государство платит своим героям…
Кошку на нее прокормить можно. Если минтаем и без изысков. А то кошачий корм иногда стоит подороже килограмма мяса.
Так что парень был иногда несдержан и весьма неполиткорректен в выражении своих эмоций. Зато – профессионал каких поискать.
Софья отлично понимала, что воевать рано или поздно придется. Даже если не с турками – так за Крым. То есть все равно с ними. И может, еще с кем-нибудь. Вроде как Петр со шведами цапался… неясно зачем, но было ведь?
Во всяком случае, поговорку «огреб, как шведы под Полтавой», Софья помнила. И про Мазепу, с которым надо бы еще разобраться. Но пока о них слышно не было. И в Швеции был вроде как Карл… а ведь мелкий еще…
Ну да, сейчас там Карл Одиннадцатый, коему еще и двадцати не сравнялось. То ли ему лет пятнадцать, то ли семнадцать… Софья подумала насчет сестренок.
А почему бы нет?
Еще одна помолвка – и мы получаем дружественную Швецию. Кто у нас из сестренок годится?
Дуньку отбрасываем сразу, остаются у нас Екатерина, Мария и Феодосия. Вот если Катюшку начать готовить к доброму делу? Станет шведской королевой, будет убеждать мужа подарить Руси те болота, в которых Санкт-Петербург стоять должен. Или поменяем на что-то приличное.
А лучше – СП создадим со шведами. Построим вместе?
Белые ночи – это очень красиво. Только столицу там устраивать не будем. Болото в комплексе с тектоническим разломом – неудачное место. А вот ежели город влюбленных…
На болоте?
Ну и что, любовь затягивает…
Львы, фонтаны – и если удастся пристроить сестренку, назвать город в ее честь. Екатеринбург?
Софья усмехнулась, продолжая обдумывать идею.
Катенька ее младше на год, там плюс-минус пара месяцев, не важно. То есть с мужем у них будет подходящая разница… так что девочек принялись учить по полной программе, но уже не совсем тем языкам. Латынь – да. Но шведский, датский – вот кто лучше освоит и усвоит, та и будет. А пока…
Надо будет изложить свою идею брату, как время будет. Но вряд ли Алешка будет сопротивляться. Кстати, не факт, что и шведы будут против. И надо подумать, куда еще двоих малявок пристроить. В Европы.
Они там настолько между собой перероднились, что, глядя на портреты, генетику создать хочется на три века пораньше. Явные признаки вырождения на мордах.
Опять же, дочь государя Московского – это вам не какая-нибудь там Ангальт-Цербстская. На этот Цербст плюнуть-то нельзя – соседей забрызгаешь!
И что самое приятное – дети девчонок на русский трон никак претендовать не смогут.
Они ж не православные. Народ их просто не примет. Для людей сейчас что папуас из Зимбабве, что немчура католическая, али там протестантская – все едино. Посмотреть на зверушку, конечно, забавно, но не давать же ей собой править?
Кстати, и отец сопротивляться не будет, пока он счастлив, ему весь мир переженить хочется. Пусть все порадуются!
Можно пока заключить помолвку, а там, дальше, будет видно, кого из сестер посылать к Карлу?
БУМММ!!!
Взрыв отвлек Софью от ее мыслей. Девушка улыбнулась. Крохотный кусочек динамита, совсем крохотный. Но тем не менее…
– Мы это сделали?
– Да…
И на грани сознания…
Господи, помоги мне. Я не хочу причинить никому вреда, но и тех, кого люблю, в обиду не дам.
* * *
– Что случилось, Любушка? Ты меня зачем в Москву вызвала?
– Сонюшка! Радость-то какая! Непраздна я!
– И года еще не прошло, а ты уже? Ну, папенька! Герой!
– Старец Симеон рассчитал возможную дату зачатия и составил гороскоп для ребенка. По его словам – он станет великим правителем и героем, равных которому не будет на земле.
– Вот как?
