Текст книги "Восемь трупов под килем"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Робер приподнял брови, но данный жест отразил, скорее, удивление, чем возмущение. Николь не отпрянула, не залилась краской смущения. Она непринужденно прощебетала что-то мужу, тот отозвался в том же духе, поставил бутылку на тумбочку. «Сейчас у нас будет секс втроем, – догадался Турецкий. – Ну уж хренушки, только через мой труп».

– Николь, довольно меня лапать, – возмутился он, вырвался. Он ожидал чего угодно, но только не того, что супруги в унисон засмеются. Ох уж эти бесстыжие западные нравы!..

– Робер, полагаю, это не то, что вы подумали…

– Не надо волноваться, детектив, – отмахнулся Робер, снимая золотистую наклейку с горлышка, – Николь шутит. Она всегда так шутит. Не обращайте внимания. Ее просто надо хорошенько стукнуть по заднице.

Николь кокетливо прыснула, повернулась, выставив напоказ худосочные ягодицы. Робер что-то бросил по-французски. Она спохватилась, подбежала к шкафчику, извлекла сверкающий блеском стали сложный кухонный прибор, в котором имелся штопор, передала мужу. Пока он вытаскивал пробку из бутылки, царила мертвая тишина. С характерным звуком вновь стартовало веселье.

«Прояснение обстоятельств» проходило в сложной взрывоопасной обстановке. Робер приносит свои извинения за неподобающее поведение Николь. Да, он в курсе, что из некоторых граждан Российской Федерации еще не выветрились пещерные понятия о морали и этических нормах, поэтому ему очень жаль. Он не может заставить Николь одеться, она так хочет, ей так удобно, по квартире в Париже она вообще разгуливает голяком, к чему давно привыкли гости, водопроводчики, разносчики молока и люди из дома напротив. Что угодно уважаемому детективу? Не желает ли он выпить? Нет? Странно. Разве алкоголь не является необходимым условием для создания трудового настроя? Впрочем, дело хозяйское, а вот Николь и Робер с удовольствием выпьют. Ваше здоровье, детектив! Как вы себя чувствуете? У вас уже прошел похмельно-абстинентный синдром? Еще раз ваше здоровье, прозит, все такое… О, они понимают, что на судне произошла достаточно серьезная неприятность. Умер талантливый и многообещающий молодой человек. Какая жалость. Да, они общались с этим мальчиком несколько месяцев назад на дне рождения Игоря. Он показал себя с положительной стороны. Правда, плохо отзывался на заигрывания Николь, смущался, как замшелый папуас, когда она ножкой под столом пыталась нащупать его мужское достояние. Было несколько неприятных минут, когда Ксения – тогда еще не невеста, но девушка, твердо знающая, чего она хочет от Николая – почуяла неладное и встала на защиту своего суженого. В общем, страшная трагедия. Вот только непонятно, почему Игорь Голицын и примкнувший к нему сыщик считают, что это убийство? Парень оступился на ровном месте, упал, ударился затылком. А синяк на переносице может не иметь отношения к происшедшему, – скажем, неловко вытаскивал пробку из бутылки (а это, между прочим, искусство), или ударился о дверцу шкафа, когда пытался ее открыть. Робер и Николь страшно раздосадованы, они оказались заложниками ситуации. Робер – давнишний друг и партнер Игоря, просто глупо и оскорбительно его в чем-то подозревать! И что мы имеем? Атмосфера на судне гнетущая, отдых и обсуждение деловых вопросов накрылись медным тазиком, телефоны отнял этот злой и кровожадный человек по фамилии Манцевич. Игорь ходит, словно в воду опущенный, люди шарахаются друг от друга. Это в России в порядке вещей? Вот и остается развлекаться тем, что есть под рукой, выдумывать себе занятия, ждать у моря погоды…

