Текст книги "Вечный альманах Гарпий"
Автор книги: Габриэль Витткоп
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Однажды в воскресенье, когда все отправились в церковь, Стефан подошел к стеклянной двери, надавил на железную щеколду и на долю секунды ощутил абсолютную уверенность, что совершает главный поступок в своей жизни. Вечером мадам Эянж, оторвав взгляд от журнала, кисло-сладким тоном заметила что-то о невоспитанных детях, не являющихся к ужину.
Стефан исчез бесследно и навсегда.
Однажды он сказал по-стариковски:
– Если бы я умер, это немногое изменило бы.
Монолог на полях
У меня было рофкофное полотно Гарпиньи – портрет моей матери под деревьями у ифточника. Голубой и волтый – профто фантафтичефкие! Во время эмиграции, когда наф вдефь не было, мыфы отгрывли целый угол, это была как раф левая нога, очень-очень крафивенько нарифованная, очень хорофо напифанная, очень мафтерфки. Мы ее отрефтаврировали, хоть это было и нелегко: туфелька – ну прям только что от фаповника, вот только веер не фоффем получилфя. Ее оценивали в вначительную, кругленькую фумму! Антиквар предлагал давэ чревмерную цену. К совэлению, вефчь была недофтаточно зафтрахована. На профлой неделе домработница (мевду нами, гнуфная мервавка, вадная и порочная) проткнула портрет моей матери как раф на уровне фолнечного фплетения, ткнула ей прямо в вывот палкой метлы, этим гарпуном, офтрогой этой! Катафтрофа! Не говоря увэ о рамке, которая оторвалафь и обруфылафь аккурат на мою ногтоеду – увафно больно! Я обратилфя к фпециалифту – картина бевнадевно ифпорчена. Гарпиньи будет очень не хватать в гофтиной. Вовмовно, я выреву иф фона лифтву, вот именно, и повефу в рамке в вакутке передней… Вэфтокий удар фудьбы, фударь…
Новая легенда о Киннари
Однажды принц Су Тон курил, стараясь забыть о своем горе, и вдруг увидел, как из шарика опия вышла киннари Манора – величиной не больше боба, но такая же прекрасная, как прежде.
– Я пришла за тобой, – сказала она, – чтобы увести тебя на самую высокую горную вершину, куда больше никто не сможет добраться. Но ты должен согласиться стать еще меньше, чем я.
Несмотря на желание воссоединиться со своей супругой Манорой, принц подумал, что ему трудно будет жить в диких горах – без дворца, наложниц, потомков и слуг.
Но больше всего ему претила мысль о том, что он будет меньше боба – меньше самой Маноры.
– Даже если я должен стать очень маленьким, неужели я не могу быть хоть чуть-чуть больше тебя? Ведь я все-таки принц.
– А я – киннари, и ты сказал то, чего не следовало говорить.
Тут киннари Манора начала резко расти, расти и расти, пока не достигла размеров огромного грифа, а затем набросилась на принца Су Тона и сожрала его.
Читать вслух с наступлением темноты
Свод небесный, хищница алмазная,
Матерь-гриф, крылами осени меня!
Матерь-гриф, ты – море бело-черное,
Унеси меня ты в бездны тайные!
Матерь-гриф, ты – тина плодородная,
Проглоти, обгложь мои ты косточки!
Матерь-гриф, ты лавою грохочешь,
Матерь-гриф, паришь ты над водою,
Матерь-гриф, над тенями ты властвуешь,
Матерь-гриф, царица рек и холода,
Матерь-гриф, царица тьмы и ветра,
Матерь-гриф, небес с землей владычица!
Загадки
1.
Что лежит рядом с небольшим чемоданом – белое на красном?
2.
Кто синеет на сквозняке?
3.
У кого нет крыльев, но есть одно перо, и он летит по воздуху?
(Ответы. В книге идут перевернутыми и перед загадками . Прим.dmnfff000)
1.
Скелет коммивояжера, обглоданный гарпиями.
2.
