Текст книги "Вспомнить себя"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава третья
И ПРИШЛО УТРО...

– Я бы на вашем месте, Ирина Генриховна, не проявлял излишней торопливости, – уговаривал старший оперуполномоченный МУРа, майор милиции Петр Щеткин жену своего старого друга Саши Турецкого. – Раз он жив и здоров, значит, с ним все в порядке. Просто нам всем надо дать ему время прийти в себя. Вы ж верите, что я не могу желать ему зла?

– Петя, не в этом дело! – воскликнула Ирина, которой уже осточертели, если говорить правду, уговоры Шуркиного дружка еще со студенческих лет.

Помнила она, каков был в те далекие теперь времена ее благоверный, с которым она прожила по-соседски все годы его студенчества в одной коммунальной квартире. Тот еще был орелик! И приятели были под стать ему! Еще полагают, что она забыла... Но открыто послать Петю она, разумеется, не могла, тот предпринял почти невозможные усилия, чтобы отыскать следы покинувшего Москву, пьяного вдрызг Турецкого. И не только отыскал, но и довольно точно маршрут его вычислил. Кроме последней точки. Но это уж исключительно ее собственная заслуга. Точнее, основной толчок дал ей Васька, плетневский сынок, который вспомнил, что дядя Саша рассказывал ему однажды про свою тетку, живущую где-то на юге.

Ну а дальнейшее было уже делом техники. Ирина провела ревизию Шуркиных архивов в доступном ему одному бардаке письменного стола и нашла-таки записную книжку, а в ней адрес Валентины Денисовны Ермаковой, проживающей, оказывается, в городе Новороссийске на улице Гвардейцев, в доме пятнадцать. Телефона записано не было, но это и понятно, речь шла всего-навсего о конце восьмидесятых годов. Как просто, когда знаешь, где искать, а главное – что.

Ирина немедленно перезвонила Косте Меркулову и сообщила адрес Шуркиной тетки. Костя пообещал решить вопрос быстро. И решил, но... сам Шурка почему-то категорически не желал сотрудничать с Меркуловым. В общем-то понятно почему. Некорректная постановка вопроса. За последний год Костя немало принес огорчений Турецкому, возможно, сам того не желая. И сердясь на мужа, на себя, на того же Антона, из-за которого, вольно или невольно, возникло противостояние в семье, Ирина больше всего имела претензий именно к Косте, хотя и вынуждена была постоянно обращаться к нему. К сожалению, и по семейным делам, и по проблемам, возникающим в «Глории». Несмотря на побег Турецкого и поиски Плетнева, агентство продолжало существовать и обязано было платить зарплату своим сотрудникам, профессиональная квалификация которых была весьма высокой. Это знали все, как и то, что сыщики такого класса, как говорится, на земле не валяются. Надо было и о них думать. Но это уже другая песня...

Так вот, Костя сообщил, что Плетнев, которому и в Новороссийске нашлась срочная и ответственная работа, сумел найти Сашу. Поговорить по душам пока не удается, но Турецкий уже согласился помочь местному следствию, и это большой шаг вперед. А в одном из телефонных разговоров с Антоном он предложил тому поговорить, втайне от Саши, с его теткой, объяснить ей ситуацию и, если удастся, попросить ее позвонить Ирине, чтобы прекратить наконец мучения жены этого шалопута. Валентина Денисовна, помнившая Ирину, естественно, тут же перезвонила, успокоила и дала свой домашний телефон, объяснив, что под ее присмотром с Сашенькой ничего решительным образом не случится, что он исправляется, входит в норму, работает с местными следователями, учит их уму-разуму, и те от него в восторге. Ну, уж это жене «важняка» было хорошо известно: пыль в глаза Шурик умел пускать всегда, ничего удивительного.

Ирина уже успокоилась окончательно, но сегодня утром позвонила опять Валентина Денисовна и сказала, что было бы, наверное, неплохо, если бы Ирочка приехала к ним в Новороссийск. Просто отдохнуть немного, да и вообще для порядка. Ох, как хорошо знала Ирина это уклончивое – для порядка! Опять Шурик начал какие-нибудь коники выкидывать. Словом, договорились, что Ирина позвонит вечерком, попозже, чтоб застать Сашку, но с ним не разговаривать, ему все передаст сама тетка. Поняла Ирина, что тетка решила наверняка позаботиться о Шуркиной нравственности. Ну что ж, значит, так тому и быть.

