Текст книги "Заложники дьявола"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Это значит, что уголовное дело по Мокрушиной разрастается и теперь входит в интересы Главного управления собственной безопасности МВД!

– Ага... При условии контроля со стороны Генпрокуратуры... Мы со Славой это уже обсудили и ближайшие оперативно-следственные мероприятия наметили.

– Срок расследования можем продлить, – буркнул Меркулов.

– Уже...

– Разрешаю привлечь Светлану Перову, отпуск она уже отгуляла.

– Все-то ты помнишь, – усмехнулся Турецкий. – У Светы сейчас и своих заморочек хватает! В Питере, если не забыл, разгромили буквально на днях банду скинов, – тех самых, которые намеревались сорвать саммит «большой восьмерки»... Взяли практически всех, кроме кукловода, а его следы отчетливо ведут в столицу нашей родины...

– И ты привлек к этому делу Перову?! – Теперь уже Меркулов уставился на Александра Борисовича с возмущением, несколько, как тому показалось, наигранным. – На мой взгляд, она у нас не из гениев!

– Бедная Светлана... – вздохнул Турецкий. – Ее подводит внешность...

– Что ты имеешь в виду?

– С одной стороны, блондинка, которые, как известно, умными не бывают, с точки зрения некоторых мужиков, с другой – выглядит как заправский синий чулок... На самом деле Перова умница, аккуратна до занудства: когда нужно пройти по следу, как в нашем случае, не упустит ни одной детали. Сам понимаешь, фашиствующие молодчики сейчас проблема номер один...

Меркулов задумчиво поглядел на Турецкого и, прежде чем заговорить, немного поколебался.– Вот она, столь любимая нашими демократами свобода! Какой только швали не всплыло!.. Нет, ты только подумай: фашисты в стране, победившей фашизм!..

– Господь с тобой, Костя! – Александр Борисович возмущенно уставился на шефа. – При чем тут свобода-то?! Нет, конечно, вполне можно сказать, например, что молоко полезнее живописи... Кстати, многие сейчас наши политики именно это, по сути дела, и утверждают: мол, для России свобода чуть ли не вредна, а в качестве альтернативы указывают на любовь к Отечеству и традиционно христианским ценностям!

– Ничего похожего я не говорил, – запротестовал Меркулов, но явно задетый за живое Турецкий его не слушал.

– Идиотизм чистой воды! Я и сам за любовь к Отечеству, за почтительное отношение к религиозным ценностям и традициям, но кто сказал, что это противоречит свободе?! И вообще, сомневаться в ее ценности, тем более презирать общества, исповедующие ее как главный принцип жизни, – абсурд! И если хочешь знать, статистически – во всяком случае, на бытовом уровне – западное общество куда религиознее нашего!

– Ничего удивительного для страны, семьдесят лет провозглашавшей атеизм... – поспешно согласился Константин Дмитриевич. – Все равно не понимаю, с чего ты так завелся!

– С того! Я, Костя, сидючи по ночам у Ирки в больнице, телевизор теперь куда чаще смотрю, чем раньше... Знаешь, у скольких видных политиков сейчас проскальзывает это рассуждение?– Какое? – нахмурился Меркулов.

– Болтовня насчет того, что у нас в России платой за свободу, которую исповедует Запад, стали всеобщая распущенность, всеядность, безответственность и безволие... И тут же рядышком выдумка насчет того, что любовь к христианским и традиционным ценностям – наше главное отличие от европейцев и америкосов... На самом деле причина отнюдь не в свободе, а в том, что все последние годы... Да что там годы! Считай, последние сто лет, и не ошибешься! Целый век нас так колбасило, что даже при всем желании придерживаться означенных ценностей мы путаемся, хватаясь то за одно, то за другое! То Глинка, то Александров, то Сталин, но без Ленина, а то и вовсе Николай Второй с Андроповым...

– Ну и что предлагаешь лично ты? – прищурился Меркулов, который подобные разговоры недолюбливал.