– Да, на небе появилась новая звезда. И старец сказал, что наш ребенок родится тридцатого мая… он даже стихи в виде звезды написал, вот они…
Софья бросила равнодушный взгляд на лист. Намного больше ее заинтересовала другая информация.
– Любава, а правителем чего станет твое дитя – старец не говорил?
Любава запнулась. Задумалась. И ахнула, прижимая руки к щекам.
– Сонюшка, да неужто?!
Радости в ее голосе ни на грош не было, один ужас.
Неглупа была девушка и выстроить простейшую цепочку могла. Великим правителем – если Руси, то что случится с Алексеем? С чего вдруг такие предсказания?
– Над этим стоит задуматься…
– Сонюшка, но ты же не…
Выговорить страшные слова Любава не могла, но Софья поняла и так. Ты же ничего не сделаешь моему ребенку, правда?
Софья едко фыркнула.
– Любава, ты ума, что ли, лишилась, как затяжелела?
Именно этот едкий тон и успокоил молодую царицу. Начни Софья сюсюкать, успокаивать – она не поверила бы, а тут – яд в голосе царевны был воистину лечебным – хоть сцеживай.
– Сонюшка, так что же…
– А вот то. Вариантов тут несколько, – Софья привычно принялась расхаживать по комнате. – У твоего супруга еще пара детей кроме Алешки есть. Федя, Иван… оба мальчишки неглупые. Правда, Федя вот в науку вдарился, а Ванюша больше к церковной премудрости тяготеет, остальное-то ему тяжко по слабости здоровья, но они все ж таки есть. Чтобы твой сын стал на Руси править – нужно всех троих убрать.
– Да что ты такое говоришь!
– А то ты не знаешь, что татей хватает?
– Ох, хватает…
– Тем не менее, убрать всех троих будет сложно. А тятенька как к этой новости отнесся?
– Сказал, что любому ребенку рад будет.
– Насчет царствования?
– И земель, дескать, на всех хватит.
– Во-от… То есть возможно, имеет место быть пропаганда, направленная на вбивание клина между отцом и сыном. Не нравится Симеону, что Алексей сейчас такую власть забрал…
Дальше продолжать не стоило. О нелюбви между старцем и царевичем в Кремле только колокола и не сплетничали. Остальные все знали. Соответственно, старец сообщает о рождении великого правителя, царь умиляется, старший сын обижается, начинает ревновать, и теперь обижается уже царь. Вроде бы и нехитрая интрига, но посеять крапивное семя несложно, а ты поди сорняк потом выполи?
– И что же делать теперь?
– Тебе? Рожать!
– А ежели…
– Любавушка, ежели у тебя мальчик родится и ежели родится он тридцатого мая – отлично. Будем ему королевство присматривать. А коли девочка? Или вообще двойня?
Любава закивала. Софья усмехнулась.
– Единственная у меня к тебе просьба будет… сможешь ли ты батюшку уговорить?
– Смогу.
– Ты хоть выслушай – о чем я тебя попрошу.
– Сонюшка…
Любава хотела сказать, что любая просьба, хоть бы и голой по колокольне пробежаться – это слишком малая цена за все, что Софья для нее сделала. Но царевна подняла руку.
– Ежели у меня брат будет – я хочу, чтобы его назвали Владимиром. Сможешь?
Любава истово закивала. Конечно, сможет!
Правда, Симеон что-то уже намекал насчет Петра… но к черту Симеона!
Софья сказала – Владимир?! Вот и попробуйте оспорить, что это плохое имя для будущего правителя! А чем он править будет… вот Алексей Алексеевич мог правителем Речи Посполитой оказаться – при живом и здоровом отце. И ее ребенок, может, так же будет… Земля большая, места хватит.
Софья же раздумывала над тем, что надо усилить охрану брата. Вроде бы и так бережет его как может, но вдруг она что-то не предусмотрела?
С чего вдруг Симеон принялся за такие пророчества? Кукарекнуть захотелось, а там хоть не рассветай? Или есть основания?
