Текст книги "Слепая любовь"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

В принципе, использование тайной звукоснимающей и звукозаписывающей аппаратуры и вообще многочисленных технических средств скрытого наблюдения и съема информации, если речь не идет о чисто охранных системах, функционирующих в учреждениях и на производстве, без соответствующей санкции прокуратуры недопустимо. Так говорит закон. И кстати, несанкционированная, скажем, видео– или аудиозапись доказательством вины обвиняемого в суде служить не может. Однако практика показывает, что «запретной техникой» все равно охотно и практически постоянно пользуются, и не только сотрудники правоохранительных органов, частных структур, но и преступники. Не сдерживаемые, между прочим, никаким законом. Как справедливо замечают авторы многочисленных учебников и инструкций, мощь интеллекта – совсем не аналог морали. А настоящий, высокий профессионализм – по определению? по понятиям? – вообще не стыкуется с моралью. Тезис, естественно, в чем-то и спорный, но не лишенный истины.

А действительно, может ли, скажем, сама мать-природа, например, отличить добро от зла? И каким образом? Ведь та же извечная добыча пропитания для жертвы – зло, а для голодного – добро. Да и человечество на протяжении веков не раз полярно меняло свои представления об этих кажущихся вечными понятиях. Вчерашний спекулянт, то есть тунеядец и враг справедливого, социалистического общества, нынче оказался его единственной фактически надеждой и опорой, поскольку определяет средний класс, чего еще надо? Недаром же мудрый Восток изрек устами кого-то из своих философов, что, когда бредущий караван поворачивает в обратную сторону, хромой верблюд оказывается первым.

А касательно закона, как это ни печально, но по сей день прав великий российский историк Николай Карамзин, посетовав, что несовершенство законов российских компенсируется необязательностью их исполнения. Вот и сотрудники «Глории», подобно другим своим коллегам из многочисленных частных охранных и розыскных предприятий, охотно пользовались в работе «запретной техникой». Особенно часто это приходилось делать в губернских городах, где собственной агентурой, как правило, никто не располагал, а на местных «правоохранителей» с их провинциальными «источниками» определенно положиться было нельзя. За редкими исключениями. Нарушали? А это как посмотреть. Ведь знать намерения противника значит и действовать как Господь наш, Вседержитель. И тут опять же древний китаец несомненно впереди планеты всей...

Александр Борисович не строил иллюзий и прекрасно понимал, в отличие от своих женщин с их морально-этическими заморочками, что, раз уж решили привлечь Нинку к «игре», ей должна быть постоянно обеспечена безопасность. Ну а в каком направлении развернутся события, это уж ситуация подскажет. Дочери даны некоторые рекомендации, как вести себя, о чем спрашивать, а о чем вообще не говорить. Короче, видно будет. У них встреча снова в районе трех-четырех, а потом Юлия собиралась куда-то уехать. Сказала Нинке, что по своим, личным делам. Что за дела, скоро узнает Агеев.

Филипп обрисовал в общих чертах свою предполагаемую деятельность и передал магнитофонную запись вечернего его разговора с Сигизмундом в пивном баре, попросив Макса потом обратить внимание на информацию о сайте Хлебникова, открытом тем в Интернете. Наверняка, если основательно пошарить, можно будет обнаружить немало интересного.

На том и расстались. И в начале одиннадцатого Филипп на такси подъехал к дому художников на Масловке.

День был жарким уже с утра, и на лавочках у подъездов наблюдалось немало отдыхающего народу. Явление гостя из Гомеля не прошло незамеченным. Особенно привлекали внимание яркие чемоданы с массой наклеек, специально подобранные под цвет обуви. Агеев, демонстрируя известный по анекдотам акцент, уточнил у местных старожилов, в каком подъезде и в какой квартире проживает его родственник. И, когда ему общими стараниями подсказали, что здесь не квартиры, а художественные мастерские, «понятливый» гость из Белоруссии достал из бархатного пиджака крохотный мобильный телефон. Долго ковыряясь в кнопках, набрал номер и с тем же неподражаемым акцентом радостно сообщил, чтоб все слышали:

– Алё, Зига? Таки я приехал! Вже тут, шоб я так жил! Вийди из подъезда, я хочу тибе таки видеть!