– Просто понять, что очень глупо приписывать себе неочевидные преимущества перед Западом, а заодно и достоинства, наличие которых весьма сомнительно... Это скорее мистифицирует россиян, чем что-то объясняет! Запомнить, что традиционные ценности и свобода не могут противопоставляться, то бишь молоко не полезнее живописи... И определить наконец, что есть свобода вообще!

– Вот и определи! – разозлился запутавшийся в рассуждениях Турецкого Константин Дмитриевич.

Александр Борисович внимательно посмотрел на Меркулова и, поняв причину его раздражения, улыбнулся:– Лучше я тебе на примере объясню – с этой действительно грязной книжонкой и не менее грязным фильмецом «Код да Винчи»... Против него дружно выступили как христианские иерархи, так и мусульманские лидеры... Верно?

Меркулов молча кивнул.

– На первый взгляд полная солидарность... Но все дело в деталях! Христиане призывают бойкотировать фильм, а мусульмане, между прочим так же, как и белорусский президент, его просто-напросто запретили!

– Теперь понял, – усмехнулся Меркулов. – Первые – приверженцы традиционных ценностей – свою приверженность им демонстрируют в рамках понятия «свобода», вторые – в рамках общества, исповедующего принуждение!

– И ты меня, Костя, хоть убей, но признать нас свободным обществом я отказываюсь: у нас не просто принуждение, но еще и принуждение самого примитивного, низкого уровня... который и оборачивается всплесками вседозволенности!

– Какой ты умный, Турецкий! – иронично ухмыльнулся Меркулов. – А главное – если бы не упомянутая тобой вседозволенность, вряд ли бы тебе удалось полчаса разливаться соловьем на данную тему в кабинете шефа, да еще являясь первым помощником генерального прокурора нашей, как ты утверждаешь, несвободной страны... Вот только при чем тут наши с тобой конкретные дела по той же Мокрушиной, скинам и прочим таможенникам-взяточникам, то бишь коррупционерам, понять лично мне не дано! А поскольку я твой начальник, а не наоборот, смириться с этим придется как раз тебе. В принудительном порядке!..

Александр Борисович не сумел сдержать улыбку и поглядел на своего шефа почти с нежностью:

– Все-то ты понимаешь, Костя, за то и люблю... А что за сплетни насчет генерального бродят по конторе?..

– Сплетни – они и есть сплетни, – ушел, насупившись, от ответа Меркулов. – Жизнь, как говорится, и покажет, и накажет... Саня, насчет дела Мокрушиной с ее генералом я все понял, свою невольную вину готов признать, а все твои действия одобряю заранее... Времени совсем нет, пожалей старика!

– Смотри-ка ты, взмолился... Ладно, Костя, у меня еще одна мелочь к тебе: я все это время хотел бы уходить из конторы пораньше...

– Что, неважные у Иринки дела? – Меркулов сочувственно поглядел на друга. – Конечно, какие проблемы...

– Для Ирины сейчас, по словам врачей, главное – спокойствие. А она, наоборот, стала нервная и даже суеверная... Представляешь, сегодня утром я брился у нее в палате, поскольку служебный туалет был заперт, а общий у них на этаже исключительно женский...

– Как же ты... – начал было Константин Дмитриевич и, не закончив, фыркнул.

– «Как», «как»... В шесть утра еще открыт был, вот как! А когда я бриться пошел – уже заперт, а кто унес ключ, медсестра не знала... Я не об этом! Ну побрился я перед маленьким карманным зеркальцем, да и хрен бы с ним. Но меня угораздило его выронить, стекло, понимаешь, треснуло... А с Иркой, которая отродясь не была суеверной, чуть ли не истерика!..

– Даже я знаю, – заметил Меркулов, – что разбить зеркало – очень дурная примета. Все в нее верят, в том числе несуеверные...

– Глупости! Боятся разбитых зеркал! А у меня оно только треснуло слегка...

– Слушай, Сань, по моим наблюдениям, у тебя у самого скоро истерики начнутся, – покачал головой Константин Дмитриевич. – Наверняка ведь ты в этой лечебнице спишь вполглаза... Переутомление тебе гарантировано, а ты и так когда в последний раз отдыхал?.. Неужели на твою Ирину так повлияла беременность, что она этого не понимает?

