Текст книги "Дьявольская альтернатива"

Автор книги: Фредерик Форсайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

Под ГСГ-9 он имел в виду отлично подготовленных западногерманских коммандос, набранных из пограничной охраны, которые за пять лет до этого штурмом взяли в Могадишо угнанный самолет.

В течение часа продолжался спор: то ли уступить требованиям террористов ввиду международного резонанса в случае отказа и каких-либо последующих жертв, получив в результате неизбежный шквал протестов от Москвы, то ли отказаться и проконсультироваться с английскими союзниками относительно возможности штурма «Фреи». Казалось, начала превалировать компромиссная точка зрения: принять тактику затягивания, выигрывая время и проверяя решимость террористов. В пятнадцать минут пятого в дверь тихо постучали. Канцлер Буш нахмурился – он не любил, когда его перебивали.

– Herein,[14]14
  Войдите (нем.)


[Закрыть] – позвал он.

В комнату зашел референт и что-то настойчиво зашептал канцлеру на ухо. Глава федерального правительства посерел.

– Du lieber Gott[15]15
  Боже милостивый (нем.)


[Закрыть] – прошептал он.

Когда легкомоторный самолет – позднее выяснили, что это была частная «Сессна», зафрахтованная в аэропорту Ле Туке на северном побережье Франции, – начал приближаться к цели, его одновременно заметили в трех разных зонах контроля за движением самолетов: в Хитроу, Брюсселе и Амстердаме. Он летел строго на север по направлению к «Фрее» на высоте 5000 футов, когда его обнаружили радары. Эфир заполнился торопливой скороговоркой:

– Неопознанный легкомоторный самолет с координатами… дайте свое обозначение и поворачивайте обратно. Вы приближаетесь к запретной зоне…

С ним пытались связаться по-французски и по-английски, потом перешли на голландский. Никакого эффекта. Пилот либо отключил рацию, либо пользовался другой волной. Радисты в наземных диспетчерских службах стали лихорадочно накручивать тумблеры настройки, пытаясь поймать нужную частоту.

Кружившийся в небесах «Нимрод» захватил самолет на экране своего радара и попытался связаться с ним.

На борту «Сессны» пилот в отчаянии повернулся к своему пассажиру:

– Они отберут у меня лицензию, – проревел он. – Они там, внизу, словно с ума спятили.

– Отключись, – прокричал ему в ответ пассажир. – Не беспокойся, ничего не случится. Ты их просто не слышал, о'кей?

Пассажир крепче сжал фотокамеру и отрегулировал телеобъектив. После этого он стал наводить аппарат на приближавшийся танкер.

На форпике корабля напрягся часовой в маске: он прищурился, защищая себя от солнечных лучей, которые светили теперь с юго-запада. Самолет приближался с юга. Посмотрев на него в течение нескольких секунд, он вытащил переносную рацию из своей куртки и возбужденно произнес в нее несколько слов.

На мостике сообщение выслушал один из его коллег, который всмотрелся сквозь панорамное стекло, после чего поспешил выскочить наружу. Здесь он также мог слышать звук приближающегося самолета. Он вновь заскочил в рубку, разбудил спящего напарника, прокричав ему по-украински несколько команд. Тот сломя голову помчался вниз по лестнице к каюте капитана. Добежав до нее, он постучал несколько раз.

Внутри каюты Тор Ларсен и Андрий Драч, которые выглядели теперь, спустя двенадцать часов после начала событий, несколько неряшливо и небрито, по-прежнему сидели за разделявшим их столом, а украинец, как и раньше, держал пистолет вблизи своей правой руки. Всего в каком-то футе от него был мощный транзисторный приемник, сообщавший последние новости. По его команде в каюту зашел подчиненный в маске, который заговорил по-украински. Командир нахмурился и приказал заменить его в каюте.

Дрейк быстро вышел из каюты и поспешил на мостик. Пока он бежал, он успел натянуть свою черную маску. С мостика он посмотрел вверх на «Сессну», которая на высоте 1000 футов облетела «Фрею» один раз и вновь повернула на юг, постепенно набирая высоту. Когда самолет совершал поворот, на солнце блеснул телескопический объектив, нацеленный на него.