А уж изумление Сигизмунда было куда более искренним и бескрайним. Вчера в баре он сидел с нормальным мужчиной, который, правда, занимался, ну скажем так, не самым приятным и интересным, или, вернее, почетным в представлении Зиги делом. Сегодня же перед ним стоял человек вообще с другой планеты. И представлялся родственником. По дальней семейной линии, тянущейся от Ядвиги Брониславовны, двоюродной сестры Зигиной прабабушки – Леопольды Казимировны, урожденной графини Потоцкой. Это было Филей заявлено вслух и с заметным апломбом, на тот случай, чтоб все во дворе знали, что панове Веселовские абы с кем не роднились. Ну а про то, что графы Потоцкие никогда не проживали в Гомеле, так кому об этом известно?!

К чести Сигизмунда, тот понял юмор и поддержал игру, спросив, как жизнь и кто из родственников еще живой, а кто «вже таки отошел»?

О-о-о! Филлистрат Абрамович, а для своих Филя, так представился окружающим Агеев, мог бы теперь многое рассказать. Но всему свое время. И, подхватив повизгивающие чемоданы, он заторопился вслед за Зигой в подъезд, где еще предстояло познакомиться со строгой вахтершей.

Тетя Варя, пожилая, но активно молодящаяся женщина, сузив сухие губы наподобие куриной гузки, выслушала сперва объяснения Сигизмунда, который при ней, чтоб видела, передал своему родственнику дубликат ключа от мастерской. Затем пришла очередь Фили, которому она заявила, что здесь занимаются искусством и поэтому шуметь и распивать спиртные напитки запрещено. Но при этом, проводя инструктаж, она как-то стыдливо посматривала в сторону, отводя взгляд от Сигизмунда, будто сама не верила тому, о чем говорила. Вот, собственно, и весь ее инструктаж.

А еще, добавила она, только что была, но временно ушла домой уборщица, которая снова придет к середине дня, чтобы продолжить уборку творческих помещений. Ее зовут Катериной. Она девушка шустрая, услужливая, и если надо сбегать в магазин, чего-то купить или там в чем-то помочь, можно попросить, она сделает. За что не грех и отблагодарить. Сказано было бегло, словно между прочим, и Филя не успел до конца уловить: с осуждением или прозрачным намеком? И вообще, кто она, тетя Варя, – грозный страж или бандерша? Это важный вопрос. Но когда Филлистрат Абрамович, как очень понимающий и вежливый человек, прибывший из другой, пусть и братской, страны, наклонился и попытался поцеловать тете Варе ручку, это было воспринято ею с некоторым испугом. Из чего Филя немедленно сделал вывод, что здешние художники, наверное, очень дикий народ, если пожилые женщины боятся элементарных проявлений вежливости. Интересно, а какого мнения о них услужливая девушка Катерина?..

А вот как раз об этом, проведя Филю к себе в мастерскую, сказал, состроив брезгливую физиономию, Зига, который сразу собрался уходить на «службу». День сегодня будет жарким, и лучше его провести не в городе, а в тени, среди зелени, в Измайлове. Филя пообещал к его возвращению сообразить ужин. Как бы в качестве аванса. Сам же решил подключить «услужливую девушку», раз она такая «шустрая», по определению суровой тети Вари, а по мнению Зиги, развязная и прилипчивая, и еще она охотно подрабатывает натурщицей. Что, вероятно, было совсем ужасно. Ах, ну конечно, точка зрения Зиги и не могла быть иной – вот тут уж точно – по определению. А тетя Варя наверняка все же намекала – она успела разглядеть толстый бумажник приезжего гостя, когда тот вынимал свой паспорт, украшенный многочисленными разноцветными печатями, чтобы предъявить ей. К слову, паспорт у нее никакого подозрения не вызвал, да и с какой стати? Зато теперь все законно. На три-четыре дня – сколько придется провести «в гостях»? – покой, во всяком случае, обеспечен. Если вести себя творчески – не шуметь и не распивать. А с кем? Совместно с Катериной? Не с Зигой же!.. И уж, во всяком случае, не с Хлебниковым! Хотя... одну минуточку! А почему нет?.. Кому может помешать развязный, но по-провинциальному щедрый приезжий, какой-то там седьмой воды на киселе родственник соседа? Можно и подумать. Если соответственно карта ляжет.

