Текст книги "НФ: Альманах научной фантастики. Вып. 4 (1966)"

Автор книги: Фред Хойл

Соавторы: Лидия Обухова,Александр Шаров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Да, весьма, – ответил Кингсли. – И, кроме того, очень странная.

– Досадно, конечно. Я думал, проблема связи у нас в кармане. А что здесь странного?

– То, что мы все время находимся на грани возможности вести передачу. Иногда сообщения проходят, иногда – нет, как будто степень ионизации колеблется.

– Барнет полагает, что это электрический разряд. Разве в таком случае колебания не вполне естественны?

– Вы становитесь настоящим ученым, а, Паркинсон? – засмеялся Кингсли. – Но это не так просто, – продолжал он. – Колебания – да, но не такие, какие мы наблюдаем. Знаете ли вы, насколько они необычны?

– Нет, не знаю.

– Сообщения из Китая и США! Оба поглощены. Впечатление такое, что когда передача возможна, она едва-едва проходит. Колебания позволяют вести передачу, но она проходит на грани. Это может произойти раз, случайно, но весьма примечательно, что это повторилось дважды.

– Нет ли здесь ошибки, Крис? – Лестер грыз трубку; затем он стал ею жестикулировать. – Если происходит разряд, колебания могут быть очень быстрыми. Оба сообщения, и из США, и из Китая, были длинные, больше трех минут. Возможно, что период колебаний равен приблизительно трем минутам. Тогда мы сможем понять, почему мы получаем короткие сообщения полностью, такие, как из Бразилии и из Исландии, но не можем целиком получить длинное сообщение.

Весьма остроумно, Гарри, но на мой взгляд это нег так. Я просмотрел запись сигналов во время приема сообщения из США. Сигнал строго постоянен, пока не начинается поглощение. Это не похоже на колебания, ведь в таком случае сигнал должен был бы изменяться постепенно. Кроме того, если колебания происходят с периодом в три минуты, то почему к нам не приходит еще множество других сообщений или, по крайней мере, их отрывков? Похоже, вам нечего ответить на мое возражение. Лестер снова принялся грызть трубку.

– Да, верно. Все это кажется чертовски странным.

– Что вы собираетесь делать? – спросил Паркинсон.

– Хорошо бы, Паркинсон, если бы вы попросили, чтобы из Лондона телефонировали по кабелю в Вашингтон и попросили их посылать сообщения по пяти минут в начале каждого часа. Тогда мы узнаем, какие сообщения потерялись, а какие нет. Вы можете также информировать другие правительства о положении дел.

За три следующих дня не пришло ни одного сообщения. Никто не знал, вызвано ли это поглощением или тем, что, сообщения просто не посылали. Такое положение вещей никого не устраивало, и было решено изменить план действий. Марлоу сообщил Паркинсону:

– Мы решили как следует разобраться в этом явлении вместо того, чтобы надеяться на случайные передачи.

– Каким образом вы хотите это сделать?

– Мы направим все антенны вверх, а не почти горизонтально, как сейчас. Тогда можно будет использовать наши собственные сигналы для исследования этой необычной ионизации. Будем ловить отражения своих собственных сигналов.

Следующие два дня радиоастрономы налаживали антенны. К концу дня 9 декабря все приготовления были закончены. Целая толпа собралась в лаборатории в ожидании результатов.

– Порядок. Начали, – сказал кто-то. – С какой длины волны начнем?

– Попробуем сначала один метр, – предложил Барнот. – Если Кингсли прав и двадцатипятисантиметровая волна заходится на границе прохождения и если действительно все дело в том, что она затухает, то эта длина волны должна быть близка к критической, если направить ее вертикально вверх.

Передатчик, генерирующий метровую волну, был включен.

– Она проходит, – заметил Барнет.

– Как вы узнали? – спросил Паркинсон Марлоу.

– Возвращается только очень слабый сигнал, – ответил Марлоу. – Видно на экране. Большая часть мощности поглощается или уходит через атмосферу в космос.

Следующие полчаса прошли в наблюдении и обсуждениях. Затем все оживились.

– Сигнал растет.

– Смотрите! – воскликнул Марлоу. – Он стремительно растет!

Отраженный сигнал продолжал расти около десяти минут.

– Он достиг насыщения. Сейчас он полностью отражается, – сказал Лестер.

