Текст книги "Библия и Вавилон"

Автор книги: Фридрих Делич

Из сказаннаго само собой ясно, что и вавилонские божества суть живые силы. Относительно этого мы должны коренным образом изменить наш прежний взгляд. Ветхозаветные изображения ассиро–вавилонских богов и насмешки над ними, как над деревянными и каменными идолами, сделанными человеческими руками (Второзак. IV, 28; Исаия XLIV, 9 и cл.), связаны лишь с внешней стороной вавилонского богопочитания. Как показали нам раскопки, самый почитаемый (Adyton) из вавилонских храмов представляет собой весьма небольшое пространство, почти всё занятое постаментом статуи бога, так что оставалось место для движений лишь одного жреца. Изображенние, как таковое, уже по одному этому не могло быть предназначено для поклонения со стороны народа. Скорее оно должно было обозначать место, избранное божеством для пребывания его среди людей, главным образом среди своего народа, место, где верующие постоянно могли бы найти его. Как Иегова, бог израиля, после того как управление народом сосредоточилось в Иерусалиме и Соломон построил храм на Сионе, избрал Иерусалим местом своего жительства, а храм на Сионе – своим домом, скрывающим в себе Его величие, так Мардук избрал Вавилон местом своего пребывания и храм Езагила своим любимым жилищем. В земном доме божества человек чувствует себя ближе всего к нему. Поэтому подобно тому, как еврейский поэт стремится к преддверию храма Иеговы, так один из вавилонских праведников в вечерней молитве просит божество перенести его во сне в Езагилу, святилище Мардука. Похищение статуи вавилонского божества врагами или вообще разрушение храма было для города или народа признаком, что божество разгневалось и вознеслось обратно на небо. Если умилостивить его гнев, оно возвращается в свой храм, как и Иегова после возвращения израиля из плена вернулся в свой город к своему народу. Конечно, на долю особенно почитаемых и прославленных изображений богов, когда их носили в торжественных процессиях, а также маленьких фигурок богов, которые прислужникам храма разрешалось продавать верующим, выпадало известное поклонение со стороны простого народа. Однако такое поклонение вовсе не составляло сущности вавилонской религии; мы знаем, что и иудейские пророки упоминают об одной таинственной горе богов на севере, где живут вавилонские божества (Исаия XIV, 13; Иезек. XXVIII, 14, 16) и можем таким образом заключить, что они хорошо понимали разницу между самими богами и земными формами их изображения.

Но ведь так и должно было быть, что силы и формы проявления живых божеств, даже если бы они все олицетворялись отдельно, соответствовали живым божествам. И таким образом ассиро–вавилонские божества по своим свойствам ни в чём не отличались от Иеговы, бога израиля. И они – всемогущие, всеведующие, вездесущие существа; и они творят всё, что хотят, на небе и на земле, «на морях и во всех безднах» (Пс. CXXXIV, 6). Перед Иеговой горы тают, как воск, и точно также одно слово вавилонских богов сравнивает горы с землёй. Мардук приказывает, и всё делается по его слову и, как пророк Наум говорит о гневных, всесильных словах Иеговы: «запретит он морю – и оно высыхает, и все реки иссыхают; вянет Васан и Кармил и блёкнет цвет на Ливане», точно так же читаем мы в одном псалме, обращённом к Мардуку:

 
Твоё слово – огромная сеть раскинутая над небом и землёй!
Пронесётся оно над морем – и море отступает перед ним;
Пронесётся оно над лугами – и луга стонут;
Пронесётся оно над течением Евфрата – и омрачается русло реки.
 

Вавилонские боги также говорят с людьми, особенно с избранными пророками и ясновидцами, и их слова проносятся над землёй то в дуновении ветра, то в рёве бури. Боги видят и знают всё, проникают в самые сокровенные тайны; пути народов известны им так же хорошо, как и жизнь каждого отдельного человека. Поэтому вавилонянин твёрдо верит, что божество слышит и милостиво принимает его горячие мольбы. «Слышащий молитвы», «принимающий мольбы» – это один из любимейших эпитетов по отношенио к ассиро–вавилонским божествам. Ежедневно воздымает вавилонянин свои руки к небу, вполне уверенный, что боги в состоянии и всегда готовы помочь ему. Мы не знаем, может ли сила молитвы быть выражена лучшими словами, нежели те которые мы читаем на одной несколько раз упомянутой уже ассиро–вавилонской глиняной таблице (к. 7897):

 
«Молитвы, мольбы и поклонение
Должен ты приносить ему рано утром;
Тогда твои силы будут крепки и дадут
Тебе возможность с помощью Бога
Достичь самого трудного».
 