А может, и не стоит?

Но появившаяся час спустя Катя, очень, как оказалось, приятная «натурщица» и вообще, убедила «родственника Зиги», что обязательно стоит, и как можно скорее. Видимо, предупрежденная вахтершей, она постучалась в дверь и вошла, не дожидаясь приглашения, так решительно, что Филя понял: она тут повсюду своя. И это хорошо. Значит, если правильно расположить ее по отношению к себе – можно будет без особых трудностей, ну, если не веревки вить, то обеспечить хотя бы сообразительную помощницу. Девушкам такого рода, с лукавыми, вспыхивающими от любого двусмысленного намека глазами и авантюрными задатками в характере, любая задачка либо участие в деле, отдающем загадкой, не только приятное развлечение, но и необходимый допинг. Так почему не поиграть?.. К тому же это лишь по первому впечатлению она девушка, а было ей наверняка никак не меньше тридцати. Всегда есть масса мелких, почти неразличимых «значков» на лице, на шее и руках женщины, по которым опытный глаз легко определит ее возраст. И никакие подтяжки здесь не обманут. Кстати, едва Филя намекнул, что, пока, мол, суд да дело, неплохо бы отметить его приезд в Москву в тесном, так сказать, кругу, в смысле без участия тети Вари, как быстрая в движениях, словно вся на шариках, уборщица призывно зарделась, причем не от смущения, а от предвкушения – уж это без подсказки понял Агеев. А что касается тети Вари, то ей вполне хватит и толстого куска торта к чаю, который вот прямо сейчас сбегает и купит в магазине напротив сама Катенька. Ну и еще кое-что, без чего приятные встречи не обходятся, ведь так? «Ведь так!» – охотно подтвердила заманчиво улыбающаяся девушка.

«Условно говоря, девушка... – успокоил себя Филлистрат Абрамович, сильной, но трепетной рукой, как бы невзначай, прижимая к себе крепенькое бедро шустрой Катерины и слушая ее затаенно переливчатый смешок. Так смеются очень счастливые люди и детишки, выходит, что же, девушка „поплыла“? Решила, что счастье ей улыбнулось? Кто знает, но разочаровывать ее не стоило. Нет, не стоило. Правильно было подмечено светлой памяти Денисом Андреевичем, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Впрочем, Филе было невдомек, что Грязнов-младший цитировал Вольтера, да и какое это теперь-то имело значение? Куда более важным оказалось то, что «человечество», если у него и было когда-то «прошлое», давно с ним рассталось, а теперь тихонько и страстно повизгивая-постанывая, заперев предварительно дверь, ошалело, без всякого удержу целовалось с приезжим важным дядькой, который на поверку оказался таким простым, ласковым и сильным. Да уж, силушкой Господь и бывший тренер Филиппа не обидели. И требовательные, порывистые телодвижения Катерины определенно указывали на то, что ей бы и в магазин пора сбегать, и от плывущего прямо в руки наслаждения уже не хотелось отказываться. А кроме того, еще и с уборкой она не закончила.

Сосед, Хлебников этот, с утра работал и мешать ему не велел – строг! А к обеду собрался куда-то на час-полтора убыть, вот и просил перенести сегодня время уборки его мастерской. Но там все равно заботы немного, заверила Филю Катя, полагая, видимо, что ему теперь и такая ее задержка пришлась бы не по вкусу, – пылесосом пройтись да пыль от гипса и цемента, которые в соседних помещениях, у скульпторов, постоянно в работе, с мебели стереть. Повсюду эта пыль, никуда от нее не денешься, вот и приходится, считай, каждый день с пылесосом да влажной тряпкой. Но хоть платят. А к мольбертам своим, к планшетам и полотнам, к ним Степан Яковлевич даже и близко подходить запрещает. Так что с них и стирать ничего не надо.