– Похоже, вы были правы, Крис. Мы находимся, вероятно, около самой критической частоты. Отражение происходит на высоте около восьмидесяти километров, как мы и ожидали. Ионизация там, должно быть, в сто или тысячу раз выше нормы.

Еще полчаса потратили на измерения.

– Лучше посмотрим, что делается на десяти сантиметрах, – предложил Марлоу. Переключили тумблеры.

– Мы на десяти сантиметрах. Волна свободно проходит сквозь атмосферу, как, конечно, и должно быть, – отметил Барнет.

– Осточертела мне эта наука, – сказала Энн Холей. – Пойду заварю чай. Пойдемте со мной, Крис, если вы в состоянии оставить на несколько минут свои метры и шкалы.

Немного погодя, когда они пили чай и разговаривали на общие темы, Лестер изумленно воскликнул: – Боже праведный! Взглянитека! – Невероятно! – Но это так.

– Отражение десятисантиметровой волны увеличивается. Это значит, что ионизация растет с колоссальной скоростью, – объяснил Марлоу Паркинсону.

– Опять какая-то чертовщина. – Выходит, ионизация увеличилась в сотни раз, хотя не прошло и часа. Невероятно.

– Давайте теперь пошлем сигнал на волне в один сантиметр, Гарри, – сказал Кингсли Лестеру. Вместо десятисантиметрового сигнала был послан односантиметровый.

– Ну, он отлично проходит, – заметил кто-то.

– Погодите. Через полчаса и односантиметровая волна начнет отражаться, попомните мое слово, – сказал Барнет.

– Какое сообщение вы посылаете? – спросил Паркинсон.

– Никакого, – ответил Лестер. – Мы просто посылаем непрерывную волну. Как будто это что-нибудь мне объяснило, подумал Паркинсон. Но, хотя ученые просидели у приборов несколько часов, ничего значительного не произошло.

– Да, волна по-прежнему проходит. Посмотрим, что будет после обеда – сказал Барнет.

После обеда односантиметровая волна продолжала беспрепятственно проходить сквозь атмосферу.

– Может быть, переключим опять на десять сантиметров? – предложил Марлоу.

– Ладно, попробуем. – Лестер переключил тумблеры. – Интересно, – сказал он. – Она проходит теперь и на десяти сантиметрах. Видимо, ионизация падает, и к тому же очень быстро.

– Возможно, это образование отрицательных ионов, – проговорил Вейхарт.

Через десять минут Лестер возбужденно закричал:

– Глядите, сигнал снова растет!

Он был прав. В течение следующих нескольких минут отраженный сигнал быстро рос, приближаясь к максимальному значению.

– Теперь полное отражение. Что нам делать? Возвращаться к одному сантиметру?

– Нет, Гарри, – сказал Кингсли. – У меня есть революционное предложение пойти наверх в гостиную, выпить там кофе и послушать, что нам сыграют дивные руки Энн. Я предлагаю выключить все часа на два, а потом вернуться опять.

– Ради бога, Крис, что вы придумали?

– О, это совершенно дикая, сумасшедшая идея. Но надеюсь, вы простите мне ее в виде исключения.

– В виде исключения! – воскликнул Марлоу. – Да вам потакают, Крис, с того самого дня, как вы родились.

– Может, этой так, но едва ли ваше замечание очень вежливо, Джефф. Пошли, Энн. Вы давно собиралось сыграть нам Бетховена. Опус 106. И вот вам удобный случай.

Часа через полтора, когда в ушах у всех еще звучали аккорды Большой сонаты, компания вернулась к передатчику.

– Попробуем один метр сначала, вдруг повезет, – сказал Кингсли.

– Держу пари, что на одном метре полное отражение, – сказал Барнет, включая тумблеры.

– Нет, черт побери! – воскликнул он, когда через несколько минут приборы нагрелись. – Волна проходит. Трудно поверить, но это совершенно ясно видно на экране.

– Будете ли вы, Гарри, держать пари о том, что случится дальше?

– Я не буду держать пари, Крис. Это хуже, чем играть в жмурки.

– Держу пари, что снова будет насыщение.

– А можно это объяснить?

– Если насыщение будет, то да, конечно. Если этого не произойдет, то нет.

– Играете наверняка, а?

– Сигнал растет! – крикнул Барнет. – Похоже, Крис прав. Растет!

