Текст книги "Анналы Хичи"

Автор книги: Фредерик Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Астроном-человек, желая рассчитать элементы орбиты планет двойной звезды, конечно, передал бы эту проблему вычислительным устройствам. А хичи – группе мертвых Предков. И, кстати, обе системы работали одинаково хорошо.

Вопрос не только практический. Люди не почитают свои компьютеры. С другой стороны. Древние Предки хичи заслуживают – и требуют – уважения.

Мать Снизи пришла, когда его отец еще был в ванной. Она выслушала вопросы сына и сказала, потирая шею:

– После обеда, Стерни, ладно? Лишняя смена на кушетках очень утомляет отца. И, конечно, он встревожен.

Снизи ахнул. Встревожен? Устал – да: этого Снизи ожидал. Это естественно для наблюдателя, который часами пытается обнаружить чье-то чуждое присутствие, всегда опасаясь того дня, когда это ему удастся. И как говорят некоторые, когда-нибудь это произойдет. А последствия непредсказуемы.

Но встревожен?

Когда наконец кухонная машина поставила обед на стол и родители успокоились и почти расслабились, Бремсстралунг тяжело сказал:

– Это не было запланированное Учение, Стернутейтор. Двум наблюдателям в смене показалось, что они что-то обнаружили, так что было объявлено чрезвычайное положение. – Его предплечье изогнулось, словно он пожимал плечами. – Они не очень уверены в своем ощущении. Что-то неясное и несильное, но они хорошие наблюдатели. Конечно, пришлось все закрыть.

Снизи перестал есть, нож застыл у него на полпути ко рту. Отец его быстро сказал:

– Но сам я ничего не почувствовал. Я в этом уверен. И никто больше не почувствовал.

– Были ложные тревоги и раньше, – с надеждой сказала Фемтовейв.

– Конечно. Поэтому нас так много: чтобы быть уверенными, что тревоги ложные. Вы знаете, могут пройти миллионы лет, прежде чем Убийцы выйдут. Кто может сказать?

– Бремсстралунг быстро покончил с едой и откинулся на свою капсулу. – А теперь, Стернутейтор, давай твой вопрос об этой человеческой девочке Онико.

Снизи медленно закатил глаза. О, да, у него миллион вопросов, но мысль о том, что здесь мог побывать настоящий Убийца, все их изгнала из мозга. Ложная тревога, хорошо, но откуда наблюдателям знать, что тревога была ложной?

Но эти вопросы его отец явно не хочет обсуждать. Снизи подумал и спросил о том, что его волновало:

– Папа, дело не только в капсуле. У Онико есть «деньги». Почему она такая «богатая»? – Он использовал английские слова, хотя они говорили на хичи, так как в этом языке нет подобных концепций.

Бремсстралунг пожал своими широкими жесткими плечами – нахмурился, по-человечески.

– Люди, – сказал он, как будто это и есть объяснение.

Но, конечно, это не объяснение.

– Да, отец, – сказал Снизи, – но не у всех людей есть «богатство».

– Конечно, – ответил отец. – Некоторые люди находят устройства хичи. Кое-что из нашей «собственности», Стерни. Они их даже не ищут. Находят случайно, а по человеческим обычаям это дает им права «владения», которые они отдают в обмен на «деньги».

Фемтовейв успокаивающе заметила:

– Конечно, они считают эти предметы брошенными. – Она сделала знак кухонной машине, которая убирала посулу и ставила на стол «десерт». На десерт пошел не пирог и не морожение: некие стебли, которые смазывают зубы хичи после еды и служат антисептическим средством. – Концепция «денег» имеет определенный смысл, – добавила Фемтовейв, – они служат своеобразным грубым сервомеханизмом, обеспечивая приоритеты в обществе.

Бремсстралунг вытащил застрявшую в зубах ткань и возмущенно спросил:

– Ты предлагаешь, чтобы хичи заимствовали эту систему?

– Нет, нет, Бремми! Но все равно это интересно.