Это было очень удачно, что Кате предстояла уборка у соседа. Лучшего способа проникнуть в чужое помещение трудно и придумать. Но вот стоит ли с ходу ставить девушку в известность о своей миссии, тут надо прикинуть. А вдруг это ей не понравится? Нет, окончательно пришел Филипп к выводу, с удовольствием потискав сладко податливую Катерину и доведя ее тем самым до известной точки кипения, после чего отпустить проказницу просто так в магазин было бы грубейшим неуважением к ней – есть ситуации, в которых мужчины, как, впрочем, и женщины тоже, на полдороге уже не останавливаются. Требовалось срочно закрепить вспыхнувшие чувства чем-то более существенным, нежели обжигающие поцелуи и тесные объятья темпераментной девушки. Иначе к чему и затевать-то было все эти охи-стоны?..

Катерина, вырвавшись из рук Фили, ухватила его за рукав и решительно потащила в соседнюю, жилую комнату, где у стены стояла широкая тахта, застланная ковром. Все она тут знала, все, видать, через ее руки проходит. Ну а синий халат да коротенькое платьишко под ним – разве ж это преграда, если совсем уж невтерпеж от нахлынувшей страсти? Кстати, Филе и самому следовало переодеться. Вот так оно и сошлось...

А в магазин еще успеется, он круглосуточный. Эту ценную информацию, закатывая от восторга глаза и в полном изнеможении выдала шепотом Катерина. Филя был с ней в данный исторический момент абсолютно согласен. Ситуация находилась, что называется, под контролем, важно лишь не упустить время...

Одним словом, к середине дня, когда первый акт тесного знакомства подошел к концу, Агеев принял окончательное решение: не темнить! Благо и Катерина, как он видел, не испытывала к нему никаких иных чувств, кроме искренней и глубокой благодарности. Даже очень глубокой, если говорить по правде. Филя прекрасно знал свои возможности и в совершенстве владел некоторыми секретами обольщения, познав которые отдельные женщины, по их же словам, не мыслили своего дальнейшего существования помимо такого опытного, а главное, щедрого любовника. Ну, примерно как та классическая квашеная капуста, которую грешно есть помимо водки.

И тогда Филипп открыл «страшную тайну» своего здешнего появления. Вопреки его некоторым ожиданиям, у девушки не возникло не только протестов против такого нехорошего, даже и обидного в чем-то обмана, но, наоборот, она вдруг преисполнилась чувства собственной значимости в подготовке ответственной операции по... Это не важно, что за операция и в чем ее смысл и толк. Главное, Катерина сразу поверила, что Филя – именно тот агент, которого она постоянно видела в телевизионных сериалах: скромный, сильный, вроде бы незаметный, а главное, ой какой сла-аденьки-ий! И он – совсем рядом, руку протяни, и он твой!..

А Филипп лишний раз убедился, насколько все же узок, оказывается, круг революционеров, готовых немедленно стать на защиту довольно-таки мифической справедливости, достаточно только их приманить чем-нибудь... ну, скажем, приятным общением, как в данном случае. Разрешить им почувствовать свою хотя бы малую причастность пусть и к опасному, зато государственному делу. Старая, на протяжении более семи десятков лет державшаяся закалка, по идее, уже действовать прекращала, но все равно еще долго будет давать о себе знать. «Кому как, а нам – на пользу», – успокоил себя Филя, прекрасно понимая, что уборщица Катя никоим образом в случае его разоблачения не пострадает, ибо теперь уже поневоле вступает в дело его мужская честь, черт побери! Да и совесть тоже имеет место быть.

