Текст книги "Горячее солнышко"

Автор книги: Галина Демыкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Галина Николаевна Демыкина
Горячее солнышко

Бабушка

Эта бабушка прямо молчун.

Алёна раньше её не знала, хоть и жила в соседней деревне. А теперь вот приехала и удивляется. Проснётся рано

– Доброе утро, бабушка!

А бабушка:

– Угу. Спи ещё.

А сама печку топит, обед варит, песенку поёт:

 
Ах, Шура-Шура-Шура,
Разудала голова
Да седая борода!
 

И ухватом горшок как ухватит – да в печь его! Один посадит – к другому подбирается:

 
Ах, Шура-Шура-Шура!..
 

Получается, будто это печной горшок зовут Шура.

Алёна смотрит, смеётся тихонечко, но ей хочется чтоб бабушка с ней поговорила.

– Бабушка! А ты уже корову в стадо прогнала?

– А как же!

И опять молчок.

Насыпала крупы в фартук, раскрошила засохший хлеб – и во двор.

– Цып-цып-цып!

Цыплята у бабушки уже большие, длинноногие, бегут, толкаются. Ошалелые какие-то. У Алёнкиной мамы цыпляточки ещё маленькие, жёлтенькие, а куры рябенькие.

– Бабушка, ты мне обещала сказку сказать.

– Скажу. Вот только все дела переделаю.

– Я уже два дня у тебя живу, а ты всё никак не переделаешь.

– Переделаю.

Взяла старые варежки, ножик, пошла за огород. Там молодую крапиву срезает. Алёна – опять за ней.

– Бабушка, это для поросёночка?

– Для него.

– Бабушка!

– Ну чего тебе?

Алёна уж прямо не знает, про что ещё спросить.

– Бабушк, ты в лото играть умеешь?

– О господи!

– Нет? А в карты?

– Ты пойди с Таней соседской поиграй, – вздыхает бабушка. – Смотри, девочка какая хорошая! И за мной тогда ходить не будешь.

Будто Алёна ходит. Она и не ходит совсем. Просто ей делать нечего. А на Таню Алёна уже третий день смотрит. Эта девочка Таня всё время дразнится. Алёна ей ничего не говорит, а Таня выйдет на своё крыльцо и кончик косы к верхней губе приставит. Будто у неё такие усы. И Алёну пугает.

И вот, пока крапиву рвали, она, эта Таня, тоже на свой огород пришла. Ходит за плетнём, большую морковку вырвала, говорит:

– Здравствуй, бабушкин хвостик!

Алёна покраснела, обиделась. Глянула из-за плеча. А девочка Таня морковину над головой подняла и с ней разговаривает. Не с Алёнкой, а с ней:

– Как живёшь? Ты вкусная? Тебя так съесть или в суп положить?

Нарочно говорит, назло. Она побольше Алёны, эта девочка Таня, и дразнится.

Но вот, видно, бабушка устала. Разогнулась, сняла с головы платок, лицо вытерла.

– Ну что, пойдём в избе приберёмся?

– Приберёмся! – обрадовалась Алёна. Наконец-то дело нашлось.

В избе бабушка дала ей веник:

– Мести-то, подметать умеешь?

– А как же!

И пока бабушка рубила крапиву, доставала горшок из печи, поросёнку еду готовила, Алёна – раз-раз! – всю избу чистенько вымела. Потом тряпку нашла, со стола крошки собрала в горсточку.

– Ну ты и хозяйка! – удивилась бабушка. – А я думала, ты маленькая, не умеешь.

– А то. Я дома и картошку почищу, и луку с грядки принесу, я, баушк, всё могу. Потому что маме некогда. А тебе, баушк, есть когда?

– Дак ведь я одна.

– Ты, баушк, потому и молчун?

– А?

– Ты, говорю, потому и молчун, что одна?

– Разве я молчун? – Бабушка обняла Алёну, засмеялась. – Ну-ка, пошли кашу-то есть.

Эта девочка Таня

А под вечер пришла девочка Таня. Пришла и говорит:

– Не скучно тебе тут? Пойдём ко мне в куклы играть.