Внутри самолета фотограф, работавший по договору с разными издательствами, не смог сдержать восторга:

– Это просто фантастика, – прокричал он пилоту. – Такая сенсация. Парни из журналов отдадут все, даже правую руку, чтобы заполучить эти снимки.

Андрий Драч возвратился в рубку, где быстро отдал несколько приказаний. По «уоки-токи» он приказал часовому, находившемуся на носу корабля, оставаться на месте. Того, который дежурил на мостике, он послал вниз, чтобы тот привел двух человек, которые пользовались моментом, чтобы немного поспать. Когда все трое вернулись на мостик, он отдал еще несколько команд. Когда он вернулся в каюту, то не стал отпускать своего подручного.

– По-моему, пришло время показать этим глупым ублюдкам, засевшим там, в Европе, что я не шучу, – сообщил он Тору Ларсену.

Пять минут спустя оператор фотооборудования на «Нимроде» вызвал по внутренней связи своего капитана.

– Там внизу что-то происходит, командир.

Командир эскадрильи Лэтхэм оставил свое место в носовой части самолета и перешел в центр, где на дисплее появлялось изображение того, что фотографировали камеры. По палубе «Фреи» шли два человека, оставляя позади себя огромную стену надпалубной постройки, – впереди была только длинная пустынная палуба. Тот, что шел сзади, был одет во все черное с ног до головы и держал в руках автомат. Шедший впереди был одет в теннисные туфли, брюки и нейлоновую куртку с капюшоном, на спине которой были три поперечные полосы черного цвета. Капюшон он надел на голову, защищаясь от прохладного ветра, гулявшего по палубе.

– Похоже, сзади – террорист, а впереди – моряк, – заметил оператор фотооборудования.

Лэтхэм кивнул. Он не мог видеть изображение в цвете – его дисплей был черно-белым.

– Приблизь-ка их, – велел он, – и передавай.

Камера увеличивала изображение до тех пор, пока на дисплее в рамке не оказалось сорок футов фордека, – прямо в центре шли оба человека.

Капитан Тор Ларсен мог все это видеть в цвете. Не веря глазам, он всматривался через широкие передние окна своей каюты. Сзади него, на значительном удалении, держался часовой с нацеленным прямо ему в спину автоматом.

Пройдя половину фордека, второй, одетый в черное человек, который на расстоянии казался не больше спички, поднял автомат и направил его на шедшего впереди. Даже сквозь остекление можно было услышать короткую очередь. Одетая в красную утепленную куртку фигура выгнулась, словно ее ударили в спину, и, раскинув руки, упала, перекатившись один раз через спину, прежде чем замереть, неестественно согнувшись и наполовину скрывшись за смотровой площадкой.

Тор Ларсен медленно прикрыл глаза. Когда бандиты захватили танкер, в желтовато-коричневые брюки и ярко-красную ветровку с тремя черными полосами на спине был одет его третий помощник, американец датского происхождения Том Келлер. Ларсен прижал голову к тыльной стороне ладони, которой он оперся о стекло. Потом он выпрямился, повернулся к человеку, которого он знал под именем Свобода, и пристально посмотрел на него.

Андрий Драч не стал отводить глаза.

– Я их предупреждал, – гневно заявил он. – Я сказал им очень четко, что произойдет, а они думали, что могут играть с нами в игры. Теперь они понимают, что не могут.

Через двадцать минут фотографии, на которых была изображена последовательность событий, произошедших на палубе «Фреи», стали выходить из специальной машины в самом центре Лондона. Еще через двадцать минут словесные подробности происшедшего стали поступать по телетайпу в резиденцию федерального канцлера в Бонне. Было 4.30 пополудни.

Канцлер Буш устало посмотрел на свой кабинет.

– С сожалением вынужден вас проинформировать, – сказал он, – что час назад какой-то частный самолет, который, по всей видимости, хотел сделать снимки «Фреи» с близкого расстояния, подлетел к танкеру на высоте около тысячи футов. Десять минут спустя террористы вывели до середины палубы одного из членов команды и, прямо под камерами английского «Нимрода», который кружится над ними, казнили его. Его тело сейчас лежит наполовину скрытое смотровой площадкой, наполовину открытое всем ветрам.

В комнате воцарилось тяжелое молчание.

– Можно установить его личность? – тихо спросил один из министров.

– Кет, его лицо было скрыто капюшоном куртки.