– Во-первых, понимать в такой ситуации должен я, а не она. Во-вторых... Словом, я наврал ей, что на данном этапе занимаюсь не следственными делами, а общественными поручениями... Учти это, Костя, на всякий случай! Вдруг позвонит тебе, чтобы проверить, а меня нет на месте?.. Сейчас мне, например, на таможню надо ехать вместе со спецназовцами, у них очередной финал очередной операции на очередной таможне... Должен был от нас присутствовать Поремский, но он, если ты не забыл, отправлен в командировку в Коксанск.

– И она тебе что, поверила?.. – удивился Меркулов. – Надо же, оказывается, беременность действительно на мозги влияет?

– Так в том-то и дело, что я не знаю, по ней не поймешь, поверила или нет: перепроверить вполне может, причем наверняка через тебя!– И что я ей должен сказать?

– Что я вместе с Вячеславом занят сбором средств и покупкой подарков для детского дома! Славку я уже предупредил и проинструктировал!..

Константин Дмитриевич расхохотался:

– Тоже мне два общественника!.. Ты хоть в курсе, что твой Слава сбросил сию вполне реальную обязанность на племянника?.. Вот Денис сейчас точно мотается насчет подарков детям – в отличие от дядюшки... Не забудь, пожалуйста, и его проинструктировать!..

– Хорошо, что ты сказал, – совершенно серьезно всполошился Александр Борисович. – Все, я пошел, позвоню ему от себя... Так ты не забудешь, Костя?..

– Не забуду! С какой стати?.. Провалов в памяти у меня пока что нет... Иди уж, конспиратор хренов, любимец детей и беременных женщин!..

На таможне они управились на удивление быстро, тем более что операцию начали еще до их с Грязновым-старшим прибытия на место. Вячеслав Иванович отправился вместе с Турецким исключительно по собственной инициативе: из чувства солидарности и потому что соскучился по своему другу, пропадавшему все это время у жены в больнице.

– Если хочешь, – предложил Александр Борисович, заводя свой «Пежо», – поехали вместе к Иринке, она будет рада. Скучает там, бедненькая, целыми днями.– Куда, в роддом?! – немедленно испугался Вячеслав Иванович. – Там же это... рожают!..

Его испуг выглядел настолько забавно, что Турецкому понадобилось не меньше минуты, чтобы отсмеяться и лишь потом тронуть машину с места.

– Слушай, ну что ты, ей-богу, как маленький? Взрослый мужик... В Иришкином отделении никто, к счастью, пока не рожает, наоборот, все стараются этот момент оттянуть!

– Не, Сань, хоть убей, не поеду... Я, может, потому и не женился, что с этими самыми делами – ну там животы и все остальное... Ну ты меня понял... Словом, чтобы не сталкиваться!.. Смотрю на тебя и понимаю, что был прав: за любимую женщину всегда страшно, ты вон сам на себя сейчас непохож!

– Зато семья, зато дети! Знаешь, как это здорово – сразу две девчонки?.. А ты у нас так бобылем и помрешь?.. Смотри, еще не поздно, Слава... Думаешь, не знаю, как твоя Лида спит и видит, как тебя наконец окрутить?..

– Да ну тебя! Ты еще мне насчет одинокой старости песню заведи...

– А что? Вполне даже имеющая право на существование песня!

– У каждого, Саня, своя судьба, – вздохнул Грязнов-старший. – Ты думаешь, я просто так все время про отставку упоминаю? Устал я... А это и есть старость...

– Брось!

– И ничего плохого в этом нет, поскольку у каждого возраста своя прелесть и свои радости.– И в чем же ты видишь эти радости? – улыбнулся Турецкий.

– Смеяться не будешь?

– Ни за что!

– Друг у меня есть один, с детства еще остался, ты его не знаешь: когда мы познакомились, он уже с полгода как в Сибирь мотанул, в заповедник...

– В Сибирь? – Турецкий даже сбросил скорость от удивления, догадываясь, что услышит дальше.