И пошли.

У Тани три куклы. Одна в платьице, совсем ещё новая. Другая голыш. А третья тряпичная. Она уже перемазана вся. И нос, и щёки тоже. И платье старенькое.

– Чур, мои будут две дочки, – сказала Таня. И взяла себе новую, в платьице, и тряпичную.

Алёне достался голыш.

– Как его зовут? – спросила Алёна.

– Не знаю. Борька, наверно, – ответила Таня. – Пойдём с нашими детками гулять.

Алёна сняла с головы платок, положила на него Борьку и завернула конвертиком: хочет – уголком платка прикроет ему лицо от солнца, а хочет – откроет, чтобы он вокруг поглядел. И песенку ему спела:

 
Спи, мой Боря-мужичок,
Повернися на бочок.
 

А Таня смотрела-смотрела и говорит:

– Зря я тебе Борьку дала.

А потом ещё говорит:

– Мою любимую дочку зовут Эльвира. А эту замарашку – Даша.

– Ты её не любишь?

– Нисколечко!

– Ой! – удивилась Алёна. – Как же так?

– Надоела она мне. Я её в лес заведу и брошу. – И бросила Дашутку в кусты, что росли возле дома. – Пусть её тут волки съедят.

А Даша эта упала в траву и, наверно, заплакала.

Таня и Алёна постояли у крыльца. Помолчали.

– Она, может, у тебя баловница была? – спросила Алёна.

– Да нет. Просто грязнуха-замараха.

– Она, может, грубая?

– Ничего и не грубая.

– Наверно, она тебе не помогала?

– Она мне обед варила, – сказала Таня. – И бельё на речке полоскала. А я её не люблю… Пошли отсюда.

Она взяла Алёну за руку и повела в огород. В огороде у Тани росли красные маки.

– Хочешь, доченька, цветок? – спросила Таня куклу Эльвиру. И сорвала ей большой мак.

Но пока ножку ломала, весь красный бантик и осыпался. Таня бросила зелёную круглую головку, которая осталась на месте цветка, и сказала:

– Эта Эльвира – всё только «дай» да «дай». А Дашутка меня прямо так любила, всегда перед бабушкой заступалась.

– У тебя бабушка сердитая? – спросила Алёна.

– Нет. Ей, бывало, что Даша скажет, то она и делает… Пойдём огурцы польём, мне бабушка велела. Гляди, солнце садится.

В огороде стояла кадушка с чёрной водой. Алёна заглянула туда и увидела стриженую беленькую девочку с куклёнком-голышом. А рядом – ещё девочку, побольше, с тёмными косами. Красивую.

Таня дала Алёне черпачок, а себе взяла лейку.

– Набирай воды.

Алёна зачерпнула. Девочки в бочке замутились, распались, только белые пятнышки от платьев на воде.

– Ты очень-то не гляди, там водяной живёт, – сказала Таня. – Так и затянет в бочку.

Алёна ничего не сказала и поскорее пошла с водой вдоль грядок лука и моркови следом за Таней. Одна луночка от моркови была свежая, утренняя. Это здесь Таня с морковиной разговаривала.

«Не буду я с ней дружить, – подумала Алёна. – Нет, не буду».

Земля на грядках была рыхлая и сухая. Листья вяло опустились, но плети были тугие, цепкие, и на них сидели крепенькие, пупырчатые огурчики.

Девочки аккуратно лили под листья воду, чтоб не сбить огурцы. Алёна увидала, как Таня нагнулась, сорвала огурец и спрятала в карман платья.

– А тебе не дам, – сказала она кукле Эльвире. – Дашутка одна там, в лесу, а ты за мою юбку держишься!

Алёна носила, носила воду, черпала её и старалась не смотреть в чёрную кадку. А потом босым ногам стало холодно и плечам тоже. И солнышко ушло за болота, за лес.

– Мне домой пора, – сказала Алёна.

– Завтра приходи, – позвала Таня. – Да ты беги через огороды, здесь калиточка есть.