Их повествование о вчерашнем вечере было скучным, как бюст Николь. Ну, опоздали, с кем не бывает? Это немцы отличаются педантичностью, а у французов все гораздо проще. Познакомились с милым толстяком (странно, почему они во Франции ни разу не слышали об этом выдающемся российском писателе?), выразили почтение Игорю, его милейшей супруге. Посидели в кают-компании, выпили по паре бокалов вина. Да, конечно, они помнят, как заходила мать будущего покойника, тепло общалась с присутствующими, Робер даже поцеловал ей руку. Прибежали двое голубков – будущий покойник и Ксения, – тоже не засиделись. Вскоре все разбрелись, и Николь с Робером отправились к себе в «номера». У них вполне пристойный «юн шамбр пур юн персон» – двухместный номер. О, сыщику любопытно, чем они тут занимались всю ночь? Ну, во-первых, не всю ночь, во-вторых, ничем уж таким выдающимся, на чем бы следовало подробно остановиться. Николь обожает быть сверху, а больше всего ее заводит, если в этот момент ее снимают на камеру. Она становится просто бешеной фурией. Подобные приятные нюансы сыщика не интересуют? Ну что ж, очень жаль, больше им сообщить нечего. Утомленный сексом Робер быстренько заснул, а Николь, чтобы очутиться за пазухой у Морфея, пришлось хлебнуть еще немного вина, закусить фисташками – благо этим добром они запаслись. Который был час? – Вы, видимо, издеваетесь. Не слышали ли чего-нибудь подозрительного? – Ни в коем случае. В каюте сломался кондиционер (их уже не удивляет этот навязчивый русский сервис), пришлось открыть иллюминатор, а море издавало такие оглушительные звуки…

Они утомили его чрезвычайно. Видно, секс втроем все же имел место – пусть и в несколько извращенной форме, связанной с энергией и вампирами. Он пожелал им «бон апрэ миди» – приятно провести послеобеденный отдых, вывалился в коридор с мыслью, что его в циничной форме поимели. Повернулся… и уперся в монолитный локоть, взявшийся непонятно откуда. Еще одна удачная возможность попасть в заботливые руки кардиолога… Телохранителю Салиму не понравилась прыть, с которой сыщик выскочил из каюты.

– Все в порядке, Салим, – насмешливо бросил Голицын, собиравшийся войти к себе в каюту, – Просто общение с нашими французскими друзьями пришлось уважаемому сыщику не по душе. Напрасно, Александр Борисович, милейшие люди. Салим, подвинься, все в порядке.

Телохранитель неохотно отодвинулся.

– Вы чем-то недовольны, Александр Борисович? – от Голицына тоже несло спиртным, но пьяным он не был, глаза ощупывали сыщика холодно и пристрастно. Словно дотронулась еще одна ледяная когтистая лапа…

Вера в себя неумолимо растворялась в лазоревой дали.

– Все в порядке, Игорь Максимович, – проворчал Турецкий. – Общаться с вашими друзьями труднее, чем карабкаться в гору.

Голицын прохладно хохотнул.

– Они своеобразны, согласен. Но вас не остановят такие незначительные препятствия. Вы должны форсировать работу. Напрягитесь. Вы же не хотите, чтобы вас… отчислили за некомпетентность?

Он рассмеялся над своей зловещей шуткой, придирчиво мазнул сыщика своими холодными глазами и вошел в каюту. Салим остался снаружи, заложив руки за спину, принялся рассматривать Турецкого.

– Ты разговаривать умеешь? – спросил сыщик.

– Мне не о чем с вами разговаривать, – подумав, сообщил Салим.

– Отлично, – кивнул Турецкий. – То есть я обязан раскрыть преступление, но с группой избранных мне запрещено общаться. Тебе не кажется это странным?

Парень равнодушно пожал плечами.

– Да ну тебя, – отмахнулся Турецкий и побрел в кормовой отсек.