– Нечего удивляться... Мы с ним об этом когда-то вместе мечтали!.. Но он, в отличие от меня, свою мечту претворил в действительность. И ни разу в жизни об этом, между прочим, не пожалел!.. Вот уйду в отставку – и к нему... Место для меня там всегда найдется.

– Надеюсь, ты это не всерьез? – хмуро поинтересовался Александр Борисович. – Тем более что об отставке всерьез, чего доброго, из нас двоих думать придется не тебе, а мне... Только Ирке не говори, если вдруг позвонит!

– Я что, похож на дурака? Конечно, не скажу... Ты имеешь в виду слухи насчет отставки генерального?

– Если это не просто слухи, новый шеф наверняка начнет менять всю команду... Помощников и зама – в первую очередь.

– Что твой друг Меркулов говорит по этому поводу?

– В том-то и дело, что ничего. Зато очень заметно нервничает при малейшем приближении к данной теме.Некоторое время они молчали, паузу нарушил мобильный телефон Александра Борисовича. Глянув на определитель, он вновь слегка притормозил и поспешно включил связь:

– Уже еду, Иришка, у тебя все в порядке? – И, послушав некоторое время, улыбнулся: – Хочешь со Славкой поговорить? Он как раз рядом, едем с этих... с закупок... Что купили?..

Округлив глаза, Турецкий уставился на Вячеслава Ивановича и тихо прошипел:

– Славка, быстро, что мы купили?..

Генерал растерянно приоткрыл рот, потом быстро завертел по сторонам головой и внезапно, наткнувшись взглядом на какую-то витрину, обрадованно закивал головой:

– Кукол купили, этих... Барби! И... И машинки!..

– Кукол Барби, – отрапортовал Турецкий, – и машинки... Об остальном я решил посоветоваться с тобой!.. Сколько денег?.. Кажется, тысячи три, нам все не дали, касса у Кости... Приеду – поговорим, Иришка, а то, кажется, наша пробка с места двинулась!..

С облегчением отключив мобильный, он покосился на друга, едва сдерживающего смех.

– Почему именно Барби? – сердито поинтересовался у него Александр Борисович. – Ирка говорит, что девочкам с ними играть вредно, в моральном отношении...

– Ну извини... – Генерал развел руками. – Я по части брехни на ходу несилен: увидел в витрине манекены и вспомнил этих кукол... А машинки сами на ум пришли... Заранее надо было думать! Или Дениске позвонить: он-то, в отличие от нас, действительно с этими подарками сейчас мается! Вместе со своей секретаршей, правда, на пару ездят... А что, Ирина не захотела со мной поговорить?

– Она тебе привет передала! А поговорить не могла, к ней как раз медсестра пришла с уколом... Так едешь со мной или нет?

– Я, пожалуй, лучше к Лиде... Останови-ка, Сань, рядом с метро, как раз ее ветка!

– Ты к ней всегда на метро ездишь?.. – ехидно посмотрел на друга Александр Борисович.

– Не на служебной же машине мне к ней кататься?.. И так про меня черт-те что болтают, твой Меркулов чуть ли не в профессиональные донжуаны записал... Все, тормози!

Турецкий съехал на обочину возле подземного перехода, ведущего к метро, и попрощался с Грязновым-старшим. Но отъезжать не спешил, задумчиво глядя другу вслед. Потом, словно спохватившись, перегнулся через переднее пассажирское сиденье и, приоткрыв дверцу, высунулся наружу:

– Слав, погоди!

Вячеслав Иванович, слегка вздрогнув, обернулся:

– Ты чего?

– Насчет заповедника ты что, всерьез?..

– Серьезнее не бывает! – Грязнов-старший махнул ему рукой и торопливо зашагал к переходу.

Дождавшись, когда грузная фигура генерала скроется с глаз, Александр Борисович покачал головой, вздохнул и лишь после этого тронул «Пежо» с места. На душе у него почему-то сделалось тоскливо и неспокойно. Возможно, как обычно в последнее время, из-за Ирины, а возможно, из-за подозрения, что его старый друг Славка и впрямь не шутит... Или потому, что тот не поехал с ним к Ирине?

