Текст книги "Пустышка"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Херберт Фрэнк
Пустышка

Фрэнк Херберт

Пустышка

Пер. – Д.Савельев, Я.Савельев.

Если бы не стычка с моим отцом, я бы никогда не пошла вниз в таверну и не встретила бы Пустышку. Этот Пустышка выглядел совсем обычным парнем. Он не стоил особого внимания, если вы только не воображаете себя Марлой Грейм, звездой чувствилок, ожидающей Сидни Харша, пришедшего на встречу в бар, чтобы передать шпионскую капсулу.

Это все вина моего отца. Представьте, он психанул из-за того, что я не хочу наниматься палить кустарник. Что это вообще за работа для восемнадцатилетней девушки? Я знаю, что у моей родни проблемы с бабками, но это не извиняет способ, каким он на меня наехал.

Мы грызлись весь ленч, и только после шести часов мне предоставилась возможность ускользнуть из дому. Я пошла в Таверну, потому что знала, что старик взбесится сильнее, чем теле, попавший в свинцовую бочку, когда это обнаружит. Я, конечно, никак не могла от него этого утаить. Он прощупывает меня каждый раз, когда я возвращаюсь домой.

Таверна – это место на перекрестке, где таланты собираются вместе, чтобы обменяться впечатлениями и поговорить насчет работы. Я лишь однажды там была до этого и то – с отцом. Он предупреждал, чтобы я не ходила туда одна, потому что там обычно масса кайфованных. Нюхнуть дури можно было в любом углу главной комнаты. Розовый дым из чаши с хиро клубился вокруг стропил. У кого-то был венерианский "очищенный грех". Для столь раннего времени там было много талантов.

Я отыскала свободный уголок в баре и потребовала голубой огонь, потому что видела, как Марла Грейм заказывает такой в чувствилках. Бармен пристально уставился на меня, и я заподозрила, что он теле, но он не прощупывал. Немного погодя он отправил мой напиток плыть ко мне и портировал к себе мои деньги. Я прихлебывала напиток, как это делает Марла Грейм, но он был слишком сладкий. Я постаралась, чтобы по моему лицу ничего не было заметно.

Зеркало в баре давало хороший обзор комнаты, и я продолжала вглядываться в него, словно ожидая кого-то. И вот тут-то крупный блондин вошел через переднюю дверь. Я увидела его в зеркале и тут же поняла, что он собирается занять место рядом со мной. Я вообще-то не ясновидец, но иногда такие вещи очевидны.

Он пересек комнату, двигаясь между тесно стоящими столами с проворством гладиатора. Вот тогда я и вообразила себя Марлой Грейм, ожидающей в баре Порт-Саида, чтобы забрать шпионскую капсулу у Сидни Харша, как в той чувствилке, что смотрела в воскресенье. Этот парень немного походил на Харша – вьющиеся волосы, темно-голубые глаза, лицо все из острых углов, словно скульптор, высекавший его, оставил работу незавершенной.

Он занял табурет рядом со мной, как я и предвидела, и заказал голубой огонь, не слишком сладкий. Естественно, я сочла это попыткой познакомиться и задумалась, что же ему сказать. Внезапно мне пришла в голову захватывающая идея просто следовать примеру Марлы Грейм, пока не придет время сматываться.

Он ничего не смог бы сделать, чтобы остановить меня, даже если бы и был портером. Видите ли, я пиро, а это вполне достаточная защита. Я взглянула на свою вызывающую юбку и сдвинула ее, пока в разрезе не показалась подвязка, как это делает Марла Грейм. Этот блондинчик и глазом не моргнул. Он прикончил свой напиток и заказал еще один.

Я принюхалась к нему на предмет кокаина, но он был как стеклышко. Не под кайфом. Хотя дурь в комнате проникала в меня, и я чувствовала головокружение. Я знала, что мне скоро нужно будет уходить, и я никогда не получу второго шанса побыть Марлой Грейм, поэтому сказала:

– У тебя что?

