Текст книги "Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945"

Автор книги: Фридо фон Зенгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Подтянув дополнительные силы, противник получил возможность, как минимум, держать под огнем все пути подхода, которые были ему хорошо известны, и это вызывало нежелательные для нас задержки. Мои войска были приучены избегать передвижений по дорогам, открытым для огня противника, спешиваться в таких случаях и вести бой в пешем строю. Следовательно, предстоял трудный затяжной бой.

Однако мы сразу же выслали из Беспальцева новую боевую группу, чтобы упредить противника, если он попытается разместить свой арьергард или вновь прибывшие подразделения на выгодных оборонительных позициях. Этой группе удалось уйти от артиллерийского огня, направленного на дорогу, и в 13.30 она захватила Крутую Балку.

Наши наступающие части оказались уязвимыми для артиллерийского огня с востока, к тому же километрах в трех западнее видны были колонны войск, следующие в том же направлении. Если бы я не знал, что соседняя немецкая дивизия находится далеко позади нас, я бы засомневался: свои это или чужие? Такой вопрос вполне обычен во время преследования. Мы открыли огонь по этим колоннам.

К 14.00 начало смеркаться. Перед нами лежала цель этого дня – Мечебиловка, большая деревня, раскинувшаяся вдоль проходящей с востока на запад речной долины, которая целиком хорошо просматривалась. Здесь невозможны были охватывающий маневр или рейд кавалерийского типа. Теперь предстояло решить, не помешает ли наступающая темнота осуществить поставленную перед нами задачу, после того как при свете быстро уходящего дня нам удалось захватить так много населенных пунктов.

С наступлением темноты фронтальная танковая атака могла стоить нашей дивизии немногих оставшихся танков, так как высоты на противоположной стороне были заняты противником. Я выслал вперед роту «мулов» (небронированных гусеничных или полугусеничных машин). Командир ее был ранен, и рота продолжала наступление в пешем строю. Когда темнеет, всегда испытываешь искушение занять какую-нибудь деревню, чтобы устроиться в ней на ночь, и эта не стала исключением. Хотя наш штурм не удался бы, если бы противник решил оказать упорное сопротивление. После волнующего ожидания вспыхнули осветительные ракеты, дав знать, что рота прорвалась, по крайней мере на узком участке, явно не встретив серьезного отпора. Я решился позволить танкам одному за другим въехать по дороге в этот населенный пункт, хотя вокруг все еще наблюдалось передвижение колесной техники. Танки продвигались очень медленно и осторожно, внимательно наблюдая за местностью. Дорогу перегородил стоявший поперек нее танк «Т-34», что было добрым признаком того, что этот заслон не находится под огнем. Затем противник отступил на восток и на север. Шума боя не слышалось, только гул танковых моторов, когда они медленно продвигались вперед. Мы вошли в деревню. Однако ситуация далеко не обнадеживала, поскольку противник держал под огнем и саму деревню, и пути отхода с востока и запада, что свидетельствовало об узости участка, на котором вклинилась наша дивизия. Поэтому я вызвал батальон из ближней части второго эшелона, чтобы организовать плацдарм, обращенный к западу, северу и востоку. Разведка установила, что противник находится во всех соседних деревнях. Нам удалось захватить Федоровку, что севернее Мечебиловки.

С 27 февраля наша дивизия шла маршем от этого населенного пункта к реке Донец, почти не встречая войск противника. Я решил самостоятельно идти вперед в северо-восточном направлении к Петровской. Здесь мы отрезали и захватили в плен несколько сот отступавших русских. После этого дивизия была направлена на северо-восток на расстояние тридцати километров от Харькова, то есть обратно к реке Донец. Практически везде мы вышли к реке без всяких трудностей, но перейти ее оказалось невозможно, и командование не требовало от нас этого.

Главные силы дивизии, действующие как передовой отряд, взяли Петровскую 27 февраля, в то время как наши внешние фланги продолжали беспокоить разрозненные подразделения противника, отступавшие на север.