В то, что его друг до такой степени боится роддомов, как он только что утверждал, Турецкий не верил: скорее всего, не желает видеть его жену в «разобранном» состоянии... Александр Борисович улыбнулся, припомнив, как всего полтора месяца назад, после того как Ирина по его просьбе прошла преддипломную практику у Славы в департаменте, Грязнов-старший восторгался ее умом и проницательностью. Словом, профессионализмом! Именно благодаря ей он убедился, насколько большую роль может сыграть в процессе следствия психолог-юрист.

И, совершенно позабыв, как еще недавно подтрунивал над Александром Борисовичем по этому поводу, заявил буквально следующее:

– Знаешь, Сань, если бы у меня было в департаменте место и при этом выбор, кого взять – тебя или ее, честное слово, я выбрал бы Ирину!.. Надеюсь, тебя это не обидело?

Турецкий и не подумал обижаться, поскольку отлично знал, что именно его жена помогла раскрыть дело, которым в тот момент занимался уже то ли второй, то ли третий следователь и которое так и напрашивалось в «висяки».

Александр Борисович очень удивился бы, узнай он, что и Ирина Генриховна почти все то время, которое он потратил на дорогу к ней, размышляла о том же самом – вспоминая в обществе Кати свою практику у Грязнова... То, что именно Катя и спровоцировала ее на этот разговор, Ирина не заметила. Так же как не сообразила, что у подруги имелась в данной связи своя собственная цель.

МАЙЯ

Майя спала спокойно, крепко и без сновидений, а проснулась в одно мгновение и сразу с ощущением бодрости, что бывало с ней редко. Дядя Юра сидел рядом, словно и вовсе все это время не двигался с места, оберегая ее сон. Хотя вряд ли это было так, времени прошло много, потому что за окнами уже стояла ночь, комнату теперь освещало не солнце, а небольшая настольная лампа, стоявшая на журнальном столике.

– Ну как, отдохнула? – Он улыбнулся и поднялся с места, подошел к окну и, дернув за шнур, свисавший с карниза, опустил жалюзи, которые Майя только что разглядела. – Сейчас попьем чайку и будем репетировать, – сказал дядя Юра. – Ты готова?

– Конечно! – Майя немного охрипла со сна и, откашлявшись, живо вскочила с кушетки. – Я не хочу чаю, я сыта, давайте лучше сразу репетировать!

– На сей раз, – улыбнулся он, – это действительно будет чай, с конфетами и с замечательными восточными сладостями: ты таких никогда не пробовала!

Сладкое она любила и, немного поколебавшись, согласилась, хотя на самом деле девушке не терпелось заняться главным делом, преодолев наконец последнее препятствие на их с мамой пути. А потом раз и навсегда забыть о свалившихся на них бедах. Дядя Юра улыбнулся:

– Ты способная и умная девочка, у тебя все получится, и много времени нам не понадобится. Скоро все будет позади!

Она кивнула и направилась вслед за ним на кухню, где, оказывается, уже был накрыт чайный стол, посередине которого стояла коробка конфет, заставившая Майю слегка вздрогнуть: это были любимые мамины конфеты... И, как выяснилось со временем, Крысины тоже...

Она на мгновение замерла посреди кухни, а дядя Юра этого словно и не заметил, спокойно занявшись вскипевшим чайником и начав какие-то сложные манипуляции с заваркой.

В пятнадцать с половиной лет хранить тайну очень трудно. Однако Майя отлично понимала, что, раскрой она мамочке секрет отцовских «командировок», и вся их спокойная, налаженная жизнь превратится в настоящий ад... Но и оставлять все как есть тоже было нельзя.

В тот день она долго бродила по улицам, не замечая, что ноги сами несут ее в сторону дома, и хотя от него до Ботаники было целых три троллейбусных остановки, преодолела она их как-то неожиданно быстро. И когда поняла, что находится буквально в трех шагах от своего подъезда, испугалась: Майя никогда и ничего до сих пор не скрывала от мамы, а теперь... Мамуля умница и наверняка сразу поймет:что-то случилось. Поймет, едва глянув на дочкино лицо. И, конечно, учинит ей настоящий допрос, как отцу после его очередной «командировки»...