Через пять минут сигнал достиг насыщения. Он полностью отражался атмосферой, ничто не излучалось в пространство.

– Теперь попробуйте десять сантиметров, – приказал Кингсли.

В течение следующих двадцати или тридцати минут все молча и напряженно следили за приборами. Повторилась прежняя картина. Сначала отражение было очень слабым. Затем интенсивность отраженного сигнала стала быстро возрастать.

– Ну, так и есть. Сначала сигнал проникает через ионосферу. Затем через несколько минут ионизация возрастает и наступает полное отражение. Что это значит, Крис? – спросил Лестер.

– Давайте вернемся наверх и обдумаем это. Если Энн и Ив будут так добры и приготовят нам еще кофе, мы, возможно, сумеем разобраться, что к чему.

Когда варили кофе, пришел Мак-Нейл. Пока проводились эксперименты, он был у больного ребенка.

– Почему у всех такой торжественный вид? Что происходит?

– Вы как раз вовремя, Джон. Мы собираемся обсудить полученные факты, но не начинаем, пока не подали кофе. Кофе был подан, и Кингсли начал.

– Для Джона я начну с самого начала. То, что случится с радиоволнами при передаче, зависит от двух вещей: от длины волны и от степени ионизации атмосферы. Предположим, мы выбрали определенную длину волны для передачи; рассмотрим, что произойдет при увеличении степени ионизации. При малой степени ионизации радиоизлучение будет проходить сквозь атмосферу с очень маленьким отражением. Затем, по мере увеличения степени ионизации, отражается все больше и больше энергии, затем внезапно коэффициент отражения начинает расти очень быстро, пока вся энергия волны не начинает отражаться. Мы говорим тогда, что сигнал достигает насыщения. Это понятно, Джон?

– Более или менее. Я не понимаю только, при чем здесь длина волны.

– Просто, при меньшей длине волны, для насыщения нужна большая степень ионизации.

– Значит, если одна волна может целиком отражаться атмосферой, излучение с меньшей длиной волны может почти полностью уходить в пространство.

– Совершенно точно. Но вернемся на минутку к моей определенной длине волны и к последствиям увеличения степени ионизации. Для удобства назовем это «ситуацией А».

– Что вы хотите так назвать? – спросил Паркинсон.

– Вот, что я имею в виду:

1. Сначала низкая ионизация и, следовательно, почти полная прозрачность.

2. Затем увеличение ионизации, приводящее к усилению отраженного сигнала.

3. Наконец, столь сильная ионизация, что получается полное отражение.

Вот что я называю ситуацией А.

– А в чем состоит ситуация Б? – спросила Энн Холей.

– Никакой ситуации Б нет.

– Тогда зачем вы обозначили ту буквой А?

– Спасите меня от бестолковых женщин! Я назвал ее ситуацией А, потому что мне так захотелось, понятно?

– Конечно, дорогой мой. Но почему вам этого захотелось?

– Продолжайте, Крис. Она просто вас разыгрывает.

– Ладно, вот здесь записано, что случилось сегодня днем и вечером. Позвольте мне зачитать это как таблицу.

Длина волны Приблизительное время Результат опыта

1 метр 14 час. 15 мин. Ситуация А в течение приблизительно получаса

10 сантиметров 15 час. 15 мин. Ситуация А в течение приблизительно получаса

1 сантиметр 15 час. 15 мин. Полная прозрачность ионосферы в течение трех часов

10 сантиметров 19 час. 00 мин. Ситуация А в течение приблизительно получаса

Передачи прерваны с 19 час. 30 мин. до 21 час. 00 мин.

1 метр 21 час. 00 мин. Ситуация А в течение получаса

10 сантиметров 21 час. 30 мин. Ситуация А в течение получаса

– Это выглядит вполне закономерно, когда собрано вместе, – сказал Лестер.

– Вот именно.

– Боюсь, до меня не дошло, – проговорил Паркинсон.

– И до меня тоже, – добавил Мак-Нейл.

Кингсли заговорил медленно.

– Насколько я понимаю, все это может быть объяснено очень просто с помощью одной гипотезы, но предупреждаю, это совершенно дикая гипотеза.

– Крис, перестаньте, пожалуйста, разыгрывать драму, скажите попросту, что это за дикая гипотеза.