Человек с самого вступления своего в жизнь и до смерти вполне зависит от милости богов, и он должен поэтому жить в смирении. Радостно приветствуемый родителями, как милостивый подарок богов, мальчик или девочка проходит с помощью бога свой жизненный путь. Как у Иова говорится (XIV, 6 – ?): «Отвратишь от человека взор твой, и он погиб», точно так же читаем мы в клинообразных надписях: «Если ты смотришь, богиня, милостиво на человека – жив этот человек (К. 10106) или: «Куда ты смотришь милостиво, там оживают умершие, выздоравливают больные; всё несправедливое делается справедливым под твоим взглядом». И лучшее пожелание, которое уходящий вавилонский жрец мог сделать больному или вообще страждущему (и которое он обыкновенно делал), совершенно сходно со словами псалма, с которыми Иисус на кресте закрыл глаза: «В руки Твои предаю дух мой» (Пс. XXX, 6). Как мы видим, религиозно–нравственное чувство вавилонского народа не страдало от политеистического характера его веры. Более того, если мы справимся в сочинениях благородных и серьёзных писателей обоих народов, мы найдём у них ещё далее идущее сходство. Даже в отношении значения жертвоприношения, этой присущей и религии Иеговы языческой черты, мы встречаем замечательную аналогию.

Справедливо считают высоким вдохновением израильских пророков, когда Осия влагает в уста Иеговы слова: «Милости хочу, а не жертвы и боговедения более, нежели всесожжения» (Осия 6, 6) или когда составитель L–го псалма, во 2–м столетии до Р. Хр., один из участников создания израильской религии в полном смысле слова, заставляет Бога отречься от официального культа жертвоприношений и прославляет, как любимейшую Богом жертву, молитвы, содержащие благодарность или мольбы. Но даже и для этих глубоких и вечно ценных мыслей мы находим аналоги в Вавилоне:

 
Ежедневно молись твоему Богу,
Чистота речи есть лучшая жертва;
К твоему Богу ты должен обращаться в чистоте,
Это самое достойное Бога
 

(К. 7897 Е, 12–15).

На уста просится вопрос: если этика и религиозность вавилонян столь чиста и симпатична, как вообще следует понимать и объяснять их политеистическое мировоззрение?

Не совсем легко ясно представить себе вавилонское понятие о божестве на основании религиозных представлений сумерийцев, воспринятых переселившимися семитами в качестве одной из основ сумерийской культуры, и получивших дальнейшее распространение в более или менее чистом виде. Но при помощи памятников клинообразного письма можно составить себе следующую картину.

Внизу, в самой южной части вавилонской равнины, где обе реки через глухие леса высоких тростников стремятся к морю, в глубокой древности создал себе сумерийский народ в суровой смелой борьбе с наводнениями, палящими лучами солнца и многими другими препятствиями человеческие условия существования, занялся земледелием и скотоводством и, добиваясь благосостояния отдельных лиц при помощи планомерной совместной работы многих, сделался пионером человеческой культуры и цивилизации. Но как ни был мал мир, в котором человек в поте лица своего обрабатывал поля, разводил растения и пас скот, всё же, подчинённый видимому господству незримых, непостижимых сверчеловеческих, т. е. божественных сил, он был полон тайн и захватывающих впечатлений. Между необозримым, глубоким, никогда не знающим покоя морем и течением рек–близнецов, приносящих то благосостояние, то гибель, как остров, лежало пространство земли, насыщенной влагой и неистощимо плодордной, сторицей вознаграждавшей труды человека щедрыми дарами своими, – злаками, пальмами и всякими плодами. Над морем и сушей высился бесконечно–далёкий небесный свод с его бесчисленными чудесами. Каждое утро вавилоняне радостно встречали величественное появление огненного шара–солнца из небесных ворот, а вечером, когда таинственная ночь спускалась над людскими жилищами, на тёмном фоне неба пред их взорами сверкали бесчисленные сонмы золотых звёзд и ярких созвездий.