И коли есть основания – не стоит ли их вытряхнуть из этого слишком умного типа?
Или он просто досаду выплескивает, после того как его проект академии опять завернули? А получилось это благодаря Алексею Алексеевичу. Именно он заметил, что академия Симеонова будет шишкой на ровном месте.
А то нет?
Вот кто из ученых с мировым именем там преподавать станет? Сам Симеон? И что преподавать?
Астрологию?
А языки? А математику? А…
Одним словом – сначала наберите преподавателей… нет-нет, иезуиты не подойдут. И все, кто имел к ним хоть какое-то отношение, – тоже! Вот еще не хватало! И мы обязательно проверим каждого, а как же иначе!
Мягко говоря, старцу это не понравилось. Хотя почему его называют старцем – Софья так и не поняла. Родился-то он в 1629 году, так что ему сейчас около сорока, кстати – отец в том же году родился – ровесники? Точно, но один почему-то старец, а второй – молодой и женился. Интересная градация. Обрить гада! Налысо!
Какое-то время Софья раздумывала над этим проектом. Потом переключилась на насущные дела и временно выкинула Симеона из головы.
Может, и зря.
Но как-то не хотелось ей убивать человека просто за то, что он – лизоблюд. Это ж половину бояр прикончить придется! И то – сразу на их места найдутся желающие… Половину Руси?
Черт с ним, с Симеоном. Это хотя бы зло известное.
А вот в Турции…
Была б Софьина воля – черти б побрали султана Мехмета. Там явно назревало что-то нехорошее. И казаки приносили с Дона тревожные вести. Они-то на этом сидели, как на пороховой бочке. И сообщали, что набегов стало меньше, а караванов с оружием больше, одним словом – что-то зреет. Вроде бы война – а вот с кем?
Судя по направленности и по городам, в которых постепенно собирались силы, продовольствие, фураж, – в этот раз турки нацелились на поляков.
И что делать будем?
Коалицию бы…
Софья была не настолько самонадеянна… ладно, раньше она Турцию всерьез не воспринимала, как и любой, кто там отдыхал. Увидели б гордые османы, во что превратилась их империя, – из гроба бы встали, чтобы туда потомков загнать. Но сейчас это была серьезная сила, которая могла выставить армию в несколько сотен тысяч человек. И как тут воевать?
А вот так. Не числом, а наукой. Иначе и не получится.
Ребят Алексея слишком мало, пока еще и двух сотен нету. Да и не все они воины, есть и чиновники, и будущие ученые – и бросать их в мясорубку нельзя ни в коем случае.
Казаки?
Вот тут уже интереснее. Но и их беречь надобно. Одним словом – даешь взрывчатку – и наплевать на все конвенции! Ей свое отстоять надо, так что не обессудьте. Она к османам в гости первой не лезла.
Нет. Может, потом полезла бы из-за Крыма, но это потом, потом… А ежели к ней на порог с войной явились – вот и не обессудьте, ноги вырвем!
Все шло тихо, спокойно и как-то буднично.
Дети учились, выучившиеся присылали отчеты, шли научные работы под руководством сэра Исаака Ньютона, воспитывались царевны, мечтала о сыне Любаша… кстати, Симеон оченно упрашивал назвать его Петром, но наткнулся на сопротивление и царицы и царя.
Первая была согласна только на Владимира. Второй не желал расстраивать жену и пожимал плечами – какая разница, как назвать ребенка? Был бы здоровенький да умненький, а великий царь у нас уже есть… Вот Алексей Алексеевич в возраст войдет – никакого другого не надо будет!
Время шло…
1672 год
Симеон предсказывал, что царевич родится в мае. В самом конце оного. Софья только фыркала, на пальцах объясняя Любаве, что критические дни прекращаются с первым же месяцем беременности. И вычислить, когда царица затяжелела, – несложно. Прибавляем еще девять месяцев и радуемся жизни. И себе – в роли великого пророка. На такое-то любая повивальная бабка способна. Любава, подумав самостоятельно, согласилась с Софьей – и теперь доморощенному старцу доставалось с двух сторон. А ежели жена на человека фыркает, то и муж поневоле поменьше с ним общаться будет, дабы не раздражать беременную женщину.