– Хорошо. В двух словах – на любой длине волны от нескольких сантиметров и выше наши собственные сигналы автоматически приводят к увеличению ионизации, которая растет до насыщения.

– Но это просто невозможно, – покачал головой Лестер.

– Я не сказал, что это возможно, – ответил Кингсли. – Я сказал, что это объясняет факты. И это на самом деле так. Это объясняет всю мою таблицу.

– Я, кажется, немного понял, куда вы клоните, – заметил Мак-Нейл. – Значит, ионизация уменьшается, как только вы прекращаете передачу?

– Да. Когда мы прекращаем передачу, ионизующий фактор исчезает, и ионизация очень быстро падает. Дело в том, что область ионизации располагается в данном случае ненормально низко в атмосфере, где плотность очень велика. Поэтому спад ионизации должен быть очень быстрым.

– Давайте обсудим это несколько подробнее, – начал Марлоу, чей голос доносился из клубов пахнущего анисом дыма. – Выходит, этот гипотетический ионизирующий фактор должен очень хорошо соображать. Предположим, что мы посылаем десятисантиметровую волну. Тогда, согласно вашей гипотезе, Крис, фактор, какой бы он ни был, увеличивает степень ионизации атмосферы до уровня, при котором десятисантиметровая волна будет отражаться. И – это то, что я хотел сказать – ионизация не будет больше возрастать. Все это требует очень точной работы. Фактор должен знать, до каких пор идти и где остановиться.

– Что не слишком-то правдоподобно, – сказал Вейхарт.

– И есть еще другие трудности. Почему нам удалось так долго вести передачи на волне двадцать пять сантиметров? Это продолжалось много дней, а не полчаса. И почему вашей ситуации А, как вы ее назвали, нет в случае односантиметровой волны?

– Лестер взглянул на часы.

– Прошло уже больше часа после нашей последней передачи. Если Крис прав, то мы должны получить его ситуацию А, если начнем передачу на волне десять сантиметров и один метр. Давайте попробуем.

Лестер и еще человек пять ушли к передатчику. Через полчаса они вернулись.

– Все еще полное отражение на одном метре. Ситуация А на десяти сантиметрах, – сообщил Лестер. – Как будто, это подтверждает точку зрения Криса. – Я в этом не уверен, – заметил Вейхарт. – Почему на одном метре не было ситуации А?

– Я могу высказать некоторые предположения, но они еще фантастичнее, так что я пока воздержусь. Дело в том, я настаиваю, именно в том, что как только мы начинаем вести передачу на десяти сантиметрах, сразу же резко возрастает ионизация, и как только мы выключаем передатчик, ионизация начинает спадать. Кто-нибудь может это отрицать?

– Я не отрицаю, пока что все обстоит так, как вы утверждаете, – проговорил Вейхарт. – Согласен, здесь не возникает никаких сомнений. Я только сомневаюсь, можно ли делать заключение о причинной связи между флюктуациями ионизации и нашими передачами.

– Вы хотите сказать, Дэйв, что все, что мы видели сегодня днем и вечером, было случайным совпадением? – спросил Марлоу.

– Да, это то, что я хочу сказать. Я согласен, вероятность такой серии совпадений чрезвычайно мала, но предлагаемая Кингсли причинная связь кажется мне абсолютно невозможной. По-моему, невероятное может случиться, но невозможное – никогда.

– Невозможное – это слишком сильно сказано, – настаивал на своем Кингсли. – И я уверен, Вейхарт в действительности не может настаивать на этом слове. Мы должны сделать выбор между двумя невероятными вещами, а я с самого начала говорил, что моя гипотеза невероятна. Более того, я считаю, что единственный способ проверить гипотезу – это проверить предсказания, которые она даст возможность сделать. Прошло около сорока пяти минут, как Гарри Лестер провел свою последнюю передачу. Предлагаю ему пойти и провести еще одну на десяти сантиметрах. Лестер тяжело вздохнул:

– Опять!

– Я предсказываю, – продолжал Кингсли, – что повторится ситуация А. Хотел бы услышать, что предсказывает Вейхарт.

Вейхарт не хотел снова вступать в спор и решил уйти от прямого ответа. Марлоу засмеялся.

– Он вас прижал к стенке, Дэйв! Нечего теперь увиливать. Если вы правы и раньше были просто совпадения, то нужно согласиться, что вряд ли на этот раз предсказание Кингсли сбудется.