Их очарованные взоры приковывало к себе движение каждого дивно–блестящего светила, в особенности же той звезды с мягким светом, следующей, как верная неразлучная сестра за солнцем при его восходе и закате – богини Истар, вечером зовущей на покой в объятия любви, а утром пробуждающей людей на новую жизненную борьбу. С новой и новой благодарностью поклонялись они, как покровительнице, другу и советнице, луне, обращающейся к людям через точно определённое время то своим серпом, то круглой, сияющей диадемой, между тем как край её сотканной из света одежды трепетно касается лугов и вод. Все эти явления, а также всевозможные разрушительные силы, как, например, незаметно подкрадывающиеся и внезапно разражающиеся эпидемии и с страшной, беспощадной силой несущиеся из пустыни ураганы, застилающие мглой даже ясное небо, возбуждали в человеке трепет пред божеством. Всюду видел и чувствовал человек божественные силы, действия и откровения: – в выси небес, на земле и под землёй, в огне, в реках, в волнующейся ниве. В каждом человеке видели провление божественной силы и верили в присутствие в нём божества. Всё открыто посвящённым взорам и всюду они видят следы божества. Умение делать из глины кирпичи, строить из них дом, стены и башни, или искусство из червонного золота выделывать разные украшения вавилоняне считали как бы священными дарами богов. Точно таким же образом обоготворяли они понятия права и справедливости. Нельзя сказать, чтобы они чтили, как фетиш, самый кирпич, как они делали это по отношению к солнцу; скорее они видели во всём физическом и духовном мире проявление и действие неземного божества, царящего над Миром. Подобно всем древним народам (за исключением отчасти евреев) вавилоняне наивно олицетворяли отдельные проявления божества и, сообразно их могуществу и силе и по их взаимным отношениям, подразделяли их на разные ранги. Идею творчества и воспроизведения или подчинения одних явлений другим они представляли в образе мужчин и женщин или родителей и детей. Наконец, по их верованию, добрые, созидающие силы ведут борьбу с злыми, разрушительными и везде одерживают над ними победу. Таким образом они создали себе полный фантазии и поэзии пантеон богов, богинь и низших божеств (демонов и ангелов) и подготовили почву для мифологических картин и рассказов, аналогичных тем, которые мы знаем в Греции. Вавилоняне знают ежедневно запрягаемую сильными, неутомимыми мулами колесницу бога солнца; им известны божества, похожие на сатиров и фавнов. Действительно, если с первого взгляда эмблемы богов (рис. 40) или отдельные изображения бога Мардука (рис. 41) и богини Эи, символа надземных и подземных вод (рис. 42), могут показаться исчадиями ада, то, вникнув в них глубже, можно признать действительно поэтическим олицетворение весело скачущего и пенящегося источника в виде рыбы–козла (рыба – символ воды). Подобно тому как при помощи постоянных наблюдений над звёздным небом вавилоняне научились познавать божеские законы в движении и сочетании звёзд, так всё происходящее на земле, – как крупные, так и самые незначительные явления, вроде полёта птиц, – они считали знамением богов. Томимые жаждой познания божества, вавилоняне сосредоточили все свои умственные силы на этом вопросе.

Рис.40. Изображение вавилонских богов

Рис.41. Изображение Мардука

Рис. 42. Изображение Эи

Есть много указаний на то, что, подобно греческим и римским философам, великие мыслители Вавилона были близки к мысли за множеством отдельных богов видеть отвлечённое единое божество. Однако мы не могли бы привести ни одного свидетельства в подтверждение этого, свидетельства, могущего доказать это, а тем более сходство богопочитания вавилонян с монотеизмом семитов. В этом пункте Библия и религия Вавилона всегда будут различаться друг от друга, хотя и здесь допустима одна параллель – параллель человеческого несовершенства, от которого несвободна и религия семитов и израильтян.

* * *

Однообразно простирается, насколько видит взор, суровая, оцепенелая, мёртвая пустыня (рис. 43), и столь же однообразно проходит жизнь кочевника. Нет ни посева, ни жатвы, и потому кочевник не знает полной смысла радости, доставляемой драгоценными дарами земли, а превратности вечной кочевой жизни не позволяют ему пытливо вдумываться в чудеса звёздного неба. Вся жизнь проходит в борьбе за колодцы и пастбища; победителем из этой борьбы можно выйти только при тесном, полном единения племени и строгой военной организации членов его, с безпрекословным подчинением власти одного вождя. Семито–вавилонская пословица гласит: «мужчина – тень бога; раб – тень мужчины; а царь – подобие Бога». Неизвестно, насколько содействовала образованию религии семитов природа пустыни и жизнь в ней, а также объединение кочевых родов под властью одного вождя, но во всяком случае семиты–кочевники в Эль или Боге видели единого и единственного творца неба и земли; к Нему, как к «цели», обращали они свои взоры и сердца и простирали с мольбой руки, считая его владыкой вселенной, остающимся, в противоположность смертным, неизменным из рода в род. Это поистине возвышенное и строгое воззрение на бога человеческий ум скоро превратил в смутное и неясное. Как сумерийцы расчленили божество на отдельные проявления божественной силы и мудрости и забыли единый общий их первоисточник, так и семиты из единого Бога вселенной создали племенных и народных богов. Бога вселенной они низвели в тесные рамки своей бедной обособленной жизни, полной племенной розни и боевых утех, и, дав ему особое имя, взятое из своего языка, обратили в своего личного, специального бога, а себя – в народ и достояние его.