И Алёна пошла. Она тихо поднялась по ступеням в избу, села с бабушкой ужинать. А потом вдруг вспомнила: «Дашутка-то как?» – и прямо холодно ей стало.

Выбежала на улицу.

– Ты куда? – крикнула вслед бабушка.

– Я сейчас!

Подошла к Таниному дому, а уже темно и кусты тёмные. Вдруг что-то там, в кустах, задвигалось, забелело… А потом ступеньки Таниного крылечка скрипнули, будто по ним поднимался кто-то. Подобралась Алёна к кустам, потянулась за куклой… а её и нет. Нет и нет. Только в Таниной избе дверь хлопнула.

«Ну и хорошо, – подумала Алёна. – Может, я с этой девочкой Таней ещё буду дружить. Там посмотрим».

Женя Соломатин

Алёна проснулась утром, а под окном Женя Соломатин. Стоит, босой ногой землю ковыряет. Алёна обрадовалась:

– Женя! Ты откуда взялся?

– Из Марьина…

Этот Женя Соломатин очень медленно говорит, прямо не дождёшься. Он дома, в Марьине, по соседству с Алёной живёт. И они играют вместе.

– Ты теперь тоже здесь, в Цапельках, будешь жить?

– Нет, мы на покос… Полянки выкашивать…

– Кто это «мы»?

– Ну… мы… мужики…

– «Мужики»! – передразнила Алёна. – Ты-то что, косил?

– А то…

– И получилось?

Женя ничего не ответил, опять землю ногой немножко раскопал. Женя Соломатин врать никогда не будет. Раз говорит – косил, значит, так и есть. Только вот не получалось.

Женя в этом году в школу идёт. Он большой. Он много чего знает. А говорит медленно.

– Жень, заходи в избу-то, бабушка нас кашей накормит. Ты меня как нашёл?

– Спросил…

Бабушка Женю прогонять не стала, посадила за стол:

– Давай, жених, ешь за двоих!

– Бабушка! – удивилась Алёна. – Ты откуда знаешь, что Женьку моим женихом дразнят?

– Так ведь вот догадалась.

Женя поел, обтёр ладошкой рот и собрался уходить.

– Ты чего ж так сразу? – заволновалась Алёна. – Мы бы в мячик поиграли.

– Пора, – ответил Женя. – Я ведь при лошади. Обед на покос повезу.

Обидно Алёне: ишь деловой какой! А бабушка и говорит:

– Мы завтра сено сушить на этот покос пойдём.

– А я, баушк? Возьми меня! – закричала Алёна.

– Не проспишь, так и возьму.

– А ты разбуди. Я мигом встану!

Горячее солнышко

Утром бабушка подняла Алёну рано:

– Вставай потихоньку. Сбираться будем. Ай отдумала?

– Что ты, баушк!

Алёна умылась в сенях у рукомойника, белые волосы частым гребнем пригладила.

– На́ вот платочек. Наденешь потом, – сказала бабушка. – И платье с длинными рукавами бери, руки-то не обгорели бы.

– Зачем, баушк, я ведь и так всё по солнышку бегаю.

– Слушай меня, уж я знаю.

Поели они, попили молока – и в путь. Бабушка кошёлку с собой взяла – яиц положила, картошки, огурчиков. И вот уж шагают по лесной дорожке.

Вскоре свернули в сторону и по мокрым болотным кочкам еле видной тропинкой выбрались к тому месту, где стояли шалаши косарей.

Возле шалаша уже собрались женщины. Грабли, привезённые на телеге, лежали тут же. Кто-то заметил Алёну с бабушкой:

– Ну вот, помощь пришла, теперь и начинать можно!

Алёна оглянулась: Женьки нигде не было. Может, уехали косари? Потом, когда немного стихли женщины, услышала неподалёку:

Вж-их! Вж-их!.. Это косили-выкашивали соседнюю лесную поляну.

– Не разучились ещё! – похвалила бабушка. – А то всё машины да машины, мужикам и силу приложить негде.

– Машины – оно хорошо, – подхватили другие, – да на наших полянах им не развернуться.

– Ничего, пускай мужики кости разомнут.

– Верно!