– Ублюдки, – вырвалось у министра обороны. – Теперь по всей Скандинавии сердца будут сжиматься в тридцати семьях, вместо одной. Они прямо нож к горлу подставляют.

– После того, что произошло, также будут вести себя и четыре правительства скандинавских стран, и мне придется что-то отвечать их послам, – сказал Хаговитц. – По-моему, у нас просто не осталось иного выбора.

Когда подсчитали голоса, большинство оказалось за предложение Хаговитца: он проинструктирует германского посла в Израиле, чтобы тот добился немедленной аудиенции у израильского премьера и попросил его от имени немецкого правительства дать гарантию, которую добиваются террористы. После этого – если она будет дана, – федеральное правительство объявит, что оно сожалеет, но у него нет иного выбора: чтобы избавить от дальнейших страданий невинных мужчин и женщин за пределами Западной Германии, оно вынуждено освободить Мишкина и Лазарева и отправить их в Израиль.

– Террористы дали израильскому премьеру время только до полуночи, чтобы он объявил о своей гарантии, – сказал канцлер Буш. – А нам – до рассвета, чтобы мы посадили угонщиков в самолет. Мы придержим наше объявление до тех пор, пока не согласится Иерусалим. В любом случае, без него нам не обойтись.

В 5 часов пополудни сменили часовых. Людям, которые провели на верхушке трубы и полубаке целых десять часов, теперь позволили, совершенно продрогшим, вернуться в тепло, чтобы принять пищу и поспать. На ночной вахте их сменили другие, оснащенные переносными рациями и мощными электрическими фонарями.

Согласно договоренности, достигнутой между затронутыми странами-союзницами по НАТО, «Нимрод» Королевских ВВС остался единственным самолетом, который завис высоко в небе над «Фреей», совершая бесконечное кружение, наблюдая и отмечая все изменения, отсылая снимки к себе на базу всякий раз, когда было что показать. С базы фотографии неизменно отправляли в Лондон, а оттуда – в столицы соответствующих государств.

Соглашение союзников о «Нимроде» не касалось надводных кораблей. Каждое прибрежное государство пожелало иметь непосредственно на месте событий собственного наблюдателя из военно-морского флота. Когда заканчивался день и начинался вечер, с юга осторожно подкрался и встал на якорь ровно в пяти морских милях от «Фреи» французский легкий крейсер «Монкальм». С севера от Фризских островов подошел голландский ракетный фрегат «Бреда», остановившийся в шести морских милях к северу от беспомощного танкера. Вскоре к нему присоединился германский ракетный фрегат «Бруннер», легший в дрейф в пяти кабельтовых от своего коллеги. Колыхаясь на легкой волне, с обоих кораблей наблюдали за смутным силуэтом, просматривавшимся на самом краю южного горизонта.

Из шотландского порта Лита, в котором он находился с визитом вежливости, в море вышел корабль Ее Величества «Аргайлл», который встал на якорь к западу от «Фреи», когда на небе появилась первая звезда. Это был легкий крейсер класса ДЛГ (водоизмещением менее 6000 тонн), вооруженный несколькими батареями самонаводящихся ракет «корабль-корабль» Экосет. Установленные на нем современные газотурбинные и паровые двигатели давали возможность кораблю выйти в море по первому приказу; глубоко под его корпусом был скрыт компьютер, соединенный в системе «Дейталинк» с компьютером «Нимрода», который кружился над ними на высоте 15 000 футов в постепенно темневшем небе. Ближе к корме была возвышавшаяся на полметра площадка для вертолета «Уэстлэнд Уэссекс».

Военные корабли, окружившие «Фрею» с трех сторон, стали проводить непрерывное прослушивание при помощи сонаров подводного пространства вокруг нее, над водой океан стали обшаривать радарами. Прибавив к этому «Нимрод», зависший высоко в небе, «Фрея» была заключена в невидимое покрывало электронного наблюдения. В то время, как над английским побережьем готовилось зайти солнце, она по-прежнему безмолвно и неподвижно качалась на волнах.