О, он прекрасно знал, что я обращаюсь к нему, но даже не поднял глаз. Меня это взбесило. У девушки есть какая-то гордость, а тут я настолько расслабилась, что сама начала разговор! Перед ним стояла пепельница, забитая клочками бумаги. Я сконцентрировалась на ней, и бумага вспыхнула. Когда захочу, я могу быть хорошим пиро. Некоторые мужчины были достаточно милы, чтобы сказать, что я могла бы разжигать огонь и без таланта. Но с таким щупачом отцом, как мой, могла бы я вообще это узнать?

Огонь привлек внимание этого парня. Он знал, что это я его вызвала. Он только глянул на меня разок и отвернулся.

– Отвяжись, – сказал он. – Я – Пустышка.

Понятия не имею, как оно получилось. Может быть, во мне есть немного от теле, как сказал однажды доктор, но я знала, что он говорит правду. Это не был один из тех номеров, что вы видите в чувствилках. Ну, вы знаете когда два комедианта и один говорит: "А что у тебя?" А другой отвечает: "Пусто".

Только он все время левитирует кресло другого парня и жонглирует дюжиной вещей у себя за спиной, без рук. Вы знаете этот номер.

А тут все грохнуло оземь.

Ну, когда он это сказал, меня словно усадило обратно. Я никогда раньше не видела настоящего живого Пустышку. О, я знала, что такие были. В правительственных резервациях и тому подобное, но я никогда не была, как в этот раз, совсем рядом с таким.

– Прости, – сказала я. – Я – пиро.

Он взглянул на пепел в пепельнице и ответил:

– Да, я знаю.

– Для пиро теперь не так много работы, – продолжила я. – Это у меня единственный талант. – Я повернулась и посмотрела на него. Симпатичный, хоть и Пустышка. – Ну и как у тебя дела? – спросила я.

– Я сбежал. Я беглец из резервации в Сономе.

У меня от этого прямо кровь вскипела. Не только Пустышка, но еще и беглец. Точь-в-точь как в чувствилках. Я спросила:

– Хочешь спрятаться у меня?

Это заставило его развернуться ко мне. Он оглядел меня и, честное слово, покраснел. На самом деле! Я раньше никогда не видела, как человек краснеет. Определенно, этот парень был сплошным сюрпризом.

– Люди могут неправильно подумать, когда меня поймают, – сказал он. – Я уверен, что меня в конце концов поймают. Я всегда уверен.

Я почувствовала себя в роли гражданки мира.

– Почему бы тогда не наслаждаться своей свободой? – спросила я.

И позволила ему немножко больше увидеть в разрезе юбки. А он отвернулся! Представляете!

И тут появились копы. Они не суетились. Я заметила, что эти двое мужчин стоят прямо в дверях, наблюдая за нами. Только я думала, что они наблюдают за мной. Копы пересекли комнату, и один из них склонился над этим парнем.

– Ну ладно, Клод, – сказал он. – Пошли.

Другой взял меня за руку и сказал:

– Ты тоже должна пойти с нами, сестренка.

Я вырвалась и воскликнула:

– Я тебе не сестра!

– Оставьте ее, ребята, – сказал этот Клод. – Я ей ничего не рассказывал. Она всего лишь пыталась меня подцепить.

– Сожалею, – ответил коп. – Она тоже пойдет.

Вот тут мне стало страшновато.

– Послушайте, – сказала я. – Я не знаю, что все это значит.

Мужчина показал мне дуло замораживателя в своем кармане.

– Кончай трепыхаться и иди спокойно, сестренка, иначе мне придется воспользоваться этим.

Но кому же охота заморозиться? Я пошла спокойно, молясь, чтобы по дороге встретились отец или какой-нибудь знакомый, чтобы можно было объяснить, что к чему. Но мне не повезло.

На улице у полиции был обычный старый реактивный "жучок". Вокруг машины собралась толпа, пялясь на нее. Портер в толпе забавлялся, раскачивая зад "жучка" вверх и вниз. Он стоял сзади, засунув руки в карманы и ухмыляясь.

