Текст книги "Землепроходец Ерофей Павлович Хабаров (Книга для учащихся старших классов)"

Автор книги: Галина Леонтьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

АМУРСКАЯ ЗЕМЛЯ

Что же представляла собой эта земля, на попытки обследования которой уже было затрачено немало сил и средств и которая теперь привлекла внимание новых энтузиастов – Ерофея Павловича Хабарова и его товарищей?

Согласно терминологии русских источников, на территории Приамурья выделялись земли Даурская, Дючерская, Натская и Гиляцкая, названные так по именам населявших их народов.

Дауры проживали ниже слияния рек Шилки и Аргуни по берегам Амура до устья Зеи, в среднем и нижнем течении Зеи и по ее левому притоку Селемдже. Ниже дауров по среднему Амуру и его правому притоку реке Сунгари жили дючеры. Еще ниже дючеров, начиная от реки Дондона, жили натки, предки современных нанайцев. Часть натков, граничащих с гиляками, русские называли ачанами, а населенную ими территорию «Ачанской землицей». Устье Амура, Сахалин и острова Амурского лимана заселяли гиляки (нивхи). С западней стороны к Приамурью примыкали Забайкальские земли, населенные бурятами и тунгусами. Кочевья тунгусов занимали левые притоки Амура, соприкасаясь с поселениями дауров и дючеров.

Дауры. С гравюры из книги Н. К. Витсена 1692 г.

Амурское население говорило на разных языках. Монголоязычные племена дауров соседствовали с тунгусоязычными дючерами.

Народы, населяющие Приамурье, по общему мнению советских историков, к приходу русских еще не имели государственности. Они находились на разных стадиях разложения общинного строя. Во главе общин стояли старейшины, которых русские называли «князьцами». Из даурских князьцов до прихода на Амур Хабарова был известен Лавкай, проживавший в районе верхнего Амура. Дауры и дючеры знали простейшие формы земледелия и несколько земледельческих культур, в том числе рожь и овес. Но, по мнению советского историка-аграрника В. И. Шункова, амурское земледелие «значительно отставало от русского и по степени своего распространения, и по уровню техники». В хозяйствах дауров и дючеров разводился мясо-молочный скот и лошади. Все народы Приамурья занимались рыболовством. У таких из них, как натки, ачаны, гиляки, оно составляло основу хозяйства. Для перевозки грузов и людей гиляки использовали собачьи упряжки. В некоторых из их улусов было до 500—1000 собак.

Народы Приамурья торговали между собой и имели тесные торговые связи с соседними тунгусами. Дауры и дючеры были знакомы с маньчжурскими и китайскими купцами, привозившими на Амур китайские товары, и вели посредническую торговлю, доставляя разноцветные китайские ткани и серебряные украшения тунгусам, наткам и гилякам в обмен на соболей и скот. Познакомились дауры и с русскими промысловиками, которые обменивали у них на соболей котлы, ножи, топоры и бисер.

Долгое время бассейн Амура, удаленный от российских и китайских владений, являлся «ничейной территорией». Между тем в 1616 г. в южной части Северо-Восточного Китая было образовано Маньчжурское государство, во главе которого встал Нурхаци, объявивший себя императором. Начиная с 20-х гг. XVII в. маньчжуры предпринимают агрессию против Китая, в котором правила династия Мин. В 1621 г. они захватили город Мукден и объявили его своей столицей. Затем стали совершать набеги на северную территорию Китая и южные районы Монголии. Разгромив одно из крупнейших монгольских княжеств, маньчжурский император Абахай, преемник Нурхаци, присвоил себе титул богдыхана, т. е. «великого хана», и распространил на территорию Южной Монголии маньчжурскую военно-административную систему.

Продолжительная война с Китаем требовала постоянного пополнения взрослого мужского населения. Источником такого пополнения маньчжуры избрали отдаленные племена северо-востока и Приамурья. Их набеги на эти земли особенно усилились во время правления Абахая.