Ирина позвонила и сообщила, что прилетает на следующий день. А напрягать Шурку не надо, сама доберется, она примерно помнит эту улицу Гвардейцев, есть и такси, в конце концов.

Теперь осталось немногое: достать билет. Она надеялась, что трудностей в этом вопросе не будет. Но что делать с Васькой? Оставлять одного нельзя. Хоть и девять лет парню и хочет выглядеть самостоятельным мужчиной, но характер неуравновешенный, взбалмошный. Ирина хотела оставить его с Катей, которая работала медсестрой в том самом госпитале, где лечили Шурку. В принципе договорились, что Ирина сама привезет к Кате Ваську – на два-три дня, не больше. А сама улетит. И теперь надо было еще уговаривать Ваську!..

Ирина чувствовала, что сохранять олимпийское спокойствие и разговаривать с мальчиком вежливым, почти просительным тоном она больше не может. Оставалось приказать, сославшись на волю его отца. Ох, как же все эти психологические эксперименты по реабилитации ребенка, пришедшего из детского дома, уже острой костью сидят у нее в горле! Но она терпеливо рассказывала Ваське, зачем она срочно летит в Новороссийск, убеждала, что это ненадолго, что вскоре они вернутся все вместе, и его папа тоже... Как терпения только хватало! Но, кажется, убедила. Он пообещал слушаться тетю Катю. И это был уже подвиг с его стороны. Или со стороны Ирины? Она и сама сомневалась уже в своих силах и способностях.

И пришло утро... Надо было ехать к Кате, к черту на кулички, в Медведково, а потом мчаться в Домодедово, в аэропорт. И все время держать в курсе Меркулова, который пообещал в случае неожиданных трудностей включить свои связи. Он, кстати, обрадовался, когда узнал о планах Ирины. Видно, тоже что-то знал, но молчал. И Антон, наверное, знает. Но все молчат, ничего ей не говорят – прямо какая-то круговая порука. Ничего, решила Ирина, уж она прилетит и постарается навести порядок. Ну а о том, что все ее планы и замыслы отдают авантюрой, грешат непродуманностью, что разговаривать с Турецким в приказном порядке у нее никогда, за все пятнадцать лет их совместной жизни не получалось, – об этом она как-то не задумалась. Возможно, просто не до того было.

Между прочим, она одна-единственная знала, как уговорить мужа принять мудрое и справедливое решение. Надо просто заставить его поверить в то, что это его собственные мысли. Здесь и крылась единственная трудность – суметь убедить...

Катя ждала их. Васька сам сложил дома свой рюкзачок, собрал все необходимое, словно для дальнего путешествия. Он вообще вел себя странно послушно, но Ирина, поглощенная своим отлетом, считала, что ее усилия наконец-то увенчались успехом и в мальчике, кажется, проявилась наконец почти взрослая ответственность.

Если бы она знала, как ошибалась! Но в этом ей еще предстояло убедиться...

Катя и слушать ничего не хотела, у нее был отгул в больнице, и она усадила подругу с Васькой пить чай со сладкими пирогами, печь которые была большой мастерицей. Естественно, сам по себе затеялся и разговор. Все о том же, о мужиках, будь они неладны. Но и без них – никуда. Ваське тема была неинтересна, скучна, и он ушел в другую комнату, где устроился поудобнее и достал свой ноутбук, подаренный ему, кстати, дядей Сашей. Хорошая штука, полезная, Васька смело обращался с компьютером, не в пример тем же дяде Саше и папе. Взрослые – что они понимали в технике?.. Но уши Васькины, как два локатора, как натуральная РЛС, засекающая невидимые космические объекты, были точно настроены на соседнюю комнату, где тетя Ира с тетей Катей обменивались своими мнениями по поводу «этих распроклятых мужиков». Подруги, женщины, – понимал Васька, – и все этим сказано...

– Ну и что ты сама-то думаешь теперь по этому поводу? – прозвучал простенький вопрос Кати, и Васькины уши автоматически «навострились».