И потому еще до того, как девушка сбегала в магазин за покупками, вместе, разумеется, с Филей, она, проверив мастерскую Хлебникова на предмет присутствия там посторонних лиц, что не исключалось: у Степана частенько ночевали его знакомые и со своими девицами, и с натурщицами, и просто сами по себе, в мужских компаниях, – провела туда своего нового, можно сказать, сердечного дружка. И пока она старательно гудела пылесосом, смывала с пола разноцветные пятна гуаши, которой частенько пользовался художник, шлепала тряпкой по различным мебельным поверхностям, Филя внимательно ознакомился с расположением комнат, лежбищ – вероятно, для интимных бесед, и прочих закутков типа кладовок. Осмотрел несколько десятков больших, в красивых золоченых рамах, картин, на которых были изображены довольно-таки грубоватые, но забористые эротические сценки с возбуждающими воображение женскими позами. Ну, понятно, для быстрого поднятия нужного настроения. И заметил, что господин Хлебников тот еще фрукт. В каждой комнате у этого ловкача были установлены почти незаметные для постороннего глаза видеокамеры. И проводка соответствующая сделана к источнику питания. А работать камеры начинали, когда в комнате включался свет, – совсем простое устройство. Значит, нечего тут и мудрить, надо просто грамотно подключиться и качать себе информацию.

С этой целью Филя позвонил крупному специалисту по электронной части, своему коллеге Николаю Щербаку, в «Глорию». А тот подробно объяснил, что надо сделать, чтобы даже хозяин не заметил постороннего вмешательства. Но добавил, что раз уж такая аппаратура стоит, значит, и информация скачивается, другими словами, она где-то там же, рядом. Надо узнать только, где хозяин ее хранит, и одолжить на самое короткое время. Ибо, может быть, она представляет собой серьезный компромат на посетителей «домика». В том числе, не исключено, и на девочек, которых «старый козел» наверняка именно этим материалом и удерживает в повиновении. Они ж ведь, по их собственным словам, и не бегали бы, да... есть, значит, какие-то иные обстоятельства, которые оказываются сильнее их внутреннего протеста. А этот опытный сутенер, время от времени подкладывая их под нужных ему клиентов из гостей – посетителей его сайта в Интернете, использует эти записи для дальнейшего шантажа. Все это было разумно. И Филя, воспользовавшись стремянкой хозяина, быстро проделал ту работу, которую ему буквально продиктовал Николай.

С аудиозаписью было проще – несколько «жучков» Филя устроил в корпусах электрических розеток.

А о том, что в одном из своих чемоданов Филя привез в мастерскую соответствующую аппаратуру для приема и записи, снятой с приборов информации, тут он решил пока промолчать и не говорить Кате: лишние знания только жизнь отягощают, и, как любит повторять Александр Борисович, «во многой мудрости много печали... и кто умножает познания, умножает скорбь...». Говорит, царь Соломон так сказал. Мудрый был человек, но Филю это не колыхало, он Библии не читал, ибо в молодости времени не было, да и нужды, а теперь столько других проблем, что буковки забудешь. Совсем, как тот генерал из анекдота, который явился на прием к офтальмологу. Буквы-то, говорит, все вижу, даже самые маленькие, да названия их забыл, читать некогда...

Закончив работу, Филя попросил Катю посмотреть, не бросается ли чего лишнего в глаза. Та все вокруг внимательно оглядела, но ничего нового для себя не заметила. Это хорошо, уж ее-то глаз привычный. Что ж, значит, работа была проделана чисто. И после этого они вдвоем отправились в магазин. Но, что характерно, тетя Варя пропустила Филю на выход, даже и не поинтересовавшись, кто он и из какой мастерской, но не потому, что уже запомнила с первого раза, а потому, что он в своем простеньком, потертом комбинезоне и серо-синей ковбойке с закатанными рукавами, внешне щуплый и русоволосый, не представлял для ее взора решительно никакого интереса.

