Текст книги "Великий Гэтсби. Ночь нежна. Последний магнат. По эту сторону рая"

Автор книги: Фрэнсис Скотт Фицджеральд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Глава VII

В то самое время, когда общее любопытство, вызванное личностью Гэтсби, достигло предела, в доме его однажды в субботний вечер не засияли огни, – и на том кончилась его карьера Тримальхиона, так же загадочно, как и началась. Я заметил, хоть и не сразу, что машины, бодро сворачивающие в подъездную аллею, минуту спустя разочарованно выезжают обратно. Уж не заболел ли он, подумал я, и пошел узнать. Незнакомый лакей с разбойничьей физиономией подозрительно уставился на меня с порога.

– Что, мистер Гэтсби болен?

– Нет. – Подумав, он неохотно добавил: – Сэр.

– Его нигде не видно, и я забеспокоился. Передайте, что заходил мистер Каррауэй.

– Кто? – грубо переспросил он.

– Каррауэй.

– Каррауэй. Ладно, передам.

И дверь захлопнулась у меня перед носом.

От моей финки я узнал, что неделю назад Гэтсби рассчитал всех своих слуг и завел новых, которые в поселок не ходят и взяток у торговцев не берут, а заказывают провизию по телефону, причем в умеренных количествах. По свидетельству рассыльного из бакалейной лавки, кухня в доме стала похожа на свинарник и в поселке успело сложиться твердое мнение, что новые слуги вообще не слуги.

На следующий день Гэтсби позвонил мне по телефону.

– Уезжать собираетесь? – спросил я.

– Нет, а почему?

– Говорят, вы отпустили всю прислугу.

– Мне нужна такая, которая не станет сплетничать, старина. Дэзи теперь часто приезжает – по вечерам.

Итак, весь караван-сарай развалился, как карточный домик, от ее неодобрительного взгляда.

– Эти люди – знакомые Вулфшима, он просил их куда-нибудь пристроить, вот я их и взял. Они все из одной семьи, братья и сестры. Когда-то содержали небольшой отель.

– Понятно.

Выяснилось, что звонит он по поручению Дэзи – она хочет, чтобы я на следующий день приехал к ней завтракать. Мисс Бейкер тоже будет. Полчаса спустя позвонила сама Дэзи и так явно обрадовалась моему согласию, что я почувствовал: это неспроста. И все же мне не верилось; неужели они собираются устроить сцену – и притом довольно тяжелую сцену, если все будет так, как Гэтсби рисовал мне той ночью в саду.

День выдался – настоящее пекло, один из последних дней лета и, наверное, самый жаркий. Когда мой поезд вынырнул из туннеля на солнечный свет, лишь горячие гудки «Нэшнл бискуит компани» прорезывали раскаленную тишину полдня. Соломенные вагонные сиденья только что не дымились; моя соседка долго и терпеливо потела в своей белой блузке, но наконец, опустив влажную от рук газету, со стоном отчаяния откинулась назад, в духоту. При этом ее сумочка шлепнулась на пол.

– Ах ты господи! – вскрикнула она.

Я с трудом наклонился, подобрал сумочку и протянул ее владелице, держа за самый краешек и как можно дальше от себя, в знак того, что не намерен на нее покушаться; но все кругом, в том числе и владелица сумочки, все равно заподозрили во мне вора.

– Жарко! – повторял контролер при виде каждого знакомого лица. – Ну и денек!.. Жарко!.. Жарко!.. Жарко!.. Вам не жарко? А вам жарко? А вам…

На моем сезонном билете осталось от его пальца темное пятно. В такой зной станешь ли разбирать, чьи пылающие губы целуешь, под чьей головкой мокнет карман пижамы на левой стороне груди, над сердцем?

…Когда мы с Гэтсби дожидались у двери бьюкененовского дома, легкий ветер донес из холла трель телефонного звонка.

– Подать труп хозяина? – зарычал в трубку лакей. – Сожалею, сударыня, но это никак невозможно. В такую жару к нему не прикоснешься.

На самом деле он говорил вот что:

– Да… Да… Сейчас узнаю.

Он положил трубку и поспешил к нам навстречу, чтобы взять наши канотье. Лицо его слегка лоснилось.

– Миссис Бьюкенен ожидает вас в гостиной, – сказал он, указывая дорогу, что, кстати, вовсе не требовалось. В такую жару каждое лишнее движение было посягательством на общий запас жизненных сил.