– Что я могу тебе сказать?.. – это тетя Ира. – Были у меня моменты, понимаешь? Так тяжело, что... А потом, это же длится не первый год, я испугалась, что стала привыкать, понимаешь?

– Еще как! Уж на что иной раз все просто, вроде и отношений никаких, – я о серьезном, а как услышу, убила бы не задумываясь.

– Ну да, все они «сво»! Насмотрелась ты, подруга... меньше в ящик заглядывай, ничего путного.

– Да знаю, и некогда мне. То одно, то другое... Посмотришь – душу отвести, а там все про то же, жуть берет. Мало у меня в клинике крови...

– Но у тебя же, я помню тот наш разговор, в клинике твоей, были некоторые планы. Отчего ж не взялась за дело?

– Сказала б я тебе, подружка дорогая... Когда? Если с одной стороны – этот шалопай, за которым особый присмотр необходим, а это не с моим временем, да и работу бросать я не могу, если других перспектив не вижу, а с другой... Ну когда мне? Пойми же! Он же там!

– Ну, насчет «там» это – явное преувеличение.

Васька сообразил, что тетя Ира чем-то смущена, не дурак же, понимает, что шалопай – это тетя Катя про него сказала. И чего они все темнят? Понятно же, что речь о папе. Тетя Катя в него влюблена, как кошка. Так говорили в детдоме про повариху Нюрку, которая бегала к дворнику дяде Коле. А они, мальчишки, видели и свистели ей вслед, пугая. Интересно!.. Но тетя Катя Ваське была в общем безразлична. Она напоминала сразу всех детдомовских теток, вместе взятых. Громкая, сердитая, приказывать любит. И живет она тоже далеко от центра, неудобно. Переселяться сюда не хотелось бы. А тетя Ира – совсем другое дело. Она – добрая, отзывчивая. Ну, в смысле, стоит Ваське попросить сходить куда-нибудь, в тот же зоопарк, как она сразу хорошо отзывается. И на мороженое не скупится, хотя и предупреждает теть Катиным голосом, чтоб ел медленнее, горло не простудил. И покупает, чего Васька ни попросит, но только каждый раз учить начинает, а это – неприятно, хотя ради подарков пережить можно. И вообще, в их доме интересно. А если уж выбирать жену для папы, то обязательно только тетю Иру. Да, прямой смысл! Зачем ездить куда-то на край земли, в засратую, как папа говорит, «двушку», когда на Фрунзенской набережной у тети Иры и комната для него отдельная, и забота постоянная, и кормят вволю – ничего самому готовить не надо. И в школу совсем близко, а тетя Ира все равно его на машине встречает и провожает. Куда еще! Очень удобно. Это если посмотреть реально и конкретно. Так что, если бы Ваську поставили перед выбором: кто нужен папе и на ком ему жениться, никаких сомнений, только на тете Ире... Правда, было и одно неудобство. Дядя Саша. Он, конечно, хозяин квартиры и так, запросто, ее не отдаст. Но, как пишут в интернетных объявлениях, возможны варианты. Например, дядя Саша вполне мог бы переселиться в «двушку», одному много не надо. А они с папой и тетей Ирой зажили бы втроем. И опять же, если Нинка вернется, а это еще когда будет, она тоже может к дяде Саше переехать, есть вторая комната. Только она не вернется. Если бы Васька попал в Англию, как она, он бы ни за что не вернулся сюда. Чего он тут не видел? Неинтересно...

В общем, окончательно решил для себя Васька, кажется, придется решать этот важный вопрос ему самому. И по-мужски... Должны ведь они понять, что раз занимаются с ним рела... релабилитацией, то и выслушать обязаны, потому что он тоже гражданин и права имеет... Свободные...

А на кухне тянулся свой негромкий разговор, но он уже был Ваське, принявшему свое решение, неинтересен.

– Так вы с ним даже и не поговорили? По душам-то? – спросила Ирина. – Не понимаю, чего ты тянешь? Ведь найдется скороспелка какая-нибудь и уведет, обязательно уведет такого мужчину!

– А чего говорить? Нравится он мне, конечно. Но... это же объяснять...

– Ну так и бери его себе поскорей, не жди милости от природы!