Сердечный больной, когда гарпия открывает дверь.
3.
Поэт, похищенный гарпией.
Лимерик II
Mrs Smith, after ’t was half past three,
Laid in the garden a table for tea.
She found with bewilderment
All spoiled of excrement,
Because two harpies stood on the tree. [6]6
Смиты на прошлой неделеВыпить чаю в саду захотели,Но увидели СмитыСтол, пометом залитый:Пара гарпий на ветке сидели. ( Англ.)
[Закрыть]
«Голубая Гарпия»
Стоя на пороге «Голубой Гарпии», Джим Маклойд проводил взглядом фургон, уехавший в судебно-медицинский институт. Было еще только десять часов, но уже пригревало, и над недавно политой Сохо-сквер поднимался запах мокрой земли. Джим вернулся в зал, где все было обито ярко-синим плюшем, на котором при неоновом освещении виднелись пятна и потертости. В гримуборной танцовщиц – каморке, обклеенной фотографиями красоток и расположенной рядом с туалетом, – фотографы упаковывали свою аппаратуру. Два часа назад уборщица обнаружила там труп Тани Оверстрит по прозвищу Биби: задушенная собственным чулком, она полулежала, зажатая между гримировальным столиком и фанерным шкафом. Стройная двадцатилетняя блондинка – впрочем, бесперспективная. – Послали за ее подругой, – сказал сержант Куинтон, сверившись с блокнотом. – Рэчел Принс – так ее зовут.
Живет неподалеку.
– Никаких улик?
– Да, инспектор.
– Посмотрим, что покажут отпечатки… Войдите.
Рэчел Принс толкнула дверь.
Она была очень маленькая, почти полностью скрытая пальто из верблюжьей шерсти, заметно длинноватым и украшенным брошью со стразами. На удивление зябкая девушка.
– Садитесь, мисс Принс.
– Здесь?
– Если вы не против…
– Против. Я очень любила Биби.
– Давно вы ее знаете?
– Два года. Когда Митчел купил кабаре, у него еще не было названия, потому что раньше это был небольшой ресторан. Нас с Биби едва пригласили, а она тут же предложила: «Голубая Гарпия». Странное название, правда? Но, как ни странно, Митчелл согласился. Вначале он не знал, что это означает, но Биби ему объяснила: хищная женщина, наподобие грифа, от которой нельзя спастись.
– Кто вам сказал, что Таня Оверстрит убита?
– Миссис Коллинз, уборщица. Она по вечерам убирает в туалете и заведует гардеробом. У нее комната на втором этаже с окнами во двор – она служит еще и консьержкой.
– Кто директор?
– Митчелл, но он сейчас в Италии. Когда он в отъезде, его заменяет бармен Джо. Тоже гнусный тип.
– Кто еще живет в доме?
– Двое слуг-филиппинцев, да еще две танцовщицы – Юки и Мод, но мы с Биби плохо их знали, потому что они здесь всего пару недель.
– Таня Оверстрит жила одна?
– Месяца три она жила со своим другом Джерри Лэнгом, на Игл-стрит, 16. Это в Холборне.
– А до этого?
– До этого? С матерью-фотографом.
– Отец?
– Отца нет.
– Мисс Принс, когда вы видели Таню Оверстрит в последний раз?
– Сегодня ночью – примерно в десять минут или в четверть четвертого. В три часа заведение закрывают, и тогда мы выходим через дверь во двор. Видите – вон там… в самом конце туалетного коридора… У каждой из нас – свой ключ. Юки, Мод и я вышли вместе, но Биби осталась, поскольку еще не успела собраться. Гримуборная очень тесная, и приходится ждать своей очереди перед умывальником и трельяжем.
– Вы не заметили ничего необычного в ее настроении?
– Абсолютно. Ее лишь раздосадовало, что сломалась застежка на браслете. Это был гагатовый браслет, очень широкий, с ромбами… Она сказала «чао», «до завтра» или что-то наподобие – и все.