В гостиной благодаря полотняным тентам над окнами было полутемно и прохладно. Дэзи и Джордан лежали на исполинской тахте, точно два серебряных идола, придерживая свои белые платья, чтобы их не вздувало ветерком от жужжащих вентиляторов.

– Невозможно шевельнуться! – воскликнули они в один голос.

Пальцы Джордан в белой пудре поверх загара на секунду задержались в моей руке.

– А где же мистер Томас Бьюкенен, прославленный спортсмен? – спросил я.

И тотчас же у телефона в холле хрипловато и глухо зазвучал голос Тома.

Стоя на темно-алом ковре посреди гостиной, Гэтсби как завороженный озирался по сторонам. Дэзи посмотрела на него и засмеялась своим мелодичным, волнующим смехом; крохотное облачко пудры взлетело с ее груди.

– Есть слух, что Том сейчас разговаривает со своей дамой, – шепнула мне Джордан.

Мы все примолкли. Голос в холле стал громче, в нем послышалось раздражение.

– Ах вот что, ну тогда я вообще не стану продавать вам эту машину… У меня вообще нет никаких обязательств перед вами… Это вообще безобразие – звонить и надоедать в час, когда люди сидят за столом…

– А трубку прикрыл рукой, – сказала Дэзи с презрительной усмешкой.

– Напрасно ты думаешь, – возразил я. – Он действительно собирается продать машину. Я случайно знаю об этой сделке.

Дверь распахнулась, Том на миг загородил весь проем своей массивной фигурой, затем стремительно шагнул в комнату.

– Мистер Гэтсби! – С хорошо скрытой неприязнью он протянул широкую, плоскую руку: – Рад вас видеть, сэр… Ник…

– Приготовь нам выпить чего-нибудь холодненького, – громко попросила Дэзи.

Как только он вышел из комнаты, она встала, подошла к Гэтсби и, притянув его к себе, поцеловала в губы.

– Я люблю тебя, ты же знаешь, – прошептала она.

– Ты, кажется, забыла, что здесь еще кто-то есть, – сказала Джордан.

Дэзи недоверчиво оглянулась.

– А ты целуй Ника.

– Фу, бесстыдница!

– Ну и пусть! – выкрикнула Дэзи и, вскочив на кирпичную приступку перед камином, застучала по ней каблуками. Но сразу вспомнила про жару и с виноватым видом вернулась на свое место на тахте. Не успела она сесть, как в гостиную вошла накрахмаленная нянька, ведя за руку маленькую девочку.

– У, ты, моя радость, – заворковала Дэзи, широко раскрывая объятия. – Иди скорей к мамочке, мамочка тебя так любит.

Девочка, почувствовав, что нянька отпустила ее руку, перебежала через всю комнату и застенчиво укрылась в складках материнского платья.

– У, ты, мое сокровище! Мама не запачкала пудрой твои желтенькие волосики? Ну-ка, стань ровненько и поздоровайся с гостями.

Мы с Гэтсби по очереди нагнулись и пожали неохотно протянутую ручку. И все время, пока девочка была в комнате, Гэтсби не сводил с нее изумленного взгляда. Кажется, он только сейчас поверил в ее существование.

– Я еще не завтракала, а уже в платьице, – сказала малышка, сразу же повернувшись к Дэзи.

– Это потому, что мама хотела показать тебя во всей красе. – Она прижалась лицом к единственной складочке, перерезавшей круглую шейку. – Ты же мое чудо! Самое настоящее маленькое чудо!

– Да, – невозмутимо согласилась малышка. – А у тети Джордан тоже белое платьице.

– Тебе нравятся мамины друзья? – Дэзи повернула девочку лицом к Гэтсби. – Посмотри, они красивые?

– А папа где?

– Она совершенно не похожа на отца, – сказала нам Дэзи. – Она вся в меня. Мои волосы, мой овал лица.

Она откинулась на валик тахты. Нянька подошла и протянула руку.

– Пойдем, Пэмми.

– До свидания, моя радость.

С сожалением оглянувшись назад, хорошо вымуштрованное дитя взялось за протянутую руку и было уведено в ту самую минуту, когда в гостиной опять появился Том, а за ним – четыре высоких бокала, в которых позвякивал лед.

Гэтсби взял бокал.