Утром того дня русский кавалерийский полк сделал попытку прорваться из района восточнее Старых Близнецов, между Макарьевкой и Плахтеевской, и продвинуться в северо-западном направлении. Два последних пункта были заняты личным составом моего штаба. Я возвратился, чтобы провести несколько часов там. В 4 утра, когда я встал, чтобы отправиться на передовую, началась продолжительная стрельба 20-миллиметровой зенитной батареи, которая всегда находилась в состоянии боевой готовности для обороны оперативного отдела штаба. Я взобрался на стену еще полуодетым. В тусклом утреннем свете виднелась русская кавалерия, уносящая ноги в северо-западном направлении. Они, не задумываясь, окружили наш крохотный гарнизон, состоящий из оперативного отдела и штабной обслуги. Наша батарея ударила точно. Некоторым русским, кто был в седле, удалось уйти, а пешим пришлось залечь в снегу. Они подтянули на позицию полевое орудие и обстреляли деревню. Наша зенитная батарея, используя осветительные снаряды, сумела определить отдельные цели. Неравный бой продолжался полчаса. По дороге на север мне пришлось проезжать кровавое поле боя, зрелище настолько ужасное, что забыть его нелегко. Раненые и убитые люди и лошади были разбросаны в радиусе трехсот метров. Пытались помочь раненым чем могли. На передке одного орудия сидел артиллерист с оторванной прямым попаданием головой, на грудь свисало перевернутое лицо, державшееся только на лоскутах кожи.

ОПЫТ КОМАНДОВАНИЯ – III

В ходе этого преследования именно передовой отряд принимал на себя главный удар, ибо в подобных операциях обязательным условием является мобильность. Подразделение, ведущее бой, может быть не очень большим. Если войск очень много, они заблокируют единственную дорогу, затруднят развертывание и будут мешать подходу свежих сил из тыла. Трудно будет обойти обстреливаемые участки, а локальные маневры станут неуправляемыми.

В нашей дивизии не было бронетранспортеров, и это оказалось ее главным недостатком. Только такие машины могут обеспечить мобильность пехоте на пересеченной местности, превратив ее как бы в современную кавалерию.

Когда условия местности не позволяли проводить массированную танковую атаку, бой неизбежно начинался с наступления пехоты, что помогало прояснить обстановку, так как оборонительный огонь противника раскрывал его позиции, а часто и направление главного удара.

Когда командир атакующей группы получал ясную картину происходящего, бой продолжала артиллерия, вынуждая противника раскрыть свои намерения – отступать или упорно обороняться. Последнее означало, что обстановка созрела для направления в бой танков, разумеется если позволяют условия местности. Затем танки использовали по типу кавалерии, то есть ударяли во фланг и тыл противника путем внезапных и широких маневров, чтобы избежать противотанковых засад. Если у противника танков не было, то привлекались самоходные орудия передового отряда, которые использовали в качестве танков. Они следовали уступом за танками и обеспечивали прикрытие их незащищенных флангов.

При необходимости командир боевой группы лично вмешивался в управление этими маневрами. Он находился во второй линии первого эшелона или вблизи своего полевого КП. Он должен был быть готов в любой момент остановить танки, перенацелить их в другом направлении либо отвести назад.

Суть тактики преследования состоит в том, что преследователь никогда не позволяет себе остановиться. Он должен постоянно удерживать инициативу и никогда не давать противнику передышки. Как только все очаги сопротивления сломлены, надо начинать следующую атаку. Сильные оборонительные позиции лучше всего игнорировать, обходя их. За любую задержку потом придется расплачиваться, потому что тогда противнику легче будет оторваться и организовать новую линию обороны. Угроза с флангов не является оправданием для замедления темпа. Для прикрытия флангов можно выделить относительно мощные силы, идущие со вторым эшелоном, которые одновременно представляют собой постоянно готовый резерв.

В операциях преследования неправильно ждать результатов разведки, или подхода соседних дивизий, или когда будут очищены от противника пути снабжения войск. Всегда требуется быстрота и еще раз быстрота.

