Текст книги "Как нас родители перехитрили (СИ)"

Автор книги: Галина Черногорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  Незадолго до Нового года мы провинились трижды. Мама тоном трагической актрисы заявила: «Чаша терпения переполнилась!». Страстная книжница, она обожала говорить красиво. Например, вместо слова «свет» – иллюминация, вместо «шапка» – головной убор. Папа, абсолютно

  не способный сердиться, посмотрел на неё, нахмурился и высказал свою точку зрения на наши безобразия: «Это уж слишком. Вы заслужили наказание. В этом году ёлку ставить не будем». Мы обомлели и выпали в осадок: наказание оказалось суровым.

  Мы – это три шкодницы-сестрички 12, 10 и 7 лет. Время действия – первые послевоенные годы. Место действия – город Николаев, в котором семья оказалась по месту службы отца, военного инженера. Старшая, Вера, настоящая сорвиголова, гроза всех мальчишек во дворе и школе, наша яростная защитница: никто не смел нас не только обидеть, а даже косо посмотреть. Средняя – я, Лиса Патрикеевна. Полагаю, это прозвище разъяснять не надо. Младшая – Оленька, тихоня и добрейшая душа, наш «хвостик» и послушный участник всех затей.

  Безмерная родительская любовь привела к тому, что мы разболтались до записей в дневниках: «крутилась, мешала вести урок», «забыла тетрадь и учебник», «мелом испачкала соседа по парте». Были и суровые: «во время посадки деревьев ударила лопатой одноклассника». Это, ясное дело, о старшей разбойнице. Получалось, что по нам плачет колония для несовершеннолетних. Трудные дети.

  Папа потерял нас в первые часы войны. Его часть и жилой городок при ней находились у самой западной границы, а накануне все офицеры убыли на дальний объект. Ночью началась жуткая бомбёжка. К нашему дому подлетела полуторка, взрослые побросали в неё детей, запрыгнули сами, и машина с полным кузовом живого груза помчалась по единственному шоссе на восток в полную неизвестность. Убежать от самолётов не удалось. Как только рассвело, все увидели в чистом небе маленькие крестики, быстро превращавшиеся в огромных пикирующих птиц. Повезло немногим...

  Поколесив по России, мы неисповедимыми путями приткнулись на вологодской земле, в Кирилло-Белозерском монастыре, с сотнями таких же эвакуированных. Мама бралась за любую работу, но только Бог помог ей спасти и сохранить детей. Это её личный материнский подвиг.

  Нас, уцелевших от бомбёжек, голода и болезней, папа нашёл в самом конце военных событий. Его появление

  в тёмной монашеской келье, ослепительно красивого, затянутого ремнями, в гимнастёрке с орденами и медалями,

  с нашивками по ранению, было потрясением и воспринималось как награда за пережитое.

  Запомнились первые дни «с папой» и особенно – как мы спали клубком на полу на матрацах. В середине – наша троица, а по бокам, обняв нас, – родители. Они не могли поверить, что это не сон: все живы, все вместе.

  Схватив в охапку своё семейство, папа возил нас с собой повсюду. Мы перемещались легко, ничем не обременяясь, и, кроме пары обшарпанных чемоданов с кое-какой детской одеждой, не имели скарба. Ну и что! Главное – нас пощадила война. Вот такими мы появились в удивительном украинском городе, где впервые увидели розовую акацию, буйно цветущую по обеим сторонам ставшей нашей улицы. Немаленькой семье предоставили роскошное жильё в побитом осколками, но уцелевшем одноэтажном здании. Незатейливое, вытянутое почти на полквартала, оно не имело отношения к архитектурным творениям: просто вдоль всего фасада тянулся длинный ряд одинаковых высоких окон, пять из которых тоже стали «нашими».

  Радости не было предела. Вода и удобства во дворе? Ерунда! Зато – три комнаты, и в одной из них печь с плитой. Одна комната средних размеров (с плитой) стала кухней, вторая, большая, – детской, а третья, очень большая, скорее зал, – поставила в тупик. Чем её заполнять? Мебели не было никакой нигде, да и как отапливать зал зимой? Буржуйка сожрёт весь запас угля... Ну да ладно, там посмотрим.

  Всё лето мы отмывали и благоустраивали «семейное гнездо». Из простыней мама шила занавески, а мы болгарским крестом вышивали на них цветы и узоры. Очень гордились своим творчеством! По вечерам специально выходили на улицу посмотреть, как рукоделие смотрится сквозь электрический свет. Само собой, наши окна были самыми приветливыми. В детской поставили широкую кровать, где мы с Верой спали «валетиком», и узенький диванчик для Оленьки. Три небольших стола для школьных занятий папа сделал сам, и отмечу, что более аккуратного столяра я не встречала никогда. Стены завесили широкими географическими картами, папиными акварельными пейзажами и Вериными рисунками (во взрослой жизни она стала художником-графиком). Конечно, цветы на подоконниках. Убеждена, что никакой современный евроремонт не сможет так восхитить, как тот мини-уют – нас, детей войны.