Коп, который вел разговоры, лишь посмотрел на этого портера, и ухмылка у парня исчезла, а сам он поспешил прочь. Я тогда поняла, что коп был теле, хотя он и не касался моего сознания. Некоторые из этих теле ужасно щепетильны насчет своего морального кодекса.

Езда в этом старом реактивном "жучке" была забавной. Я никогда раньше такого не видела. Один из копов забрался на заднее сиденье с Клодом и со мной. Другой управлял. Это было очень странное ощущение, лететь над заливом. Обычно, как только мне хотелось отправиться куда-нибудь, я лишь вежливо спрашивала, нет ли поблизости портера, а потом думала о том месте, куда бы я хотела попасть. Портер отправлял меня туда в тот же миг.

Конечно, время от времени я попадала в апартаменты какого-нибудь пожилого господина. Некоторые портеры промышляют сутенерством. Но пиро не надо бояться престарелых донжуанов. Ни один пожилой господин не станет заниматься ерундой, когда у него горит одежда.

Ну, в конце концов, "жучок" сел на садовую дорожку захолустной больницы, и копы провели нас через главное здание в маленький офис. Пешком, прикидываете! В офисе было темновато – не хватало светильников – и моим глазам потребовалась минута, чтобы приспособиться после ярких ламп в холле. Когда они привыкли, я увидела старого чудика за столом и в изумлении уставилась на него. Это был Менсор Уильямс. Да, "Большое Все". Все, что мог сделать любой, он мог сделать лучше.

Кто-то включил реостат, и лампы начали гореть в полный накал.

– Добрый вечер, мисс Карлайсл, – сказал он, и его маленькая бородка подпрыгнула.

Прежде чем я смогла съязвить насчет этики чтения мыслей, он добавил:

– Я не вмешиваюсь в ваши мыслительные процессы. Я слегка заглянул вперед – в тот момент, когда я уже буду знать ваше имя.

Еще и ясновидец!

– Не было никакой нужды привозить ее сюда, – сказал он копам. – Но вы неизбежно должны были это сделать. – Потом он отколол забавнейшую штучку. Он повернулся к Клоду и указал кивком на меня. – Как она тебе, Клод? спросил он. Словно я была чем-то предназначенным на продажу или что-то в этом роде!

– Это она, папа? – спросил Клод.

Папа! Это меня пришибло. У "Большого Все" – ребенок, и этот ребенок Пустышка!

– Это она, – ответил Уильямс.

Клод слегка расправил плечи и сказал:

– Ну, тогда я пас! Я не буду этого делать!

– Будешь, – произнес Уильямс.

Весь разговор велся через мою голову, и я решила, что с меня хватит.

– Минутку, джентльмены, а не то я сожгу это место! В буквальном смысле! – крикнула я.

– Она может это сделать, – заметил Клод, ухмыляясь отцу.

– Но не сделает, – сказал Уильямс.

– Ах, не сделаю? – вспылила я. – Попытайтесь меня остановить!

– В этом нет нужды, – сказал Уильямс. – Я видел, что произойдет.

Вот так просто? У меня от этих ясновидцев мороз по коже. Мне иногда становится интересно, а не боятся ли они сами себя? Жизнь для них похожа на проторенную тропу. Это не по мне. Я спросила:

– А что случится, если я сделаю что-нибудь не то, что вы видели?

Уильямс подался вперед, и в глазах его появился интерес.

– Такого никогда не случалось, – сказал он. – Если бы такое хоть раз произошло, это был бы настоящий прецедент.

Я не уверена, но, глядя на него, подумала, что ему действительно было бы интересно увидеть что-нибудь, не совпадающее с прогнозом. Я было задумалась, а не вызвать ли мне маленький огонек в бумагах на его столе. Но эта идея почему-то мне не понравилась. И не потому, что что-то постороннее в моем сознании приказывало этого не делать. Я ничего не могла понять. Я просто НЕ ХОТЕЛА этого делать. Я спросила:

– Что означает весь этот разговор?