СИМПТОМЫ ИЗМЕНЕНИЯ ХАРАКТЕРА ВОЙНЫ

Описанные в предыдущих заметках боевые действия отличаются от классических представлений о способах ведения войны. Они, правда, допускают преследование даже непобежденного противника при условии, что тот решает отступить. Однако классические наставления по оперативному искусству, основанные на опыте многих столетий, не предусматривали до сих пор, что преследуемая сторона сама может стать преследователем, как в описанных выше событиях. В XX веке операции преследования происходили все реже и реже. Одно решающее сражение, которое в XIX веке приводило к окружению, уже не имело места в той модели войны, которая ныне стала правилом. Теперь уже невозможно уничтожить большую часть армии противника посредством окружения. Поэтому окружение принимает другую форму. Наступающие армии заполняют собой целые континенты. При угрозе окружения они легко могут поддерживать контакт и осуществлять взаимодействие. В обеих мировых войнах позиционная война начиналась тогда, когда наступление заходило в тупик. Попытка избежать позиционной войны принимала вид прорыва с последующим преследованием.

Силы прорыва разворачиваются вширь и вглубь. В силу необходимости они имеют протяженные и уязвимые фланги, которые привлекают резервы противника, переброшенные с других, более спокойных участков фронта. Поэтому в обеих войнах было много таких случаев, когда силы прорыва иссякали в попытке перейти к преследованию.

Длительные марши и усталость войск постепенно приводили к затишью задолго до того, как достигалась цель прорыва и последующего преследования – уничтожение главных сил армии противника [20]20
  Классическим примером этому стал Горлицкий прорыв в Первую мировую войну, который был успешным, но преследование сразу же провалилось.


[Закрыть].

Сталинградское сражение стало решающим крупным сражением на Восточном театре войны. Русские прорвали фронт на участке шириной 400 километров, два клина этого прорыва превосходили силы «Оси» в 4-6 раз. Германский фронт, оказавшийся под угрозой охвата с флангов, имел глубину около 1200 километров, в то время как выдвинувшиеся для преследования войска противника и его передовые части в ходе описанной операции углубились на 700 километров.

В соответствии со своими оперативными принципами русское Верховное командование решило задействовать значительные силы для уничтожения окруженной 6-й армии, и у него не возникло трудностей со срывом попыток 4-й танковой армии спасти ее.

Русские не последовали оперативным принципам, которые были бы законом для германской армии в подобной обстановке. Только небольшие силы должны были сдерживать окруженную германскую армию вплоть до неизбежной ее капитуляции, тогда как, соответственно, крупные силы следовало высвободить для осуществления преследования и многих других привлекательных стратегических целей. Не подготовили русские и крупных моторизованных соединений, которые смогли бы быстро достичь низовьев Дона, отрезав таким образом нашу 4-ю танковую армию, все еще ведущую оборонительные бои восточнее этой реки, равно как и 1-ю танковую армию, которая позже была выведена с Кавказа.

Русское Верховное командование решило продвинуть свои осуществляющие преследование клинья (изза трудностей материально-технического обеспечения), которые в итоге состояли из одной кавалерии, как можно дальше на запад с целью вызвать развал на множестве участков бывшего германского фронта. Затем русские создали бы новую линию фронта, гораздо западнее, которая послужила бы стартовой позицией для их нового летнего наступления. После взятия Харькова эти преследующие передовые части достигли в конце концов Полтавы и Днепра. Так как преследование по сходящимся направлениям, которое русские начали с исходной линии прорыва, осуществлялось только в западном направлении, нашим 4-й и 1-й танковым армиям удалось соединиться (хотя было уже поздно) севернее Азовского моря, затем, наступая в северном направлении, обратить в бегство южную группировку русских сил преследования и, наконец, самим перейти к преследованию без какого-либо предварительного сражения.