– Да я ж и говорю, пока он в клинику шлялся, к твоему, могла бы, сколько уж раз подходило к тому, да как-то стеснялась... Но теперь он – далеко. А с тобой все время рядом. И чего мне делать? Я ж видела его глаза, когда он на тебя смотрит. Ох, подруга, с огнем играешь!

– Да вот, кажется, и доигралась, хотя ничего серьезного, можешь мне поверить, не было и быть не могло. Просто иногда наплывает такое – хочется голову на плечо положить, всплакнуть, что ли. Нос потереть об родное плечо. Так хочется! А к Шурке иной раз и подступаться опасно, он же не отошел еще. Ни от болезней, ни от обид, все-таки они по-свински с ним поступили...

– Но ведь ты сама понимаешь, что в его состоянии серьезные дела решать нельзя! Никакие врачи не допустят! Это же – о здоровье речь. А у следователей, я от Антона слышала, сплошные умственные и физические перегрузки, эксцессы разные – драки, стрельба. Опасно же!

– Ну да, тут нельзя, а там, значит, можно? Вон уже и там, у них, пять трупов насчитали!

– Да что ты говоришь?! Батюшки мои, чего в нашей бедной России делается!..

– А ты что думала? Я еще не знаю, что с ним в дороге было... Тетка его рассказывала, что явился к ней с разбитой физиономией, весь в ссадинах и кровоподтеках, будто бомж какой, ужас! И кто бы был! Воображаю, что он там выделывает, если они все души в нем не чают! Нет, я не могу этого представить... Надо срочно ехать и забирать его.

– Выходит, плохо ты его знаешь... Приехать и забрать? А он тебя не пошлет, как в последний раз? Тогда ж еще пьян был, а если под трезвую руку?

– Да что ты? Он – никогда!

– Все мужики – никогда... до поры до времени. Нагляделась я в жизни, знаю, подружка...

– Так что советуешь? Не лететь, что ли?

– Зачем, лети, только будь умной и, главное, осторожной. И не забирать ты его приехала, оставь свои преподавательские штучки, а проведать, потому как соскучилась, ясно? И ничего ты не имеешь против того, чтобы он там своим любимым делом занимался. Пусть. Он сам вернется, куда ему без тебя да Нинки?

– Может, ты и права... – задумчиво сказала Ирина. – Ладно, пора ехать в аэропорт. Костя обещал в случае затруднений позвонить кому надо. Антону-то что передать? – она засмеялась.

– Антоше? Да что? А ты поцелуй его и скажи: это от Кати привет, вот и спасибо будет.

– Это я сделаю с удовольствием, – засияла Ирина, но, увидев, как нахмурилось лицо Кати, торопливо добавила: – От тебя привет! Могу и не целовать! Мне сейчас, сама понимаешь, вот только этого и не хватает. И еще желательно в присутствии Шурки, да? Балда ты, подруга, однако... Ладно, не сердись, это же шутка. Пока. Вася! – крикнула она. – До свиданья, до скорого! Ты не выскакивай, сиди, занимайся своими делами, и я тебя очень прошу: слушайся тетю Катю. Хорошо, Вася?

– Хорошо, тетя Ира, до скорого! – крикнул он в ответ и ухмыльнулся.

– Вася, ты посиди немного один, я провожу Иру и забегу в магазин, куплю тебе чего-нибудь вкусненького на обед, ладно?

– Хорошо, теть Кать, – ответил Вася и, закрыв ноутбук, стал аккуратно засовывать его в свой рюкзачок, где для него был сделан отдельный отсек. Подумал, что дядя Саша все же неплохой мужик, его подарок папа назвал почему-то «царским», а потом они посмеялись и выпили – обмыли подарок. Ваське тоже дали – двухлитровую бутыль пепси-колы... А тетя Ира ругалась, что они «совращают» ребенка, вот чудилка!

Выходная дверь хлопнула. Значит, женщины ушли. Вася осторожно вышел в прихожую, надел свою новенькую курточку с капюшоном, сверху – рюкзачок и, аккуратно открыв дверь, посмотрел на лестничную площадку, прислушался. Внизу голоса смолкли. И тогда он вышел и осторожно закрыл за собой дверь, которая щелкнула замком. Он даже не подумал, захватила ли тетя Катя свои ключи, в голову не пришел такой вопрос.