Над дилеммой – спуститься в машинное отделение или подняться в кают-компанию – он долго не раздумывал. Как там выразился Робер? – нужно выпить для создания трудового настроя? Он ступил на трап и через минуту выбрался в коридор, нацеленный на кают-компанию. Дверь на камбуз была приоткрыта. Там что-то загремело, покатилось. Он сунулся в отделанное кафелем стерильное, напоминающее хирургическую палату помещение. Две внушительные плиты, просторная разделочная тумба, уйма шкафчиков, пеналов, холодильник от пола до потолка (хорошо, что не в этот холодильник упрятали Николая). Стеллажи занимали всю стену. К стеллажам была приставлена стремянка, на которую пыталась взгромоздиться Герда. Первая попытка, видимо, завершилась неудачей – она спустилась, подняла упавшую со стеллажа кастрюлю, пристроила ее на разделочном столе. Поправила очки, сползшие на нос, вновь взялась за покорение вершины. Зрелище невольно завораживало. На женщине была умеренной миниатюрности юбка, кухонный фартук балаганной расцветки (чтобы ночью, видимо, светиться), крепкие ноги обтягивали колготки телесного цвета. Она забралась на несколько ступеней, задумчиво уставилась на картонную коробку, стоящую на самой верхотуре. Покорила еще одну ступень. Стремянка дрогнула.

– Мужчина, – рассердилась женщина, и Турецкий невольно вздрогнул, потому что на него она не смотрела, – долго вы еще будете меня рассматривать? Может, лучше поможете?

Он подошел.

– Спускайтесь, Герда, достану вашу коробку.

– Нет уж, не просите, – возразила работница. – Знаю я, как мужчины достают хрупкие вещи. Недавно Игорь Максимович точно так же чуть сервиз о жену не разбил. Лучше подержите стремянку, а то она все время куда-то убегает. Здесь такой скользкий пол…

В каком-то порнофильме он уже видел подобную сцену. «А разве я смотрю порнофильмы?» – устыдился Турецкий. Он крепко обхватил стремянку. Герда добралась до последней ступени, изящно извлекла искомое, спустилась, держа перед собой. Он перехватил ее за талию, благоразумно отодвинулся. Ему совсем не интересно. Да и что увлекательного можно узреть через колготки?

– Спасибо, мужчина, – женщина пристроила коробку, в которой что-то позвякивало, рядом с побывавшей на полу кастрюлей, кокетливо посмотрела на него. Покосилась на плиту у него за спиной – там было достаточно места, чтобы неплохо провести время. А если еще ее включить – впечатления многократно возрастут…

– Все меня разглядывают, словно я сбежал из зоопарка, – признался Турецкий. – Им невдомек, что я такой же человек.

– Более того, мы фактически проживаем с вами в одном столичном городе, – улыбнулась женщина, поправляя очки, сбившиеся к уху. В глазах обосновалась ирония.

– Да, я, наверное, смешон, – смиренно признал Турецкий. – Простите мне мое простое человеческое несовершенство.

– Отнюдь, – возразила Герда. – Вы теперь другой. Умыт, ухожен, уложен. Когда вы утром возникли на палубе, на вас было жалко смотреть. Вы являли собой такую душещипательную картину… Скажите, а это правда, что вы рассказывали?

– А что я рассказывал?

– Ну, как вы очутились у нас.

– А в чем, по-вашему, правда, Герда? – улыбнулся Турецкий. – Какие варианты? Что меня заблаговременно подложили в пустую каюту правоохранительные органы? Сбросили утром на парашюте с пролетающего мимо облака, высадили с подводной лодки или с маленького плотика, свитого из песен и слов?

Герда засмеялась.

– Даже не знаю, что сказать. Вы интересный мужчина. Но вам ведь неуютно здесь, правильно? – она прищурилась и сделалась как-то ближе (но не роднее). Он давно перестал чему-либо удивляться, если дело касалось «женского вопроса». Не так уж был неправ Киплинг, утверждая, что женская интуиция намного точнее, чем мужская уверенность.

– Очень неуютно, – признался Турецкий. – Впору бросаться вплавь до ближайшего берега.

– Да бросьте, – усмехнулась Герда, – вам не понравился обед?

– Очень понравился. Особенно устрицы в майонезе и индейка в грибном соусе. Это было сногсшибательно.

– В каком это смысле? – она насторожилась.

– В смысле, обалдеть, – объяснил Турецкий. – Нет, правда, очень вкусно. А скажите, Герда, вот смотрю я на вас и не могу избавиться от мысли – вас ведь не очень расстроило известие о смерти Николая Лаврушина?

– Ну что вы… – дрогнули губы, которые и без помады смотрелись вполне прилично. – Зачем вы так говорите, детектив? Любая смерть – это ужасно…

– Смерть – ужасна, тут вы правы, но вас ведь не очень потрясло, что погиб именно Николай?