Основная цель маньчжуров во время этих походов заключалась не в захвате земель и расширении территории Маньчжурии, а в угоне пленных, в том числе женщин и детей. Пленных мужчин маньчжуры использовали в качестве вспомогательной военной силы в составе своего восьмизнаменного (состоящего из восьми полков) войска. Набеги сопровождались истреблением части местного населения. Крупный советский китаевед Г. В. Мелихов приводит в качестве примера один из таких набегов маньчжуров на нанайское племя учжалов (1633), во время которого было убито 338 человек, уведено в плен 700 мужчин, женщин и детей, захвачено 373 лошади, 102 головы крупного рогатого скота, 78 шкурок соболя и большое количество других мехов.

Местное население оказывало решительное сопротивление грабителям. Однако более высокая военная организация и уровень военной техники обусловливали победу цинских войск, и маньчжурам удавалось захватывать богатую добычу и пленных.

Временами народы Приамурья и Приморья прибегали к нехитрым дипломатическим приемам, чтобы сдержать набеги. Некоторые из них отправляли посольства к цинскому двору, привозили богатые подарки в виде мехов и продуктов, откупаясь тем самым от грабителей. Но приезды посольств были эпизодическими, и набеги повторялись. Народы Приамурья и Приморья к середине 40-х гг. XVII в. не являлись вассалами или подданными Маньчжурского государства, но были объектом его агрессии.

В 40-е гг. XVII в., к приходу на Амур Пояркова, а затем Хабарова, маньчжуры утратили к Амуру интерес и прекратили набеги. В этот период их связи с Приамурьем были настолько потеряны, что в маньчжурских источниках нет никаких сведений о появлении русских экспедиций на Амуре. В это время все внимание маньчжуров было обращено на захват территории Внутреннего Китая, куда они вторглись в 1644 г. Захватив Пекин и свергнув династию Мин, они установили власть маньчжурской династии Цин. Дальнейшие события покажут, что захватническая политика Цинского государства «угрожала самому существованию народов Дальнего Востока и выдвигала объективную необходимость их защиты и спасения»[27]27
  Мелихов Г. В. Маньчжуры на Северо-Востоке (XVII в.). – М., 1974. – С. 77.


[Закрыть].

НАЧАЛО ПОХОДА

Из Илимска экспедиция Хабарова отправилась весной 1649 г. в двух небольших дощаниках, загруженных продовольствием и снаряжением. Каждый из них вмещал не более 30 человек. До Олекмы шли вместе с воеводой Дмитрием Францбековым. Недалеко от ее устья встретили возвращавшихся с Тугиря и Тугирского волока Юрьева и Оленя, разведавших Олекминский путь. Сведения, сообщенные ими, еще раз укрепили Хабарова в правильности выбранного им маршрута.

Олекминский путь на Амур был не из легких. Отряду приходилось «с великою нужою» преодолевать многочисленные пороги. «В порогах снасти рвало, слопцы ломало, людей ушибало», – вспоминали очевидцы похода. На стремнинах суда тянули бечевой. Изредка на берегу встречались одинокие жилища тунгусов-скотоводов. Они вносили ясак скотом, и за их счет Хабаров пополнил запас продовольствия. Попадались отдельные ватаги русских промысловиков, которые, как правило, присоединялись к отряду.

Ссылаясь на отписку воеводы Францбекова, в которой говорится, что Хабаров набрал 70 человек, многие исследователи считают, что он отправился именно с этим числом людей. На основе архивных документов выясняется, что при выходе из Илимска численность отряда была меньшей. По словам промышленного человека И. Сидельникова, «на Олекме-реке в 157 году (1649) с Яркой семидесяти человек не было»[28]28
  ЦГАДА: СП. – Стб. 460. – Л. 25.