Старик откинулся назад и, клянусь, он казался слегка разочарованным. Он сказал:

– Всего лишь то, что вы с Клодом поженитесь.

Я открыла рот, но ничего не смогла произнести. Наконец я сумела, заикаясь, выдавить:

– Вы имеете в виду, что заглянули в будущее и видели нас ЖЕНАТЫМИ? И сколько у нас будет детей, и все такое прочее?

– Ну, не все, – ответил он. – В будущем не все для нас отчетливо. Лишь события, связанные некоторой основной линией. И в большинстве случаев мы не можем заглядывать слишком далеко. Прошлое доступнее. Оно зафиксировано неподвижно.

– А что, если мы не хотим? – спросил Клод.

– Да, – сказала я. – Как насчет этого?

Но должна признать, что это мне понравилось. Как я сказала, Клод был похож на Сидни Харша, только моложе. В нем было что-то – можете назвать это животным магнетизмом, если хотите.

Старик лишь улыбался.

– Мисс Карлайсл, – произнес он. – Вы искренне возражаете...

– Раз уж я собираюсь войти в вашу семью, можете называть меня просто Джейн, – парировала я.

Я начала проникаться фатализмом общего положения вещей. Моя двоюродная бабушка Харриет была ясновидящей, и я уже имела дело с этим. Мне припомнился тот случай, когда она сказала мне, что мой котенок умрет. Я спрятала его в старом баке, а ночью пошел дождь и заполнил его водой доверху. Естественно, котенок утонул. Я ей так и не простила того, что она не сказала мне, какой смертью умрет котенок.

Старик Уильямс посмотрел на меня и сказал:

– Вы, по крайней мере, рассудительны.

– А я нет! – воскликнул Клод.

Тогда я рассказала им про свою двоюродную бабушку Харриет.

– Это неизбежно, – произнес Уильямс. – Почему ты не можешь быть таким же рассудительным, как она, сынок?

Клод сидел с воистину каменным лицом.

– Я тебе не нравлюсь? – спросила я.

Тогда он посмотрел на меня. На самом деле посмотрел. Говорю вам, мне стало жарко под этим взглядом. Я знаю, что привлекательна. В конце концов, я решила, что покраснела.

– Ты мне нравишься, – ответил он. – Я лишь возражаю против того, чтобы вся моя жизнь была расписана, словно шахматная партия.

Тупик. Мы просидели молча минуты две. Затем Уильямс повернулся ко мне и сказал:

– Что ж, мисс Карлайсл, полагаю, вам любопытно, что здесь происходит?

– Я не идиотка, – ответила я. – Это одна из резерваций для Пустышек.

– Правильно, – произнес он. – Только это нечто большее. Ваше образование включает в себя знание о том, как в результате радиационных мутаций возникли ваши таланты. Включает ли оно также сведения о том, что происходит с плюсовыми отклонениями от нормы?

Конечно, это каждый школьник знает. Так я ему и сказала. Разумеется, я знала, что эволюционное развитие ведет к усреднению. Что у гениальных родителей, как правило, менее яркие, чем они, дети. Это всего лишь общие сведения.

Тут старик подкинул мне задачку.

– Таланты исчезают, моя дорогая, – произнес он.

Я просто сидела и некоторое время размышляла об этом. Действительно, в последнее время стало трудно найти портера, даже из этих сутенеров.

– В каждом поколении все больше детей без талантов или таких, чьи таланты значительно притуплены, – сказал Уильямс. – Мы никогда не достигнем точки их совершенного отсутствия. Но те немногие, что останутся, будут нужны для специальных общественных работ.

– Вы имеете в виду, что если у меня будут дети, то они, скорее всего, окажутся Пустышками? – спросила я.

– Посмотрите на свою собственную семью. Ваша двоюродная бабушка была ясновидящей. А еще кто-нибудь в вашей семье?

– Нет, но...

– Талант ясновидения является плюсовым отклонением. Их осталось менее тысячи. В моей категории – девять. Я полагаю, вы называете нас "Большими Все".