  За трудами не заметили «прибавления в семействе»: полноправным хозяином в доме стал невесть откуда приблудившийся большой серый кот. Вообще-то кошек и собак заводить запрещалось. Мама панически боялась, что мы, «ещё такие слабенькие», подцепим какую-нибудь заразу. Страдала от этого запрета тихоня Оленька. Чуть не каждый день, приходя с прогулки, она стояла у порога с очередной помоечной кошкой и с мольбой в глазах: вдруг мама сжалится? Но та была непреклонна и уносила подарочек куда подальше.

  И тут стал приходить под дверь приличного вида котяра и терпеливо ждать, когда его впустят в жилище. Он вежливо сидел в сторонке и не навязывался. Мы терпели два дня, а потом слёзы в три ручья сломали маман. Она сама попросила кота зайти и учинила ему такую головомойку, что проявился природный окрас – светло-голубой. Такого можно только потерять. Было приятно, что он выбрал нас. Назвали Артёмом.

  Артём повадился ходить по пятам за самым маленьким человеком – Оленькой, и этот дуэт стал неразлучным на долгие годы. На щедром довольствии мурлан быстро превратился в меховую кадушку на коротких лапах со щекастой довольной мордой. Он разрешал себя тискать в любое время, а лёжа у малышки на коленях, пел песни про хорошее настроение.

  Упомянув Артёма, я завершила семейный портрет в интерьере, пора приближаться к новогодним событиям. Но в двух словах не расскажешь, за что же нас наказали. Этому предшествовал ряд приключений.

  Мама сутками стояла у плиты, изобретая еду из того, что добыла за день, и что принёс в клюве папа, поэтому кухня вскоре стала и родительской спальней. Старый диван был переделан в широкую тахту, и мы по вечерам крутились на ней, пока не прогонят. Зал пришлось к зиме закрыть: гулкая пустота его ничем не заполнялась. Массивную двухстворчатую дверь заперли на ключ и придвинули

  к ней хлипкую этажерку. Восприняли спокойно, нам достаточно было обжитого пространства.

  Ошеломляющая новость! Папе разрешили взять из казармы на сохранение ничейный рояль, от которого по не-досмотру могли остаться рожки да ножки. Придя из школы и увидев блестящее чёрное чудовище, мы открыли рты и долго их не закрывали. Сказочность нового жильца нас про-сто придавила, и несколько дней мы вели себя тихо-тихо.

  Рояль стал для мамы островком надежды на то, что сбудется её мечта – научить девочек играть «на фортепьяно». Сама она умела лишь брать бурные аккорды, зато папа, хоть и никогда не учился, мог подобрать любую мелодию. Для нас музыкальное образование так и осталось «маминой грёзой»: таких школ ещё не было, а на частные уроки нельзя было тратить деньги. В те годы у родителей, как и у всех взрослых, была одна цель – хорошо кормить свою ораву. Вопрос, который задавал папа, придя с работы, был всегда один и тот же: «Что ели дети?». И этим он был озабочен до конца своих дней, хотя уже и внучки появились.

  Не стоит повторять, что вещей в доме был самый минимум, но убогий послевоенный быт никого не огорчал, а вот одежда просто «горела», и призывы: «Дети, берегите свои наряды (мамино словечко), мы ведь остались без всего», – не помогали. Нежданно-негаданно из так называемых американских подарков нам перепали две диковинки: белый шерстяной платок-шаль, величиной с небольшое одеяло, и накладной воротник из лисы с мордочкой и хвостом. Платок был почти новый, а лиса с проплешинкой, которая нас, впрочем, не огорчала, вполне можно было, надев, прикрыть её лисьим носом. Пушистый рыжий мех всё компенсировал и благоухал неведомыми духами. Платок стали носить по очереди, а лису мама прилаживала, когда шла на рынок.

  У неё сразу появлялась гордая походка и прищуренный,

  даже кокетливый взгляд.

  Вот и настало время для описания наших проступков. А заключались они в том, что в одночасье были испорчены все три самых ценных предмета более чем скромного быта – платок, лиса, рояль.