– Интересно! – простонал он. – Я бы сказал глупо. Какая польза от «денег»? Разве у нас и без них нет всего необходимого?

– Не столько, как у Онико, – задумчиво сказал Снизи.

Бремсстралунг положил обеденный нож и в отчаянии посмотрел на мальчика. Но когда заговорил, то обратился не к сыну, а к жене.

– Видишь? – спросил он. – Видишь, что происходит здесь с нашим сыном? В следующий раз он попросит «денежного пособия». Хочется плакать от стыда, – он неосознанно использовал английское выражение, потому что хичи не плачут, – потому что мы старше и мудрее их! Как же так получилось, что мы меняем свои обычаи на их?

Фемтовейв перевела взгляд с мужа на сына. Оба расстроены – но мальчик, она в этом уверена, главным образом потому, что расстроен Бремсстралунг. А вот в случае ее мужа причины серьезней.

– Бремми, дорогой, – терпеливо сказала она, – какой смысл об этом беспокоиться? Мы знаем, что означает знакомство нашего сына с человеческими ценностями; мы говорили об этом раньше.

– Да, целых пять минут, – мрачно согласился ее муж.

– Но больше времени у нас не было. – Фемтовейв наклонилась и пошепталась со своей капсулой. Та послушно приказала домашней машине сменить обстановку. Приятные монохроматические узоры поблекли, и теперь их окружили ностальгические картины Дома, с его павильонами и террасами, выходящими на заливы и величественные холмы. – Снизи этого не забудет, – уверенно сказала Фемтовейв.

– Конечно, нет, папа, – дрожащим голосом подтвердил мальчик.

– Нет, конечно, нет, – тяжело согласился Бремсстралунг.

Они молча закончили десерт. Потом, когда домашняя машина убрала со стола, посовещались с Предками, позволив усталым старым мертвецам говорить, жаловаться, советовать. Очень типичный для хичи поступок. Бремсстралунг постепенно успокаивался. К тому времени, как Снизи пора было ложиться, отец совсем пришел в себя.

– Спи спокойно, сын мой, – с любовью сказал он.

– Да, папа, – ответил Снизи. Потом: – Папа?

– В чем дело?

– Мне обязательно спать в коконе? Нельзя ли мне получить настоящую кровать, с одеялом и подушкой?

Отец посмотрел на него вначале удивленно, потом гневно.

– "Кровать"? – начал он, и Фемтовейв придвинулась, чтобы предотвратить взрыв, пока он не начался.

– Пожалуйста, Стернутейтор, – сказала она, – больше ни одного слова. Иди!

Снизи обиженно пошел в свою комнату и посмотрел на кокон с его мягким плотным содержимым. Унизительно спать в чем-то таком, когда у всех остальных мальчиков есть кровати. Он взобрался в кокон, закрыл за собой его, десять-двенадцать раз повернулся, чтобы содержимое приняло нужную форму, и уснул.

Его родители развешивали гамаки во внешней комнате, тоже готовясь ко сну. Бремсстралунг молчал, сухожилия его живота недовольно дергались. Видя это, Фемтовейв снова сменила изображение. Милые пастели исчезли. На стене теперь была чернота с несколькими видимыми объектами. С одной стороны большая блестящая спираль Галактики. По другую – группа туманных, меняющих цвета объектов, из-за которых они здесь находятся.

– Разве ты не понимаешь, мой дорогой? – спросила Фемтовейв. – Все это не имеет значения в сравнении с той великой целью, которой мы служим. Мы никогда не должны забывать, почему наш народ ушел в центр – и почему мы вышли снова.

Бремсстралунг с несчастным видом смотрел на дымную кипящую массу.

– Кое-что имеет значение, – упрямо ответил он. – Честность всегда имеет значение!

Его жена мягко сказала:

– Да. Бремми, честность всегда имеет значение. Но не очень большое в сравнении с Убийцами.

Пока нечего больше сказать о детях. Они ведут интересную и счастливую жизнь на Колесе – до поры до времени.