Она размышляла над витиеватым вопросом, поигрывая завязками фартука.

– Не понимаю, что вы имеете в виду… Когда умирает, скажем, сосед по лестничной площадке, вы расстраиваетесь, у вас портится настроение, вы спешите выразить соболезнование, предлагаете свою помощь… Но ведь по крупному счету эта смерть вас не касается, поскольку умер не близкий вам человек, разве не так?

– Вы плохо знали Николая?

Она пожала плечами.

– У Игоря Максимовича бесчисленное множество знакомых и родственников, Николай – один из них. Мы здоровались, иногда перекидывались словами, которые ничего не значили. В койку не ложились, – она передернула плечами. – Даже подумать об этом странно.

Она задумалась. И, вправду, странно. Хотя достаточно интересно. Можно и подумать…

– Меня тревожит, главным образом, то, что молодой человек погиб не где-нибудь, а на одной с нами яхте. А правда, говорят, что это убийство? – она понизила голос.

– Не уверен, – успокоил ее Турецкий, – но специалист, я думаю, разберется. Вот на этом давайте и остановимся. У вас есть свободная минутка?

Она как чувствовала вчера, что случится что-то неприятное! Состояние было наисквернейшее, и селезенка не единожды екала. Так не хотелось ей пускаться в это плавание. Но, как на грех, заболела гриппом (слава богу, что не свиным) вторая домработница тетя Груша, а у третьей – Зойки – панический ужас перед большим количеством воды, так что пришлось отправляться ей. Игорь Максимович ходил перед поездкой с физиономией мрачного гота, и у Ирины Сергеевны настроение было не очень. Причины ей не докладывали, а гадать самой времени не было. Столько обязанностей на этой безразмерной яхте! В принципе, перед каждым плаванием люди из специальной службы наводят на «Антигоне» порядок, заправляют ее водой, горючим, чистят каюты, а если есть особые пожелания хозяина или его гостей, прилежно выполняют их: например, в части убранства помещений. Но все равно, такая возня с продуктами, постоянно возникающие мелкие проблемы и неприятности, капризы гостей. Тот же сломанный унитаз в каюте французов! Это возмутительно, придется фирме, обслуживающей яхту, выкатить последнее китайское предупреждение…

– Расскажите о вчерашнем вечере.

Вот тут-то и обрушился на сыщика поток информации, полностью окупающий все предыдущие неудачи. Если Герда пропадает все «свободное» время на камбузе и складах, это не значит, что она ничего не видит, не замечает, и в голове у нее только кастрюли и прочая кухонная дребедень.

– Вы не будете никому говорить, что это я вам рассказала? – она покосилась на дверь, понизила голос и подошла к Турецкому близко-близко. Данный вариант выглядел не столь неприемлемо, как предыдущий (с Николь), но в голове уже возникла грозящая пальцем жена и почему-то грузовик с грузчиками, подъехавший к дому, чтобы забрать ее вещи. Зачесались пятки.

– Могила, – поклялся Турецкий, отступая к плите.