– Благодарю вас, мисс Принс. Если понадобится, я вас еще вызову. Но… вы хотели что-то сказать?
– Нет… ничего важного.
Когда она ушла, Джим Маклойд поднялся к миссис Коллинз, которая была похожа на крупного попугая в период линьки и, сидя в своей кухне-гостиной, подбадривала себя виски. Нет, она ничего не заметила, не слышала, не видела и не учуяла ничего подозрительного. Закрыла зал, но не заходила в гримуборную танцовщиц. Лишь сегодня утром… Какой удар!
Джим Маклойд делал записи в своем кабинете, когда его сослуживец, инспектор О’Хара, передал ему рапорт судебного медика. Таня Оверстрит была задушена около половины четвертого ночи, то есть через несколько минут после ухода своих коллег. Ни синяков, ни ран, ни следов изнасилования. Ничего. В сумочке – немного денег, автобусные талоны, сигареты, носовой платок и косметический набор.
Джим Маклойд задумался: пойти ли сначала на Игл-стрит – взглянуть, как живут танцовщицы кабаре, или сразу же отправиться к ее матери? Он выбрал второе. Квартира находилась на Джеррард-стрит, на седьмом этаже унылого щербатого дома. На двери висела уже состарившаяся табличка: «Студия Лилиан Оверстрит». Он позвонил и долго прождал. Наконец дверь приоткрылась.
Миссис Лилиан Оверстрит было лет сорок пять-пятьдесят, и ее густые обесцвеченные волосы, сухие и безжизненные, точно солома, опадали на увядшее лицо, где блестели сильно подкрашенные карие глаза.
– Извините, миссис Оверстрит, мне не хотелось бы вас беспокоить – представляю, что вы сейчас чувствуете… но я был бы весьма вам признателен, если бы вы поговорили со мной о Тане.
Она провела его в студию, где царили беспорядок и бедность и где все было голубым, не считая фотографий, сваленных на стол или приколотых над большим диваном – единственным лежачим местом в комнате.
– Это сделал мерзавец Джерри! – воскликнула миссис Оверстрит, нервно сжимая голубой пеньюар, отороченный облезлым лебяжьим пухом. – Садитесь, инспектор. Вы знаете, что его приговорили к пяти годам за обман страховой компании? Прелестный типчик, не правда ли? И надо же было Тане в такого влюбиться!
– Чем он сейчас занимается?
– Работает коммивояжером в бельевом магазине, подонок. Так они и познакомились.
Миссис Оверстрит расплакалась, и тушь растеклась широкими полосами.
– Она была такая красавица!..
Неопределенным жестом мать показала на фотографии – эротические ню с претензией на художественность.
– Она была вашей моделью?
– Моей лучшей моделью. Самой красивой. За все время…
Маклойд подошел к стене. И впрямь – за все время. Девичьи ню: одна-единственная девочка, в макияже и украшениях – секс-символ. Ню девушки, подростка, молодой женщины.
Везде, повсюду Таня… Были, правда, и другие снимки, но лишь фотографии молодых женщин – как бы промежуточные, проходные, временные, служившие лишь оттеняющим негативом.
– Вы, разумеется, продаете свои снимки?
– Разумеется.
На улице желтые солнечные лучи прорезали сиреневые тени на Джеррард-стрит, где перед китайскими ресторанами разгружали ящики. Следовало допросить Джерри Лэнга – жулика, отсидевшего в тюряге, типа, который жил с танцовщицей кабаре: дела у него, наверное, шли неважно, он продавал черные трусики, майки с блестками, механические кружевные штучки и нейлоновые чулки, которыми душат стриптизерш… Нет, сказал себе Маклойд, только не распускай воображение, пока не увидишь самого субчика. К тому же есть еще бармен Джо…
Джим Маклойд зашел в бар – выпить чашку кофе. Он чувствовал себя уставшим, измотанным и ничего не понимал. Вдруг он поставил чашку и воскликнул:
– Ага!
Встал, бросил пару монет на стол и выбежал.
