Текст книги "История одного рудника"
Автор книги: Фрэнсис Брет Гарт
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Фрэнсис Брет Гарт
ИСТОРИЯ ОДНОГО РУДНИКА
ЧАСТЬ I
Глава I. Кто его искалКрутая горная тропа пересекала Монтерейский береговой кряж. Кончо устал, Кончо был покрыт густым слоем пыли, Кончо был сильно не в духе. Только одна услада могла скрасить Кончо изнурительно трудную дорогу, и эта услада таилась в кожаной фляжке, висевшей у него на луке. Кончо поднес фляжку к губам, сделал большой глоток, сморщился и крикнул:
– Carаjo![1]
Во фляжке оказалось не агвардиенте[2], а скверное американское виски, которое под этим звучным кастильским названием продавал ирландец в таверне около поселка Три Сосны. Тем не менее фляжка была почти опорожнена и снова повисла на седле, желтая и сморщенная, как лицо самого Кончо.
Подкрепившись, Кончо заглянул на дно ущелья, откуда он поднимался с самого полудня. Там внизу была равнина – бесплодная, пыльная, унылая и лишь кое-где окаймленная узкой полоской вспаханной земли или зеленых valdas[3]. С минуту Кончо пристально разглядывал низкую гряду облаков на востоке, таких белых и легких, что они, казалось, то возникали, то исчезали у него на глазах. Он провел рукой по лбу, сощурил воспаленные веки. Что это – действительно Сьерра или проклятое американское виски над ним подшучивает?
Кончо стал снова подниматься в гору. По временам заброшенная тропа совсем терялась на каменистом скате, но умная ослица Франсискита каждый раз отыскивала, куда ступить. Так шло до тех пор, пока она не упала, споткнувшись о камень. Тщетно Кончо старался поднять ее из-под груды лагерной утвари, лотков для промывки золотого песка и мотыг – ослица лежала смирно и только время от времени поднимала голову и окидывала взглядом расстилавшуюся внизу унылую равнину. Кончо стал осыпать ее градом совершенно бесполезных ударов. Кончо разразился ругательствами, носившими ярко выраженный мирской характер, как, например: «злодейка», «изверг», «свиная морда, хоть бы тебя бык на рога насадил!» – но и это ни к чему не привело.
Тогда Кончо прибегнул к религиозной тематике.
– Ах ты, Иуда Искариот! Хочешь бросить хозяина в одной миле от лагеря! Предательница подлая! Хозяина там ужин дожидается! Вставай, богопротивная тварь!
Все было напрасно. Кончо стало не по себе: ведь ни одна благочестивая ослица не могла бы устоять перед такими увещаниями. Он сделал еще одну отчаянную попытку.
– Встань, богоотступница! Смотри! – Протянув руку вперед, он быстро перекрестил воздух. – Смотри! Изыди, дьявол! Ага, дрожишь! Ну-ка, посмотри еще, не отводи глаз, богомерзкая! Я... я отлучаю тебя от церкви!
– Что ты там беснуешься? – проговорил чей-то грубый голос над головой у Кончо.
Кончо вздрогнул. А что, если дьявол и на самом деле схватит его Франсискиту и улетит с ней прочь? Он не решался поднять глаза.
– Оставь свою ослицу в покое, мексиканская замухрышка, – продолжал тот же голос. – Не видишь разве, что она ногу вывихнула?
Хотя эти слова и напугали Кончо, но все же он вздохнул свободнее: Франсискита вывихнула ногу, зато в вере не пошатнулась.
Несколько осмелев, Кончо поднял голову. Незнакомец, судя по говору и одежде – американо, спускался к нему с верхнего уступа. Это был худощавый человек с загорелым, чисто выбритым лицом, которое можно было бы счесть самым заурядным и маловыразительным, если бы не левый глаз, сосредоточивший в себе все то злодейское, что было присуще этому лицу. Закройте этот левый глаз – и перед вами самый обыкновенный человек; закройте все лицо, кроме этого глаза, и на вас глянет сам сатана. Насмешница природа, по-видимому, заметила эту особенность, и, парализовав нерв на левом веке незнакомца, прикрыла ему зрачок точно занавеской, потом рассмеялась над делом рук своих и пустила этого человека гулять по свету среди его доверчивых обитателей.
– Ты что тут делаешь? – спросил незнакомец, помогая Кончо кое-как поставить ослицу на ноги.