[Закрыть]. Этой численности отряд достиг лишь по пути в Даурию, за счет вливавшихся в него промышленников. Так, торговый человек Матвей Воры-паев в своем челобитье указывал, что на Олекме в 1649 г. «приставали к Ярофею своеужинники Ивашка Баженов Сальников, Федька Важенин, Тренка и Калинка Зырекины» и др. Там же к Хабарову присоединилось еще 6 человек, возвращавшихся с соболиных промыслов. Аналогичные факты имели место и на реке Тугирь. Только в результате этого пополнения по инициативе самих промысловиков отряд Хабарова вырос к приходу на Амур в солидную партию, насчитывающую 70 человек, о чем воеводе Францбекову стало известно только в мае 1650 г. со слов Хабарова.

Зима застала экспедицию в устье Тугиря. Здесь в надежном месте поставили зимовье, чтобы передохнуть и приготовиться к пешему пути. Описание этого зимовья не сохранилось. Но поскольку постройки такого рода были преимущественно однотипными, об их внешнем виде можно судить, взяв за образец Бабаковское зимовье, построенное вскоре на реке Зее. Оно представляло собой рубленую избу «с нагородью», т. е. боевой надстройкой, или «верхним боем». К избе «вповал» пристраивались сени «прирубные», также имевшие сверху небольшую пристройку – башенку для стрельбы. Площадь избы могла составлять 20–25 м². Поскольку отряд Хабарова к приходу на Тугирский волок насчитывал не менее 70 человек, можно предположить, что поставленное зимовье имело несколько изб. Отношения с тунгусами, проживавшими по реке Тугирь и Тугирскому волоку, были мирными. И Хабаров, экономя время, не стал отдавать распоряжение о строительстве вокруг зимовья острожной стены, которая была поставлена лишь после 1650 г.[29]29
  Там же. – Л. 4, 31, 32, 41, 53.


[Закрыть].

19 января 1650 г. Хабаров оставил Тугирское зимовье и двинулся дальше. Лодки тянули на нартах. Перевалив отроги Олекминского становика, отряд вышел к истокам реки Урки (Уры) и через 10 дней дошел до Амура, попав во владения даурского князьца Лавкая.

Первый обнаруженный экспедицией даурский городок оказался пустым. Люди по неизвестной причине его покинули. С большим интересом Хабаров и его товарищи рассматривали этот необычный городок, невольно сравнивая его с сооружениями такого же рода в Сибири.

Этот городок был построен «не русским обычаем». Он представлял собой крепость в 20 саженей вдоль и 14 саженей поперек. Стены городка были сделаны из жердей, а щели между ними с обеих сторон замазаны глиной. «Крепость тот городок от стрелы, а из пищали его можно прострелить на обе стороны», – пришел к заключению Хабаров. В крепости было пять башен, а вокруг шел ров «глубиной в рост небольшого человека». Под всеми башнями имелись тайники – подлазы, ведущие к воде.

Хабаров не остался в городке, а двинулся дальше вниз по Амуру в надежде догнать беглецов. Вскоре русские достигли второго городка, похожего как две капли воды на первый, но и в нем не было ни души: «городок стоит пуст».

Хабаров двинулся к третьему по счету городку, который также оказался покинутым его обитателями. Устав от неизвестности и тяжелого пути, Ерофей Павлович решил здесь остановиться для отдыха. Согласно воеводской наказной памяти, он действовал «с опаской и осторожливо» и выставил по башням караулы. Вскоре один из сторожей заметил пятерых всадников, которые остановились недалеко от городка. Хабаров вместе с тунгусским толмачом Логинком вышел к ним навстречу и спросил, кто они такие. Старший по возрасту из всадников назвался Лавкаем. Указывая на остальных, он отрекомендовал их как братьев Шил-гинея, Гильдигу и зятя Албазу. Пятый оказался холопом (рабом). Задал аналогичный вопрос и Лавкай. Хабаров назвался промышленником и торговым человеком и попытался узнать причину бегства Лавкая и его людей. Выяснилось, что за несколько недель до прихода Хабарова у Лавкая побывал промышленный человек Иван Квашнин. Он-то и предупредил дауров о скором приходе русских, причем описал его в самых мрачных красках: «идут пятьсот человек, а после де тех людей идут иные многие люди, которые всех вас побьют и животы ваши пограбят, а жен и детей в полон возьмут». Хабаров тогда еще не знал, что именно такими жестокостями всегда сопровождались набеги маньчжуров и, наученные горьким опытом, дауры старались избежать встречи с любыми пришельцами. Ерофей Павлович постарался разубедить Лавкая, сказав ему, что Квашнин всего лишь покрученник Ивана Беляши Ярославца, что он распустил ложный слух и ему верить нельзя. Он же, Хабаров, послан от московского государя к даурам с предложением «мирно, без драки» уговорить их принять российское подданство и платить «неотступно и постоянно» ясак. Взамен за верность и постоянство Лавкаю и его улусным людям гарантировалась спокойная жизнь на прежнем месте и защита от врагов, если таковые объявятся. Лавкай ответил уклончиво: «За ясаком де мы не стоим», – вероятно, решив присмотреться к пришельцам. Всадники ускакали.