  Урон шали нанесла я. Когда все уснули, решила дочитать поразившую меня книгу Чарской «Повесть о рыжей девочке». Тихонько включила настольную лампу и прикрыла её попавшимся под руку платком. Оторвалась от страниц, когда запахло гарью. Сорвала «маскировку» и – о, ужас! – в центре прекрасной накидки зияла дыра. Шерсть обуглилась от накалённой лампочки. Неделю удавалось Патрикеевне скрывать содеянное.

  А судьба ненаглядной лисы решилась в одну минуту. Дома не было родителей, мы разбаловались не на шутку и стали бегать друг за другом, отнимая «рыжульку». Треск! Хвост остался в руках у малышки Оленьки. Лису спрятали под кровать, надеясь незаметно попозже пришить.

  Рояль же пострадал классически: Вера перочинным ножом, нет, не нацарапала, а вырезала на крышке «Галка – жадина». Это за то, что я, великая грешница, припрятала от сестёр кулёчек семечек. Было и такое.

  Все три страшных преступления обнаружились почти одновременно. О какой пощаде могла идти речь? Понимая криминальность нашего поведения и тяжесть утрат, мы смирились с Новым годом без ёлки и жили тише воды, ниже травы. Освободившаяся энергия была переключена на учёбу. Все быстро догнали первых учениц в классах и, забегая вперед, похвастаюсь, что свои передовые места мы не уступали до окончания десятилетки.

  К любимому празднику готовились азартно. По вечерам, вернувшись со школьного катка, делали из цветной бумаги и картона игрушки, флажки, цепи, чтобы развесить их в квартире, куда придётся. Вера рисовала красками на оконных стеклах разных забавных зверюшек. Мама старалась выдерживать строгий вид, но у неё не получалось.

  – Девочки! Пирог я всё-таки испеку. Зовите подружек.

  – Ура! – нам только этого и надо. Повеселели и стали придумывать игры в пределах детской.

  ...31 декабря быстро отшумел школьный утренник. Нам он не понравился, мы ждали своего праздника и берегли эмоции. Охотно согласились на мамины уговоры поспать после обеда, чтобы встретить Новый год с кремлёвскими курантами.

  Проснулись от запаха яблочного пирога (навеки любимый аромат), надели «наряды» и побежали на кухню. Вскоре стукнула входная дверь и вошёл наш самый лучший на свете папа. Он был розовый от морозца и немного от вина, улыбался загадочно, а глаза – весёлые, хитрющие. Я кинулась к нему на шею, больно поцарапав погоном щеку.

  – Папочка! Мама уже не сердится.

  – Ладно! Будем пировать.

  Пришли подружки, и началась такая кутерьма! Родители столько всего придумали, ни о ком не забыли. Кроме ожидаемых подарков – каждому новую книгу и пакетик карамелек – добавились по два «заморских» мандарина. Загадки, поиск спрятанного, пение под рояль на приз (дополнительный кусочек пирога). Всем были розданы листочки

  с короткими шутливыми стихами (их, опять же, сочинил папа) и предоставлен час до полуночи для их разучивания

  к концерту. Веселье искрилось, только Оленька время

  от времени хмурилась и надувала губы: рядом почему-то не было Артёма. Ну, где он? А нам было не до него, погуляет-придёт...

  Приближалась полночь! За пару минут до неё папа подошёл к закрытой двери в зал и отодвинул этажерку.

  – Внимание! С утра мы начинаем новую жизнь. Радио погромче!

  «Бом-бом-бом», – бьют куранты. Мама берёт бурные аккорды. С последним «бомом» папа ключом открыл дверь и широко её распахнул. Щёлкнул выключатель, и перед ошарашенными детьми предстала сверхвеликолепная ёлка

  в снежинках из ваты и внушительной красной звездой на макушке. Настоявшийся тёплый хвойный дух окутал всех облаком. Под ёлкой лежал кверху пузом, раскинув во все стороны толстые лапы, Артём. Он спал своим обычным беспробудным сном и довершал картину невозможного счастья. Лучшей композиции и не придумать!

  Вряд ли можно испытать больший восторг, чем в тот далёкий новогодний вечер. Сужу по себе: с того момента я знаю, как от радости болит в груди. Кстати, скрытно провести «операцию» родители смогли, договорившись с соседями. Из зала к ним вела вторая дверь, перекрытая разными задвижками с двух сторон и отделявшая одну квартиру от другой.

  Концерт прошёл на подъёме. От пирогов, карамелек, мандаринов не осталось и следа. Потом мы выключили свет, отодвинули занавески и долго смотрели в искрящиеся от летучих снежинок окна на слабо освещённую улицу, на нежную позёмку. Нам казалось, что вдоль заснеженных деревьев, мимо затаившихся домов скользят тени Деда Мороза и юного Нового года........................