– Я на разведках, сеньор.
Незнакомец покосился на Кончо своим благопристойным правым глазом, тогда как левый с бесконечным презрением и злобой взирал на окружающие горы.
– Что ищешь?
– Золото и серебро, сеньор. Серебро чаще попадается.
– Один?
– Нет, нас четверо.
Незнакомец огляделся по сторонам.
– Наш лагерь в миле отсюда, – пояснил Кончо.
– Нашли что-нибудь?
– Вот этого много. – Кончо достал из вьюка кусок сероватой железной руды, испещренный блестками колчедана. Незнакомец не сказал ни слова, но его левый глаз сверкнул дьявольской хитростью.
– Тебе повезло, мексикашка.
– А?
– Это действительно серебро.
– Почем вы знаете?
– Такое уж мое дело. Я металлург.
– Значит, вы можете сказать, что серебро, а что нет?
– Могу. Вот, смотри! – Незнакомец вынул из вьюка небольшой кожаный футляр с несколькими склянками. Одну склянку, завернутую в синюю бумагу, он протянул Кончо.
– Это раствор серебра.
Глаза у Кончо загорелись, но взгляд был недоверчивый.
– Налей воды в лоток.
Кончо опорожнил в лоток флягу и подал его незнакомцу. Тот опустил в склянку сухую былинку и стряхнул с нее в лоток две капли. Вода осталась такой же прозрачной.
– Теперь брось туда щепотку соли, – сказал незнакомец.
Кончо так и сделал. На поверхности выступила белая пленка, и вскоре вода приняла молочный оттенок.
Кончо быстро перекрестился.
– Матерь божия, да это – колдовство!
– Хлористое серебро, дурак!
Не удовольствовавшись этим незамысловатым опытом, незнакомец опустил в азотную кислоту лакмусовую бумажку; у Кончо дух захватило от изумления, когда она вдруг стала красной, а потом простодушный мексиканец окончательно опешил, увидев, что в соленой воде бумажка приняла свой прежний цвет.
– А теперь вот это, – сказал Кончо, подавая незнакомцу свой кусок железной руды. – Сначала в препарат серебра опустите, а потом в соленую воду.
– Не торопись, приятель, – ответил незнакомец. – Руду надо прежде всего расплавить, а потом взять пробу, – а это, мексиканский ангелок, стоит не дешево! Нет, сэр, не для того я провел свои молодые годы в Гейдельберге и Фрейбурге, чтобы метать бисер перед первым встречным мексиканцем.
– А сколько... э-э... сколько это будет стоить? – нетерпеливо спросил Кончо.
– Ну что ж, долларов за сто я исследую твою руду, и издержки оплатишь. Но уж если в ней окажется серебро, тебе останется только лопатой его загребать.
– Даю сто долларов! – взволнованно крикнул мексиканец. – Мы вчетвером дадим! Приедете в наш лагерь, будете плавить... окажется серебро... Хватит! Пошли! – И уже сам не свой от волнения, он схватил незнакомца за руку, готовый вести его хоть сейчас.
– А как же твоя ослица? – спросил тот.
– И правда! Пресвятая богородица, что же с ней делать?
– Слушай, – сказал незнакомец с недоброй усмешкой. – Далеко она не уйдет, ручаюсь. У меня тут поблизости есть вьючный мул; поедешь на нем, покажешь мне, где ваш лагерь, а завтра вернешься за своей скотиной.
Верное сердце бедного Кончо сжалось при мысли о том, что ему придется бросить свою беспомощную ослицу, которую минуту назад он осыпал проклятиями, но алчность победила.
– Я вернусь за тобой, маленькая, завтра же, и вернусь богачом. Потерпи малость. Adios[4], моя крошка! Adios!
И, ухватив американца за руку, он потащил его вверх по крутой тропе к вершине горы. Там его спутник остановился и устремил свой злобный глаз на расстилавшуюся под ними долину.
Прошло много лет, и когда история этих двух людей стала известна всем, пионеры, как истые католики, назвали это место «la Canada de la Visitation del Diablo» – «Ущельем явления дьявола». Теперь же по этому ущелью проходит граница знаменитого мексиканского поместья.
Глава II. Кто его нашёлКончо так не терпелось добраться до лагеря и порадовать товарищей хорошими вестями, что незнакомцу приходилось то и дело сдерживать его.