Тогда Хабаров, не теряя времени, бросился по их следу, чтобы догнать улус Лавкая и еще раз убедить его вернуться в городки, жить спокойно и платить ясак. Через день пути отряд подошел к четвертому городку, который также оказался пустым. От него русские шли ночь и до полудня следующего дня, но, придя в пятый городок, так и не застали в нем дауров. Лишь в одной из «светлиц» они встретили женщину по имени Моголчак, назвавшуюся сестрой Лавкая и женой князьца Шилгинея. Так же как и Лавкай, она сказала, что уход дауров связан с предупреждением Ивана Квашнина. Моголчак сообщила сведения, до некоторой степени вскрывающие отношения между даурскими князьцами и их соседями. По ее словам, улус Лавкая был самым большим, а Лавкай «лучшим» из даурских князьцов, признанным главой своих братьев. Лавкай «со всеми своими улусными людьми с женами и с детьми, и с животы» ушел на 2500 лошадях в улусы Шильгинея и Гильдиги еще за 3 недели до прихода русских и теперь все три князьца, располагая тысячным отрядом всадников, находятся «вскопе». Она показала, что некто князь Богдой собирал с даурских князьцов соболей, приходя к ним «с огненным боем». Во время одного из набегов ее взяли в плен. Уводили Моголчак очень далеко, и жила она «в городе с каменными стенами и башнями». В городе были пушки, а у воинов – пищали, сабли, луки и всякое другое оружие. Сам Богдой имел роскошный дом, в котором она хоть и не бывала, но слышала, что в нем есть серебряные и золотые казенки (комнаты), что угощения на стол подают на серебряных и золотых блюдах. В городе есть лавки, из которых приезжие богатые купцы продают «узорочные товары»[30]30
  Там же. – Стб. 508. – Л. 2; Стб. 460. – Л. 5.


[Закрыть]. Из плена Моголчак выкупили брат и муж.

Старая даурка вспоминала один из тех набегов, которые предпринимались маньчжурскими феодалами до 40-х гг. XVII в.

Ознакомившись с оборонительными сооружениями дауров и выяснив их численность, Хабаров пришел к выводу, что догонять тысячный отряд всадников 70 пешим людям было более чем безрассудно. Лавкай скорее всего принял отряд Хабарова за разведку, подобную той, которую посылали маньчжуры перед очередным набегом. Горстке пришельцев невозможно было закрепиться в новой земле, брать крепости и «приводить их под высокую государеву руку». В этой и других подобных ситуациях Хабаров всегда проявлял важные для руководителя и военачальника качества: трезвый ум, предусмотрительность, умение взвесить и ясно представить соотношение сил своих и противника. Сейчас перед ним стоял выбор: либо вернуться с отрядом на Тугирь и Олекму и оставить задуманное дело, либо его продолжать. Он предпочел второе.

Отойдя ближе к реке Урке и Тугирскому волоку в первый Лавкаев городок, Хабаров оставил там 52 человека во главе с Дружиной Поповым, а сам, «взяв даурский хлеб для показу» и соболей, с небольшим отрядом пошел в начале марта 1650 г. в Якутск.