В Западной Европе было пять часов, а в Израиле – семь, когда западногерманский посол запросил личную аудиенцию у премьера Беньямина Голена. Ему сразу же резонно заметили, что за час до этого начался священный день отдохновения – суббота и что, как набожный еврей, премьер отдыхает теперь у себя дома. Тем не менее, просьба была доведена до сведения премьера, так как и канцелярия премьер-министра, и он сам знали о том, что происходило в Северном море. Уже с 9.00, сразу же после сеанса связи с Тором Ларсеном, израильская разведслужба Моссад постоянно подпитывала Иерусалим информацией, а после предъявленных в полдень требований, которые непосредственно касались Израиля, было подготовлено несколько вариантов действий. Прежде чем в шесть часов вечера официально началась иудейская суббота, премьер Голен внимательно изучил представленные ему в виде документов варианты.

– Я не собираюсь прерывать Shabbat и ехать в официальную резиденцию, – известил он референта, который позвонил ему по телефону, сообщая о просьбе посла, – хотя и отвечаю сейчас по телефону. Кстати, до него мне тоже пришлось довольно-таки долго идти. Попросите посла, чтобы он навестил меня здесь.

Через десять минут автомобиль германского посольства подкатил к аскетически скромному домику премьера в пригороде Иерусалима. Когда посла провели внутрь, он сразу же выразил свои извинения.

После традиционного приветствия «Shabbat Shalom» посол сказал:

– Премьер-министр, я не стал бы ни за что беспокоить вас в день священного отдохновения субботу, но, по-моему, согласно канонам, дозволяется прерывать субботний отдых, если на карту поставлена жизнь человека.

Премьер Голен молча наклонил голову.

– Дозволяется, если жизнь человека находится в опасности, – признал он.

– В данном случае, как раз существует такая опасность, – сказал посол. – Вам, наверно, известно, что происходило в последние двенадцать часов на борту супертанкера «Фрея» в Северном море.

Премьеру это было более чем известно: он был серьезно озабочен, так как после полуденного объявления о требованиях террористов стало совершенно ясно, что они не могут быть палестинцами, а, напротив, могут оказаться еврейскими фанатиками. Однако его спецслужбам – внешней разведке Моссад и контрразведке Шерут Битахон, называемой по инициалам Шин Бет, – не удалось обнаружить ни малейших следов таких фанатиков: все известные находились на своих местах.

– Мне это известно, посол, и я присоединяюсь к соболезнованиям по поводу убитого моряка. Итак, чего хочет правительство Федеральной республики от Израиля?

– Премьер-министр, кабинет моей страны рассматривал данную проблему в течение нескольких часов. Хотя он и относится с отвращением к перспективе уступки на шантаж террористов, – и, должен заметить, если бы дело шло о чисто немецких делах, правительство было бы готово принять вызов, – но в данной ситуации оно полагает необходимым согласиться на выдвигаемые требования. Таким образом, просьба моего правительства заключается в том, чтобы Государство Израиль согласилось принять Льва Мишкина и Давида Лазарева, дав им гарантию, как того требуют террористы, что их не посадят под стражу и не вышлют.

Премьер Голен уже в течение многих часов обдумывал свой ответ на подобную просьбу, поэтому сама просьба его ничуть не удивила. В данном вопросе у него была прочная позиция. Его правительство представляло из себя прекрасно сбалансированную коалицию, и в глубине души он отдавал себе отчет в том, что многие – если не сказать, большинство, – из его народа были настолько разъярены продолжающимся преследованием евреев и их религии в СССР, что для них Мишкин и Лазарев не попадали в тот же класс террористов, что, скажем, банда Баадера-Майнхоф или ООП. Многие симпатизировали им в их желании сбежать, использовав для этого угон советского авиалайнера, и соглашались, что пистолет выстрелил в кабине самолета случайно.

– Вы должны понять две вещи, посол. Во-первых, хотя Мишкин и Лазарев, возможно, и являются евреями, но Государство Израиль ничего не имеет общего с их первоначальными преступлениями, а также с требованиями об их освобождении, которые теперь предъявляются.

«А если и террористы окажутся евреями, – подумал он, – кто же, интересно, этому поверит».

– Во-вторых, Государство Израиль непосредственно не затронуто возможной судьбой команды «Фреи», так же как и возможными последствиями в случае ее уничтожения. Шантажу и давлению подвергается сейчас не Государство Израиль.

– Мы это понимаем, премьер-министр, – согласился немец.