– Мало тебе твоей ослицы, проклятый мексиканец, хочешь еще и моего мула доконать? Смотри, поставлю его тебе в счет, – сказал он, усмехаясь и зловеще подмигивая левым глазом.
Проехав с милю вдоль гребня, они снова стали спускаться в долину. Теперь тропинку окаймляла скудная растительность: заросли чемисаля, редкие кусты мансанита, карликовые каштаны запускали свои корни в расселины черно-серых скал. Кое-где в ущельях, прорытых зимними потоками, однообразие серых камней нарушалось темно-красными и коричневыми пятнами; на утесах, нависших над тропой, всюду виднелись следы кирки. Вскоре за откосом, который путники только что обогнули, с каменистого дна ущелья показалась тонкая, еле заметная струйка дыма, словно подтянутая чьей-то невидимой рукой в небеса.
– Вот наш лагерь, – весело сказал Кончо. – Поеду вперед предупредить товарищей, что к нам едет чужой человек. – И не успел незнакомец остановить его, как он галопом понесся вперед и исчез за поворотом тропинки.
Оставшись один, спутник Кончо поехал медленнее, и у него осталось достаточно времени на размышления. Доверчивость бедняги мексиканца озадачила даже такого негодяя, как он. Совесть его была спокойна, но он боялся, как бы товарищи Кончо, зная его легковерность, не заподозрили чужака в том, что он хочет ею воспользоваться. Американец ехал в глубоком раздумье. Может быть, ему вспомнилось его прошлое? Бездомный бродяга с первых лет жизни, мошенник по ремеслу, человек, отвергнутый обществом, он с детства стоял на той роковой грани, за которой начинается преступление, но в то же время старался не порывать с видимостью порядочности.
Ему ничего не стоило надуть мексиканцев – ведь это же отребье человеческое! – и он почувствовал себя чуть ли не носителем культуры и прогресса. Истинный смысл просвещения становится понятен нам только тогда, когда мы просвещаем насильственным путем.
Еще несколько шагов, и в сгущающихся сумерках на тропинке появились четверо. Американец сейчас же узнал сияющего улыбкой Кончо и, быстро оглядев остальных, успокоился, поняв, что товарищи Кончо, хоть и не столь добродушные на вид, вряд ли превосходят его умом. Педро был рослый пастух, Мануэль – худощавый мулат, бывший питомец Сан-Кармелской миссии, а Мигель – в недавнем прошлом монтерейский мясник.
Благодетельное влияние Кончо усыпило в них ту подозрительность, с которой люди невежественные обычно встречают чужаков, и они повели своего гостя, назвавшегося мистером Джозефом Уайлзом, к лагерному костру. Желание сразу же приступить к делу заставило их даже забыть законы гостеприимства, и они пришли в себя только после того, как мистер Уайлз – отныне дон Хосе – резко напомнил им, что ему не мешало бы прежде всего подкрепиться. После скудного ужина, состоявшего из лепешек, бобов, солонины и шоколада, мексиканцы сложили печь из темно-красных камней, вывороченных с ближайшего уступа, и вмазали в нее глиняный горшок, обожженный каким-то особым местным способом. Из ущелья натаскали охапками сосновых веток, и через несколько минут в горне заполыхал огонь.
Мистер Уайлз не принимал участия в этих хлопотах и, вольготно развалившись на земле, время от времени цедил указания сквозь зубы, сжимавшие глиняную трубку. Прохвост и виду не показывал, как его потешает вся эта ненужная возня, но было замечено, что левым глазом он то и дело поглядывал на бывшего пастуха – широкоплечего Педро, на угрюмо-насупленную физиономию этого достойнейшего мужа. Поймав на себе недобрый взгляд американца, Педро выругался вполголоса, но, не устояв перед его коварной притягательной силой, стал то и дело посматривать в ту сторону.