– Но мы должны что-то делать! – воскликнула я. – Иначе миру придет конец!

– Кое-что мы ДЕЛАЕМ, – сказал он. – Вот здесь и в восьми других резервациях, разбросанных по всему миру. Мы восстанавливаем технические и практические навыки, на которых держалась старая цивилизация доталантной эпохи. Запасаемся инструментами, которые сделают возможным возрождение цивилизации. – Он предостерегающе поднял руку. – Но мы должны действовать тайно. Мир еще к этому не готов. Если бы это стало известно, то началась бы ужаснейшая паника.

– Но ведь вы ясновидящий. Что происходит? – спросила я.

– К несчастью, никто из нас не в состоянии этого предсказать, – ответил он. – Либо это неустойчивая линия, либо там какая-то неопределенность, которую мы не можем преодолеть. – Он покачал головой, и его бородка колыхнулась. – В ближнем будущем есть туманная зона, за которую мы не можем заглянуть. Никто из нас.

Это меня испугало. Ясновидцы могут вызывать у вас озноб, но это прекрасно, что кто-то может заглянуть вперед. А это было так, словно не стало куска будущего. Я начала понемногу плакать.

– И наши дети будут Пустышками, – прохныкала я.

– Это не обязательно, – сказал Уильямс. – Некоторые из них – может быть. Но мы побеспокоились сравнить генетические линии – вашу и Клода. У вас большие шансы иметь ребенка, который будет ясновидящим или телепатом, или тем и другим сразу. Вероятность больше семидесяти процентов. – В его голосе появились умоляющие нотки. – Мир нуждается в таком шансе.

Клод подошел и положил руку мне на плечо. От этого у меня по спине прошел восхитительный трепет. Внезапно я уловила краешек его мыслей – мы целуемся. Я не настоящий теле, но, как говорила, иногда улавливаю проблески.

– Хорошо. Я думаю, нет смысла противиться неизбежному, – сказал Клод. Мы поженимся.

Больше никаких споров. Мы все перебрались в другую комнату. Там был священник, и все было для нас приготовлено, даже кольца. Священник был ясновидцем. Он сказал, что оставил за плечами больше сотни миль, чтобы совершить церемонию.

...Позже я позволила Клоду меня разок поцеловать. Мне было не по себе от мысли, что я замужем. Миссис Клод Уильямс. Но думаю, все это было неизбежным.

Старик взял меня за руку и сказал, что необходима маленькая предосторожность. Время от времени я буду покидать парк, и есть вероятность, что какой-нибудь бессовестный теле проникнет ко мне в мозг.

Меня поместили в анестезатор, а когда я вышла оттуда, в моем черепе была серебряная сетка. Кожа слегка зудела, но мне сказали, что это пройдет. Я слышала о таких штуках. Их называют одеяльцами.

Менсор Уильямс сказал:

– А теперь отправляйся домой и забери свои вещи. Родителям не нужно говорить ничего, кроме того, что ты работаешь на правительство. И возвращайся побыстрее.

– Достаньте мне портера, – потребовала я.

– Парк огражден от телетранспортаторов, – ответил он. – Я отправлю тебя в "жучке".

Так он и сделал.

Дома я была через десять минут.

Я поднялась по лестнице в дом. Было около девяти. Мой отец поджидал меня в дверях.

– Самое подходящее время для восемнадцатилетней девушки возвращаться домой, – закричал он и нанес телепатический удар по моему сознанию, чтобы узнать, что я задумала. Ох уж эти теле и их этика! Что ж, он с разбегу уткнулся прямо в одеяльце, и это его сразу осадило. Он притих.

– Теперь я буду работать на правительство, – сказала я. – Я просто зашла за вещами.

Позднее будет достаточно времени, чтобы рассказать им о замужестве. Если бы они сейчас узнали об этом, то подняли бы невероятный шум.

Вошла мама и сказала:

– Моя дочурка работает на правительство! И сколько оно платит?