– Выглядит освежающе, – с натугой выговорил он.

Мы стали пить долгими жадными глотками.

– Я где-то читал, что Солнце с каждым годом становится горячее, – сообщил Том весело. – И вроде бы Земля скоро упадет на Солнце – или нет, погодите, – как раз наоборот! – Солнце с каждым годом остывает.

– Давайте выйдем, – минуту спустя предложил он Гэтсби. – Я хочу показать вам сад и все угодья.

Я вышел на веранду вместе с ними. Зеленая вода пролива от жары казалась стоячей; одинокий маленький парус полз по ней к прохладе открытого моря. Гэтсби с минуту следил за ним глазами, потом махнул рукой, указывая на другую сторону бухты:

– Мой дом там, как раз напротив.

– Да, верно.

Мы смотрели вдаль, поверх розовых кустов, разогретого газона и выжженной зноем травы на берегу. Белое крыло парусника медленно двигалось к небу, отчеркнутому синей прохладной чертой. Где-то там, в иззубренном берегами океане, было множество благодатных островов.

– Вот это спорт, – тряхнув головой, сказал Том. – Я бы не отказался сегодня поплавать на этой штуке час-другой.

Завтракали в столовой, тоже затененной от солнца, запивая холодным пивом искусственное веселье.

– А куда нам девать себя вечером? – воскликнула Дэзи. – И завтра, и послезавтра, и в ближайшие тридцать лет?

– Пожалуйста, не впадай в меланхолию, – сказала Джордан. – С первым осенним холодком жизнь начнется сначала.

– Да, но сейчас так жарко, – настаивала Дэзи чуть не со слезами. – И все как в тумане. Знаете что, давайте поедем в город!

Ее голос боролся с жарой, сопротивляясь ей, пытаясь обуздать ее нелепость.

– Случается, что в конюшне устраивают гараж, – говорил Том, обращаясь к Гэтсби. – Но я первый устроил в гараже конюшню.

– Кто хочет ехать в город? – не унималась Дэзи. Гэтсби потянулся к ней взглядом. – Ах! – воскликнула она. – Вам словно бы совсем прохладно.

Их взгляды встретились и остановились, не отпуская друг друга. Они были одни во вселенной. Потом Дэзи заставила себя отвести глаза.

– Вам всегда прохладно, – сказала она.

Она говорила ему о своей любви, и Том вдруг понял. Он замер, ошеломленный. Рот его приоткрылся, он посмотрел на Гэтсби, потом снова на Дэзи, как будто только сейчас узнал в ней какую-то очень давнюю знакомую.

– Вы похожи на джентльмена с рекламной картинки, – продолжала Дэзи невинным тоном. – Знаете, бывают такие рекламные картинки…

– Ладно, – перебил ее Том. – В город так в город, не возражаю. Собирайтесь все – мы едем в город.

Он встал, еще бросая грозные взгляды то на жену, то на Гэтсби. Никто не пошевелился.

– Ну что же вы? – Он еле сдерживался. – В чем дело? Ехать так ехать.

Рукой, дрожавшей от усилий, которые он над собой делал, он опрокинул в рот остатки пива из стакана. Голос Дэзи поднял нас всех из-за стола и вывел на пышущую жаром аллею.

– А почему так сразу? – запротестовала она. – Что за спешка? Почему нельзя спокойно выкурить сигарету?

– Все курили за завтраком.

– Не порть людям удовольствие, – упрашивала она. – В такую жару немыслимо торопиться.

Он не ответил.

– Ну, как хочешь, – сказала она. – Идем, Джордан.

Дамы пошли наверх, привести себя в порядок, а мы все трое стояли, переминаясь с ноги на ногу на горячей гальке, Гэтсби кашлянул, собираясь что-то сказать, потом передумал, но Том уже успел повернуться и выжидательно смотрел ему в лицо.

– Ваша конюшня близко? – с деланной непринужденностью спросил Гэтсби.

– С четверть мили отсюда по шоссе.

– А-а!

Пауза.

– Дурацкая, в общем, затея – ехать в город, – взорвался Том. – Только женщине может прийти в голову такое…

– Прихватим с собой чего-нибудь выпить? – крикнула Дэзи сверху, из окна.

– Я возьму виски, – ответил Том и пошел в комнаты.

Гэтсби сумрачно повернулся ко мне:

– Не могу я разговаривать в этом доме, старина.