В отсутствие Хабарова Лавкаев городок стал опорным пунктом засевших там русских промышленников. Весенний и летний сезон был ими использован для сбора ясака. С этой целью они ходили из городка в 12 походов и призывали дауров принять российское подданство. Первым из даурских князьцов 8 июня 1650 г. прислал ясак в 120 соболей брат Лавкая князец Шилгиней, жена и младший сын которого были захвачены промышленниками и теперь сидели в аманатах. Вернулся в оставшиеся незанятыми 4 городка и князец Лавкай. Он также отправил ясак —12 соболей и шубу соболью. Пришел ясак от князьца Албазы. Всего с момента ухода Хабарова в Якутск его товарищи собрали в качестве ясака 4 сорока соболей и шубу соболью из 28 пластин.

До 1 сентября русские жили в Лавкаевом городке, а затем, «за хлебной скудостью», покинули его и двинулись к расположенному недалеко даурскому городку, принадлежавшему зятю Шилгинея князьцу Албазе. Улус Албазы был многолюдным. В нем насчитывалось до 300–400 человек. Хабаровцы потребовали там уплаты ясака. Но Албаза, учитывая малолюдство русского отряда, в котором было всего 52 человека, наотрез отказался платить его. Сидевшая в аманатах жена Шилгинея предупредила русских, что Албаза их всех хочет перебить. Тогда русские решили упредить это выступление. Недалеко от Албазина на расстоянии лучного стрельбища, они поставили острожек из одной избы и сделали в нем четыре бойницы. Затем соорудили щит на колесах для защиты от вражеских стрел. Оставив несколько человек в острожке для прикрытия тыла, они стали приступать к городку, двигая перед собой щит и прячась за ним. Дауры посылали в их сторону град стрел. На приступе хабаровцы потеряли 4 человек и вынуждены были отступить. «И силы нашей не стало, чтобы городок взять», – сообщали очевидцы. На поднявшийся шум из соседних улусов стали прибывать дауры, и осаждающие превратились в осажденных. Им пришлось отсиживаться в острожке, ведя круговую оборону. Тяжесть положения усугублялась тем, что запасы продовольствия подошли к концу и промышленники начали голодать. Дважды, первый раз из Лавкаева городка, второй из-под Албазина, они посылали своих людей навстречу Хабарову с просьбой поспешить в Даурию.

В ЯКУТСК – ЗА ПОМОЩЬЮ

Хабаров прибыл в Якутск 26 мая 1650 г. и доложил Францбекову о вновь открытом крае. Желая заручиться и в дальнейшем его помощью и стремясь привлечь в экспедицию как можно больше людей, Хабаров всячески расхваливал новые земли. Он рассказывал про обширные луга, тучные амурские земли, на которых «родится шесть хлебов: ячмень и овес, и просо, и горох, и гречуха, и семя конопляное». Высказал Хабаров уверенность и в том, что с присоединением Даурии Восточная Сибирь будет обеспечена даурским хлебом, правда, при условии ее заселения русскими хлебопашцами: «заведутся тут в Даурской земле пашни, и… будет прибыль большая, и в Якуцкой… острог хлеба присылать будет не надобно (из Енисейска. – Г. Л.), потому что де… с Амура-реки через волок на Тугирь-реку, в новой острожек переходу толко со сто верст, а водяным путем из того Тугирского острожку на низ Тугирем-рекою и Олекмою и Леною до Якуцкого острогу поп лаву на низ только две недели».

Рассказывал Хабаров, что «по Великой реке Амуру леса темные и большие есть, что соболя и всякого зверя в них много и что амурские соболи лучше ленских». А в Амуре «осетров и всякой рыбы много», и по ее обилию Амур не уступает Волге.

Не забыл Хабаров повторить в съезжей избе и рассказ даурки Моголчак про князя Богдоя, который жил в далеком «рубленом городе», совершал набеги и брал пленных на Амуре[31]31
  Там же. – Стб. 508. – Л. 4, 7; ДАИ. – Т. 3. – № 72. – С. 260–261.