Девушка замерла на месте, вспомнив про эти «допросы», на которые он так сердился: а вдруг... вдруг мамочка на самом деле что-то знает или по крайней мере догадывается?.. А от нее просто-напросто скрывает?.. Вдруг она знает про Крысу?!

Майя испуганно огляделась – никто, слава богу, не обращал на нее внимания – и бросилась прочь от подъезда, в глубь двора. За детской площадкой росли деревья и густые, высокие кусты, там, в укромном месте, стояла скамейка, давно уже облюбованная влюбленными парочками по ночам и местными бомжами по утрам. Но сейчас был разгар дня – и скамейка, как и предполагала девушка, пустовала. Ей нужно было посидеть в тишине и хорошенько подумать, по дороге домой сделать это она не успела от потрясения перед своим ужасным открытием. По крайней мере понять, насколько оно серьезно...

Конечно, о том, что существует любовь, измена и ревность, Майя знала. Она и сама влюблялась дважды – и оба раза безответно. Во второй раз – совсем недавно и, как считала тогда сама, навсегда... А он предпочел ей другую девчонку, которую она тогда возненавидела почти так же сильно, как ненавидела сейчас Крысу... Если бы не мама, которой она о себе всегда и все рассказывала, Майя наверняка бы как-нибудь отомстила своей сопернице. Но мамуля ее остановила, они тогда с ней чуть ли не сутками разговаривали – до тех пор пока Майины слезы наконец не высохли, а ненависть, злость и обида не растаяли почти до конца... Сейчас ей даже смешно вспоминать, как она думала, будто влюблена на всю жизнь в этого сопляка, к тому же рыжего... Может, и у папы это с Крысой также пройдет?.. В любовных романах она не раз и не два читала, что у мужчин так бывает, называется это «увлечение». Еще секс... А любовь для них – это совсем другое.

Девушка путалась в своих мыслях и соображениях, терялась в собственных ощущениях, потому что привыкла за свою недолгую жизнь все обсуждать с мамой, находить верные решения с ее помощью. И вот впервые она не могла это сделать и даже понять себя оказалось трудно: единственное, в чем Майя была уверена, – в своей жгучей ненависти к Крысе...

В реальной жизни Крысу звали Любовью Сипуновой, и, если уж совсем честно, на крысу она на самом деле не походила. Если мамочка была блондинкой, то Сипунова – ее полной противоположностью: темноволосая, темноглазая, с физиономией, похожей на мордочку лисенка, с насмешливо вздернутым носиком. Еще мамочке было тридцать шесть лет, а отцовской секретарше лет на десять меньше, во всяком случае на вид. Мамочка одевалась на рынке, а эта тварь, которую Майя прежде видела не больше десятка раз, носила дорогущие фирменные костюмы с юбками, едва прикрывавшими задницу.

И как Майя ни была потрясена в тот момент, когда отец вел эту гадину к машине, она запомнила: на его поцелуй секретарша среагировала так, словно делала своему шефу немыслимое одолжение, а мамочка от малейшей ласки отца расцветала, словно лесная незабудка, и кидалась ему на шею. И после этого уже он выглядел так, словно делал ей одолжение, позволяя себя обнимать...

Девушка просидела на скамейке около часа, пока не поняла, что мама наверняка уже о ней беспокоится, нужно идти домой. Единственное, что она решила, – ни в коем случае пока не рассказывать ей о своем ужасном открытии, может быть, повезет, и мамочка не заметит, что дочь от нее что-то скрывает. И, уже поднимаясь по лестнице, приняла еще одно решение, от которого на душе и правда немного полегчало: последить за Крысой и за отцом, чтобы понять, «увлечение» это у него или самое настоящее предательство мамулечки... Вот завтра же и начнет слежку за этой поганкой. Все равно идти в школу без толку, вместо того чтобы слушать учителей, она будет думать о своем!

Поняв, что есть уважительная причина, для того чтобы оттянуть главное решение – говорить или нет маме про отца и Крысу, – Майя ускорила шаг, почти уверенная в том, что сумеет не выдать себя хотя бы с порога.