– У Дэзи нескромный голос, – заметил я. – В нем звенит… – Я запнулся.

– В нем звенят деньги, – неожиданно сказал он.

Ну конечно же. Как я не понял раньше. Деньги звенели в этом голосе – вот что так пленяло в его бесконечных переливах, звон металла, победная песнь кимвалов… Во дворце высоком, беломраморном, королевна, дева золотая…

Том вышел из дома, на ходу завертывая в полотенце большую бутылку. За ним шли Дэзи и Джордан в маленьких парчовых шапочках, с легкими накидками на руке.

– Мы можем ехать все в моей машине, – предложил Гэтсби. Он пощупал горячую кожу сиденья. – Надо было мне отвести ее в тень.

– У вас переключение скоростей обычное? – спросил Том.

– Да.

– Тогда знаете что, берите вы мой «фордик», а я поведу вашу машину.

Гэтсби это предложение не понравилось.

– Боюсь, бензину у меня маловато.

– Хватит, чего там, – развязно воскликнул Том. Он взглянул на бензомер. – А не хватит, можно по дороге заехать в аптеку. Теперь в аптеках чего только не достанешь.

За этим словно бы безобидным замечанием последовала пауза. Дэзи посмотрела на Тома, сдвинув брови, а у Гэтсби прошла по лицу неуловимая тень, на миг придав ему непривычное и в то же время чем-то странно знакомое выражение – знакомое словно бы понаслышке.

– Садись, Дэзи, – сказал Том, подталкивая жену к машине Гэтсби. – Прокачу тебя в этом цирковом фургоне.

Он отворил дверцу, но Дэзи вывернулась из-под его руки.

– Ты бери Ника и Джордан. А мы поедем следом на «фордике».

Она подошла к Гэтсби и положила руку на его локоть. Джордан, Том и я уселись на переднем сиденье машины Гэтсби, Том тронул один рычаг, другой – и мы понеслись, разрезая горячий воздух, оставив их далеко позади.

– Видали? – спросил Том.

– Что именно?

Он пристально посмотрел на меня – должно быть, сообразил, что мы с Джордан давно уже знаем.

– Вы, наверно, меня круглым дураком считаете, – сказал он. – Пусть так, а все-таки у меня иногда появляется… ну, второе зрение, что ли, и оно мне подсказывает, как поступить. Может, вы и не верите в такие вещи, но наука…

Он запнулся. Непосредственная действительность напомнила о себе, не дав ему свалиться в бездну отвлеченных умствований.

– Я навел кое-какие справки об этом субъекте, – заговорил он снова. – Можно было копнуть и глубже, если б знать…

– Уж не ходил ли ты к гадалке? – ехидно спросила Джордан.

– Что? – Он вытаращил глаза, озадаченный нашим дружным смехом. – К гадалке?

– Да, насчет Гэтсби.

– Насчет Гэтсби? Нет, зачем. Я же сказал: я навел кое-какие справки о его прошлом.

– И выяснилось, что он учился в Оксфорде, – услужливо подсказала Джордан.

– В Оксфорде! Черта с два! – Он передернул плечами. – Человек, который ходит в розовом костюме!..

– И тем не менее.

– Оксфорд, который в штате Нью-Мексико, – пренебрежительно фыркнул Том. – Или еще где-то.

– Слушай, Том, если ты такой сноб, зачем было приглашать его в гости? – сердито спросила Джордан.

– Дэзи его пригласила; она с ним была знакома еще до замужества, – бог весть, где это ее угораздило!

От выветривавшихся пивных паров всем хотелось злиться, и некоторое время мы ехали молча. Но вот впереди показались выцветшие глаза доктора Т. Дж. Эклберга, и я вспомнил предупреждение Гэтсби насчет бензина.

– Ерунда, до города дотянем, – сказал Том.

– Зачем же, когда вот рядом гараж, – возразила Джордан. – Совсем невесело застрять где-нибудь на дороге в такое пекло.

Том с досадой затормозил, мы въехали на пыльный пятачок перед вывеской Джорджа Уилсона и круто остановились. Минуту спустя сам хозяин показался в дверях своего заведения и уставился пустым взглядом на нашу машину.

– Нельзя ли поживей? – грубо крикнул Том. – Мы приехали заправиться, а не любоваться пейзажем.

– Я болен, – сказал Уилсон, не трогаясь с места. – Я сегодня с самого утра болен.