Будучи примерно ровесниками, они много времени проводят вместе. Их многое интересует. Они исследовали легкие Колеса, где на отходах от еды и туалетов расцветают растения с мясистой листвой. Растения питаются двуокисью углерода, который выделяют тела людей и хичи. Дети бродили по мастерским, где можно починить что угодно: от игрушки до небольших космических кораблей (у Колеса есть свой космический флот); здесь работала Фемтовейв и ласково принимала детей, показывала им все вокруг. Они заглядывали в сами космические корабли, висящие на своих причальных выступах, как кормящиеся щенята. Они заглядывали в библиотеку с ее десятками миллионов информационных вееров, каждый пронумерован и лежит в своей ячейке. Здесь, на стойках, все вымыслы человечества, все воспоминания Предков хичи, все словари, компиляции и тексты обеих рас – ну, не все, конечно, но достаточно, чтобы потрясти Снизи, Гарольда и Онико. Они навещали зоопарк, где кошки, коровы, обезьяны и животные хичи паслись или свисали с решеток, отдыхали, положив подбородок на лапу, и смотрели на детей в ответ. Тут представлено несколько десятков организмов, но для детей это были единственные виденные ими неразумные живые существа.

Они даже приходили к кушеткам для сновидений.

Детей редко допускали сюда, но отец Снизи поручился за их поведение. И однажды, когда Бремсстралунг не был на дежурстве, им позволили посмотреть с безопасного расстояния.

Это было волнующее происшествие. Кушетки расположены группами по четыре на расстоянии трехсот метров вдоль всего внешнего периметра Колеса. Каждая группа кушеток заключена в прозрачный пузырь; его вещество пропускает не только свет, но и все другие электромагнитные излучения. Необходимо ли это? Никто не мог ответить уверенно, но, возможно, это полезно: все, что делает работу наблюдателей более надежной, следовало применить, даже если речь идет о ничтожных шансах.

Обычно, когда нет Учения, занята только одна кушетка в группе из четырех.

– Спрячьте руки, – сказал Бремсстралунг, – и сможете подойти немного поближе.

Дети осторожно приблизились на метр к наблюдателю на дежурстве – женщине из другого сектора, лежавшей с закрытыми глазами и ушами. Она казалась спящей. Дети смотрели на нее сквозь сверкающую сложную паутину антенн. Сквозь прозрачную оболочку они видели под собой – «под собой» из-за геометрии медленно вращающегося Колеса – космос, включая отдаленное туманное пятно кугельблитца. Снизи сжал руку Онико. Прикосновение к человеческому телу больше не вызывало у него отвращения – такому жирному, такому упругому и толстому. Ему даже нравилось держать девочку за руку. Но его удивляло, что и ей как будто нравится держать его за руку, потому что Гарольд не упустил уже давно объяснить ему, что человеку так же противно прикасаться к горячей, сухой, дергающейся коже хичи. Но, может. Онико не считает так. А может, она слишком вежлива, чтобы показать это.

Когда они нагляделись вдоволь, Бремсстралунг отвел их назад, в общественную часть Колеса. Потом вернулся, чтобы подготовиться к собственной смене. На пути домой дети возбужденно обсуждали увиденное, задержавшись ненадолго, чтобы пойти за малышами, которых впервые вели к аквариуму.

Аквариум – это не просто музей. Большая часть еды хичи морского происхождения, у людей тоже. Многие животные из бассейнов и цистерн рано или поздно кончат на столе. Снизи, Гарольд и Онико шли за малышами, слушали их щебет, смеялись их реакции на странных, с широкими пастями водяных змей, которых любят хичи, или На осьминогов, предназначавшихся для стола людей. Один из осьминогов висел рядом со стеной аквариума. Когда к нему подошел трехлетний ребенок, он сменил окраску с белой на пятнистую, выпустил облако краски и отплыл. Ребенок подпрыгнул от удивления. Гарольд рассмеялся. Онико тоже. А спустя несколько мгновений рассмеялся и Снизи, хотя, конечно, смех хичи не совсем то же, что человеческий.