Зловещие взгляды Уайлза только усугубляли мрачную живописность пейзажа. Горы, громоздившиеся вверху, тяжелой тучей рембрандтовских теней четко выделялись в небе, таком непостижимо далеком, что уставшей от жизни человеческой душе, казалось, никогда не достигнуть его, никогда не одолеть этой голубоватой, как сталь, выси. Звезды были крупные, яркие, но от них веяло холодом. Они не мерцали, не подмигивали, словно скованные своей несокрушимой оправой. Пламя горна бросало багровые блики на лица мужчин, играло на пестрых одеялах и серапе, но, добравшись до тени, притаившейся шагах в двадцати у темной скалы, терялось в ней без следа. Только тихая, напевная речь мексиканцев, рев огня в горне и пронзительный лай койотов, доносившийся снизу, из долины, нарушали гнетущую тишину гор. Рассвет был близок, когда мексиканцы сказали, что руда расплавилась, – и как нельзя более кстати, ибо горшок уже начал медленно оседать между раскрошившимися камнями. Кончо, ликуя, возопил: «За бога и свободу!» – но дон Хосе Уайлз прикрикнул на него и велел укрепить горшок подпорками. Потом дон Хосе нагнулся над бурлившей массой. Прошла секунда, но за эту секунду опытный металлург, мистер Джозеф Уайлз, успел тихонько бросить в котел серебряную монету в полдоллара. После этого он приказал мексиканцам поддерживать огонь в горне, а сам смежил глаза – вернее, только один глаз, правый.
Рассвет зажег тусклые сигнальные костры на вершинах ближайших гор, а далеко на востоке разбросал розы по снегам Сьерры. Внизу в ольховнике зачирикали птицы, явственно послышался скрип колес фургона, хотя сам фургон казался всего лишь облачком пыли на дороге. И тогда дон Хосе торжественно разбил горшок, и раскаленная добела масса вылилась на землю. Наш опытный металлург отделил от нее небольшой кусочек, измельчил его, проделал то же самое со вторым куском, подверг их действию кислоты, опустил в соленую воду, которая сразу же приняла молочный цвет, и, наконец, показал мексиканцам белый комочек, оказавшийся mirabile dictu[5] серебром, и было его тут на два цента!
Кончо закричал, вне себя от радости, остальные обменялись недоверчивыми, подозрительными взглядами; товарищи в нищете, они уже начинали сторониться и подозревать друг друга в предвидении богатства. Левый глаз Уайлза иронически поглядывал на них.
– Вот вам сто долларов, дон Хосе, – сказал Педро, вручив золото Уайлзу и достаточно бесцеремонно выразив своим тоном, что они больше не нуждаются ни в присутствии американца, ни в его услугах.
Уайлз принял деньги, милостиво улыбнувшись и подмигнув, отчего у Педро душа ушла в пятки, и уже хотел было отправиться восвояси, как вдруг его остановил возглас Мануэля:
– Смотрите, что вытекло из горшка! Смотрите!
Мануэль подметал перед завтраком сор от развалившегося горна и обнаружил на земле блестящую лужицу ртути.
Уайлз вздрогнул, обежал мексиканцев быстрым взглядом, сразу же убедился, что они не знают этого металла, и спокойно сказал:
– Это не серебро.
– Прошу прощения, сеньор, это серебро, оно еще не застыло.
Уайлз нагнулся и провел пальцем по блестящей лужице.
– Матерь божия! Что же это такое – волшебство?
– Нет, просто неблагородный металл.
Осмелев, Кончо последовал примеру Уайлза, набрал полную пригоршню сверкающего металла, и ртуть сразу же разбежалась крохотными шариками у него по ладони, с ладони проникла в рукав, и он так и заплясал на месте не то от ребячливой радости, не то от страха.
– И его не стоит добывать? – спросил Педро.
Правый глаз Уайлза и правая половина лица были обращены к Педро, а злобным глазом он уставился на красно-бурый скат горы.
– Нет! – И, круто повернувшись, он стал седлать своего мула.
Сразу же после его ухода Мануэль, Мигель и Педро начали озабоченно переговариваться между собой, а Кончо, вспомнив о своей искалеченной ослице, пошел обратно в горы. Но ослицы на том месте не было. Сохраняя преданность своему хозяину, несмотря на плохое обращение и побои, Франсискита на сей раз не смогла перенести нелюбезности и пренебрежения к себе. Некоторые особенности характера присущи, видимо, всем существам женского пола.
Усталый, безутешный, одолеваемый угрызениями совести, Кончо проделал еще три мили по каменистому кряжу на обратном пути в лагерь. Но, к его величайшему удивлению, в лагере было пусто – ни людей, ни мулов, ни вещей. Кончо стал громко звать своих товарищей. Ответом ему было только суровое горное эхо. Что это, шутка? Кончо засмеялся через силу. «Да-да, подшутили... здорово подшутили... Нет, его бросили здесь одного».
Бедняга упал ничком на землю и зарыдал так горько, что казалось, сердце его вот-вот разорвется на части.