[Закрыть]. Неясные сведения, полученные от местного населения о южных соседях, скорее воспринимаемые как слухи, не давали основания сибирской администрации предполагать о подчинении Приамурья какому-нибудь государству. Тем более что ни Хабаров, ни его предшественник на Амуре Поярков не видели там каких-либо следов государственности: гарнизонов, администрации, сборщиков налогов и т. д. Сообщение же о набегах соседей, захвате ими заложников не смутило российскую администрацию. Ей было хорошо известно, что до вхождения в состав Российского государства многие народы, проживавшие в южных районах Сибири, подвергались нападениям калмыков, киргизов, монголов. И отрядам русских служилых людей на протяжении XVII в. приходилось неоднократно защищать от этих набегов население Сибири.

По докладу Хабарова Даурия рисовалась сказочно богатой страной, которая «против всей Сибири будет украшена и изобильна». Просьбу о необходимости посылки в Даурию помощи Хабаров подкреплял чертежами Олекминского пути (рек Олекмы, Тугиря, Урки и Тугирского волока), верхней части Амура и Лавкаевых крепостей, заметив при этом, что «такие крепости не такими людьми имать» и что «тех городов ему засесть было некем»[32]32
  ЦГАДА: СП. – Стб. 338. – Л. 262.


[Закрыть].

Выяснив, что присоединение и освоение Даурии могло принести реальную пользу казне и ему лично, воевода Францбеков отпустил с Хабаровым на Амур 20 человек служилых людей во главе с казачьим десятником Третьяком Ермолиным сыном Чечигиным. Из якутской казны служилым выдали 3 пушки – одну медную и две железные, а также порох и свинец.

Позаботился Хабаров и о своих товарищах. На 12 из них он составил послужной список с подробным описанием их службы на Амуре и добился от воеводы их поверстания в служилые казаки. Францбеков исполнил просьбу землепроходца и сообщил об этом в Сибирский приказ в своей отписке: «По расспросу приказного человека Хабарова, которые промышленные люди с ним были, велели их за их службу и впредь для даурской твоей, государь, службы, поверстать в березовской оклад… 12 человек». Факт зачисления в службу промышленников из отряда Хабарова позволяет утверждать, что в период с 1650 по 1652 г. с Хабаровым в Даурии было не 20, как принято считать, а 33 служилых человека.

Вступление служилых людей в состав экспедиции дало возможность воеводе Францбекову именовать последнюю в официальных документах «войском», иногда «полком», участников экспедиции «полчанами» и еще раз подтвердить за Ерофеем Хабаровым звание «приказного человека». Отныне Ерофей Павлович как служилый человек стал называть себя «холопом государевым». Служилые люди, зачисленные в его отряд, обеспечивались жалованьем за счет казны. Оклад включал деньги, хлеб и соль. Каждому из них полагалось в год 5 руб., 5 четвертей ржи и 1,5 пуда соли.

По существующему положению в связи с отправкой на «дальнюю службу» жалованье выдавалось вперед, на следующий год, а иногда и на два. Поскольку в якутской казне хлеба не было, «чтобы от хлебной скудости служба не стала», Францбеков принудил нескольких торговых людей продать хлеб по казенной цене – по полтине за пуд, несмотря на то, что на якутском рынке в 1650 г. пуд муки ржаной стоил рубль. Часть этого хлеба была выдана в жалованье. Остальной хлеб купил Хабаров, который снова взял на себя обеспечение добровольцев, привлеченных в его отряд слухами о богатстве Даурской земли.

К моменту выхода из Якутска с ним было, кроме 33 служилых, 105 «охочих людей». Учитывая опыт первого похода, Францбеков официально разрешил Хабарову сверх якутского набора принимать в отряд всех желающих присоединиться к нему в пути. Только на Олекме таких оказалось 20 человек. Из них 12 пошли с Ерофеем Павловичем как его покрученники, а 8 человек – как покрученники торгового человека из Соли Вычегодской Павла Бизимова и промышленного человека из Мезени Петра Савельева[33]33
  Там же. – Стб. 355. – Л. 83; Стб. 338. – Л. 83.