Ей тогда здорово повезло: к маме зашла самая болтливая из их соседок, и они как раз в момент ее возвращения пили чай на кухне, что-то обсуждали и смеялись. Говорили о чем-то, что интересовало обеих, потому что мама едва взглянула на Майю, когда та вошла на кухню, и даже не спросила, почему та задержалась, похоже, и вовсе не заметила. У девушки образовалось время, чтобы взять себя в руки и успокоиться, а главное – сразу после того как пообедала, по-прежнему в обществе не только мамочки, но и соседки, возможность скрыться в своей комнате под незатейливым предлогом: мол, много задали по литературе – и обдумать свои завтрашние действия.

Первая слежка вышла глупая и бесполезная, хотя Майе тогда казалось, что продумала она все как надо.

С утра пораньше она отправилась прямиком на отцовскую фирму. Она и раньше бывала здесь несколько раз и ориентировалась неплохо: длинный барак – это и был единственный, правда, очень большой упаковочный цех – можно было пройти весь насквозь изнутри, чтобы попасть в контору. А можно было обойти и попасть туда с «красного» входа, над которым висела длинная вывеска «Колычев и Ко» без каких бы то ни было пояснений. Те, кому надо, и так знали, что здесь можно заказать любую тару, а потенциальных клиентов отец отыскивал сам. Никакой «компани», разумеется, и в помине не было, если не считать Крысу. Но то, что отец еще год назад сделал ее своим равноправным партнером, Майя узнала позже.

А тогда она не стала заходить в цех, предпочла его обойти, решив появиться перед «гадиной», как и положено дочери хозяина, с парадного входа.

Сипунова, как девушка и предполагала, увидев ее, удивилась и даже едва не выронила зеркальце, перед которым в момент прихода Майи красила свою рожу.

– Майя?.. – Она, кажется, даже немного растерялась и тут же нахмурилась.

– Майя Игоревна! – холодно поправила ее девушка.Крыса нахмурилась еще больше и убрала зеркальце и тушь в ящик стола.

– Игорь Викторович в отъезде, разве ты не в курсе?

– Разумеется, в курсе. – Майя поглядела прямо в глаза Сипуновой с нескрываемой ненавистью. – Я не «ты», а «вы»... Отец забыл оставить мне денег на карман. Поэтому я заехала перед школой сюда!

– Денег? – Крыса выдержала взгляд девушки, немного покраснев. – Но при чем здесь я?

– Не сомневаюсь, что у вас есть ключи от отцовского сейфа. – Все, что она собиралась сказать, Майя продумала еще накануне и ночью, потому что ей так и не удалось заснуть. – Я знаю, что он держит здесь наличные!

Она это действительно знала, так как не раз слышала, что мама увещевала отца, убеждая не держать скапливавшийся к концу каждого месяца «черный нал» в рабочем сейфе, уж лучше дома... Ведь в любой момент могли нагрянуть налоговики, и что он тогда им скажет? Отец только смеялся, отмахиваясь:

– Да что угодно! Хозяин – барин, храню тут личные сбережения, решил, мол, сегодня после работы мебельный гарнитур купить... Или два: спальный и кухонный!.. Да и какие там деньги? Так, гроши...

Однако, как выяснилось, голыми руками Сипунову взять было трудно! Злобно усмехнувшись, она тоже посмотрела на Майю с ненавистью и заявила, что, во-первых, ни о каких деньгах в сейфе она знать не знает. Во-вторых, если бы они действительно там были, Майя их все равно от нее не получит без разрешения Игоря Викторовича. Было и в-третьих... Крыса оказалась проницательнее, чем можно было предположить, и она поняла, что на самом деле дочь ее любовника заявилась вовсе не за какими-то там карманными деньгами. Что она знает про ее отношения с хозяином... Потому что сказала эта дрянь буквально следующее:

– Игорь наверняка мне сегодня позвонит, я спрошу... А сейчас, прошу прощения, мне некогда, до свидания!..

Она назвала отца не Игорем Викторовичем, а Игорем, словно нарочно подчеркнув их «особые» отношения, насчет непременного его звонка тоже сказала нарочно, чтобы унизить Майю, а главное – мамочку!