Но через минуту-другую буря миновала; Кончо не мог долго горевать и сердиться на людскую несправедливость. Он поднял голову и вдруг увидел поблескивающую ртуть – шаловливый металл, который привел его в такой восторг час тому назад. Не прошло и двух-трех минут, как Кончо опять развеселился: он гонял ртуть по земле, перекатывал ее на ладонях и заливался мальчишеским смехом, потешаясь над увертливыми, быстрыми шариками.
– Ишь, какая ловкая! Попрыгунчик! Побежала, побежала! Ну-ка, иди сюда... Теперь попалась, крошка, попалась, мучача[6]. Поцелуй меня!
За игрой предательство товарищей было забыто. Взвалив на плечо свои скудные пожитки, Кончо не забыл прихватить с собой и полюбившуюся ему ртуть, собрав ее в кожаную флягу, висевшую у пояса.
И мне думается, что солнце ласково смотрело, как он бодро шагает по склону сумрачной горы, и шаг его, не отягченный ни серебром, ни преступлением, был легче и свободнее, чем у его недавних товарищей.
Глава III. Кто сделал заявкуТуман уже надвинулся на Монтерей, и его белые волны вскоре заволокли кипение синих валов внизу. Спускаясь с горы, Кончо раз-другой наклонялся над пропастью и смотрел на изогнувшийся подковой залив, до которого оставалось еще много миль пути. Днем он видел сверкающий на солнце золоченый крест над белым фасадом миссии, но теперь все скрылось в тумане. Когда Кончо добрался до города, уже совсем стемнело, и он завернул в первую же таверну, где постарался утопить свое горе и усталость в агвардиенте. Но голова у Кончо болела, спину ломило, и вообще ему было так плохо, что он вспомнил об одном медике – недавно поселившемся в городе американском враче, который однажды вылечил и его самого и его ослицу, по-видимому, одним и тем же лекарством и одним и тем же могущественным способом. Кончо рассудил тогда довольно логично, что если уж пришлось лечиться, так надо получить за свои деньги как можно больше здоровья. Фантастическое изобилие плодов земных и всяческой живности в Калифорнии не допускали и мысли о микроскопических дозах. Врач дал Кончо дюжину порошков хины, по четыре грамма каждый. На следующий день благодарный мексиканец явился на прием исцеленным. Врач был очень доволен им, но из дальнейшего разговора выяснилось, что Кончо по забывчивости, а также во избежание лишних забот принял все порошки разом. Врач пожал плечами и... изменил дозировку в рецептах.
– Ну, – сказал доктор Гилд, когда Кончо в изнеможении опустился на один из двух имевшихся в приемной стульев, – а теперь что с тобой случилось? Опять ночевал на болоте, или таможенное виски пришлось не по нутру? Рассказывай, в чем дело.
Кончо сообщил врачу, что в желудке у него сидит сам дьявол, что Иуда Искариот вселился в его спину, что сотни бесенят терзают ему голову, а ступни крутит Понтий Пилат.
– Значит, синие пилюли, – сказал врач и дал ему шарик величиной с ружейную пулю и такой же тяжелый.
Кончо тут же проглотил его и собрался уходить.
– Денег у меня нет, сеньор медико.
– Пустяки. С тебя всего один доллар, стоимость лекарства.
Кончо устыдился, что проглотил столько наличными, и робко сказал:
– Денег у меня вовсе нет, а есть вот эта красивая и забавная вещица. Возьмите ее себе. – И он протянул врачу флягу с ее драгоценным содержимым.
Врач взглянул на зыбкую блестящую массу и сказал:
– Да ведь это ртуть!
Кончо засмеялся.
– Да, ртуть, живая, как ртуть! – И он прищелкнул пальцами в подтверждение своих слов.
Выражение лица у врача сразу изменилось.
– Где ты ее взял, Кончо? – спросил он после долгого молчания.
– Там, в горах. Она вытекла из горшка.
Врач недоверчиво посмотрел на него. Тогда Кончо рассказал ему, как все было.
– Ты сможешь найти это место?
– Матерь божия! Еще бы! У меня там ослица осталась, черт бы ее унес!
– Ты говоришь, и товарищи твои это видели?
– Конечно!
– А потом они убежали, бросили тебя?
– Бросили, неблагодарные скоты!
Врач встал и притворил дверь кабинета.