Едва ли стоило серьезно относиться ко всему, что вывалила Герда, но подумать над ее словами не мешало бы. Все эти люди, собравшиеся на яхте, – такие подозрительные. Она не хочет никого голословно обвинять, но сами посудите. В тихом омуте водится столько непредсказуемой живности – поди разберись, кто тут против кого дружит. Игорь Максимович накануне отъезда был мрачнее грозовой тучи. Ирина Сергеевна вообще не хотела ехать. Сказалась больной – мол, ее тонкая трепетная натура нуждается в заботе и уходе. Но не прокатило, Игорь Максимович настаивал на ее участии в уикенде, и они даже немного повздорили. Прибывший семейный врач не выявил отклонений в здоровье – ни мигрени, ни астмы, ни ветрянки с испанкой. Полдня она просидела, запершись в своей спальне… да-да, она не оговорилась, супруги Голицыны ночуют в разных спальнях, как в викторианскую эпоху. В общем, чувствовалось, что ей эта поездка – как шестой палец на ноге. А вчера… Герда принялась загибать натруженные пальцы: этот хорошо витаминизированный субъект – ну, писатель, полтора центнера живого мяса – ей сразу показался подозрительным. Он так долго и с фальшивым радушием тряс руку Николаю… А потом – еще до отплытия – Герда видела, как он на задней лестнице кому-то звонил по сотовому. «Да-да, – говорил писатель, – разумеется, он здесь, но, знаете, мне не нравится эта затея». Когда он услышал шаги, то смутился, быстро сунул мобильник в карман, как будто в болтовне по телефону есть что-то криминальное. Впрочем, быстро расцвел и без лишних политесов ущипнул ее за задницу. А вот это делать было вовсе не обязательно. Возмутительно. А знаете, что он сказал при этом? Мол, это не то, что можно отложить. И гаденько захихикал. А потом в кают-компании ворковал как ни в чем не бывало, вводя в заблуждение общественность своей напускной беззаботностью. Ей хорошо было видно из-за шторы, что творится в кают-компании. Игорь Максимович всячески скрывал дурное расположение духа, Ирина Сергеевна посматривала на него с затаенным страхом. Она и раньше-то побаивалась своего мужа, а вчера и подавно. Ольга Андреевна Лаврушина… Грешно, конечно, наговаривать на убитую горем женщину, но и она вела себя странно. Когда сидела в кают-компании, с трудом вытягивала из себя слова, чесала руки. Ввалились Николай с Ксюшей, она заметно смутилась. А когда они вышли, она проводила их таким пристальным недобрым взглядом… Но это еще не все. Гости разошлись по каютам. Герда мыла на кухне посуду, размышляя над завтрашним меню. Заглянул толстяк Феликс и повел себя необычно. Мог бы зайти и ущипнуть за другую ягодицу. Но он посмотрел на нее отсутствующим взором, поморщился (словно тут старуха какая-то первобытная), в раздумьях прошел мимо. Она закончила свои дела, решила заглянуть в кают-компанию – посмотреть, все ли там прибрано. Когда входила, ей показалось, что хлопнула дверь на палубу. Вошла – никого. А дверь действительно неприкаянно болталась, словно кто-то в спешке выбежал на улицу, забыв воспользоваться пружинным механизмом. Странно ей стало. Бегло оценив порядок, поспешила убраться через камбуз. В коридоре ее до коликов напугал охранник Салим, появившийся непонятно откуда. Работа у парня такая – пугать людей, окружающих Игоря Максимовича. Даже не извинился, поганец. Как она относится к Салиму? – Нормально относится. Как к новой тумбочке. То есть, до поры, до времени не раздражает. Странный он какой-то. На женщин не смотрит…

Но и на этом ее ночные похождения не закончились. Где-то после часа ночи Герда пришла к себе в каюту, с тоской посмотрела на разбросанные вещи. Она терпеть не может беспорядок, но сил разгребать эту конюшню уже не было. Отыскала в сумке зубную щетку, пасту, почистила зубы, приняла душ, уснула. Но проснулась оттого, что совсем неподалеку кто-то стонал…

– В смысле? – заморгал Турецкий.

– Ну, вот так, – она стала усиленно изображать, как это было, но триллер не удался: получалось что-то порнографическое. – Я так испугалась…

– Проехали, – вздохнул Турецкий. – Вы забыли, что у вас за стенкой как раз находился я. А состояние у меня было, сами понимаете, критическое. Смерть в пяти шагах.