Это германское контрнаступление, осуществленное в виде контрпреследования, привело к временной стабилизации нашего фронта вдоль линии, которая удерживалась вплоть до начала летнего наступления русских. Она проходила вдоль реки Донец, затем поворачивала на юг к северной оконечности Азовского моря. Харьков был снова взят в начале марта. Однако этот фронт оказался намного протяженнее, чем фронт вдоль Днепра, который мы первоначально намеревались занять после поражения под Сталинградом. Таким образом, преимущество в виде более короткой линии обороны, пока войска не будут выведены на запад, не было достигнуто.

БОРЬБА ЗА ПЛАЦДАРМЫ

Март и апрель были отмечены многочисленными боями за плацдармы южнее реки Донец, которые пытался удерживать противник. Понятно, что германское командование стремилось прочно закрепиться на южном берегу, поскольку это обеспечило бы оперативные условия для создания фронта, обращенного на север.

Сложившиеся условия предоставили мне редкую возможность тщательно готовить каждую операцию по захвату плацдармов, а затем наблюдать за реальным боем. Я воспользовался столь удобным случаем для повышения опыта командиров, позволив каждому штабному офицеру покомандовать на фронте. Те, что постарше, получали в свое распоряжение боевые группы, а младшие – батальоны. Чтобы избежать ошибок или потерь из-за отсутствия навыков, я распорядился, чтобы за ними наблюдали опытные командиры. Затем проводил обсуждение хода боевых действий, как на учениях.

Особенностью тех боев было упорство, с которым русские обороняли эти плацдармы. Не имея в своем распоряжении танков, они оказались в невыгодном положении. Но с другой стороны, у них было и преимущество, поскольку их батареи на северном берегу получали легкую добычу, едва германские войска выдвигались к самой реке или в населенные пункты вблизи берега. В итоге за явно удачными наступательными действиями наших войск часто следовала неудача в достижении цели. В подобных случаях очень заманчиво было ввести в бой имевшиеся в наличии танки раньше времени.

Поведение противника было непредсказуемым. Иногда его командиры низового звена строго выполняли приказ держаться. Если русская пехота терпела поражение, солдаты бросались лицом в снег и лежали неподвижно, притворяясь убитыми. Обычно такая уловка не проходила только потому, что все люди оказывались в одинаковых позах. Разумеется, «мертвецы» имели обыкновение исчезать ночью всякий раз, когда у нас не хватало сил на облаву.

Другие младшие командиры русских действовали явно наперекор полученным приказам. Особенно это было заметно в начале года, пока Дон оставался замерзшим, когда они передвигались по льду, преследуемые огнем со своей стороны. Некоторые подразделения повторяли попытки перейти реку до самой весны, пока лед не растаял. Многие расстались с жизнью, пытаясь переплыть в ледяной воде. Другие, не выдержав холодной воды, карабкались на торчащие из реки деревья.

Эти стычки продемонстрировали слабость пехотных дивизий, в которых нет бронетехники. Дивизия, недавно прибывшая из Франции, стояла восточнее нас и проводила такие же операции по захвату плацдармов, что и моя, но без танков успеха не имела.

Теперь я снова оказался в подчинении 57-го танкового корпуса, который был мне знаком прежде. Поэтому ко мне прислушались, когда я отказался помочь соседним дивизиям, предоставив им свои танки. Мой собственный опыт говорил о том, что командиры, не привыкшие к танкам, могут неправильно ими распорядиться. Я одолжил им не только танки, но и пехоту, закаленную в танковых боях, но под моим личным командованием. Я сопровождал эти боевые группы и предложил использовать во взаимодействии с танками штурмовые роты при условии, что сам буду наблюдать за ходом операции.

Энтузиазм, с которым приняли мои предложения в штабе корпуса, отразился и в ряде других указаний. Я мог, например, откладывать начало некоторых атак на том основании, что слишком велика доля участвующего в них пополнения. Я не раз замечал, что потери можно значительно сократить, если дать возможность этим необстрелянным войскам постепенно акклиматизироваться к боевым условиям и научиться вести себя под огнем. Я наблюдал, как находившиеся в стрелковой цепи молодые солдаты под пулеметным огнем из лучших побуждений пытались немедленно оказать помощь раненому товарищу, что приводило лишь к новым потерям.