– Слушай, Кончо, – сказал он. – Лекарству, которое я тебе дал, цена доллар. Оно стоит доллар потому, что его делают из того вещества, что у тебя во фляге, – из ртути. Этот металл очень ценится, особенно там, где добывают золото. Друг мой! Если ты знаешь место, где этой ртути много, считай себя богачом.
Кончо вскочил со стула.
– Скажи мне, камень, из которого вы сложили горн, красный?
– Да, сеньор.
– Красновато-бурый?
– Да, сеньор.
– И крошится на огне?
– В прах распадается.
– И много там такого красного камня?
– Большая гора им беременна.
– Ты уверен, что твои товарищи не завладеют этой большой горой?
– Это как же?
– Сделают заявку по праву первооткрывателей, и закон будет на их стороне.
– Нет! Я этого не допущу!
– Но как же ты будешь в одиночку бороться против четверых? Ведь твой ученый металлург, наверно, с ними заодно!
– Я буду бороться, буду!
– Хорошо, милый Кончо, а что, если я освобожу тебя от этой борьбы? Вот мое предложение: я подберу тебе в компанию человек пять американос. На добывание руды нужен капитал. Ты войдешь с ними в половинную долю. Они возьмут на себя риск, дадут тебе деньги и будут защищать твои права.
– Понимаю, – сказал Кончо, кивая головой и быстро мигая глазами. – Bueno![7]
– Я вернусь через десять минут, – сказал врач, беря шляпу.
Он сдержал слово и ровно через десять минут вернулся с шестью первыми заявщиками, советом директоров, председателем, секретарем и актом об организации компании ртутного рудника «Синяя пилюля». Название было дано из уважения к врачу, который пользовался популярностью в здешних местах. Председатель добавил от себя револьвер.
– Вот, возьми, – сказал он, протягивая оружие Кончо. – Моя лошадь стоит во дворе, садись, скачи во весь опор, приедешь – держись там, пока мы не явимся!
Минута – и Кончо был уже в седле. И тут один из директоров снова превратился в медика.
– А можно ли тебе, больному, ехать? – неуверенно проговорил доктор Гилд. – Ты же только что принял сильное лекарство, – продолжал он с лицемерной озабоченностью.
– А! К черту! – рассмеялся Кончо. – Ртуть, которая во мне, – пустяк по сравнению с той, которая у меня будет! Хоп-ла, коняга! – Послышался стук подков, звон шпор, и он скрылся в темноте.
– Вы вовремя начали действовать, господа, – сказал американский алькальд, подъехав к дому доктора Гилда. – Для работ на том же самом участке образовалась еще одна компания.
– Кто такие?
– Три мексиканца: Педро, Мануэль и Мигель, – а заправляет всем делом этот наглец и мошенник – косоглазый Уайлз.
– Они здесь?
– Мануэль и Мигель здесь. Остальные в таверне «Три сосны» уламывают Роскоммона, пытаются втянуть его в свою компанию, чтобы погасить долги за выпитое виски. Я считаю, что вам не стоит выезжать до рассвета: ведь они наверняка напьются вдребезги.
Высказав, таким образом, свое непредвзятое мнение, законный преемник почтенных мексиканских алькальдов отправился восвояси.
Тем временем Кончо, грозный Кончо, удачливый Кончо не щадил ни риаты, ни боков своего коня. В темноте тропа была еле заметна, скакать по ней по временам становилось опасно, и Кончо, хоть ему было и не в первый раз подниматься на такую высоту, то и дело вспоминал свою надежную Франсискиту.
– Ничего, Кончо, – утешал он себя, – потерпи немножко, совсем немножко, и у тебя будет другая Франсискита. А-а, попрыгунчик, хорошо ты плясала! Доллар за унцию! Под такую музыку распляшешься! Ничуть не хуже серебра и вдобавок веселее!