– Глупый малыш, – сказала с материнской добротой Онико. – Я помню, как я в первый раз…

Она не кончила.

Со всех сторон послышались предупреждающие гудки, огни замигали.

– Учение! Учение! – закричали машины-учителя.

Все упали на пол, Гарольд успел задать вопрос:

– Почему у нас сейчас Учение? – спросил он у ближайшей школьной машины.

– Лежите неподвижно! Опустошите сознание! – приказала она, но потом на мгновение смягчилась. – Это всего Учение старого класса. Приближается корабль вне расписания. А теперь займите положение!

Все послушались, даже самые маленькие. Но Снизи не торопился опустошать сознание, у него оставался вопрос. Да, конечно, когда приближается корабль, всегда бывает Учение второго класса, оно не очень страшное… но он не помнил раньше, чтобы приходил корабль вне расписания.

А корабль этот принадлежал ЗУБам.

К тому времени как Учение окончилось и Снизи вернулся домой, корабль вне расписания неподвижно стоял на причале. А слухи всюду распространялись как огонь.

Бремсстралунг подтвердил их.

– Да, Стернутейтор, – беспокойно сказал он, – тебе придется улететь. Всем детям придется. С Колеса эвакуируют всех, кроме взрослых. Слишком большой риск, что ребенок может излучить эмоцию в неположенное время.

– Но я второй в своем классе в сатори, папа!

– Конечно. Но Звездное Управление Быстрого реагирования приказало, чтобы ты был эвакуирован вместе со всеми. Пожалуйста, сын. Мы ничего не можем сделать.

– О тебе будут хорошо заботиться, – вмешалась Фемтовейв, но голос ее от тревоги звучал хрипло.

– Но куда я пойду? – взмолился Снизи.

Родители переглянулись.

– В хорошее место, – сказала наконец мать. – Мы сами еще не знаем. Вы, дети, все из разных мест, и я думаю, вас и разместят в разных местах. Но правда, Стерни, о тебе позаботятся. И это ненадолго, пока тревога не рассеется. Скоро ты снова будешь с нами.

– Надеюсь, это правда, – сказал отец.

И не было времени на посещение зоопарка или кокосовой рощи, ни на что, только короткое собрание в школе, чтобы взять вещи и попрощаться со школьной машиной.

В этот день машина-учитель не следила за порядком. Даже не пыталась. Она только поговорила с каждым учеником отдельно, попрощалась, проверила, все ли ящики опустошены, а в это время дети возбужденно болтали в предвкушении и страхе. Гарольд, конечно, хотел вернуться домой.

Снизи слушал печально. Он думал, не завидует ли Гарольду. Неужели планета Лести действительно такая, как рассказывает Гарольд? Лето все время? Никаких школ? Миллионы гектаров диких плодов и ягод, и можно их рвать свободно каждый день?

– Но туда далеко, – говорил Гарольд. – Мне придется пересаживаться. Не меньше месяца пройдет, пока я доберусь домой.

– А мне потребуется почти три месяца, – задумчиво сказал Снизи.

– О, но это из-за вашего глупого барьера Шварцшильда, – объяснил без всякой необходимости Гарольд мальчику, который уже один раз преодолевал барьер. – Ты ведь не думаешь, что отправишься туда, Допи? Доброе небо, никто не собирается гонять целый корабль из-за пары детей хичи. Это было бы неэффективно. Этого не сделают!

В этом Гарольд был прав. На Колесе оказалось не так много детей, и посадивший их большой построенный на Земле корабль отправлялся только в одно место. На Землю.

Гарольд был сокрушен. Онико испугана. Снизи… Снизи не понимал, что испытывает, потому что в его голове смешались возбуждение и печаль из-за того, что приходится покидать родителей, и тревога из-за такого внезапного и беспрецедентного решения. В результате получилось полное смятение.

У них было всего двадцать часов до посадки. И это хорошо. Чем меньше времени на тревогу и слезы, тем лучше.