– Надо же, – сказала официантка, – как на пожар…
Джим поднял взор к открытому окну. Наверняка миссис Оверстрит дома. На сей раз она была в бирюзовом комбинезоне с ультрамариновыми разводами и казалась удивленной. Без единого слова он подошел к комоду, заваленному пудреницами, раскрытыми баночками с кремом, катушками с пленкой, лекарствами, расплющенной губной помадой, липкими флакончиками и модной бижутерией. Широкий гагатовый браслет с большими ромбами!.. В прошлый раз она крутила его в руках прямо на глазах у Маклойда и даже пробормотала:
– Надо бы его починить, да, не мешало бы…
Джим схватил браслет двумя пальцами и посмотрел на сломанную застежку:
– Откуда у вас этот браслет, миссис Оверстрит?
– Он принадлежал Тане.
– И вы взяли его прошлой ночью с ее туалетного столика, в гримуборной танцовщиц. «Голубая Гарпия»!
Она странно, душераздирающе вскрикнула. Вначале Джим подумал, что женщина набросится на него, но затем увидел, как она одним махом подскочила к окну, подпрыгнула и взмыла в небесную лазурь, подобно большой птице.
– Еще чая, мисс Принс?… Кстати, что такое неважное вы хотели недавно мне сообщить?
– Ах да… Однажды Биби сказала: «Голубая Гарпия меня убьет». Я не совсем поняла и решила, что она намекает на свою ночную жизнь, такую… изнурительную.
Когда Рэчел Принс вышла из кабинета, Джим Маклойд повернулся к О’Хара.
– Вы знаете, что эта старая дура миссис Коллинз видела, как Лилиан Оверстрит вошла в коридор со двора, однако не сочла нужным упомянуть об этом? И впрямь – никого подозрительного, лишь мать, но она ведь вне подозрений.
– Но зачем она взяла браслет дочери?
– Просто для того, чтобы починить – поступок, совершенный как раз перед ссорой, которая, как известно, исчерпана. Очередная драма на почве ревности. Не все кровосмешения гетеросексуальны, О’Хара, подумайте над этим и почитайте на досуге Крафт-Эбинга.
Происшествия:
Брест, «Ле Пти Мессаже де л’ Уэст», 18-3
Стая карликовых гарпий в количестве около двухсот особей обрушилась вчера во время перемены на двор коммунальной школы для девочек в Морга́, Крозонская коммуна. Гарпии загнали детей в классные комнаты, где школьницы пытались укрыться. Из семидесяти шести учениц пятьдесят две погибли, три похищены, а двадцать девочек очень тяжело ранены и срочно доставлены в крозонскую больницу – у большинства из них выколоты глаза. В этой жуткой и необъяснимой катастрофе не пострадала только одна ученица, которой хватило находчивости спрятаться в туалете. Президент Республики будет лично присутствовать на похоронах маленьких жертв.
Рассказ Анн Лефлош (7 лет)
Мы игралися вадваре ивдрук прилители гарпии набросилися нанас какмол нии мая падрушка упала наземлю бидняшка ая пабижала втувалет испряталася я все видила вакошка сирдитые гарпии вапили ивапили ани наброселися на маю падружку сибиль ина маю падрушку изабель я все видила выкливали глаза двор был весь вкрави всевсе вкрави учитильницы пабижали ктилифону и гарпии улители. Волыни всех кричали Маринет и Люси патамушта ихпадняли ввоз дух. Гарпии были чорныи изгарящеми глазами и всевремя кречали икречали. Мой папа сказал аниочинь злыи ион очинь радый што миня низабрали онпадарил мне вила сепед ия очинь радая паеду напохараны.
Шутки ради…
Безутешная мать встречает гарпию:
– Где мое дитя? Где моя маленькая Жозефина? Вы ее не видели?..
– Видела… но довольно бегло…
– Боже, какое счастье! Так вы ее нашли!.. И как?..
– Слишком дряблой для своего возраста.