[Закрыть].

В своей челобитной на имя царя в 1667 г. Хабаров писал, что в 1650 г. ему удалось набрать дополнительно к имеющимся в Даурии людям еще 117 человек «вольных охочих людей», которых он одел, обул, вооружил и обеспечил продовольствием. Благодаря содействию воеводы Францбекова, как и год назад, Хабаров получил из казны в качестве ссуды судовые снасти, холсты для парусов и на одежду, сукна, котлы, топоры, косы, серпы, пищали, порох, свинец – всего стоимостью в 4857 руб. 2 алтына. Часть этой суммы Хабаров внес в казну сразу, а остальную должен был заплатить по окончании похода. Тогда же, летом 1650 г., Хабаров занял у Францбекова 2900 руб., дав воеводе новую долговую запись с обещанием вернуть ему сверх занятой у него суммы еще 50 % годовых.

Чтобы как-то расплатиться с Францбековым, придя в Даурию, Хабаров начал распродавать участникам экспедиции пищали, свинец, сукна, косы, топоры, серпы по очень дорогой цене и, по свидетельству очевидцев, «покрученников своих в долг втянул большой и кабалы имал на свое имя. А имал кабалы в пищалях, да в порохе, да в свинце рублев по 60 и по 70, а которые лучше – те по 80, и все войско у него в долгу, а не в долгу человек с 30»[34]34
  Там же. – Стб. 460. – Л. 7.


[Закрыть].

Перед отправкой на Амур Хабарову была вручена новая наказная память, в которой намечался дальнейший план действий русских в Даурии. В качестве форпоста продвижения русских в Приамурье назывался уже не Тугирский острожек, расположенный на подступах к Амуру, а находившийся непосредственно на Амуре Лавкаев городок. Его предлагалось «укрепить накрепко», «огненной бой, пушки на башнях поставить». Из городка посылать сборщиков ясака к князьцу Лавкаю и другим князьцам, среди которых названы Гильдига и Шилгиней, ставшие известными в Якутске со слов Хабарова.

Как и в первой наказной памяти, Хабарову предписывалось призывать в российское подданство «иноземцев» мирными средствами, или, как тогда говорили, «ласкою», устанавливать для них размер ясака «не в тягость и не в налог, а по их мочи», т. е. по возможности, чтобы ясачным людям жить под властью русского царя в безопасности, «стоятельно и прочно». На худой конец, в случае неповиновения и вооруженного сопротивления, рекомендовалось иное средство – военный нажим.

Наказная память 1650 г. интересна еще и тем, что Францбеков поручил Хабарову привести в российское подданство и князя Богдоя. Ни якутская администрация, ни Сибирский приказ тогда еще не располагали данными о территориальном распространении власти Цинской династии и полагали, что «Богдой» – правитель, правда, более сильный, чем Лавкай, Шилгиней и им подобные.

Поэтому в наказной памяти предусматривалась отправка Хабаровым к «Богдою» посланников из числа служилых людей и возможность приема Хабаровым посланцев от «Богдоя». При переговорах Хабарову рекомендовалось разъяснять мирную цель его прихода на Амур – «не для бою, а для призыву» населения в российское подданство. Обращаясь к посланцам «Богдоя», следовало говорить о том, что царь Алексей Михайлович милостив и не только не обидит тех, кто примет его подданство и будет ему непротивен, а, напротив, покажет новым подданным свою милость и щедро их одарит[35]35
  Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений. – С. 73–74; Русско-китайские отношения… – № 56. – С. 128.


[Закрыть].