Как только сотня новых наблюдателей высадилась вместе со своим оборудованием, дети один за другим поднялись на борт большого межзвездного корабля. Родители Онико без слов прижимали к себе дочь. Так же вели себя миссис и мистер Врочеки. Снизи вежливо отвернулся, когда Гарольд заплакал.

– До свидания, папа. До свидания, мама, – сказал Снизи.

– До свидания, дорогой Стернутейтор, – ответил отец, стараясь не говорить взволнованно. А мама Снизи даже не пыталась.

– Это будет хорошее место, Стерни, дорогой, – пообещала она, обнимая его. – Мы не сможем нормально связываться с тобой, потому что всякую связь с Колесом прекратили, но… о, Стерни! – Она еще сильнее обняла его. Хичи не плачут, но ничто в их физиологии и разуме не мешает им испытывать такое же ощущение потери, как и людям.

Снизи отвернулся.

Не в обычае хичи целоваться на прощание, но, входя в корабль, Снизи пожалел, что это так. Ему хотелось бы сделать исключение.

3. АЛЬБЕРТ ГОВОРИТ

Я Альберт Эйнштейн; так по крайней мере называет меня Робинетт Броадхед, и я думаю, что должен кое-что пояснить.

Со своими остроумными зачинами Робин все же не сумел сообщить большую часть данных, которые я считаю существенными. И среди всего прочего, кто такие Враги. Я помогу. Для этого я и существую – помогать Робинетту Броадхеду.

Я должен объяснить собственное положение.

Начнем с того, что я не «реальный» Альберт Эйнштейн. Он мертв. Умер задолго до того, как стало возможно, по крайней мере для людей, записать личность как базу данных, после того как изнашивается плотская часть. В результате у нас нет даже реальной копии того Альберта Эйнштейна. Я наиболее близкое приближение к тому, каким бы он был, если бы был мной.

На самом деле я нечто совершенно отличное от реконструкции человеческого существа. В основе я просто информационная программа, которой придан забавный вид. (Так люди прячут телефон у постели в плюшевого медвежонка). Чтобы сделать меня более дружелюбным для пользователя, мой пользователь Робинетт попросил, чтобы я выглядел и вел себя как личность. Так и сделала автор моей программы. Сделала с радостью. Ей нравится веселить Робинетта, потому что она не только программист, но и его жена. С.Я.Лаврова-Броадхед.

Так что мой внешний вид и манеры по существу каприз Робина.

Я думаю, честно будет сказать, что у Робина много капризов, и настроение часто меняется. Я не осуждаю его. Он ничего с этим не может сделать. Робин начинал как органическое существо.

И потому у него были те же ограничения, что у остальных органических существ. Разум его порожден нелепыми биохимическими средствами. Разум его был неточным и, конечно, не математическим. Это продукт плотского мозга, погруженного в постоянный поток гормонов, действующий под влиянием сенсорных импульсов, таких, как боль или удовольствие, и вполне способный свихнуться на основе программных элементов, которые мне совершенно чужды, таких, как «сомнение» и «вина», «ревность» и «страх». Только представьте себе такую жизнь! Меня поражает, что при всем этом он способен функционировать удовлетворительно. Я бы так не смог. Но не могу и сказать, что по-настоящему понимаю все эти вещи, потому что сам их никогда не испытывал, кроме как в аналогичном смысле.

Это не означает, что я не могу иметь с ними дело. Программа Эсси Броадхед может почти все. «Понимание» совершенно необязательно: вам не нужно понимать, как работает космический корабль, чтобы сесть в него и нажать кнопку. Я могу определить, как некие стимулы подействуют на поведение Робина, и мне при этом не нужно понимать их.

В конце концов я ведь не понимаю корень из минус единицы, но это не мешает мне использовать его в уравнениях. И действует. Е в степени i, умноженное на пи, равно минус единице. Не имеет значения, что все числа, используемые в этом уравнении, иррациональные, трансцендентные, воображаемые или отрицательные.