– А что с вами?

– Слабость какая-то во всем теле.

– Что же, мне самому браться за шланг? – спросил Том. – По телефону голос у вас был вполне здоровый.

Уилсон переступил порог – видно было, что ему трудно расстаться с тенью и с опорой, – и, тяжело дыша, стал отвинчивать крышку бензобака. На солнце лицо у него было совсем зеленое.

– Я не думал, что помешаю вам завтракать, – сказал он. – Мне сейчас очень нужны деньги, и я хотел знать, что вы решили насчет той машины.

– А моя новая машина вам нравится? – спросил Том. – Я ее купил на прошлой неделе.

– Эта желтая? Хороша, – сказал Уилсон, налегая на рукоять.

– Хотите, продам?

– Вы все шутите. – Уилсон криво усмехнулся: – Нет уж, вы мне лучше продайте старую, я и на ней сумею заработать.

– А на что это вам так спешно понадобились деньги?

– Хочу уехать. Слишком я зажился в этих местах. Мы с женой хотим перебраться на Запад.

– Ваша жена хочет уехать? – в изумлении воскликнул Том.

– Десять лет она только о том и говорила. – Он на миг прислонился к колонке, ладонью прикрыв глаза от солнца. – А теперь, хочет не хочет, все равно уедет. Я ее отсюда увезу.

Мимо в облаке пыли промчался «фордик», чья-то рука помахала на ходу.

– Сколько с меня? – отрывисто спросил Том.

– Дошло тут до моих ушей кое-что неладное, – продолжал Уилсон. – Потому-то я и решил уехать. Потому и насчет машины вам докучал.

– Сколько с меня?

– Доллар двадцать центов.

От несокрушимого напора жары у меня мутилось в голове, и прошло несколько неприятных секунд, прежде чем я сообразил, что подозрения Уилсона пока еще никак не связаны с Томом. Просто он обнаружил, что у Миртл есть другая, отдельная жизнь в чужом и далеком ему мире, и от этого ему стало физически нехорошо. Я посмотрел на него, затем на Тома – ведь часу не прошло, как Том сделал совершенно такое же открытие, – и мне пришло в голову, что никакие расовые или духовные различия между людьми не могут сравниться с той разницей, которая существует между больным человеком и здоровым. Уилсон был болен, и от этого у него был такой непоправимо виноватый вид, как будто он только что обесчестил беззащитную девушку.

– Хорошо, машину я вам продам, – сказал Том. – Завтра днем она будет у вас.

Всегда для меня в этой местности было что-то безотчетно зловещее, даже при ярком солнечном свете. Вот и сейчас я невольно оглянулся, словно чуя какую-то опасность за спиной. Гигантские глаза доктора Т. Дж. Эклберга бдительно несли свою вахту над горами шлака, но я скоро заметил, что за нами напряженно следят другие глаза, и гораздо ближе.

В одном из окон над гаражом занавеска была чуть сдвинута в сторону, и оттуда на нашу машину глядела Миртл Уилсон. Она вся ушла в этот взгляд, не замечая, что за ней наблюдают; разнообразные оттенки чувств постепенно проступали на ее лице, как предметы на проявляемой фотографии. Мне и раньше приходилось подмечать на женских лицах подобное выражение, но на этот раз что-то в нем было несообразное, непонятное для меня, – пока я не догадался, что расширенные ревнивым ужасом глаза Миртл устремлены не на Тома, а на Джордан Бейкер, которую она приняла за его жену.

Нет смятения более опустошительного, чем смятение неглубокой души. Том вел машину, словно подхлестываемый обжигающим бичом паники. Еще час назад его жена и его любовница принадлежали ему прочно и нерушимо, а теперь они обе быстрее быстрого ускользали из его рук. И он все сильней нажимал на акселератор, инстинктивно стремясь к двойной цели: догнать Дэзи и уйти от Уилсона. Мы мчались к Астории со скоростью пятьдесят миль в час, пока впереди, в стальной паутине ферм надземки, не замаячил неторопливо катящий синий «фордик».

– В районе Пятидесятой улицы есть большое кино, где довольно прохладно, – сказала Джордан. – Люблю Нью-Йорк летом, во второй половине дня, когда он совсем пустой. В нем тогда есть что-то чувственное, перезрелое, как будто стоит подставить руки – и в них начнут валиться диковинные плоды.