Свой маршрут Вася знал – еще накануне, в доме у Турецких, он посмотрел по карте Москвы, куда ему и как надо ехать. И запомнил. Сперва на метро – до «Павелецкой», а там на электричке – прямо до аэропорта. Деньги у Васи были. Он позвонил в справочную и поинтересовался, сколько стоит билет на самолет до Новороссийска. Сложил и пересчитал свои деньги, и оказалось, что хватает, но – в обрез. Однако это не страшно, главное – долететь, а там и папа поможет. Уж в этом-то Вася не сомневался. Об одной мелочи он только не подумал: кто ему продаст этот билет?..

Турецкий и Плетнев появились утром в прокуратуре почти одновременно. Александр приехал на машине, Антон притопал пешком. Они здесь оказались первыми. И лица у обоих были не то чтобы самодовольные, но словно бы очищенные от дурных и неприятных мыслей, когда утро представляется тебе свежим и радостным, а все окружающие – приятными и доброжелательными людьми. Антон это заметил первым и подумал, что лучше момента, пожалуй, не сыскать, а то потом снова навалятся дела и проблемы.

Взяли у дежурного ключ и поднялись в кабинет Липняковского, открыли настежь окна, чтобы выветрить перед началом работы неисправимый канцелярский дух помещения.

– Саш, я хотел с тобой... – начал Плетнев. – Да как-то все не получалось.

– А какие проблемы? – тон у Турецкого сразу показался Антону колючим.

– Мы ж ведь так и не поговорили, я ничего не успел объяснить тебе. Но это мне нужно. Очень нужно, Саша. Потому что я чувствую нутром твое резко отрицательное отношение ко мне.

– А ты не пытался понять почему? – Плетнев услышал в вопросе насмешку и напрягся.

– Зря ты иронизируешь, Саша. Я могу поклясться самым святым для меня в этой жизни, собственным сыном, что у нас с Ириной никогда и ничего не было.

– Вот ты сам не замечаешь уже, – у вас с Ириной. А почему «у вас»? Вы кто, родня, любовники?

– Извини, не придирайся к неудачному слову. Конечно, не у нас, а между ею и мной. Так устроит?

– Ну-ну, я слушаю, продолжай.

– Я хочу объяснить ту совершенно идиотскую ситуацию...

– А чего ж там идиотского? Это знаешь, что напоминает? Ну, вот пример. Жену оскорбил какой-то хлюст. Муж вступается и бьет того по морде. А жена, желая разнять мужчин, хватает мужа за руки и не дает ему возможности действовать. И в это время хлюст, опомнившись, врубает ему в ответ, да так, что муж вообще валится с ног. Жена в сильном расстройстве и обвиняет мужа в том, что он повел себя неправильно. Неэтично. У них – скандал. А как правильно? Вот тебе совсем простенький тест: ответь!

– Правильно – класть с первого же удара наповал, – жестко сказал Антон. – Или не браться утверждать таким вот образом справедливость.

– А что, согласен. Это – по-мужски. И не стоит браниться, плеваться, глаза выцарапывать там. Нельзя позволять унижать себя. И других – тоже.

– Особенно близких, Саша, – негромко сказал Антон. Он услышал вдали, на лестнице, чьи-то грузные шаги. – Тем более жену, которая тебя любит. И даже боготворила бы, если бы...

– Привет, ранние пташки! – бодро воскликнул Липняковский, издали бросая портфель на свой стол. – Уже работаем? Завидую вам, москвичам, у вас темп другой. Ритм жизни особый.

Турецкий с Плетневым почти одновременно кивнули.

– Мы потом договорим, Саша? – спросил Плетнев.

– Зачем? У меня к тебе больше нет вопросов, – Турецкий пожал плечами. – И я могу тебя понять уже хотя бы в том, что ты действительно возложил на себя довольно трудную миссию. И не по своей, полагаю, воле.

– Боюсь, что ты не понял. Или не захотел.

– Не бойся, Антон, все в порядке. Она сегодня прилетит, думаю, где-нибудь во второй половине дня. Тетка, как я понимаю, постаралась, да?