И вот, двадцать восьмого мая начались роды.
Узнав об этом, старец ринулся в церковь и принялся молиться, чтобы роды состоялись тридцатого, потому как именно тогда ребенок станет великим царем.
Софье тоже сразу сообщили. В конце мая, числах в двадцатых, она по просьбе мачехи специально переселилась в Кремль, чтобы быть с ней рядом. И теперь смотрела… м-да. Кажется, процессу надо было помогать.
За ее спиной косились и переглядывались, но она не обращала внимания. Царевна Софья постепенно становилась силой, с которой надобно считаться. Ты ей сейчас не то скажешь, а она тебе развернется, да в ответ. А то и брату пожалуется. А тот – отцу. Нет уж, лучше ей поперек дороги не вставать.
И то сказать – вроде как пигалица, но как держится! Как говорит! Иногда и не скажешь, что ей еще пятнадцати нет… Кто ж ее посмеет выставить?
Вроде бы и не место девке на родах, да еще с туркой своей чернявой пришла, а поди, запрети. Когда и царица, матушка, руку к ней тянет, остаться просит…
Софья успокаивала Любаву, гладила по голове, отирала пот, поддерживала при схватках – и хмурилась. В родах она разбиралась слабо, из опыта у нее был только роддом, в котором она рожала своего сына, но верная Лейла, глядя на царицу, качала головой.
Бедра широкие, а вот сил родовых маловато. Долго рожать будет… Тут Ибрагим надобен.
Софья только головой покачала. Ибрагим… кто ж его пустит во время родов к царице? И так не продохнуть было бы от бабок, нянек, мамок, богомолиц и прочей шушеры… царевна принудительно половину повыгоняла. Нагло подходила, спрашивала: «Ты чем тут занимаешься?» и если выяснялось, что полезного труда от дамы не дождаться, – выгоняла оную за дверь. А что?
Пусть там молятся!
Алексей Михайлович удалился в церковь. Тянулись часы.
Лейла мрачнела. И к вечеру первого дня честно сказала Софье:
– Надо Ибрагима звать. Сами мы не поможем, а она и не разродиться может…
Ибрагим тоже был в Кремле, как и Софья. Но вставал вопрос – как его протащить в мыльню, где рожала Любава.
Ответ нашелся быстро. На беднягу навертели кучу тряпок, напялили платок, раскрасили лицо, и Софья лично провела его, объявив, что это известная в Дьяково повивальная бабка. А как еще?
Ибрагим посмотрел на мучающуюся царицу, осмотрел ее живот, потом ощупал что-то у нее внутри – и кивнул.
– Знаю я, что с ней такое. Меня и тому учили, мой отец лекарем известным был… Ежели б меня тогда эти звери не украли, я бы с ним работать стал. Я ей сейчас дам одну настойку. Будет не так больно. Потом ребенка надо будет поворачивать и вытаскивать. Он крупный – и поперек лег, так она долго не разродится, а все слабеть будет…
– Чем эта настойка опасна?
– Дите сонным будет…
Софья отмахнулась.
– Но выживет?
– Должен…
В голосе Ибрагима звучало сомнение. Софья вздохнула. Вот такой выбор. Ежели Любава сама не разродится – погибнет и она, и ребенок. Плохо.
Ежели сама разродится – все равно возможны осложнения. Но тут ее крайней не сделают.
А ежели они помогать ей начнут, да вдруг что случится – тут Симеон отыграется… да и плевать! Софья приняла решение достаточно быстро. Любава была ее человеком. Дать девчонке умереть или ждать у моря погоды – не выход. А значит…
Ибрагим – он ведь тоже ее. И если она не станет доверять своим людям… да, не на сто процентов, но сейчас он может сделать лучше! Так пусть делает!