Слово «чувственный» разбередило тревогу Тома, но прежде чем он успел придумать возражение, «фордик» остановился, и Дэзи замахала рукой, подзывая нас.

– Теперь куда? – спросила она.

– В кино, может быть?

– Ох, в такую жару, – жалобно протянула она. – Вы ступайте, если хотите, а мы покатаемся и приедем за вами к концу сеанса. – Она сделала слабую попытку пошутить: – Назначим свидание на перекрестке. Я буду мужчина с двумя сигаретами во рту.

– Здесь не место спорить, – раздраженно сказал Том, услышав негодующее рявканье грузовика, которому мы загородили путь. – Поезжайте за мной к южному въезду в Центральный парк, тому, что напротив отеля «Плаза».

По дороге он то и дело оглядывался, чтобы посмотреть, едут ли они следом, и, если им случалось застрять среди потока машин, он сбавлял скорость и ждал, когда «фордик» покажется снова. Казалось, он боится, что они вдруг нырнут в боковую улицу и навсегда скроются из виду – и из его жизни.

Но этого не случилось. И мы все сообща приняли трудно объяснимое решение – снять на вечер гостиную номера-люкс в «Плазе».

Подробности долгого и шумного спора, в результате которого мы были загнаны в эту гостиную, стерлись у меня из памяти; хотя я отчетливо помню неприятное ощущение, которое я испытывал во время этого спора оттого, что мои трусы обвивались вокруг ног, точно влажные змеи, а по спине то и дело скатывались холодные бусинки пота. Началось с предложения Дэзи снять в отеле пять ванных и принять освежающий душ; затем разговор пошел уже о «местечке, где можно выпить мятный коктейль со льдом». При этом раз двадцать было сказано: «Идиотская затея!» – но в конце концов, говоря все разом и перебивая друг друга, мы кое-как сговорились с обалделым портье. Нам казалось – или мы себе внушали, – что все это необыкновенно весело.

Комната была большая и душная, и хотя шел уже пятый час, в окна, когда их распахнули, повеяло только сухостью накалившейся зелени парка. Дэзи подошла к зеркалу и, стоя ко всем спиной, стала поправлять прическу.

– Роскошный апартамент, – благоговейным шепотом произнесла Джордан. Все расхохотались.

– Отворите еще окно, – не оглядываясь, распорядилась Дэзи.

– А больше нет.

– Ну, тогда придется позвонить, чтобы принесли топор…

– Прежде всего – довольно разговоров о жаре, – сердито сказал Том. – А то долбишь все время: жара, жара – от этого только в сто раз хуже.

Он развернул полотенце и поставил на стол свою бутылку виски.

– Что вы к ней придираетесь, старина? – сказал Гэтсби. – Вы ведь сами захотели ехать в город.

Наступила тишина. Вдруг толстый телефонный справочник сорвался с гвоздя и шлепнулся на пол. Джордан сказала шепотом: «Извините, пожалуйста», – но на этот раз никто не засмеялся.

– Я сейчас подниму, – сказал я.

– Не надо, я сам. – Гэтсби долго рассматривал лопнувший шнурок, потом с интересом хмыкнул и бросил справочник на стул.

– А без этого своего словца вы никак не можете? – резко спросил Том.

– Какого словца?

– Да вот – «старина». Где только вы его откопали?

– Слушай, Том, – сказала Дэзи, отходя от зеркала. – Если ты будешь говорить людям дерзости, я здесь ни минуты не останусь. Позвони лучше, чтобы принесли лед для коктейля.

Том снял трубку, но в эту минуту сжатый стенами зной взорвался потоками звуков – из бальной залы внизу донеслись торжественные аккорды мендельсоновского свадебного марша.

– Нет, вы подумайте – выходить замуж в такую жару! – трагически воскликнула Джордан.

– А что – я сама выходила замуж в середине июня, – вспомнила Дэзи. – Луисвилл в июне! Кто-то даже упал в обморок. Кто это был, Том?

– Билокси, – коротко ответил Том.

– Да, да, его звали Билокси. Блокс Билокси – и он занимался боксом, честное слово, и родом был из Билокси, штат Теннесси.

– Его тогда отнесли к нам в дом, – подхватила Джордан, – потому что мы жили в двух шагах от церкви. И он у нас проторчал целых три недели, в конце концов папе попросту пришлось его выставить. А назавтра после этого папа умер. – Помолчав, она добавила: – Одно к другому не имело отношения.