Он застал Плетнева врасплох. Тот невольно вздрогнул, едва заметно, но Турецкий это заметил, потому что ждал реакции.

– О чем вы, если не секрет? – встрял Липняковский.

– Так, о своем, о девичьем, – Турецкий растянул губы в приветливой улыбке, а Липняковский удовлетворенно рассмеялся.

– Люблю, когда утро начинается с хорошего настроения. Так я могу в приватном порядке доложить вам, Александр Борисович, о последних находках экспертов? Или подождем до совещания?

– А у вас тут каков обычный-то порядок? Работа начинается только после совещания?

Липняковский оценил иронию.

– Нет, я подумал, – он усмехнулся, – что, может быть, вам не захочется выслушивать сообщения дважды. А так, я готов.

– Вот давайте и начнем трудиться. Итак, что у нас новенького?.. Прошу прощения, Витольд Кузьмич, я два слова Антону. Тут вот какая штука... Мы вчера с Витольдом Кузьмичом выезжали на место. Еще опер был, симпатичный парнишка, я хочу, чтоб он с тобой поработал, поучился, не возражаешь?

– Конечно нет.

– Так вот, уже после, вечером, мне пришла в голову такая мыслишка, послушайте. Давайте прикинем такой вариант. Наш Куратор, который, судя по всему, уже догадался, что «заказчик» приготовил ему «кирдык», решил смыться, залечь на дно. Но не пустой, а с компроматом на нашего господина Переверзина. Зачем он это сделал, понятно. И поэтому за ним двинулись охотники. Они знали о компромате. Почему-то Куратор здесь остаться не мог. Первый вопрос: почему? Ответ напрашивается такой: те, что пошли за ним по следу, его хорошо знают. И, наверное, не по фотографии. А если это так, то охотники – из спецслужб, бывших, разумеется, хотя нельзя исключить и сегодняшних: соблазн-то велик. Мы, кстати, уже говорили об этом. Нужна тщательная проверка, а мы не телимся, ждем чего-то. Обратите внимание, Витольд Кузьмич.

– Я помню, но делается больно уж медленно. Неохотно как-то, наш запрос еще только рассматривается в отделе Федеральной службы, – пожаловался Липняковский.

– По этому поводу у меня уже сфомулировалось предложение, вернемся чуть позже. Далее. По своему документу он бежать не сможет. Поэтому, зная о такой необходимости заранее, приготовил уже себе новые документы, грим, парик и все прочее. Исходя из этого и обнаружив соответствующие аксессуары у одного из «утопленников», мы имеем основания сделать окончательный вывод о том, что этот фигурант и является Куратором. Есть возражения? – Александр Борисович оглядел коллег.

– Нет, сходится, – удовлетворенно заметил Липняковский. Антон лишь кивнул.

– Шагаем дальше. В сумке у Коржева, который, будучи уже покойным, доехал аж до Славянска, найден паспорт некоего Курченкова. А фотография на нем принадлежит нашему «утопленнику». В паспортном столе, насколько мне известно из вашего вчерашнего сообщения, Витольд Кузьмич, такого человека в Новороссийске не существует, это выяснили. Я думаю, что и в других местах России его тоже не найдут. Паспорт, скорее всего, липовый, либо у кого-то украден, а фотография ловко переклеена. Пусть криминалисты лбы себе порасшибают, но добьются результата. Однако из всего вышесказанного проистекает вывод, что «убрали» лже-Курченкова Коржев либо Ивакин. Кстати, я думаю, баллистики уже прикинули пулю, извлеченную из тела «утопленника», на стволы Коржева и Ивакина, да?

– Все правильно и справедливо. Пуля идентифицирована с пистолетом Макарова, обнаруженным именно у Коржева. Результат пришел вечером, но я решил вас не беспокоить.

– Спасибо. И, наконец, то, о чем я уже говорил. – Турецкий взмахнул рукой, словно собираясь поставить в деле точку. – Я почти уверен... почти, Антон, что фотографии этого Куратора следует немедленно отправить в кадры краевого Управления ФСБ, а не ожидать решения местных товарищей. У меня также сложилось впечатление, что именно Куратор задушил своими руками второго «утопленника». Я просил Зиновия Ильича, вашего судебного медика, Витольд Кузьмич, прикинуть «пальчики» Курченкова к следам удушения на шее у второго нашего «утопленника», того, что под лестницей валялся. Вы не в курсе, каков результат?