Рис.43. Вид пустыни

От такого партикуляристического воззрения на Бога не могли скоро и вполне освободиться даже великие пророки Израиля и Иудеи. Как араб не может понять, что его Аллах, – единый всемогущий творец вселенной, о котором проповедовал Магомет, есть тот же Иегова, единый всемогущий творец, поклонение которому сохранил в своём народе Моисей, так израильтяне со времени предков почитали единого Бога под именем Иеговы, моавитяне – под именем Хамоса, аммонитяне – под именем Молоха (Милькома), т. е. повелителя, но все они признавали существование отдельных племенных богов. Это подтверждает даже Ветхий Завет. Всем известно прекрасное место книги Руфь, где золовка Руфи Орфа, по желанию Ноемини, уходит обратно «к народу своему и к своим богам» (Руфь, I, 15), между тем как Руфь говорит своей свекрови «Народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом» (ст. 16). Так говорит простая народная вера, так же говорят историки и пророки, неоднократно называющие моавитян народом Хамоса (Числ XXI, 29; Иер. XLVIII, 46), как израиль – народом Иеговы. А так как мы не имеем никакого основания предполагать, что Хамос не почитался, как Иегова или всевышний Бог Мельхиседека (Бытие XIV, 18), единым творцом вселенной, или что нравственно–религиозная жизнь моавитян стояла на низшем уровне сравнительно с израильтянами, то название «мерзость» (3 Царств XI, 7), даваемое национальному Богу их и аммонитян, можно объяснить только проявлением политических страстей.

Насколько необходимым казался семитическим племенам свой особый Бог, как глава народа и представитель его единства, ясно видно у ассириян. Занявшие во второй половине 3–го тысячелетия до Р. Хр. будущую территорию царства Ассирийского, семиты–вавилоняне образовали самостоятельное государство. Они тотчас создали себе, без ущерба принесённому с собой вавилонскому пантеону, особого национального Бога Асура (Asir, Asur), первоначально не имевшего даже соответствующей богини, «посылающего спасение», «священного» Бога, «создавшего самого себя»; он не являлся олицетворением природы или какой–либо силы её, но почитался, как стоящий над всем миром отец, повелитель и царь всех Богов, начало вселенной. Иегова в 2 и 3 стихах CXXXV–го псалма назван «Богом Богов, Господом господствующих». Таким же считался и Асур, и горделивому возгласу израиля: «Кто из богов сравняется с Иеговой?» соответствовал такой же возглас на берегах Тигра: «Кто среди Богов равен Асуру?» Цари ассирийского народа были «жрецы Асура», избранные на эту должность самим Асуром с незапамятных времён.

Эгоистическое притязание отдельных семитических племён считать себя выше других народов с необходимостью вело к дальнейшему выводу, что каждый народ «избирается» соответствующим богом служить исключительно ему – предположение, вполне способное внушить отдельному народу особенную гордость. Известно, с каким пренебрежением смотрит мусульманин на все народы мира, которым Аллах не дал счастья познать истинного Бога и поклоняться Ему. Такое же понятие «избранности» мы встречаем и у ассириян, только без примеси презрения к другим народам и их богам. Ассур – город Асура, Ассирия – страна Асура, ассирияне – народ Асура. Ассирийские цари–жрецы в особенности считали себя призванными Асуром почитать его, а свой род призванным быть жрецами и служителями Асура. И как ассирияне заявляли притязание считать себя народом повелителя богов Асура, избранным народом «Бога», точно так же и израиль является избранным народом Иеговы, но не Бога в нашем всеобъемлющем смысле слова.