– Я знал одного Билокси – Билла Билокси, только тот был из Мемфиса, – вставил я.

– Это его двоюродный брат. За те три недели я успела изучить всю семейную историю. Он мне подарил алюминиевую клюшку для гольфа, я до сих пор ею пользуюсь.

Музыка внизу смолкла – началась брачная церемония. Потом в окна поплыл радостный гул поздравлений, крики: «Ура-а!» – и, наконец, взревел джаз, возвещая открытие свадебного бала.

– А мы стареем, – сказала Дэзи. – Были бы молоды, сразу бы пошли танцевать.

– Вспомни Билокси, – назидательно произнесла Джордан. – Где ты с ним, между прочим, познакомился, Том?

– С Билокси? – Он сосредоточенно наморщил лоб. – Я с ним вовсе не был знаком. Это приятель Дэзи.

– Ничего подобного, – возмутилась Дэзи. – Я его до свадьбы и в глаза не видела. Он вместе со всеми вами приехал из Чикаго.

– Да, но он представился как твой знакомый. Сказал, что вырос в Луисвилле. Эса Берд привел его на вокзал перед самым отходом поезда и просил найти для него местечко.

Джордан усмехнулась:

– Парень просто решил на дармовщинку проехаться в родные места. Мне он рассказывал, что был у вас президентом курса в Йеле.

Мы с Томом недоуменно воззрились друг на друга.

– Билокси?

– Начать с того, что у нас вообще не было никаких президентов курса.

Носком туфли Гэтсби отбивал на полу частую, беспокойную дробь. Том вдруг круто повернулся к нему:

– Кстати, мистер Гэтсби, вы как будто воспитанник Оксфордского университета?

– Не совсем так.

– Но вы как будто там учились?

– Да, я там учился.

Пауза. И затем – голос Тома, издевательский, полный откровенного недоверия:

– Очевидно, это было в то самое время, когда Билокси учился в Йеле.

Снова пауза. Постучавшись, вошел официант, поставил на стол поднос с толченой мятой и льдом, поблагодарил и вышел, мягко притворив за собою дверь, но все эти звуки не нарушили напряженной тишины. Я ждал: вот сейчас наконец разъяснится одна важная подробность биографии Гэтсби.

– Я уже сказал вам: да, я там учился.

– Слышал, но мне хотелось бы знать, когда именно.

– Это было в девятнадцатом году. Я пробыл там всего пять месяцев. Поэтому я и не могу себя считать настоящим воспитанником Оксфорда.

Том оглянулся на нас, желая убедиться, что мы разделяем его недоверие, но мы все смотрели на Гэтсби.

– После перемирия некоторые офицеры получили такую привилегию, – продолжал тот. – Нам предоставлялась возможность прослушать курс лекций в любом университете Англии или Франции.

Мне захотелось вскочить и дружески хлопнуть его по спине. Я вновь обрел свою поколебленную было веру в него, как это уже не раз бывало раньше.

Усмехаясь одними уголками губ, Дэзи встала и подошла к столу.

– Открой бутылку, Том, – приказала она, – я тебе приготовлю мятный коктейль. Тогда ты не будешь чувствовать себя таким дураком… Вот, я уже взяла мяту.

– Погоди, – огрызнулся Том. – Я хочу задать мистеру Гэтсби еще один вопрос.

– Пожалуйста, – вежливо сказал Гэтсби.

– По какому, собственно, праву вы пытаетесь устроить скандал в моей семье?

Разговор пошел в открытую – Гэтсби мог быть доволен.

– Никакого скандала он не устраивал. – Взгляд Дэзи испуганно заметался между ними обоими. – Это ты устраиваешь скандал. Умей владеть собой.

– Владеть собой? – вскинулся Том. – Это что, новая мода – молча любоваться, как мистер Невесть Кто, Невесть Откуда амурничает с твоей женой? Если так, то я для этой моды устарел… Хороши пошли порядки! Сегодня наплевать на семью и домашний очаг, а завтра пусть все вообще летит кувырком, и да здравствуют браки между белыми и неграми!

Распалясь собственной рацеей, он уже чувствовал себя одиноким бойцом на последней баррикаде цивилизации.

– Здесь, кажется, все – белые, – вполголоса заметила Джордан.