– Пархоменко будет на совещании чуть позже.

– Отлично. А теперь прошу ваши новости?

– Ну, чтоб больше не возвращаться... – начал Липняковский. – Значит, фотографии условного Куратора мы немедленно направляем в Краснодар, так?

– И в Москву – тоже. Без грима, разумеется... Хотя, черт его знает, – Турецкий посмотрел на Плетнева. – Помнишь того нашего «убивца», ну, коллегу твоего бывшего? Он ведь, кажется, на фальшивом паспорте – одном из трех, взятых при нем, вернул себе свой первоначальный внешний вид. Не так?

– Верно, я еще удивился, помню, зачем ему это нужно было делать?

– А чтоб «официально» внешность поменять. Умный потому что... Да, кстати, Антон, не сочти за труд, свяжись с Костей и попроси ускорить опознание по ФСБ. Он знает, кому надо позвонить. Сделаешь?

– Так точно.

– Поэтому давайте рассылать и туда, и туда сразу в двух вариантах – в гриме и без оного.

– Сделаем, – кивнул Липняковский. – И наконец последнее. Пробиты номера абонентов, с которыми беседовал Куратор. Наш прокурор Рогаткин вчера подписал постановление. В принципе работа еще не закончена, но два продолжительных разговора, которые зафиксированы и на лазерном диске из сумки Коржева, предположительно, принадлежащей Куратору...

– Ну, не тяни, Витольд Кузьмич, – засмеялся Турецкий, – уже не предположительно, так что смело проливай бальзам на душу!

– Все так, – тоже улыбнувшись, произнес Липняковский, – они принадлежат Переверзину.

– Что и требовалось доказать, – Турецкий удовлетворенно потер руки. – Я думаю, что вашим экспертам надо объявить глубокую благодарность за оперативную работу, Витольд Кузьмич. И если потребуется наша с Плетневым поддержка, мы готовы. А хотите, получите указание от Меркулова. Если мы с Антоном не устроим вашего Рогаткина.

– Это уже вторично, – снисходительно заметил следователь.

– Нет, дорогой, благодарить надо при жизни... Знаете, как один поэт писал, еще в шестидесятых? Ну, там похоронили хорошего человека. Про него стихи. И такие строчки в конце: «А теперь, непрошено, на могилу брошено столько роз и лилий! Столько слез пролили! Отчего ж немыслимо дать цветы при жизни нам? Часть бы этих лилий. Мы б еще пожили...»

– Да... – только и сказал Липняковский.

– Вот именно, – подтвердил Турецкий. – Ну что ж, дело теперь, надо полагать, за главным фигурантом?.. Антон, я, наверное, сейчас сам позвоню Косте. Пробить для нас Переверзина – это придется им долго втолковывать, что дважды два – четыре. Не возражаешь? Или хочешь сам рискнуть?

– Ну уж нет! – шутливо «сдался» Плетнев, подняв руки. – Дипломатия – это не по моей части. Один мой знакомый скорняк, который шил из собачьих шкур хорошие шапки, а уверял, что из лисы, из волка, даже из росомахи, когда-то, помню, говорил: «Нам ваши соображенья ни к чаму, нам бы собачков давить». Так что уволь.

– Тогда, коллеги, начинайте без меня. Антон, ты доложишь товарищам о наших соображениях? Поторопите также и с неопознанными абонентами.

– Так, собственно, переговоры у нас имеются в распечатке, но, к сожалению, сами абоненты не идентифицированы. Я предполагаю, что телефон исполнителя вообще не удастся обнаружить, – сказал Липняковский. – Я прочитал вчера распечатку. После подобных разговоров безопаснее всего для себя – это немедленно уничтожить телефонный аппарат. По опыту знаю.

– Не смею возражать, но искать будем, все равно я с вас не слезу, – твердо сказал Турецкий. – А у тебя что, Антон?

– Есть предложение насчет того, чтобы пригласить высококлассного программиста. Как посмотрите?