Алёна боялась – не достанется грабель, разберут женщины. Они, как бы между делом, осматривают их, меняют, всё ищут получше. Но и Алёне остались одни. Ручка у них сухая, тёплая – на солнце нагрелась – и гладенькая, многими руками отглажена. Лёгкие грабельки, ничего.

Выбрала Алёна рядок – раз граблями! Повезла к себе чуть повядшую, ещё зелёную, тяжёлую траву. А трава сбирается вокруг грабель, вон уж сколько!

– Ты с мамкой-то сено сушить не ходила? – спросила бабушка.

– Нет!

– Ну, гляди тогда.

Бабушка прихватила грабельными зубьями охапочку сена, приподняла и растрясла.

– Видишь как? Понемножечку, чтобы солнышко каждую травинку достало…

Подняла и Алёна грабли. А они тяжёлые стали от травы. Тряхнула ими – грабли пустые, а трава опять вся в кучке. Не высохнет так.

– Ну, давай вместе, – сказала бабушка. – Положи свои грабли, берись за мои.

Вместе хорошо пошло!

– Уж ты и молодец! – похвалила бабушка.

– А что, баушк, я смышлёная! Верно?

– Ну иди теперь своим рядком.

Алёнка пошла. И тоже всё получилось. Где поднять не может, так раскидает, чтоб трава сохла. Стала она бабушку догонять. А потом и перегнала. Дошла до конца поляны, а там уж женщины собрались.

– Вот и полянку пораскидали, – говорят, – на другую теперь можно. – И Алёну хвалят: – Ладная ты у нас помощница. Не устала? Дальше-то с нами пойдёшь?

Алёна рада.

– А как же. Пойду! – и за ними следом.

Потом оглянулась, а бабушка не управилась. Приустала, видно. Лицо рукавом вытирает.

Стыдно Алёне. И как это убежать хотела? На похвалу польстилась?!

– Мы с бабушкой вас догоним, – сказала Алёна женщинам. И пошла по бабушкиному ряду ей навстречу.

Так они до обеда сено трясли.

А солнышко горячее.

Алёне жарко в платке да в платье с рукавами. А лицу, хоть ничего и нет на нём, ещё жарче.

И грабли потяжелей стали, и спину заломило.

Но вот по лесу задребезжало, застучало.

– Обедать!.. – закричал кто-то.

Другие, может, не знают – кто это закричал, только Алёна сразу распознала: Женин голос. Он обед привёз. На телеге, значит, ехал, один правил лошадью.

Все сразу пошли к той поляне, где шалаши. А там на телеге бидон стоит. И Женька гордый такой. Всё возле лошади ходит, гладит, хлеб ей даёт. К Алёне не подошёл. И она не подошла. Села с. бабушкой в тени, за шалашом. Потом легла в траву, глаза прикрыла, а чуть-чуть все же глядит. Там небо почти белое – раскалилось. Травинки у горячих щёк тоже в небо подымаются. Птица пролетела высоко… Но как-то незаметно крутанулось колесо, небо внизу оказалось, в нём птица плывёт, а рядом песочек – разбегись да прыгай, как в речку! Разбежалась Алёна, вот сейчас забултыхается, нырнёт в прохладу. А Женя Соломатин (и откуда взялся?) говорит:

«Нельзя здесь купаться… Здесь омуты…»

И отпрянула Алёна. И проснулась.

Уж не так ей жарко – отлежалась в тени. Рядом бабушка. Тоже, видно, заснула. А на земле стоит пшённая каша в мисочке. Пожалели женщины будить их, поесть оставили, а сами дальше пошли.

Села Алена. Распрямила спину – ничего!

Прислушалась. Тихо как! Только и слышно: пчела пролетит – жужжанёт, птица одна другой с ветки что-то крикнет. В деревне сроду такой тишины нет. А запах – травяной дух! Не сено ещё и уж не трава. Мёдом не мёдом, земляникой не земляникой пахнет. Алёна вспомнила, как Женя Соломатин ходил возле телеги, гладил лошадь, давал ей хлеба. И обрадовалась чему-то. Сама не знает чему, а только обрадовалась.