Софья не знала, что сейчас в церкви, где молился Алексей Михайлович, состоялся разговор между ним и старцем. И разговор достаточно жесткий.
Симеон ведь тоже молился… за то, чтобы царица родила тридцатого числа[4]4
В реальной истории примерно так и обстояло. И роды, и молитва, разница в том, что помочь Наталье Нарышкиной было просто некому. (Примеч. авт.)
[Закрыть].
Естественно, Алексей Михайлович сильно разозлился.
– Ты, старец, царице смерти желаешь? Два дня в муках рожать?!
– Не желаю я зла ей. Но ежели сын твой, государь, родится тридцатого – воссияет над ним великая звезда…
– А мать его умрет в страшных мучениях, так, что ли?
Примчавшийся по вызову сестры Алексей Алексеевич также пришел в церковь поддержать отца – и с налету атаковал Симеона. Впрочем, хитрый старец не растерялся.
– Не умрет она! Суждена ей будет жизнь долгая…
– Ты это на звездах прочел… астролог? – Случайно или нет, Алексей Алексеевич произнес последнее слово так, что получилось «астроолух». Хотя Софья к данной профессии относилась без особого пиетета, повторяя брату, что звездам до людей дела нет. С тем же успехом можно и по урожаю брюквы гадать – уродилась крупнее на третьей грядке, значит, заморозки придут. А если на пятой – так у бабки Маланьи всенепременно кобель на гулянки сбежит. Естественно, мальчишка усвоил отношение сестры – и теперь трепал несчастного старца, да так, что только пух и перья летели.
– Государь царевич, звезды…
– Говорят тебе, что жена батюшкина умереть должна во время родов? Двое суток мучиться – это ж кто выдержит!
– Государь царевич…
– Тебя бы на это время под плети положить, да сечь, как у царицы схватки начнутся. Посмотрел бы я на тебя… с-старец.
Симеон принял вид несправедливо обиженного, но сказать ничего не успел. Алексей Алексеевич подхватил царя под руку.
– Пойдем, батюшка. Я тебе сейчас отвара травяного налью, дабы ты чуть успокоился, настоечки на пустырнике накапаю… И не волнуйся за Любушку, ежели Соня с ней – ничего плохого не случится.
– Так ты в сестре уверен…
Алексей Михайлович чуть нехотя, но подчинялся сыну, принимал чашку с настоем, смотрел, как сын наливает себе то же самое – и только потом отвечает.
– Нет, батюшка. Не все в Сонюшкиных силах, но точно знаю, что для своих родных она в кровь расшибется…
– А ежели покажется ей, что новое чадо тебе соперник?
Симеон таки подполз – и не утерпел укусить. Видимо, переполнилась чаша терпения. Сверкнул глазами, взмахнул широкими черными рукавами рясы, выпрямился, на посох оперся, чтобы внушительнее вышло. Увы… у Алексея он вызвал ассоциацию только с самцом голубя-сизаря, который важно расхаживает на крыше. Алексей же Михайлович и вовсе на него не взглянул, поскольку сын весь вид загораживал.
– Не посчитает ли она жизнь младенца платой за твое благополучие?
Вот тут Алексей Михайлович вскинул голову, словно не веря своим ушам, но обрушиться на наглеца – ты в чем царевну упрекать вздумал, борода козлиная?! – не успел. Алексей Алексеевич расхохотался так, что светильники вздрогнули, а бояре, кто слышал – шарахнулись в разные стороны. Весело, заливисто, откинув назад голову… и словно сломал зловещие чары, наползающие на людей.
– Да ты в уме ли… астроолух? Чем мне меньшой братец соперником станет?! Ему еще вырасти надо, мне ж семнадцать лет! Не соперник он мне, а помощник, а случись что – так и преемник. И Софья лучше меня о том знает. Да и я… случись со мной что – лучшей сестры, чем Сонюшка, никому бы не пожелал. Она жизнь положит, а из мальчика государя вырастит! Или ты о своем предсказании? Дескать, великим государем чадо сие станет?