И неважно, что Робин таков. А он таков. Все они таковы. Робин большую часть времени отрицательный, что мешает ему быть в другом иррациональном, не говоря уже – в трансцендентальном – состоянии, в состоянии «счастья».

Это глупо с его стороны. По всем объективным стандартам Робинетт Броадхед должен быть счастлив. У него есть все, чего может пожелать человеческое существо. Он очень богат – правда, сейчас он лично не владеет этим богатством, потому что сознание его записано машиной и существуют чисто человеческие юридические проблемы относительно права мертвых на владение; но все его богатство завещано его реальной жене (или «вдове»), и богатство это так велико, что если Робин захочет потратить тут или там несколько сотен миллионов долларов, ему достаточно только сказать слово. Он даже разумно пользуется этим богатством. Большую часть тратит на Институт Броадхеда для исследований за пределами Солнечной системы, с его филиалами в Лондоне, Бразилии, Джохоре, на планете Лести и в десятке мест старых Соединенных Штатов, не говоря уже о флоте исследовательских кораблей, занятых в самых разных уголках Галактики. Из-за этого жизнь его имеет «цель», а у него самого много «влияния». Что остается? «Здоровье»? Конечно, оно у него есть: если что-нибудь идет не так, это сразу можно поправить. «Любовь»? Несомненно! У него лучшая из возможных жен – С.Я.Лаврова-Броадхед. У него машинная имитация ее, и эта имитация совершенна, потому что написала программу двойника сама С.Я.

Короче, если плотский человек, вернее, тот, кто ранее был плотским человеком, и имеет основания быть счастливым, то это Робинетт Броадхед.

Это только доказывает, что «разум» не главное в его душе. Слишком часто он несчастлив. Типичный пример – его постоянные размышления и озабоченность тем, кого он на самом деле любит, и что означает «любовь», и был ли он «справедлив» и «честен» со своими любовными партнерами.

Например.

Робин любил Джель-Клару Мойнлин. Тогда оба были плотскими людьми. Они поссорились. Потом помирились. Потом, в обстоятельствах, которые они никак не могли изменить, он на тридцать лет оставил ее в черной дыре.

Конечно, для него времена были тяжелые. Но ведь он не виноват. Тем не менее ему потребовалось провести бесчисленные часы на кушетке с моим коллегой компьютерным психоаналитиком Зигфридом фон Психоаналитиком, чтобы «освободить» свое сознание от «вины», которая причиняла ему огромную «боль».

Иррационально? Еще бы. Но и не только это.

Тем временем, пока Клара была вне пределов досягаемости – и насколько он знал, навсегда, – Робин встретил моего основного создателя С.Я.Лаврову, «влюбился» в нее и женился. По всем меркам, к каким я имею доступ, это было хорошо. Но потом появилась Клара. Когда Робин понял, что любит обеих, он просто сорвался, у него началось патологическое расстройство сознания.

А ухудшило положение то, что именно в это время он умер. (То есть его плотское тело износилось и он был записан и попал в гигабитное пространство). Можно было бы подумать, что это упростит положение. Очевидно, биологические проблемы больше не должны волновать его. У него больше нет никаких биологических проблем. Но нет, не у Робина Броадхеда!

Робин не глуп безнадежно (я имею в виду – для бывшей плотской личности). Он, как и я, понимает, что с точки зрения антропологии «неверность», «ревность», «сексуальная вина» связаны с тем биологическим фактом, что «любовь» подразумевает «сексуальные отношения», а это, в свою очередь, подразумевает воспроизводство – ревность по существу означает стремление быть уверенным, что ребенок генетически именно его. Он это знает. К несчастью, он не может этого чувствовать. И даже тот факт, что биологически он так и не стал отцом ребенка, ничего не меняет.

О каких странных вещах беспокоятся плотские люди! И продолжают беспокоиться, даже когда становятся нематериальными существами, подобно мне.

Но Робин беспокоится, и часто, а когда беспокоится Робин, беспокоюсь и я. О нем. Потому что это одна из главных задач моей программы.