– Не будь вульгарной, – огрызнулась я.

Папа принял мою сторону.

– В самом деле, Хейзел, – сказал он. – Оставь ребенка в покое. Работа на правительство! Что ты понимаешь! Там хорошо платят. Где это, детка?

Я могла видеть, как он размышляет, сколько сможет из меня выколотить, чтобы заплатить по счетам, и начала задумываться, а будут ли вообще у меня какие-нибудь деньги, чтобы поддерживать этот обман. Я ответила:

– Я буду работать в резервации Сонома.

– А зачем им там нужен пиро? – спросил папа.

Меня осенила блестящая идея. Я сказала:

– Чтобы держать Пустышек в рамках. Немного огня здесь, немного огня там. Вы понимаете.

Это развеселило моего отца. Когда он прекратил смеяться, то сказал:

– Я знаю тебя, милая. Я хорошо изучил содержимое твоей головы. Позаботься о себе, а не о веселой работенке. У них там найдется для тебя безопасное жилье?

– Самое безопасное, – ответила я.

Я почувствовала, как он снова ткнулся в мое одеяльце и отдернулся.

– Работа на правительство всегда секретна, – сказала я.

– Понимаю, – ответил он.

Так что я ушла в свою комнату и упаковала вещи. Родственники еще немного пошумели по поводу моего столь внезапного отъезда, но успокоились, когда я сказала, что должна ехать немедленно или потеряю шанс получить эту работу.

В конце концов папа сказал:

– Что ж, если правительство не сможет обеспечить твою безопасность, то никто не сможет.

Они расцеловали меня на прощание, а я пообещала писать и навестить их в первый же свободный уик-энд.

– Не беспокойся, папа, – сказала я.

"Жучок" доставил меня обратно в резервацию. Когда я вошла в офис, Клод, мой муж, сидел за столом напротив своего отца.

Старик обхватил руками голову, и из-под пальцев стекали капельки пота. Немного погодя он опустил руки и потряс головой.

– Ну? – спросил Клод.

– Ничего, – ответил старик.

Я сделала еще пару шагов, но они меня не заметили.

– Скажи мне правду, папа, – сказал Клод. – Как далеко ты нас видел?

Старый Менсор Уильямс опустил голову и вздохнул.

– Ладно, сынок, – произнес он. – Ты заслужил правду. Я видел, как ты встречаешь мисс Карлайсл в Таверне и больше ничего. Нам пришлось выслеживать ее по старинке и сравнивать ваши генетические линии. Все остальное – правда. Ты знаешь, я не стал бы тебе лгать.

Я кашлянула, прочищая горло, и они оба посмотрели на меня.

Клод выскочил из своего кресла и взглянул мне в лицо.

– Мы можем все вернуть назад, – сказал он. – Никто не имеет права подобным образом играть судьбами людей.

Стоя там, он выглядел таким милым и похожим на маленького мальчика. Я внезапно поняла, что не хочу ничего возвращать. Я сказала:

– Молодое поколение иногда должно принимать на себя ответственность.

Взгляд Менсора Уильямса оживился. Я повернулась к нему, сказав:

– А насчет семидесяти процентов – это правда?

– Абсолютно верно, моя дорогая, – ответил он. – Мы проверили каждую девушку, достигшую брачного возраста, с которой он встречался, потому что он несет мою наследственную доминантную линию. Ваша комбинация была лучшей. Намного лучшей, чем мы могли надеяться.

– Есть что-нибудь еще, что вы должны рассказать о нашем будущем? спросила я.

Он покачал головой.

– Все в тумане, – ответил старик. – Ваша судьба – в ваших руках.

Я снова ощутила озноб и взглянула на своего мужа. Маленькие смешливые морщинки появились в уголках глаз Клода, и он улыбнулся. Потом мне в голову пришла интересная мысль. Если мы сами по себе, то значит мы сами создаем свое собственное будущее. Оно не определено. И ни один ясновидец не может его разглядеть. Такое может понравиться женщине. Особенно в ее первую брачную ночь.