После одного из самых кровопролитных боев я похвалил одного начальника штаба батальона, который взял на себя командование, когда ранили его командира. Позже в тот день мне стало известно, что этого молодого офицера тоже ранило, но никто этого не заметил, а он отказался покинуть поле боя, хотя его раны давали ему такое право. На перевязочном пункте я увидел двух военврачей, полностью занятых им: один перевязывал ему руку, другой – голову. Оба медика тоже были ранены. Таков был дух нашей скромной, плохо вооруженной баварско-швабской 17-й танковой дивизии. Я так сильно к ней привязался, что не хотелось даже думать о том, что когда-нибудь придется передавать кому-то командование. Однако это время пришло раньше, чем я предполагал. Затем я наслаждался несколькими неделями отдыха, предоставленного всем частям, выведенным в резерв, неделями без ежедневных потерь, когда можно пожить в чуть более просторном помещении, в чистоте и даже немного заняться спортом. Один любезный офицер организовал доставку моей лошади. Наедине со своими мыслями я катался верхом по степи, изредка бросая взгляд в сторону теперь уже далекого Восточного фронта.

Глава 4
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ НА ОСТРОВАХ

БИТВА ЗА СИЦИЛИЮ. АУДИЕНЦИЯ У ГИТЛЕРА

В июне 1943 года меня вызвали в ставку Гитлера. 22-го Гитлер принял меня в Оберзальцберге во время рабочего совещания. При этом присутствовали фельдмаршал Кейтель, генерал Варлимонт и несколько адъютантов. Кейтель ознакомил меня с моей новой задачей – отвечать за оборону Сицилии в качестве офицера связи при командовании 6-й итальянской армии.

Обязанности, которые возлагал на меня Гитлер, были весьма неопределенными. Рассуждая о возможностях обороны Сицилии, он, как всегда, поражал своим глубоким знанием деталей. Он размышлял, можно ли защитить этот остров двумя германскими дивизиями без привлечения итальянских войск. Одна из этих дивизий уже находилась там, другая была в пути. Гитлер раздумывал также, можно ли использовать для активной обороны остальные 30 тысяч германских солдат, размещенных на острове, – личный состав ПВО, наземный состав люфтваффе, подразделения тыла и т. д.

Гитлер уже сталкивался с предательством Италии и возлагал вину за это на «махинации двора, общественности, Генерального штаба и прочих». Взглянув на меня с недоверием, он добавил: «Вы конечно же знаете итальянцев». Затем продолжил свои разглагольствования о стратегии союзников, которые, «потерпев неудачу в попытке перепрыгнуть на Сицилию сразу же после высадки в Северной Африке, уже проиграли свою войну в Средиземном море».

Приписываемое Гитлеру магическое влияние на людей не произвело на меня абсолютно никакого впечатления. Едва ли могло быть иначе, ведь я ненавидел его за все те беды, которые он принес моей стране.

После совещания со мной беседовал генерал Варлимонт во время завтрака в его доме. У него сложилась четкая оценка ситуации; он понимал, что в случае мощного удара союзников лучше всего переправить главные силы на континент, но считал, что материальную часть следовало бы оставить. Такая оценка и постановка моей задачи не совпадали с тем, что сказал Гитлер.

Кейтель тоже поговорил со мной после общего совещания. Через генерала Хубе, находившегося в Италии, он был в курсе обстановки на Сицилии и, видимо, как и Варлимонт, был скептически настроен в отношении перспектив обороны этого острова. Он придерживался мнения, которое позднее подтвердилось, что не удастся собрать воедино ограниченные германские силы в качестве мобильного резерва в глубине острова или в его восточном секторе. Состояние горных дорог и превосходство противника в воздухе препятствовали бы любому передвижению войск в дневное время суток.