– Ах, ну, конечно, – она смутилась, – как я сразу не догадалась…

Но это еще не все. Стон был долгим, нечеловеческим. Продолжался недолго, но достаточно, чтобы волосы у Герды встали дыбом. Насилу она забылась, но очнулась от ужасной бортовой качки – видимо, ветер усилился. Вспомнила про стон и решила, что он ей приснился. Надо меньше работать, – решила Герда. Тут ей послышалось, что мимо каюты кто-то прошел. С любопытством не поспоришь, Герда подбежала на цыпочках к двери, приложила к ней ухо. Тихо открыла дверь, высунула любопытный нос в коридор. Кто-то приглушенно разговаривал. Мужчина и женщина, и говорили они где-то в районе лестницы в машинное отделение, то есть совсем рядом. Заинтригованная, она сделала два шага, выглянула из отсека. В проходе работало ночное освещение, но разговор проистекал еще ниже, на лестнице. Она подкралась совсем близко, различила несколько слов. Что-то вроде «нет, не сейчас», «это очень опасно», «если он узнает…» Говорила женщина. Слова мужчины понять было невозможно. Потом скрипнули лестничные перила, послышались легкие шаги. Мысленно ахнув, Герда юркнула к себе в каюту, прикрыла дверь, сказав себе, что все, довольно на сегодня приключений. Не такая уж она авантюристка, и детективам на канале ДТВ предпочитает актеров канала «Романтика» с хорошо развитыми слезными железами. Но любопытство было тут как тут, она досчитала мысленно до тринадцати и приоткрыла дверь. Она увидела привидение…

Хотя какое, к черту, привидение? Это была женщина в длинной накидке. Она переступила грань, разделяющую отсеки, и вошла в коридор для VIP-персон. Но в темноте она здорово была похожа на привидение. Свет поступал только из кормы, а в носовой части света не было, поэтому привидение быстро растворилось во мраке – где-то там, на носу.

– Это была Ирина Сергеевна, точно вам говорю… – она возбужденно дышала, тянулась к Турецкому, – больше некому, я ее узнала. Не Ксения, не Николь, не Ольга Андреевна. У нее связь с кем-то на яхте. Они вполне могли обменяться SMS-сообщениями, после чего встретились. Ведь тогда еще не отобрали телефоны, и связь была – мы совсем недалеко ушли от Сочи…

– Но как она выбралась из каюты? – недоумевал Турецкий. – Ведь там муж, Салим?

– Проще некуда, – настаивала Герда. – В носовой части судна, где каюты хозяев, не просто коридорная система. У Ирины Сергеевны отдельный выход на палубу. То есть из каюты она может попасть либо в коридор, либо к Игорю Максимовичу – минуя Салима, каморка которого расположена между ними и имеет, кстати говоря, такой же отдельный выход.

– Ага, – сообразил Турецкий. – То есть, Салим не обязан постоянно торчать в коридоре?

– Да, он не пугало, он живой человек, – подтвердила Герда. – И хочет время от времени есть, спать и ходить в туалет. Не знаю, может, он еще что-то хочет и именно с ним встречалась Ирина Сергеевна. Хотя непонятно, зачем встречаться так далеко?

Но и это еще не все. Сделав очередную попытку уснуть, Герда обнаружила, что в каюте душно, а иллюминатор имеет интересное свойство не открываться. Она снова высунулась в коридор… и с изумлением узрела еще одно человеческое тело! Мужчина вышел из каюты, расположенной примерно посередине правого борта и побрел в носовую часть.

– Он зашел в каюту к Николаю? – напрягся Турецкий.

– Увы, – вздохнула Герда, – он прошел мимо. Это был Лаврушин Иван Максимович, можете не сомневаться. У него такая шаркающая походка. Он прошел мимо носовых кают и пропал. А куда он мог деться? Только на улицу.

– И вы, конечно же?.. – догадался Турецкий.

– Мне было очень душно, – объяснила Герда, – и я решила подышать свежим воздухом. Набросила на плечи куртку и тоже вышла наружу, но через дверь, которая рядом с нашим отсеком.

Да, она не ошиблась. Лаврушин стоял недалеко от нее, облокотившись на поручень фальшборта, несколько раз кашлянул. Потом он что-то вынул из кармана и выбросил за борт. Очень подозрительно, да? Еще немного постоял, закурил, но сделал только несколько затяжек, выкинул и сигарету. Странно, ведь курение и кашель так хорошо сочетаются. Оторвался от перил, побрел внутрь.

– Ну, вы и наговорили, – Турецкий недоверчиво помотал головой. – И как же прикажете все это разгребать, Герда?

– Вы же сыщик, – она кокетливо улыбнулась, – разгребайте, – и тут же изменилась в лице. – Но только не ссылайтесь на меня, когда будете вести расследование, хорошо? Я могу на вас положиться?

Ложитесь, – чуть не брякнул Турецкий, но прикусил язык. Предложение работница могла бы расценить буквально, а с отсутствием комплексов на сексуальной почве у нее, похоже, все нормально.