Филя обсудил с Катюшей – вот до чего уже дошло! – это смешное обстоятельство, и они договорились, что будут оба молчать и никому не откроют своей «жгучей» тайны. Ведь впереди еще может быть столько прекрасных мгновений, как поется в каком-то романсе! Тем более что целую неделю ночевать в мастерской Зиги Агеев вовсе не собирался, и по всему выходило так, что Катя по собственной инициативе вполне могла бы представить ему куда более удобное местечко для ночлега. И вообще... Так она намекнула, во всяком случае. А вот где она найдет такое место, было бы крайне интересно, хотя к Филиному делу прямого отношения это обстоятельство не имело. Но кто может заранее и с уверенностью сказать, что в нашей жизни важно, а что – не очень?..

5

Итак, задача, в принципе, была поставлена, условия ее были понятны, да, в общем, и ответ, как говорят школьники, приблизительно ясен, оставалась лишь самая малость: решить ее. То есть проделать все нужные операции, но только не с цифрами и символами, а с живыми людьми. И в этом была определенная сложность...

Наташа, как и предупреждал Филя, с подругой не встречалась. Состоялось несколько кратких телефонных разговоров, и Филя смог понять лишь общий смысл, но не точное их содержание. Видно, сумка была далеко в стороне где-то, вот и слышимость отвратительная. Но ведь и вкалывать микрофон в одежду девушки было опасно.

А смысл всех разговоров сводился к тому, что Юлия сердилась по поводу нежелания подруги продолжать поездки к художнику. Наташа уперлась, Юлия злилась, даже пыталась кричать на нее. Видно, в их «дуэте» дочь юриста привыкла занимать главенствующее положение, а теперь «народная масса», похоже, взбунтовалась.

Когда разговоры были ближе к сумочке – территориально, так сказать, Филипп отчетливо различал новые, независимые интонации в голосе Наташи. Вот что делают с человеком деньги, стоило им появиться в кармане, как всплыла, словно из небытия, опальная до сей поры независимость. Ну правильно, он же сам слышал однажды смешной диалог Турецкого с Грязновым-старшим, это когда все были еще живы и здоровы и отмечали какое-то очередное важное событие. Александр Борисович собрался уезжать, поскольку что-то, как обычно, обещал супруге. Вероятно, в нетрезвом виде не садиться за руль. Ситуация вполне обыденная. Вот и он, оставляя свой знаменитый синий «пежо» во дворе «Глории», собирался выйти на Неглинку, чтобы «словить», по его словам, такси. Но, пошарив в карманах, не обнаружил наличности. В повседневности они ему не были нужны, но тут – крайний случай. Тогда и состоялся запомнившийся диалог.

– Славка, дай... полтинник.

Вячеслав Иванович достал кошелек и зазвенел мелочью.

– А тебе зачем? Орел – решка?

– Не... на независимость.

Грязнов захохотал:

– С этого и начинал бы... – Он спрятал кошелек и достал бумажник. Потом долго мусолил купюры, о чем-то раздумывая, и отсчитал три пятидесятирублевых бумажки. – Вот, а большего твоя независимость и не стоит... Но и меньше он тоже не возьмет.

Долго смеялись. Да... потому что все были живы, здоровы, сильны и определенно – молоды...

Значит, вот перед нами пример очередного варианта независимости. Надо будет при случае сказать Наташке, что эта ее «независимость» может ей дорого обойтись. Резкие перемены в характере достаточно близкого человека настораживают окружающих. И нужно быть самой максимально чуткой к собственным проявлениям такого рода. Помнить постоянно, что тебя слушают, и слышат даже малейшие нюансы новых интонаций, и задаются немедленным вопросом: почему? И уже не отстанут, пока душу твою не вывернут наизнанку... Увы, такова природа человека, болезненно реагирующего на все то, что ему непонятно там, где он привык считать себя победителем. И наверняка Юлия уже обратила на это внимание. Возможно, по этой причине и ссоры.

Сигналов от Турецкого об участии Нинки в их совместной операции не поступало, значит, некоторое свободное время у Филиппа имелось. Вот его он и решил использовать для контакта с Наташей.