В Якутской приказной избе под руководством Францбекова прошел Ерофей Павлович обучение началам дипломатического этикета. В разговоре с иностранцами он должен был прежде всего «оберегать государьское именование», т. е. царский титул, устное и тем более письменное искажение которого или прописка (пропуск) в котором в те времена жестоко наказывались, вплоть до смертной казни. Хабаров попросил записать полное именование титула в данной ему наказной памяти. Цитируем запись целиком: «Бога, в Троице славимаго, милостию мы, великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Русии самодержец, владимирский и московский и новгородский, царь казанский, царь астраханский, царь сибирский, государь псковский, великий князь иверский, югорский, пермский, вятский, болгарский и иных, тосударь и великий князь Нижняго Новагорода Низовския земли, рязанский, ростовский и ярославский, белозерский и удорский и обдорский, кондийский и всея Северныя страны повелитель, Иверския земли карталинских и грузинских царей, Кабардинский земли черкасских и горских князей, и иных многих государств государь и обладатель».

Для передачи «Богдою» с Хабаровым была послана грамота, текст которой составил Францбеков.

Рассказ Хабарова о первом его походе в Даурию был подробно записан в Якутской приказной избе. Но он дошел до нас не в изложении самого Хабарова, который передавал события живым языком землепроходца, а будучи отредактированным в воеводской канцелярии либо дьяком Степановым, либо воеводой Францбековым. В таком виде он был включен в состав отписки Францбекова и Степанова, отправленной в Москву весной 1650 г. вместе с известием об организации экспедиции.

Редактируя и подправляя отписки Хабарова, Францбеков полагал, что чем больше трудностей экспедиции будет описано, тем выше ее деятельность будет оценена в Москве. Воевода был кровно заинтересован в этом. Поэтому и в первой и в последующих его отписках были допущены искажения ряда фактов, приведшие к неправильной характеристике действий землепроходцев и самого Хабарова некоторыми историками.

Опровержение современниками и очевидцами искажений в отписках воеводы началось уже во время пребывания Хабарова на Амуре. Например, в первой отписке Францбекова в Москву было написано, что даурка Моголчак не хотела добровольно давать показания и ее пытали («жгли огнем»). Факт этой жестокости был опровергнут даже недругом Хабарова и Францбекова дьяком Стеншиным, который, имея в виду этот конкретный случай, сообщил в Сибирский приказ, что Францбеков писал в отписке «чего там и не было». Пытку Моголчак отрицали в расспросных речах около 70 очевидцев, прямо заявивших, что «то писано ложно». Моголчак показания давала «своею охотой», т. е. добровольно, и «ее не пытали»[36]36
  ЦГАДА: СП. – Стб. 460. – Л. 27, 86.


[Закрыть].

В Сибирский приказ отписка Францбекова о взятии Хабаровым 5 даурских городков пришла через год, в 1651 г. На нее сразу же обратили внимание и передали в руки главе приказа боярину кн. А. Н. Трубецкому. Алексей Никитич Трубецкой играл тогда заметную роль при дворе Алексея Михайловича. По словам иностранцев, он был третьим человеком после даря и его родственника и «дядьки» Б. И. Морозова. С 1646 г. Трубецкой в течение 20 лет возглавлял два важнейших в стране приказа – Казанский дворец и Сибирский. Исследователь русско-китайских отношений В. С. Мясников считал Трубецкого «творцом восточной политики Москвы», имея в виду организацию им посольства в Китай и китайского торга в 50-х гг. XVII в.

Трубецкой очень заинтересовался отпиской о присоединении новых земель в Даурии. Правда, его интерес пока не связывался со взаимоотношениями России и Китая, потому что российская дипломатия в Москве и сибирская администрация не связывали имя «Богдоя», промелькнувшее в отписке Францбекова, с Цинским и тем более Китайским государством. Трубецкой спешил с докладом к царю по другой причине. В 1651 г. двор Алексея Михайловича все еще жил неприятным впечатлением от новгородского и псковского восстаний, и доклад об успехах в Приамурье пришелся бы как нельзя кстати. Трубецкой не ошибся.

Деятельность Хабарова и его полчан на Амуре получила одобрение правительства. «Царь указал и бояре приговорили» сказать им милостивое царское слово. Досталась похвала и руководителю Сибирского приказа.