Национальный бог вступает со своим народом в союз, что у израильтян подтверждалось даже особым внешним знаком союза – обрезанием (Бытие, XVII, 10–14). Он ненавидит тех, кто ненавидит его народ, и благословляет друзей его. Поэтому враги израильтян eo ipso становятся врагами Иеговы (Пс. LXXXII). «Я (Иегова) врагом буду врагов твоих и противником противников твоих» (Исход XXIII, 22). И точно так же, как Иегова или Саваоф ведёт войска израильтян против их врагов, так и Асур ведёт в сражение и к победе войска своего народа. Поэтому мы часто видим на ассирийских барельефах изображение бога Асура перед или над изображением царя, предводительствующего в сражении (рис. 44) или победоносно возвращающегося с поля битвы (рис. 45). Символ бога Асура имеет вид поясной фигуры бородатаго мужчины, заключённой в круг – символ вечности, и летящей на широко распростёртых крыльях (рис. 46), подобно тому, как Иегова изображается летящим на крыльях ветра. И как Иегова в поэтических произведениях представляется вооружённым латами, щитом и мечом (Пс. XXXIV, 2–3) или по словам псалма VII–го (ст. 13, 14): «…Он изощряет Свой меч, напрягает лук Свой и направляет его; приготовляет для него сосуды смерти, стрелы Свои делает палящими», точно так же и Асур является вооружённым луком. Если он идёт в бой, он натягивает тетиву с смертоносной стрелой; если одержана победа, он держит лук опущенным (рис. 46). На ассирийских штандартах также видим изображение бога Асура, едущего на быке или летящего над быками и стреляющего из лука во врагов своего народа, и следовательно своих врагов (рис. 47).

Рис.44. Бог Асур над сражающимся царём

Рис.45. Бог Асур над возвращающимся после победы царём

Насколько глубоко вкоренилась у семитических народов вера, что каждый народ и каждая страна [должна] иметь своего бога, который хочет и может быть почитаем только по обычаям своей страны и только в её пределах, видно из двух замечательных рассказов из Ветхого Завета. В 4–й книге Царств (XVII, 26–28) мы читаем, что Иегова преследовал львами племена, переселившиеся в Самарию из Вавилона, Куты и Емафа и т. д., не почитавших сначала Иеговы и не знавших культа «бога страны», до тех пор, пока один из выселенных оттуда жрецов, по приказанию ассирийского царя, не вернулся в Вефиль и не научил эти племена поклонению Иегове.

Рис.46. Изображения бога Асура

В 5 главе 4–й книги Царств рассказывается, как сирийский полководец Нееман, исцелившись от проказы и уверовав, благодаря этому, в Иегову, взял с собой столько земли, сколько может увезти пара лошаков, чтобы молиться Иегове на его родной земле. В соответствии с таким верованием все семитические племена, переселяясь в Вавилонию, каждый раз сейчас же принимают местную религию, по происхождению сумерийскую; Терах делается в Вавилонии идолопоклонником; родители – последователи Иеговы, находясь в изгнании, называют даже своих детей по имени вавилонского божества, например Мардохай, приёмный отец Есфири, был назван так отцом в честь бога Мардука. Только этим и ничем иным можно объяснить непонятное до сих пор явление, что израильтяне, переселившись в Ханаан, можно сказать, с неизбежностью закона природы все восприняли культ их новой ханаанской родины – поклонение на священных высотах Ваалу и Астарте и что изгнанные пророки, несмотря на титаническую борьбу, которую они вели во имя Иеговы против ханаанского «безбожия» их соплеменников, не могли достигнуть прочного и продолжительного успеха. Поистине драматической была эта борьба, которую со всем пылом религиозного фанатизма, прибегая к увлекательному красноречию и всяким решительным мерам, то обещаниям, то угрозам, неутомимо вели против царей и народа бесстрашные высоконравственные люди, требовавшие нравственной чистоты и от своих соплеменников, чтобы в пределах завоёванных земель Ханаана сохранить израильтян верными богу отцов и предков, а израильский народ замкнутым политическим и религиозным целым, свободным от смешения с другими племенами.

Рис.47. Ассирийские штандарты

Но эта самоотверженная борьба пророков осталась в общем без последствий и совершился суд Иеговы – таковым в глазах пророков были бедствия, обрушившиеся на их народ. Десять племён северного царства сделались добычей ассирийского владычества и погибли в далёком изгнании, а жители южного царства были вытеснены из пределов ханаанской земли и поселены на чужбине. Но религиозный пыл пророков не охладевал: они утешали свой народ обещанием, что Иегова избавит его от плена, вернёт обратно в родную землю и пошлёт ему великое будущее, если отныне он будет всегда соблюдать Тору Моисея и станет поклоняться только одному Иегове. Надеждам пророков суждено было исполниться. Когда Кир в 639 году без битвы, через отворённые изменниками ворота, вступил в Вавилон и население покрыло его путь пальмовыми ветвями, он отдал приказание возвратить всем городам изображения богов, перенесённые в Вавилон, и восстановить старые культы; изгнанным иудеям он также позволил возвратиться на родину и восстановить старые места культа в Иерусалиме.