Я заметил, что становлюсь почти таким же непоследовательным, как Робин.

Ну, тут ничего не поделаешь. «Каков хозяин, таков и слуга», как говорится в старой пословице плотских людей, даже если «слуга» – чисто синтетический артефакт из подпрограмм и баз данных, подобно мне.

Теперь мы подходим к Врагу.

Это разумные существа, неплотские (в сущности, нематериальные), о которых узнали хичи. Враг (хичи называют их «Убийцы»; многие люди тоже, но мне этот термин никогда не нравился) уничтожил по крайней мере четыре цивилизации и причинил огромный вред еще нескольким.

Совершенно очевидно, он не любит плотские существа любого вида.

Очевидно даже, что он вообще не любит материю. Каким-то образом – даже я не знаю, каким именно, – Враг сумел добавить вселенной массу, чтобы замедлить скорость ее расширения. Через какое-то время в будущем она начнет сжиматься и снова взорвется; единственный логичный вывод заключается в том, что каким-то образом Враг подействует на нее и следующая вселенная будет не так негостеприимна по отношению к нему.

Объективно рассуждая, это впечатляющий и элегантный проект. Впрочем, мне никогда не удавалось показать Робину это, из-за своего неблагоприятного происхождения он постоянно остается ориентированным на материю.

И Враг по-прежнему рядом, закрытый в своей черной дыре – в этой нетипичной черной дыре, в которой нет материи, но которая засасывает энергию. (Энергия, составляющая ее массу, это, разумеется, и есть сам Враг). Существует особое название для такой черной дыры. Она называется «кугельблитц».

Когда Робин и я впервые встретились с хичи, которого зовут Капитан, для хичи это было травматическое испытание.

Их способ обращения с Убийцами – убегать и прятаться. Они не могли поверить, что люди настолько безрассудны, что предпочтут другой способ действий. Они объяснили нам, что происходит, и были поражены, когда мы отказались последовать их примеру.

Когда Капитан наконец убедился, что человечество (включая в это понятие и таких, как я) намерено сохранить за собой Галактику, он увидел неизбежное. Ему это не понравилось. Но он его принял. Он отправился назад в то место, куда убежали хичи, когда поняли, какую угрозу представляет Враг, – в большую черную дыру в центре Галактики. Он должен был сообщить остальным хичи, что все их планы рухнули из-за дерзкой человеческой расы, и организовать помощь людям.

Дело было очень срочное. Хичи располагали огромными резервами. Хотя мы десятилетиями изучали технологию хичи, добавляя к ней собственные знания, до того как человек увидел живого хичи, было еще много такого, что мы не знали. Капитан обещал организовать нам помощь хичи – немедленно, помочь подготовиться к тому дню, когда Враг выйдет, чтобы уничтожить еще несколько плотских цивилизаций.

К несчастью, немедленно для хичи и немедленно для нас – не одно и то же, даже если включить в число «нас» невероятно медлительных плотских людей. Часы в черных дырах идут медленно. Фактор растяжения времени делает хичи в черной дыре медлительней людей примерно в соотношении сорок тысяч к одному.

К счастью, «немедленно» означало как только они смогут, и ответили они – учитывая все обстоятельства – поразительно быстро. Первый корабль из их эргосферы появился почти мгновенно – всего через восемнадцать лет! Второй – всего через девять лет после первого.

Причина в том, что они держали корабли в состоянии постоянной готовности. И первые хичи, добравшиеся до нас, оказались бесценными. Они помогли нам построить Сторожевое Колесо, установить постоянное наблюдение за кугельблитцем, помогли отыскать аппараты хичи по всей Галактике… включая часто артефакты, куда попадали старатели с Врат и откуда они не могли выбраться.

Мне кажется, следует больше рассказать вам об анналах хичи, чтобы объяснить, чего они боялись.

Обычно сотни кораблей хичи постоянно были заняты в исследовательских полетах. Хичи любопытны не менее людей и так же упрямо намерены отыскать все, что можно отыскать.