Фрагмент:
Доктор Адельберт Шрумм, постоянный секретарь «Общества Э.-Т.-А. Гофмана» в Познани, любезно предоставил нам фрагмент, недавно обнаруженный в муниципальных архивах этого города среди накладных на ремонт и содержание общественных фонарей за 1801 год и приписываемый трижды почетным доктором профессором Г. М. Вайсгауптом Э.-Т.-А. Гофману. Со своей стороны, профессор Мария-Тереза Пти-Колосса из Женевы, которой была предоставлена копия рукописи, сильно сомневается в подлинности этого произведения, слишком короткого, впрочем, для углубленного филологического анализа, но предполагает, что речь идет о подделке, вероятно, изготовленной в 1910-12 годах в Катценбукеле – альгойской деревне, известной частыми случаями базедовой болезни.
Бамбергское «Общество Э.-Т.-А. Гофмана» единодушно принимает эту точку зрения и возражает против любого узаконения документа.
…ее оперения. И вся недолга!
– Ой! – воскликнула советница Буцбах, пять или шесть раз чихнув в свой французский кружевной платок, – ой, как же сообщить столь скорбную весть бедняге Леонарду?
– Труднее всего будет заставить его поверить в это, – вмешался инспектор финансового контроля Пропп, – ведь он безумно влюблен в Доротею, которая является ему лишь в наиболее приятном своем облике. Как же представить себе, что…
– Возможно ли это? – спросил судья Дезор.
– Увы, – вздохнула советница.
В тот же миг послышался звук арфы, а в воздухе с безбрежной нежностью зазвучал небесный голос, красота коего была неподвластна законам сего мира.
Подобно аромату розы, он доносился из раскрытого окна по другую сторону Риттергассе и влетал в окно, которое забыла закрыть советница.
Затем арфа вдруг смолкла, а странное пение завершилось глубоким вздохом: от неожиданности инспектор финансового контроля Пропп даже опрокинул горячий кофе на свои красивые штаны из зеленой замши.
– Увы, – повторила советница Буцбах, поднимаясь, что бы закрыть окно, – увы, – она взяла тональность соль-минор, а затем разразилась хриплым мяуканьем, – эти искусственные звуки пленили сердце моего дорогого племянника Леонарда, теперь он по уши влюблен и не поверит, что Доротея оказалась…
– Тсс! – зашипел судья.
– И даже если бы нам удалось показать ему…
– Тсс! – снова зашипел судья.
В тот же вечер студент Леонард проходил по Риттергассе со своим другом Ульрихом.
– Вот она! – внезапно вскрикнул он, показывая на освещенное окно. – Вот она – моя возлюбленная Доротея!
– Зловещее наваждение! – воскликнул Ульрих. – Неужели ты не видишь, Леонард, что это лишь чучело грифа – вроде тех, что хранятся у аптекаря Шпюльбека?
– Это она! Она! – закричал Леонард с величайшим восторгом. – Наконец-то я вижу ее!
Окно внезапно потухло, и теперь Риттергассе заливал лишь лунный свет. Никто из друзей не заметил, как от советницы Буцбах вышла женщина, прикрытая вуалью. Скользя вдоль темных стен, загадочная фигура быстро добралась до предместья, через потайной ход проникла в лес, продолжила путь под древесным пологом и вступила на заросшую, унылую тропинку, ведущую к хижине. То было пристанище святого отшельника Сирмиона, проводившего дни в молитвах и умерщвлении плоти. Как только гостья отбросила вуаль, раскрыв облик советницы Буцбах, Сирмион поднялся и, тяжело опустив ладонь на пожелтевший лоб, который он созерцал в своих раздумьях, громогласно воскликнул:
– Несчастная! Знай же, что чары гарпии неотвратимы и безнадежны. Сама Геката наделила ее жуткими ядами, которые позволяют Гарпии, ее любимой дочери, порабощать незадачливых грешников…
– Почтенный старец, – зарыдала советница, опускаясь на колени, – неужели Господь не в силах спасти моего бедного племянника, избавив его от инфернального влияния?