– Я, конечно, не столь популярная личность. Я не задаю балов на всю округу. Видно, в наше время, чтобы иметь друзей, нужно устроить из собственного дома хлев.

Как я ни был зол – все мы были злы, – меня невольно разбирал смех при каждом новом выпаде Тома. Уж очень разительно было его превращение из распутника в моралиста.

– Послушайте, что я вам скажу, старина… – начал Гэтсби. Но Дэзи угадала его намерение.

– Нет, нет, не надо, – в страхе перебила она. – Знаете что, поедем домой. Давайте поедем все домой.

– А в самом деле. – Я встал. – Поехали, Том. Пить никому неохота.

– Я желаю узнать, что мне имеет сообщить мистер Гэтсби.

– Ваша жена вас не любит, – сказал Гэтсби. – Она вас никогда не любила. Она любит меня.

– Вы с ума сошли! – выкрикнул Том.

Сам не свой от волнения, Гэтсби вскочил на ноги.

– Она вас никогда не любила, слышите? – закричал он. – Она вышла за вас только потому, что я был беден и она устала ждать. Это была чудовищная ошибка, но все равно, она никогда никого не любила, кроме меня.

Мы с Джордан хотели было уйти, но Том и Гэтсби, один настойчивее другого, требовали, чтобы мы остались, словно подчеркивая, что скрывать им нечего и что для нас редкостная удача – приобщиться к кипящим в них страстям.

– Сядь, Дэзи. – Том тщетно пытался говорить отеческим тоном. – Что, в конце концов, происходит? Я требую, чтобы мне рассказали все.

– Я вам уже сказал, что происходит, – ответил Гэтсби. – И происходит целых пять лет, а вы не знали.

Том резко повернулся к Дэзи:

– Ты целых пять лет встречалась с этим типом?

– Нет, мы не встречались, – ответил Гэтсби. – Встречаться мы не могли. Но мы все это время любили друг друга, старина, а вы не знали. Я иногда думал о том, что вы не знаете, и мне становилось смешно. – Но глаза его не смеялись.

– И это – все? – Том пасторским жестом соединил концы своих толстых пальцев и откинулся на спинку кресла. Но тут же его прорвало. – Вы сумасшедший! – крикнул он. – Не знаю, что там у вас было пять лет назад, до моего знакомства с Дэзи, хоть убей, не пойму, как это вам вообще удалось попасться ей на глаза, разве что вы доставляли в дом покупки из бакалейной лавки. Но насчет всего прочего, так это бессовестная ложь. Дэзи и выходила за меня по любви, и сейчас меня любит.

– Нет, – сказал Гэтсби, качая головой.

– Конечно, любит. Просто она иной раз навообразит себе всякий вздор и готова наделать глупостей с досады. – Он кивнул с глубокомысленным видом. – А главное, и я ее люблю. Даже если мне и случается позволять себе маленькие шалости, в конце концов я всегда возвращаюсь к Дэзи и, в сущности, люблю только ее одну.

– Гнусный ты человек, – сказала Дэзи. – Она повернулась ко мне, голос ее стал низким и грудным, и дрожавшее в нем презрение, казалось, заполнило комнату. – Ты знаешь, Ник, почему нам пришлось уехать из Чикаго? Странно, как это он не попытался развлечь тебя рассказами об этой маленькой шалости.

Гэтсби подошел и стал рядом с нею.

– Забудь все это, Дэзи, – сказал он решительно. – Это уже позади и не имеет значения. Ты только скажи ему правду – скажи, что ты никогда его не любила, – и все будет кончено, раз и навсегда.

Она подняла на него слепой, невидящий взгляд.

– Любить – как я могла его любить, если…

– Ты никогда его не любила.

Она медлила. Она оглянулась на меня, на Джордан с каким-то жалобным выражением в глазах, словно бы только сейчас поняла, что делает, – и словно бы все это время вовсе и не думала ничего делать. Но она сделала. Отступать было поздно.

– Я никогда его не любила, – сказала она явно через силу.

– Даже в Капиолани? – неожиданно спросил Том.

– Да.

Снизу, из бальной залы, на волнах горячего воздуха поднимались приглушенные, задыхающиеся аккорды.

– Даже в тот день, когда я нес тебя на руках из Панчбоул, чтобы ты не замочила туфли? – В его голосе зазвучала хрипловатая нежность. – Дэзи?..