Судя по кислой мине на преподобном личике… Но Алексей видел и то, как проясняются глаза отца – и рванулся в атаку. Дальше, до конца растоптать негодяя! Чтобы не смел болтать своим языком поганым где попало и кому не надо!
– Да ежели и станет – или ты и государство ему предсказал? Глядишь, он в Швеции воссядет, или на троне османов, или вот Крым отвоюем у них… да мало ли что и как случиться может! Не-ет, ты либо из ума выжил такое говорить – либо на царевну зло умышляешь!
И все это уверенно, с натиском, звонко, громко… пусть все слышат, пусть знают…
– И то верно… – Алексей Михайлович встал рядом с сыном. – Детям своим я как себе верю, никогда меж ними раздора не бывало. А ты меня хочешь заставить в чаде своем усомниться? Не много ли на себя берешь, старец? Да и случись что не так во время родов – все в воле Божией! Ежели Любава пожелала, чтобы Сонюшка рядом была, – значит, доверяет она моей дочери. И та все сделает, чтобы доверие оправдать…
– Верно, отец…
Алексей Алексеевич положил руку на плечо отца. Поддерживая, показывая, что тот не один. И припечатал Симеона, вовсе уж добивая…
– Иди-ка ты отсюда, пока палками не погнали… пророк непризнанный. И там, за стенами Кремля, можешь молиться сколь угодно, чтобы царица мучилась, а царевна семью свою предавала. Да и обо мне помолиться не забудь, а то не дай бог, к братцу привяжусь, вместо того чтобы подушкой младенчика накрыть, – вдруг он угрожать мне вздумает. Младенцы-то, они и описать могут…
Симеон сгорбился.
Это был проигрыш. Вчистую. Нагнетать обстановку теперь не удастся, к царевичу его точно не подпустят, стоит только царице узнать о его предсказаниях, особенно о первой их части, а о второй и не вспомнят. Да и царь смотрит, как на что-то очень неприятное. Может, Симеона со двора и не погонят, но сейчас лучше уйти.
Не просто так.
В храм.
И молиться у всех напоказ.
– Прости ему, Господи, ибо не ведает…
– Бог тебя простит, – припечатал напоследок Алексей Алексеевич – и отвернулся, уводя за собой отца, усаживая и приказывая сменить чашу – отвар-де остыл, пока тут некоторые пытались на царицу беду накликать…
Симеон плюнул с досады, оттертый засуетившейся челядью и боярами – и ушел молиться в храм. Пусть! Вот через два дня они увидят, да еще как увидят!..
Не успели.
Два дня Ибрагиму не понадобилось. Снадобье действовало отлично. Любава чуть расслабилась под его действием, а мужчина осторожно повернул ребенка и принялся его вытягивать. Даже в полусонном состоянии тело царицы стремилось вытолкнуть из себя чадо.
– Тужься! Давай, девочка, сильнее! Ну!!! – подбадривала ее Софья.
Любава так цеплялась за руки девочки, что на следующий день на них кровавой синью налились следы ногтей. Но разве это было важно?
Самым важным было другое. Ибрагим правильно повернул ребенка – и вот показалась головка, плечики, выпачканные в чем-то слизисто-красном, а там и ручки…
И наконец Лейла подхватила на руки ребенка, который слабенько замяукал, словно котенок.
– Мальчик! Государыня, мальчик!
Софья улыбнулась, глядя на чадушко.
– А крупный…
– Володя, – сквозь полусон прошептала Любава, когда мальчика приложили к груди.
Софья смахнула слезинку. Так отозвалось в ней это имя, родное имя, имя ее мужа. Тогда, давно, триста лет тому вперед…
Володя…
Тебя еще нет, мой любимый, мой муж… А для меня и не будет никогда, не встретимся мы уже, родной мой. Да и не факт, что мне еще кто-то, кроме тебя, нужен… с кем я еще смогу вот так жить на двоих, дышать на двоих, просыпаться от того, что тебя во сне обняли и подгребли поближе… даже если просто сексом заниматься случалось – все равно на ночь ни с кем оставаться не хотелось.