– Следовательно, если Израиль дает согласие принять двух этих людей, необходимо, чтобы всем было совершенно ясно, что он делает это по прямой просьбе федерального правительства.

Через пятнадцать минут детали были согласованы: Западная Германия публично оповестит о том, что она высказала просьбу Израилю по своей собственной инициативе. Сразу же после этого Израиль объявит, что он с неохотой дает согласие на эту просьбу. Вслед за этим Западная Германия сможет объявить об освобождении заключенных в 8.00 на следующее утро по среднеевропейскому времени. Объявления будут сделаны в Бонне и Израиле и синхронизированы с десятиминутным интервалом. Сделаны они должны были быть ровно через час. В Израиле в этот момент было семь тридцать, в Европе – половина шестого.

По всему континенту на улицы выплеснулись последние выпуски дневных газет, которые жадно расхватывались публикой численностью 300 000 000 человек, которая с самого утра с нетерпением ожидала последних известий о разыгравшейся драме. Кричащие заголовки сообщали об убийстве неизвестного моряка и аресте французского независимого фотографа и пилота сразу же после их приземления в Ле Туке.

В бюллетенях последних известий, переданных по радио, сообщалось, что западногерманский посол в Израиле посетил премьера Голена в его частном доме во время священной субботы и после двадцати минут пребывания там вышел. Никаких сведений о встрече не приводилось, что давало обильную почву для спекуляций на этот счет. Телевизионщики из кожи лезли, снимая всех, кто был готов позировать им, и тех немногих, кто предпочитал оставаться в тени. Последние были теми, кто знал, что происходит. Никаких фотографий тела погибшего моряка, сделанных с «Нимрода», в прессе не появилось, – власти об этом позаботились.

Ежедневные газеты, готовя гранки, которые должны были быть запущены в печать в полночь, держали первые страницы в резерве на тот случай, если последует какое-нибудь заявление из Иерусалима или Бонна, либо на случай еще одного сеанса связи с «Фреей». Внутренние страницы были заполнены глубокомысленными рассуждениями о самой «Фрее», ее грузе, последствиях утечки нефти, спекуляциями на тему личности террористов, а также редакционными статьями, в которых настоятельно убеждали в необходимости освобождения обоих угонщиков.

Спокойные и благоухающие ароматами сумерки завершали великолепный весенний день, когда сэр Джулиан Флэннери завершил свой доклад премьер-министру в ее резиденции на Даунинг-стрит, 10. Несмотря на свою сжатую форму, он давал полное представление о проблеме и был образцом составления подобных документов.

– Итак, сэр Джулиан, мы обязаны признать, – сказала она наконец, – что они действительно существуют, что они, несомненно, полностью овладели «Фреей», что они в состоянии ее разрушить и затопить, что они ни перед чем не остановятся, наконец, что финансовые, экологические и человеческие потери представляют из себя катастрофу небывалых масштабов.

– Да, мэм, хотя это и может казаться наиболее пессимистичным из всех возможных выводов, но мы в комитете по чрезвычайным ситуациям полагаем, что было бы опрометчиво рассматривать ее с большим спокойствием, – ответил ее начальник канцелярии.

– Были замечены всего четверо: двое часовых и их замена. Мы полагаем, что еще один должен быть на мостике, один для наблюдения за пленниками и, наконец, командир, – таким образом, получаем минимум семь человек. Их может оказаться недостаточно, чтобы остановить вооруженную группу захвата, но мы не можем на это рассчитывать. У них может не оказаться на борту динамита, его может быть слишком мало или они разместили его не в тех местах, но на это мы также не можем рассчитывать. Их детонатор может не сработать, возможно, у них нет дублирующего устройства, но на это мы не можем рассчитывать. Возможно, они не готовы пойти на смерть других моряков, но и на это мы не можем рассчитывать. Наконец, они могут быть не готовы на самом деле взорвать «Фрею» и погибнуть вместе с ней, но на это мы также не можем рассчитывать. Ваш комитет полагает неверным предполагать что-то, что менее вероятно, а следовательно, ошибочно.

На столе зазвенел телефон, связывающий ее с личным секретарем, и она подняла трубку. Когда она положила ее на место, у нее на губах появилась широкая улыбка.