Однако, несмотря на прекрасное расположение духа, Кончо зорко вглядывался в крутые повороты тропинки. Кончо боялся не убийц и не разбойников – он был человек храбрый, – его страшил дьявол, который, как говорят, принимает разные обличья и прячется в горах Санта-Крус, к величайшему огорчению всех истых католиков. Кончо вспомнил случай с Игнасио, погонщиком мулов из общины францисканских монахов: Игнасио остановился в час молитвы, чтобы прочесть «Верую», и увидел сатану в образе чудовищного медведя-гризли, который сидел на корточках и передразнивал его, молитвенно подняв передние лапы. Тем не менее, ухватив одной рукой повод и четки, другой придерживая фляжку и револьвер, Кончо ехал быстро и добрался до вершины горы, когда первые лучи солнца озарили далекие уступы Сьерры. Привязав лошадь на небольшом плато, он осторожно спустился вниз к красному откосу и осевшему, развалившемуся горну. Все здесь было так, как и утром; следов недавнего посещения этих мест человеком не замечалось. С револьвером в руках Кончо обследовал каждую пещеру, овраг, каждую расселину в скалах, заглянул за стволы деревьев, обшарил заросли дикого каштана и мансанита и все прислушивался, прислушивался. Но до него не доносилось ни звука, только ветер тихо шелестел в соснах.
Кончо принялся шагать взад и вперед. Будто и вправду часовой, подумалось ему. Но его подвижная, как ртуть, натура скоро взбунтовалась против такого монотонного занятия; дало себя знать и утомление. Прибегнув к помощи фляги, он почувствовал сонливость, и в конце концов лег на землю, и укутался одеялом. Через минуту он уже спал.
Лошадь, привязанная наверху, два раза громко заржала, но Кончо не слышал ее. Потом в кустах прямо над ним что-то хрустнуло, к ногам его упал небольшой камень – Кончо не шелохнулся. И вот на скалистой гряде появились две темные фигуры.
– Ш-ш! – послышался шепот. – Около горна кто-то лежит. – Речь была испанская, но голос принадлежал Уайлзу.
Второй осторожно подполз к самому краю утеса и заглянул вниз.
– Это болван Кончо, – презрительно сказал Педро.
– А что, если он не один, что, если он проснется?
– Я буду караулить, а ты иди ставь заявку.
Уайлз исчез. Педро стал спускаться вниз, цепляясь за чемисаль и кусты.
Не прошло и минуты, как он остановился около спящего. Опасливо огляделся по сторонам. Тень, падавшая от скал, скрывала его спутника; только по легкому потрескиванию сучьев можно было судить, где он находится. Стремительным движением Педро накинул на голову Кончо серапе и всей тяжестью своего грузного тела навалился на него, крепко сжимая руками закутанное в одеяло тело своей жертвы. Кончо взметнулся, захрипел, по его телу пробежала судорога, но, укутанный одеялом, точно саваном, несчастный не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
Все обошлось тихо, без криков. У подножия скал спокойно лежали два человека. Казалось, они спят, крепко обняв друг друга. Среди мертвой тишины наверху в кустах послышались осторожные шаги Уайлза.
Кончо почти не бился. Сверху донесся шепот:
– Где ты? Не вижу. Что ты там делаешь?
– Сторожу его.
– Он спит?
– Спит.
– Крепко?
– Крепко.
– Мертвым сном?
– Мертвым сном.
Кончо совсем затих. Педро встал навстречу спускавшемуся с горы Уайлзу.
– Готово, – сказал Уайлз. – Будешь свидетелем, что я поставил заявку?
– Буду свидетелем.
– А что делать с ним? – Он показал на Кончо. – Оставим его здесь?
– Этого пьяницу? Конечно.
Уайлз взглянул левым глазом на Педро. Они стояли рядом, как прошлой ночью. Педро вскрикнул и выругался:
– Карамба! Отведи от меня свой сатанинский глаз! Чего уставился? А?
– Ничего, друг мой Педро, – ответил Уайлз, поворачиваясь к нему правым боком.
Взбешенный, перетрусивший пастух спрятал нож, который он уже успел наполовину вытащить из ножен, и злобно заворчал:
– Ну, ступай! Только держись слева от меня.
Прислушиваясь, озираясь по сторонам, не доверяя ничему на свете, а меньше всего друг другу, они скрылись в густой тени скал, из которой, словно злые духи, возникли несколько минут назад.
Прошло полчаса, восток посветлел, вспыхнул, засверкал, как расплавленное золото. Солнце горделиво поднялось в небе, и туман, украдкой забравшийся ночью на самую вершину горы, пополз вниз по ее склонам, раздирая в поспешном бегстве свои белые одежды о деревья, кусты, камни. Тонкие былинки в расселинах скал, вскормленные бурями под баюканье пассата, протягивали к всевышнему свои слабые, беспомощные руки, но сильный Кончо, отважный Кончо, веселый Кончо умолк навсегда и лежал недвижим.