– Толковый? – спросил Александр Борисович, поглядывая на Плетнева поверх очков.

– Толковая, – поправил Антон. – Ведущая разработчица в компании «Яндекс».

– Поддерживаю, – Турецкий поднял руку, как школьник. – Пусть приступает немедленно. Если может, – он со скрытым ехидством взглянул на Плетнева, заслонив ладонью от Липняковского свою наглую ухмылку. Чтоб местный следователь ничего не понял и не заподозрил.

«Вот же зараза какая! – мелькнуло у Антона. – Ну ничего ведь не скроешь от него...»

Он разговаривал с Костей без свидетелей, так он себе, в известной степени, «развязывал руки». Выслушав Турецкого, Меркулов долго молчал. Александр уж подумал было, что зам генерального прокурора попросту прикорнул там, в Москве, за своим столом. А что, погода хорошая, мягкая. Костя сам же и сказал, что за окнами – благодать. Поинтересовался, как в Новороссийске? Узнав, что дышать нечем, посочувствовал и снова замолчал. Турецкий решил уже бросить трубку, когда голос Меркулова всплыл из небытия:

– Ты, надеюсь, понимаешь, что мне предлагаешь?

– А что, были прецеденты?

– Не а-ах...стри! – с непонятным зевком Костя, похоже, укорил Саню в остроумии. Жует он там, что ли?

Турецкий так прямо и спросил: может, перезвонить позже? Подождать, пока Госсоветник юстиции первого класса пообедает и придет в соответствующее расположение духа? А чтоб не терять напрасно времени, Александр сообщил, что тоже не прочь перекусить, мол, завтрак был легким. Слишком.

– Это почему же? – с ходу ухватился за новую, видать, более удобную и приемлемую для Генеральной прокуратуры тему Константин Дмитриевич.

Ох, как велик оказался соблазн! И Александр Борисович решил не сдерживать своих талантов, благо он все равно ничем не рисковал, разве что отстранением от ведения следствия, что как раз было бы на руку.

– Понимаешь ли, Костя, я нынче ночь провел в гостях у одной прелестной дамы.

– Да брось ты!

Турецкий словно воочию увидел, как напряглось и нахмурилось благородное лицо Меркулова, негодование на котором уже закипало и требовало выхода. «Вот сейчас и дадим», – злорадно подумал Александр.

– Но малость подзадержался, ибо не успел закончить именно то, что ты сейчас посоветовал мне. Ну, в смысле, бросать... А тут муж явился, припозднившийся до рассвета. Словом, классическая ситуация из пошлого, вагонного анекдота... Ты, надеюсь, слушаешь?

В ответ прилетело нечто не членораздельное: не то «ам!», не то «гав!».

– Ага, слышишь. Ну и что бы ты предложил мне – на моем месте? Не догадываешься, Костя. Или забыл. А я, знаешь, как поступил? Памятуя об анекдоте, я ушел налегке. В одном этом... Ну, знаешь, как заметил один поэт, «я проклинаю Баковский завод убийственных резиновых изделий!». Вот-вот. Отсюда и неутоленный утренний аппетит. Так я схожу перекушу, пока ты мечтаешь?

– Пошляк! – рявкнул Меркулов, словно с цепи сорвался.

– Константин Дмитриевич, я не могу разговаривать с вами в таком тоне, – мягко возразил Турецкий, услыхав, как в Костином кабинете что-то металлическое упало на пол. Это он, скорее всего, смахнул в запальчивости со стола никому не нужное пресс-папье от несуществующего чернильного прибора. И зачем держит, непонятно, может, для солидности? Или от «ходоков» защищается? Нет, деловые бумаги прижимать. – Тогда давайте так, – решительно уже сказал Турецкий. – Вы будете размышлять, а мы всей оперативно-следственной бригадой отправляемся купаться на море. Раньше полудня не ожидайте. Все, приятного аппетита. – И прервал разговор.

Положил трубку на стол, а подбородок – на сжатые кулаки и уставился на нее, как хитрый лис на глупого зайчишку. «Зайчишка» старательно маскировался под маленький серый камешек, а лис выжидал: вот сейчас дернешься, тут я тебя и... «ам» или «гав», – один черт...