Девушка была, естественно, на службе. Филя позвонил и представился Зойкиным знакомым. Мол, парой слов бы перекинуться, как? Наташа, вероятно постаравшаяся забыть о ночном происшествии и решившая, что щедрый дяденька свалился, исключительно благодаря ее неустанным молитвам, с неба, куда и отправился обратно и больше на землю не вернется, растерялась. Начала чего-то мекать, оправдываясь, что некогда, доктор сердится и так далее. Несерьезные отговорки. Филя был просто вне себя:

– Наташа, это надо тебе, а не мне, ясно? Я отойду в сторону, а с тобой?.. Пусть будет, что будет, раз ты такая тупая. Все! Либо назначаешь время, либо я больше тебя не знаю. Твой выбор. Делай быстрей, боюсь, что у нас мало времени.

Вот тут она испугалась.

– Что, этот разыскал?!

– Пока нет, но... Мне неудобно говорить, решай быстрее.

– А вы в больницу можете? В приемный покой? А я подойду и проведу вас...

– Согласен. Время?

– У меня будет обеденный перерыв, относительный, конечно, около двух, если не будет ничего чрезвычайного. Больница же...

– Устраивает. – И Филипп отключился. Больше ему ничего не нужно: адрес поликлиники известен, а найти приемный покой труда не составит.

И без четверти два он подошел к дверям, куда как раз ввозили очередного больного.

Наташу он, естественно, узнал легко, она прекрасно выглядела, и если бы не хмурая озабоченность, морщившая ей прелестный лобик, то прямо красавица девушка – в самом цветущем своем возрасте и состоянии души. Такая отчетливая приманка – спасу нет!

Их предыдущая встреча состоялась в темноте, и она не могла его разглядеть, а теперь, шаря взглядом вокруг себя, несколько раз безразлично скользнув даже по нему глазами, она отвернулась, и на ее симпатичном личике отразилось разочарование. Что ж, вполне вероятно, что ночью ей привиделся богатырь – высокий, красивый, а главное, безумно щедрый. И что ж она увидит? Простенького, невысокого, светловолосого человека, ничем не примечательного, тщедушного внешне и даже ниже ее на полголовы. Да, как говорит в таких случая Александр Борисович, это – не фасон для невесты... И не фонтан на площади у Большого театра.

Но время поджимало. И Филипп, до того внимательно наблюдавший за площадкой перед поликлиникой, не заметил ничего и никого подозрительного, кто бы, подобно ему, осуществлял наблюдение.

Машина стала отъезжать, перекрыв тем самым на короткое время дверь приемного покоя, Наташа словно пританцовывала от нетерпения, поглядывая на часики. Филя решительно направился к ней. Подходя и не поднимая головы, словно мимоходом, взял ее за руку и потянул в открытые двери.

– Спокойно, Наташа, это я. Найдите уголок, я отниму не больше пяти минут.

Она растерянно последовала за ним, а потом провела из большого помещения в коридор и за угол, где находилось нечто вроде склада какого-то.

Девушка была явно разочарована: вместо красавца Иванушки верхом на сером волке к ней явилась какая-то невзрачная личность. У нее и в голове мелькнуло, что, наверное, произошла какая-то ошибка, потому что она помнила, видела того Гришу, и уложить его на землю, причем надолго, мог разве что богатырь. А тут?..

Да, слишком явственно было все это написано на круглой мордашке – милой и симпатичной. Хуже нет таких разочарований.

– Что, не похож? – усмехнулся Филя.

– Я вас... другим представляла... – почти пролепетала девушка, будто застигнутая вопросом Фили врасплох.

– Я так и полагал. А теперь слушай меня, девочка, сколько б тебе ни было, я в любом случае вдвое старше. Посмотри потом на себя в зеркало. Ты же плавишься от счастья! Разве так можно? Еще вчера-позавчера ходила туча тучей, а сейчас сияешь. Вопрос: почему? А потому... Вот возьмет тебя этот Гриша за горло, согнет дугой, и ты молить его будешь, чтоб он эти свои деньги проклятые забрал у тебя. Если после этого он тебя еще захочет отпустить, в чем я не уверен. Уверен в обратном, они из тебя котлету фаршированную сделают, эти мерзавцы, пока мы их не остановим, поняла? А мы не можем хватать кого ни попадя, кто рожей не вышел, нам доказательства нужны, причем железные. И пока их не будет, эти гады еще побегают и много беды натворят. Поэтому – можешь считать приказом! – улыбку убрать с лица, можешь раскраситься так, будто сутками не спишь, устаешь. С Юлией не ругайся, просто объясни, что все тебе, как и она сама, осточертело и никуда ты больше с ней не пойдешь, ни к каким художникам, пусть хоть озолотят. Тебе твой парень... кстати, кто он и как его зовут?