Этим разрешением персидского царя воспользовалась сравнительно незначительная часть иудеев, но среди возвратившихся в Палестину всё более укреплялось сознание, что Иегова простил своему народу все его грехи (Пс. LXXXIV, 2–3), опять привёл его в свою страну и снова из всех народов мира признал израильтян своим народом. Всем известна дальнейшая история израиля: воздвигнутый вновь среди всевозможных препятствий храм на Сионе при Антиохе IV Епифане подвергся страшному опустошению.

Победы героев Маккавеев над сирийскими войсками ещё раз возбудили величайшее ликование иудейских благочестивых людей. «Блажен народ у которого Господь есть Бог, – племя, которое Он избрал в наследие Себе» (Пс. XXXII, 12), ко всем народам несётся призыв возносить хвалу Иегове, так как велика была Его радость к израилю, и израиль Его народ, овца Его стада (Пс. XCIX). Небо и земля должны славить Иегову за то, что он возвысил израильтян, как «близкий народ» (Пс. CXLVIII, 14). В новых и новых псалмах прославляется Иегова и помазанное им царство над всеми народами земного шара. Но за успехом Маккавеев последовали новые тяжёлые поражения и испытания; царство Иеговы или царство Божие и его Мессии со всеми связанными с ним многочисленными земными ожиданиями не хотело приходить и, обещанное в близком будущем, исчезало во всё более и более уходящей дали.

Тогда вышел сеятель сеять своё семя и нежными, бережными и полными благочестия словами кротко и вместе с тем решительно разрушил все преграды, воздвигнутые между богом и миром партикуляристическими народными религиями и ярким лучом заронил в сердца людей новое универсальное воззрение на Бога и Его отношение к человечеству. Иисус из Назарета в Галилее исполнил закон и пророчества тем, что истолковал и то и другое в совершенно новом духе, расширил и восполнил их. Он положил конец всякому внешнему благочестию и обрядности, уничтожил законы о пище навеки истинными словами, что человек оскверняется не тем, что попадает ему в рот, а тем, что выходит из его уст; Он выступает против злоупотреблений празднованием субботы, мудро сказав, что суббота для человека, а не наоборот; Он перенёс центр тяжести человеческой греховности на сердце и его желания; Он уничтожил связь поклонения Богу с одним определённым местом – Иерусалимом и вместо языческих жертвоприношений и жреческих церемониалов установил молитву наедине с самим собой; Он разбил всякую надежду на пришествие царства Божьего, отмеченного особыми внешними признаками, и оставил его в значительной мере уже наступившим среди людей; уничтожением всех мнимых прерогатив Он открыл всем людям и народам свободный и непосредственный доступ к их Отцу Небесному и освободил любовь к ближнему от висевших ещё на ней пут; в особенности Он одухотворил представление Бога в образе человека своими вечными словами: «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине» (Иоан. IV, 24); «Бог есть любовь и кто пребывает в любви, тот пребывает с Богом, и Бог пребывает с ним». Эта поистине новая религия, освобождённая от всяких человеческих добавлений, чуждых личности и жизни Иисуса, призвана усовершенствовать мир.

«Когда такая–то и такая–то звезда, в такой–то и такой–то день взойдёт на Востоке, родится на Западе могущественный царь» – такое или подобное этому предсказание читаем мы на вавилонских таблицах. Ясно, что подобную же астрологическую мудрость встречаем мы снова в обвеянном вечно–свежим благоуханием волшебства рассказе о том, как волхвы, увидев на востоке звезду новорождённого царя, из утренней страны пустились в путь, чтобы поклониться младенцу (Матф. II).

Мы испытываем глубокую радость, читая этот рассказ. Ибо как ни верны остаются слова Гёте, что «человеческому духу не подняться над величием и нравственной культурой христианства, мерцающими и светящимися в Евангелиях», всё–таки мы, изучая тщательно древний вавилонский мир и видя, с каким рвением, даже с робким трепетом и страхом передовые умы Вавилона стремятся познать Бога и истину, можем только радоваться тому, что евангелист делает вавилонских мудрецов первыми, принёсшими к колыбели христианства своё поклонение.