– Определенно, Герда, – уверил Турецкий. – И последнее, раз уж вы такая наблюдательная. Не припомните реакцию людей сегодня утром на смерть Николая? Не заметили ничего интересного?

Воспоминания продолжались. Как не заметить? Первым на палубу взгромоздился Манцевич, за ним Феликс, развалился в шезлонге, делал вид, что аккумулирует космическую энергию, а самого что-то тревожило – пыхтел, хмурился. Голицын выставлял себя радушным хозяином, но и его что-то беспокоило. Ирина Сергеевна выглядела так, словно ее вот-вот должны были в чем-то обвинить. А Ольга Андреевна пришла в черных очках – разве не подозрительно? (подумаешь, глаза слезятся на ветру). Лаврушин был какой-то нервный, жаловался на давление…

– А когда вы сказали про труп, – доверительно зашептала Герда, – я заметила, как переглянулись французы. Мне показалось, что они не удивились. А потом Николь запоздало отвесила челюсть, стала возмущаться – мол, что за чушь вы тут порете. Робер молчал, но потянулся к бокалу с вином, залпом его осушил, потом они опять переглянулись с Николь…

– А Ксения?

– Ах, несчастная девочка, – поцокала языком Герда, – летала на крыльях любви и долеталась. Парашют-то дома забыла… Знаете, в первые секунды она даже в лице не изменилась. Усмехнулась как-то недоверчиво. Потом задумалась, потом нахмурилась. Посмотрела украдкой, как реагируют люди, и тоже стала реагировать. А когда подтвердили наличие трупа, она уж развернулась во всей красе, затмила своей реакцией даже реакцию матери…

– А матросы?

– Шпана переодетая, – фыркнула Герда. – В прошлое плавание эти двое тоже хозяйничали на яхте. Мне они еще тогда не понравились. Глотов корчит из себя этакого мускулистого мачо, посмотрите на него – весь из себя красавец, сердцеед, а голова пустая, как индейский барабан. Двух слов связать не может. А Шорохов наоборот – себе на уме типчик. Ходит, в рот воды набрав, все высматривает, все вынюхивает. Не матрос, а агент ФСБ под прикрытием. Но с обязанностями вроде бы справляются, крупных нареканий от Игоря Максимовича не имеют. Знаете, когда произошла эта… неприятность, в их поведении ничего не изменилось. Словно так и должно быть. Глотов глупо ухмыляется, Шорохов угрюм. Работают, как ни в чем не бывало. То в рубке, то в машинном отделении, то со снастями для паруса возятся, хотя Игорь Максимович дал им строгое указание – паруса не расправлять. Вы слышите? – она подняла палец. – Двигатели в последние часы запускаются крайне редко. И правильно – спалим, к чертовой матери, все горючее. Немного пройдем, постоим, еще немного пройдем, дрейфуем…

«Додрейфуемся», – подумал Турецкий.

– Вы очень откровенны со мной, Герда.

– Не одобряете? – она сдержанно улыбнулась. – Честно говоря, имею намерение уволиться из семейства Голицыных.

– А «волчьего билета» не боитесь?

– Но вы же сказали, что не сдадите меня?

«Это будет трудно», – подумал Турецкий.

– Я постараюсь. Скажите… вы живете одна?

– Да, иногда, – она решительно кивнула. Турецкий засмеялся. Герда тоже. Хрюкнул и Феликс, возникший в проеме очень некстати. Герда замерла с открытым ртом, зарделась.

– Секретничаете, господа? – вкрадчиво осведомился Феликс, и на губах его заиграла не очень-то привлекательная улыбка.

– Вы подслушивали? – строго спросил Турецкий.