– А зачем вам? – Наташа прямо-таки ощерилась сердитой кошкой.

– Чтоб тебе помочь, балда, – усмехнулся Филя. Он умел иногда так улыбаться, что собеседники проникались к нему доверием.

Вот и сейчас Наташа, насупившись, посмотрела на него, а потом вдруг улыбнулась.

– Его Сережей зовут. Сергей Николаев, – почти мечтательно произнесла она. – Он далеко живет. В Хабаровске. Я на карте смотрела – на другом краю земли.

– Не может быть! – удивился Филя. – И зовут Сергеем Николаевым?!

Девушка растерялась:

– Вы его знаете?

– Да кто же не знает в стольном городе Хабаровске Сережу Николаева?! Все его знают! А чем он занимается там?

– Так вы ж сказали... – еще пуще растерялась она.

– Милая, – проникновенным голосом сказал Филя, – Сереж Николаевых по Руси видимо-невидимо бродит, но какой – твой, а какой – чужой, это уж я узнать могу. Так чего он там делает?

– Мы с ним в Интернете встретились... Он писал, что его профессия называется странно – летнаб. Ну, что-то связанное с авиацией, за чем-то наблюдает.

– А-а-а, это он у тебя серьезный человек. Дураков или ничего не смыслящих ни в авиации, ни в природопользовании на такие должности не назначают. Десантник, наверное?

– Он писал, что нередко вынужден прыгать с парашютом.

– Разумеется. Причем чаще всего в самый огонь, в эпицентр пожаров. А тайга знаешь как горит? У-у-у, страшное дело, не приведи, Господи, во сне присниться. Герои ребята, я таких знал... Ну и как у вас? Получается что-нибудь?

Наташа потупилась.

– Он мне нравится. И письма такие пишет, как поэт. Он и стихи тоже сочиняет, говорит, что их издательства печатали.

– А ты хочешь к нему?

– Так он же сам приедет! Вот как отпуск на два-три дня дадут, так и прилетит. У нас уже и встреча в «домике» назначена. Хлебников говорит...

– Спокойно, Наташа, – жестом остановил ее Филипп. – Это у вас что, ритуал такой? Приводить своего знакомого в «домик», точнее, в бордель к Хлебникову? Условия такие он ставит?

– Да нет! – воскликнула она. – Он просто делает из добрых... ну, как сказать?

– Ты скажи еще: из отеческих побуждений. Ему надо, чтобы вы пришли, соблюли, так сказать, ритуал знакомства. Мол, вот как Интернет приносит свои плоды. Вас интервьюируют, а потом отправляют в соседнее помещение. Где вы имеете полное право заняться любовью. Под прицелом телевизионной камеры. И это все снимается, а затем вас начинают шантажировать, так? Скажи, в каком пункте я ошибся? Где соврал?

Наташа смотрела с ужасом.

– Не веришь? А я сам телекамеры там видел. Просто я опытный человек, а ты нет. И я первым делом всегда, когда нахожусь в незнакомых мне помещениях, обращаю внимание на потолки и другие места, где может быть установлена подслушивающая и подсматривающая аппаратура. Служба у меня такая. А ты, – он широко теперь улыбнулся, – на потолок смотришь только тогда, когда кавалера обнимаешь, верно?.. Ладно, ладно, не красней, я ведь шучу, не собираюсь тебя обижать... А про твоего Сережку, если хочешь, узнаю. Каков он, твой поэт, чем дышит, хочешь?