Не те…
Эх, Володя, как же я тебя не уберегла…
Здесь я этой ошибки не допущу!
Костьми лягу, но с теми, кого люблю, – ничего не случится. И точка.
* * *
– Государь, сын у тебя, радость-то какая!
Алексей Михайлович пока еще смотрел на повитуху настороженно. А та продолжала разливаться соловьем.
– Государыня умаялась, спит теперь. Но здоровенькая, и ребеночек здоров! Хорошенький такой, богатырь настоящий…
И вот тут царь расцвел. Хлопнул сына по плечу, бросил повитухе перстень с крупным лалом, с руки стянутый.
– Что, сынок, посмотрим на братика?!
Алексей Алексеевич подмигнул отцу.
– Тятенька, я ж тебе говорил, что все будет хорошо! А ты не верил!
Поверил.
Когда увидел колыбельку с младенцем, когда вошел к Любаве, когда услышал от повитухи, как царица требовала к себе именно Софью, когда увидел руки дочери – с кровавыми синяками.
Именно тогда и рухнули окончательно в пропасть все утверждения старца Симеона. Ежели человек так помогает – не может он зло умышлять. То есть она.
Не враги его второму браку ни сын, ни дочери, глупости все это. Наветы и измыслы. И слушать их нечего. Порадоваться за ребенка – и крестить, как Любавушка попросила. Владимиром.
Не по святцам это, ну да ладно! Чай, царский сын, не абы чей… прогнутся церковники, ничего с ними не станется.
А старец Симеон… А что с ним? Со двора его государь, конечно, не согнал. Но и веры ему уже не было. И доверия тоже. И злись, не злись – ничего он сделать-то и не мог.
Или так только казалось?
Об этом никто не задумывался. Всем хотелось жить, строить что-то новое, любить, растить детей…
А через несколько дней пришло письмо из Речи Посполитой. И донесения посыпались – одно другого страшней да грозней.
Турецкое войско выступило в поход.
* * *
– Что мы имеем?
Алексей расхаживал перед картой, на которой сейчас были пририсованы несколько стрелок.
– Имеем мы турецкое войско в большом количестве. Тысяч так сто. Там и Селим Гирей, и турки, и казаки с Дорошенко во главе. Хотя последних меньше всего, тысяч пять-шесть, да и того много. И они сейчас движутся через Трансильванию на Каменец-Подольский. Чем им может ответить Михаил?
– Судя по письму Марфы – немногим, – пожала плечами Софья. – Есть, конечно, войска под командованием коронного Яна Собесского, но, во-первых, их намного меньше, во-вторых, поляки измучены войной с нами, а в-третьих, если Собесский отобьется – не исключено, что сейм выкрикнет его имя. Из победителей очень легко лепить правителей.
– А если не отобьется, все равно достанется Михайле. Царь – он же всегда крайний, – мрачно поддакнул Иван.
– А чем мы располагаем?
– Поставь, Алешенька, вопрос иначе. Что наш отец пожелает выделить для помощи зятю?
Алексей прищурился.
– Как насчет полка Гордона? Да и стрельцы зажрались – сидят себе на Москве, опять же, матвеевский полк мы хоть к рукам и прибрали, но слишком это народишко ненадежный, ни к чему их здесь оставлять, пусть на войну идут…
– А отец согласится?
– На это? Должен…
– А на что – не должен? – Софья уже отлично изучила своего братца и знала, когда он недоговаривает.
– Хотелось бы мне поехать повоевать…
Первой инициативой Софьи было воскликнуть: «Ох… офигел?!» Второй – промолчать, потому что первый вопрос, заданный мужчине, автоматически тянул за собой ответ «Сама дура».