– Кажется, в конце концов мы сможем избежать катастрофы, – сообщила она сэру Джулиану. – Западногерманское правительство только что объявило о том, что оно обратилось с просьбой к правительству Израиля. Израиль ответил, что он дает согласие на немецкую просьбу. Бонн сразу же отреагировал сообщением о том, что завтра утром в восемь часов они освободят этих двух человек.

В этот момент было без двадцати семь.

Та же самая новость прозвучала по транзисторному приемнику, стоявшему на столе в каюте капитана Тора Ларсена. Постоянно держа его в поле зрения, Дрейк за час до этого включил освещение и задернул занавески. Каюта была прекрасно освещена, в ней было тепло и, казалось бы, почти весело. Кофейный агрегат опорожнялся и заполнялся уже пять раз. Вот и сейчас вода в нем по-прежнему пузырилась. Оба – и моряк, и фанатик – были покрыты щетиной и чертовски устали. Но один из них был переполнен горем, оплакивая смерть друга, а второй чувствовал себя триумфатором.

– Они согласились, – сказал Дрейк. – Я так и знал. Ставка была чересчур высока, последствия – слишком печальны.

Казалось бы, Тор Ларсен мог почувствовать облегчение при известии о скором освобождении своего корабля, но внутри него бушевала такая ненависть, что даже это не могло его смягчить.

– Пока еще ничего не закончилось, – проворчал он.

– Закончится – и скоро. Если моих друзей освободят в восемь, в Тель-Авиве они будут где-то к часу дня – самое позднее к двум. Приплюсуем сюда еще час для подтверждения их личности и оповещения об этом по радио: значит, завтра к трем-четырем часам мы будем об этом знать. Когда стемнеет, мы вас оставим в целости и сохранности.

– За исключением Тома Келлера, который лежит вон там, – взорвался норвежец.

– Я сожалею об этом. Но демонстрация серьезности наших намерений была необходима. Они не оставили мне выбора.

Просьба советского посла была совершенно необычна, более того, ее настоятельно повторили. Представляя вроде бы революционную страну, советские послы обычно тщательно соблюдают дипломатический этикет, разработанный первоначально на Западе капиталистическими странами.

Дэвид Лоуренс дважды переспросил по телефону, не сможет ли посол Константин Киров переговорить с ним, государственным секретарем США. Киров ответил, что его сообщение предназначено для президента Мэтьюза лично, что оно имеет чрезвычайно срочный характер, и наконец, в нем содержатся вопросы, которые Председатель Верховного Совета Максим Рудин хотел бы довести до сведения президента Мэтьюза.

Президент Мэтьюз согласился принять Кирова, и вскоре, когда наступило обеденное время, на территорию Белого дома въехал длинный черный лимузин с эмблемой серпа и молота.

В Европе в этот момент было без пятнадцати семь, а в Вашингтоне – только без четверти два. Посла сразу же проводили в Овальный кабинет, где его встретил заинтригованный президент. Началось с соблюдения положенных формальностей, но мысли всех присутствующих были сосредоточены не на этом.

– Господин президент, – заявил Киров, – я получил личное указание от Председателя Максима Рудина попросить вас об этой срочной встрече. Я должен сообщить вам без каких-либо изменений его личное послание. Вот оно:

«В том случае, если угонщики и убийцы Лев Мишкин и Давид Лазарев будут освобождены из тюрьмы и отпущены на свободу, СССР не сможет подписать после этого и вообще никогда Дублинский договор. Советский Союз откажется от этого договора наотрез».

Президент Мэтьюз пораженно уставился на советского посланца. Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец заговорил.

– Вы имеете в виду, что Максим Рудин вот так просто порвет его на клочки?

Киров стоял, словно аршин проглотил: он принял самую официальную позу, на какую только был способен.

– Господин президент, это – первая часть послания, которую мне велели передать вам. Во второй части говорится, что, в случае обнародования его содержания, со стороны Советского Союза последует та же самая реакция.

Когда он ушел, Уильям Мэтьюз беспомощно повернулся к Лоуренсу.

– Дэвид, что, черт подери, происходит? Мы не сможем вот так запросто, угрозами заставить немецкое правительство изменить свое решение, не сообщив им причину.

– Господин президент, мне кажется, что вам придется поступить именно так. В этом отношении Максим Рудин только что не оставил вам иного выбора.