Им хотелось найти ответы на множество научных проблем. Они хотели знать, что скрывается за «недостающей массой» – тем фактом, что всей наблюдаемой во вселенной материи недостаточно, чтобы объяснить известные движения галактик. На самом ли деле распадаются протоны? Было ли что-нибудь до Большого Взрыва, а если и было, то что именно?

Во дни до встречи с хичи человеческие ученые тоже занимались этими проблемами. У хичи было большое преимущество перед ранними людьми (включая мой плотский прообраз). Они могли пойти и посмотреть.

Так они и делали. Посылали экспедиции для изучения новых, сверхновых, нейтронных звезд, белых карликов и пульсаров. Измеряли поток материи между близко расположенными составляющими двойных звезд, измеряли поток радиации от втягиваемого в черную дыру газа. Они даже научились заглядывать за барьер Шварцшильда в черных дырах, и позже это оказалось для их технологии очень полезным; я уже не говорю об их любопытстве по отношению к тому, как отдельные частицы сливаются в атомы, атомы соединяются в молекулы, а молекулы становятся живыми организмами, подобно им самим.

Я легко могу подытожить, что хотели узнать хичи. Они хотели узнать все.

Но не было у них более настоятельного и усердного поиска, чем поиск разумной жизни во вселенной.

С течением времени хичи нашли несколько образцов – вернее, почти нашли.

Вначале произошло случайное открытие, вызвавшее большую радость и почти сразу же большое разочарование. Маленькая покрытая льдом планета, вряд ли достойная второго взгляда при обычном развитии событий, удивила их некоторыми аномалиями своего магнитного поля. Вначале никто особенно не заинтересовался. Затем в обычном порядке корабль с экипажем из хичи проверил показания роботов-исследователей. Планета располагалась более чем в двухстах астрономических единицах от своей не очень яркой звезды класса К-3, в таком месте нельзя ожидать возникновения жизни. Поверхностная температура у нее всего около двухсот градусов Кельвина, и все было неподвижно на этой покрытой льдом поверхности. Но когда исследователи хичи просветили лед, они обнаружили в нем большие массы металла. Эхолот показал, что металл этот правильной формы. И когда возбужденные члены экспедиции послали за термальными буровыми установками и отправили их на планету, они обнаружили здания! Фабрики! Машины!

И ничего живого.

Пришлось признать обескураживающий факт, что когда-то на планете существовала разумная жизнь, с развитой индустрией, судя по найденным остаткам, но больше она не существует.

Датировка ледяной коры показала, что хичи опоздали на полмиллиона лет, и это было не самое плохое. Хуже всего было то, что геологи и геохимики единогласно утверждали: планета не могла развиться на этой орбите; она состоит из элементов, таких же, как на Венере, Земле или Марсе; такие планеты всегда расположены вблизи центральной звезды.

Что-то отбросило эту планету от солнца и заморозило ее.

Конечно, это могло быть и какое-нибудь астрономическое событие, вроде (как ни мала вероятность этого) близкого прохождения другой звезды. Но никто из хичи в это не поверил (хотя им очень хотелось).

И тут их постигло второе разочарование.

Вначале это совсем не было разочарование. Напротив, яркая надежда, которая просуществовала целое столетие! Все началось, когда корабль хичи уловил радиопередачу, проследил ее источник и обнаружил несомненный, неоспоримый артефакт высокотехнологичной цивилизации, плывущий в межзвездном пространстве.

На нем не было живого экипажа. И не могло быть, за исключением микроорганизмов. Объект представлял собой гигантскую металлическую паутину тысячи километров в поперечнике, но такую тонкую, что вся она весила не больше ногтя.

Хичи не потребовалось много времени, чтобы понять, что это такое. В центре паутины находилось что-то вроде транзистора и полоски пьезоэлектрического материала. Весь объект представлял собой калькулятор. А также компьютер, фотокамеру и радиопередатчик – все удивительно совмещено в тончайшей сети, которую можно было бы смять в ладони.