Самое ужасное, девушка не нашлась что ответить и, круто развернувшись, выскочила из конторы как ошпаренная, запомнив последнее, что там увидела: насмешливую и торжествующую ухмылку Крысы... Щеки Майи пылали от пережитого унижения, сердце почти разрывалось от ненависти и колотилось где-то в гортани. «Я убью ее!.. – прошептала девушка, на мгновение замерев на крыльце. – Я ее убью!..»

Теперь слежка за секретаршей приобретала дополнительный смысл. Майя не сомневалась в том, что отец прячется у Крысы дома, значит, надо узнать, где эта гадина живет. Оглядевшись, она с немалым облегчением обнаружила маленькое кафе-стекляшку – напротив входа в контору. У нее хватило ума не пойти туда сразу: наверняка Крыса подглядывает за ней из окон!

Стараясь двигаться как можно спокойнее и медленнее, Майя зашагала в сторону ближайшей автобусной остановки. Потом она еще какое-то время плутала по прилегающим улицам и переулкам, едва не заблудилась, поскольку этот окраинный райончик был ей незнаком. Наконец снова вышла к кафе и поспешно туда проскользнула.

Заведение, к Майиному удивлению, оказалось довольно популярным. Почти все столики не слишком опрятного вида были заняты, хотя место возле окна, из которого просматривался вход в контору, нашлось. Чуть позже она сообразила, откуда берутся посетители: в кафе наверняка ходят перекусить отцовские рабочие и еще кто-нибудь из соседних фирм – таких же маленьких и убогих: их здесь, если верить попадавшимся на глаза вывескам, немало. А кафе на весь райончик, насколько сумела заметить Майя, одно. Мало кто рискнет открывать ресторан или забегаловку на таком небойком месте, разве что пивнуху какую-нибудь для местных алкашей... К тому же, как выяснилось, кормили здесь совсем неплохо.

Девушка понимала, что ждать ей, скорее всего, придется долго – до самого вечера, конечно, если эта тварь не воспользуется блатом и не ускользнет раньше... А есть ей хотелось, потому что к завтраку она сегодня, после бессонной ночи, едва притронулась. Майя надеялась, что обслуга не обратит на нее особого внимания, а людей в кафе не убавится. Ведь впереди еще обеденный перерыв!

Но тот день был явно не ее. Поесть и то толком не успела, когда, подняв глаза и глянув в сторону отцовской конторы, увидела Крысу. И не одну: у крыльца неторопливо парковалась отцовская машина... То есть их машина!..

Майя замерла, так и не успев донести вилку до рта. Сипунова, спокойно улыбаясь, стояла на крыльце конторы в очередном мини-костюмчике, дополненном теперь висевшей через плечо сумкой, уперев одну руку в изогнутое бедро, словно продавала себя на панели, а второй небрежно поправляя волосы...

Машина замерла у крыльца, и тут же из-за водительской дверцы выскочил отец. Он обогнул капот и открыл перед Крысой вторую дверцу... Никогда Майя не видела его таким... таким униженно-суетливым, никогда!.. Господи, да они, похоже, особо и не скрываются... Конечно, никакой вероятности, что здесь появится мамуля и увидит их, нет, но есть же ведь и другие люди!.. В том числе и те, которые знают их с мамой, бывали у них в гостях...

Есть ей больше не хотелось. В горле встал громадный, горький, как микстура, ком – она сейчас не могла бы проглотить ни кусочка. Майя, не шевельнувшись, пронаблюдала весь процесс водворения Крысы в машину, потом, после того как «Москвич» развернулся и уехал в сторону центра, еще какое-то время сидела не двигаясь, забыв про еду. Она думала о том, что весь ее план со слежкой надо менять, придумывать заново, потому что она и представить не могла, что во время отцовской «командировки» тот будет возить Крысу на машине... Значит, и проследить, где живет... то есть живут в данный момент они оба, Майя может, только раздобыв вторую машину. К тому же водить она не умеет... Да и кто пустит за руль девчонку, которой еще нет шестнадцати?!