– Когти у гарпии черные и загнутые. Они тверже и прочнее закаленной стали, острее лучшего самаркандского кинжала, беспощаднее Эреба и проворнее мысли. Леонард погиб. Наша единственная, весьма хрупкая надежда – на зентивелло, но…
Изрекши сей страшный оракул, отшельник Сирмион отвернулся, подав знак, что желает остаться один и возобновить свои молитвы.
Советница неохотно покинула его и, прежде чем утро раскинуло свою молочную завесу на горизонте, незаметно добралась до X. Ее тревогу усиливало то, чего не знал отшельник, – секрет, который она хранила всегда. Поэтому советница твердо решила получше спрятать ключ, чего никогда не делала прежде, а мысль о зентивелло вовсе не обнадеживала, а, наоборот, еще сильнее беспокоила ее. Едва вступив на Риттергассе, советница метнулась к стене, подавив крик ужаса. Выйдя из темноты, к ней без спешки, но и без медлительности приближался силуэт. То была какая-то…
( На этом страница обрывается, а остальная часть рукописи отсутствует.)
Практический совет
В Венеции, на углу улицы, часто меняющей расположение, есть красный портал на неясном фасаде.
Если войти и пересечь пустынную комнату с полом, вымощенным в шахматном порядке черной и белой плиткой, – комнату, освещенную постоянно горящим канделябром и окруженную со всех сторон дверями, – и если ступить в ту из них, которую следует выбрать, мы попадем в залу, точно такую же, как первая.
Если открыть ту дверь, что надо, мы увидим комнату, похожую на предыдущие, так же вымощенную, так же освещенную канделябром и так же окруженную со всех сторон дверями.
Открыв надлежащую дверь, мы попадем в комнату, в точности похожую на другие, и так далее.
Пройдя некоторое количество комнат (с условием, что нельзя двигаться в обратном направлении), мы доберемся до большой залы с ширмами, каждая из которых разворачивается из центра другой.
За одной из них на круглом столике возвышается чудище, названия и природы которого не знает никто: выпучив глаза, оно стоя плавает в банке с винным спиртом.
На листке, приклеенном к банке, написано:
Monstrum ignotum, ex muliere natum, baptistatum per me, Gabrielem Caputalbum, sacerdotum interdictum [8]8
Чудище неведомое, от жены рожденное и мною, Габриэль Белоглавой, изгнанною жрицею, крещенное. ( Лат.)
[Закрыть]
Смотрите не попадитесь на удочку, ведь это чудище принадлежит гарпии, которая подстерегает добычу, прячась за одной из ширм.
Зная об этом, мы советовали бы вам избегать незнакомых домов и осторожно открывать любые двери.
Издательства «Kolonna Publications» и «Митин Журнал» представляют книги Габриэль Витткоп
ТОРГОВКА ДЕТЬМИ
Маркиз де Сад – самый скромный и невинный посетитель борделя, который держит парижанка Маргарита П. Ее товар – это дети, мальчики и девочки, которых избранная клиентура использует для плотских утех. «Торговке детьми», вышедшей вскоре после смерти Габриэль Витткоп, пришлось попутешествовать по парижским издательствам, которые оказались не готовы к леденящим душу сценам. Вторая повесть, вошедшая в сборник, «Страстный пуританин», тоже посвящена предосудительной страсти: ее герой влюблен в тигра.
КАЖДЫЙ ДЕНЬ – ПАДАЮЩЕЕ ДЕРЕВО
Габриэль Витткоп говорила то, что думала, жила, как хотела, и умерла, как сочла нужным: приняв цианистый калий за два дня до Рождества – праздника, который она презирала. Холодные, мизантропические и блистательные книги Витткоп ее биограф сравнил с чудесным ядовитым цветком. Опубликованный посмертно роман «Каждый день – падающее дерево» – это портрет двойника автора, надменной и безжалостной Ипполиты, вспоминающей свою жизнь, озаренную гордым пламенем презрения к человечеству.