– Я пытался, – чистосердечно признался толстяк, – поскольку любопытством от природы награжден неимоверным. Но понял мало. М-м… собственно, Герда, дорогая, я хотел бы получить от вас обнадеживающую информацию о предстоящем хлебе насущном на вечер грядущий. Но если вы так мило воркуете…

– Ваша очередь, мы уже обсудили свои секреты, – вздохнул Турецкий, успев заметить, как перекосилось лицо Герды, и жалобный взгляд взмолился: «Не оставляйте меня с этим чудовищем…»

В кают-компании было тихо, пахло пихтовым маслом. Турецкий посмотрел по сторонам, заглянул за кожаный диванчик – не спрятался ли там какой-нибудь Манцевич? Подошел к стеклянным дверям. На верхней палубе ветер трепал незакрепленные покрытия шезлонгов и столов. В одном из шезлонгов развалилась, подставив солнцу подбородок, Николь. Голова ее была запрокинута, ноги неприлично раздвинуты, худые руки покоились на подлокотниках. На этот раз она не шокировала общественность своими истощенными телесами, облачилась в купальник. Микроскопичность купальника заслуживала отдельного разбора, но, по крайней мере, это была одежда. Под мачтой, раскрашенной в желто-черные цвета известного сотового оператора, копошился матрос Глотов. Он пропускал веревку через нижнюю поперечную балку и привязывал к ней свернутый парус. Временами косился на распростертую в шезлонге пассажирку, которая не подавала признаков жизни, и как-то неопределенно вздыхал. Могло показаться, что в этот момент он думал о ком-то другом.

Проверять, жива ли пассажирка, не было никакого желания. День клонился к вечеру, Турецкий дико устал. Практически каждый человек на яхте вызывал у него раздражение и чувство глубокой тошноты. Он опустился в кожаное кресло, дотянулся до створок бара, оказавшегося в зоне досягаемости руки, распахнул их поочередно. В баре было на что посмотреть. Отдельно – соки, отдельно алкоголь. Кьянти, ром, виски, портвейн, российская водка известного московского завода (куда уж без нее?). Целая выставка коньяков «Хеннесси» в бутылках в форме скрипки: Privilege, Paradis, Richard Hennessy. Комплексов относительно «несанкционированного» проникновения в чужой бар у Турецкого уже не осталось – он взял водку, прихватив попутно мизинцем подвернувшуюся стопку. Выудил томатный сок – запить.

– Сделайте «Кровавую Мэри», я тоже с вами выпью, – посоветовала женщина, неслышно входя в помещение со стороны камбуза.

Турецкий вздрогнул. Никогда не думал, что переизбыток женщин способен посеять такую сумятицу в душе.

– Простите, Ирина Сергеевна?

– «Кровавая Мэри», – женщина сдержанно улыбнулась. – Вы не знаете, что такое «Кровавая Мэри»? Берете водку, смешиваете с томатным соком…

– Я знаю, что такое «Кровавая Мэри», – учтиво отозвался Турецкий. – Помимо указанных ингредиентов, в коктейль добавляются жгучий перец, табаско, лимонный сок и вустерский соус. Если из цепочки выпадает хоть один ингредиент, получается банальная «отвертка». Могу также сообщить, что напиток назван в честь британской королевы Марии Тюдор, самозабвенно пускавшей кровь протестантам. А водку в коктейль можно и не добавлять, эстетика терпит. Тогда напиток будет называться «Дева Мария». Или «Кровавый стыд».

– Вот уж точно стыд, – женщина встала напротив него. Она искала взглядом, куда бы присесть. «Можно мне на колени, – подумал Турецкий. – Уже не боюсь».

– Сделайте в таком случае «отвертку», – попросила женщина и села напротив. Пришлось вставать, копаться в баре, отыскивать пару долговязых бокалов. Наконец, он рассмотрел эту, без сомнения, интересную женщину. Она была моложе своего мужа года на три, следила за собой, хорошо выглядела, но, увы, непредвзятый взгляд подтверждал удручающее правило, что время – ресурс, работающий не в женскую пользу. Женщины хрупки, слабы и быстро подвергаются старению. У нее были роскошные пепельные волосы, которые она постригала, не давая им распуститься во всю красоту, большие серые глаза, исполненные печалью (фальшива ли печаль, Турецкий пока не разобрался), худощавое лицо, хорошая фигура со всеми положенными выпуклостями и вогнутостями. Изящные музыкальные пальчики нервно постукивали по подлокотнику. «Еще бы, – как-то не в тему подумал Турецкий, – окажись на моих пальцах такое роскошное колечко с бриллиантом, они бы тоже нервничали».