– Конечно, вряд ли, но это может случиться, как случалось раньше.

– Ну, смелее, Дэйв! Что вы предсказываете? Пойдете на пари?

И Вейхарт был вынужден сказать, что он держит пари против Кингсли.

– Отлично. Пойдемте и посмотрим, – сказал Лестер. Когда компания выходила из комнаты, Энн Холей сказала Паркинсону:

– Не поможете ли вы мне, мистер Паркинсон, приготовить кофе? Они попросят еще, когда вернутся. Они принялись за дело, и Энн продолжала: – Вы слышали когда-нибудь столько разговоров? Я всегда думала, ученые – молчаливый народ, а между тем никогда еще не слышала столько болтовни. Как это Омар Хайям сказал о науке?

– Кажется, что-то в таком роде:

Я видел Землю, что Земля? Ничто. Наука – слов пустое решето. Семь климатов перемени – все то же. Итог неутоленных дум – ничто.

– Меня удивляет не обилие разговоров, – продолжал Паркинсон, улыбаясь. – У нас, политиков, разговоров тоже хватает. Меня поражает, как часто они ошибаются, как часто происходит то, чего они не ожидают.

Вскоре все вернулись, и с первого взгляда было ясно, что произошло. Марлоу взял чашку кофе из рук Паркинсона.

– Благодарю. Да, так-то. Крис был прав, а Дэйв ошибался. Теперь, я полагаю, нам нужно попытаться решить, что это значит. – Ваше слово, Крис, – сказал Лестер.

– Предположим, что моя гипотеза верна и что наши собственные передачи так заметно воздействуют на ионизацию атмосферы.

Энн Холей протянула Кингсли чашку кофе.

– Мне было бы гораздо легче, если бы я узнала, что такое ионизация. Вот, пейте, пожалуйста.

– Ну, это значит, что с атомов сдираются их внешние оболочки.

– И как это происходит?

– Это может произойти по многим причинам: при электрическом разряде, например при вспышке молнии, или в неоновой лампе – газ в таких лампах частично ионизован.

– Я полагаю, все дело в энергии? Ваша волна не обладает достаточной энергией, чтобы вызвать такое увеличение ионизации, – сказал Мак-Нейл.

– Верно, – ответил Марлоу. – Совершенно исключается, чтобы наша волна могла непосредственно вызвать такие флюктуации в атмосфере. Господи, да чтобы их вызвать, нужна колоссальная энергия.

– Тогда как может гипотеза Кингсли быть правильной?

– Наши передачи не являются непосредственной причиной, как сказал Джефф. Это исключено. Тут я согласен с Вейхартом. Моя гипотеза состоит в том, что наши волны играют роль спускового механизма, приводя в действие гораздо более мощный источник энергии.

– И где, по-вашему, Крис, расположен этот источник энергии? – спросил Марлоу.

– В Облаке, конечно.

– Но дико же предполагать, что Облако может действовать таким образом, причем с такой прекрасной воспроизводимостью. Вы должны тогда предположить, что Облако снабжено неким механизмом, осуществляющим обратную связь, – сказал Лестер.

– Это очевидное и прямое следствие моей гипотезы.

– Но неужели вы не понимаете, Кингсли, что это совершенная чушь? – воскликнул Вейхарт.

Кингсли посмотрел на часы.

– Самое время пойти попытаться снова, если кто-нибудь хочет. Хочет кто-нибудь?

– Ради бога, не надо! – сказал Лестер.

– Либо мы идем, либо нет. И если нет, значит мы приняли гипотезу Кингсли. Ну как, ребята, пойдем мы или останемся? – спросил Марлоу.

– Останемся, – сказал Барнет, – и посмотрим, куда нас приведет наш спор. Пока мы дошли до наличия у Облака механизма обратной связи, механизма, высвобождающего огромное количество энергии, как только в Облако снаружи проникает радиоизлучение. Следующий шаг, вероятно, рассуждение о том, как работает этот механизм и почему он работает. У кого есть соображения?

– Я считаю, – начал Кингсли, – что Облако наделено разумом. Прежде чем кто-либо захочет возражать мне, позвольте сказать, что я прекрасно понимаю всю нелепость этой мысли, и она ни на минуту не пришла бы мне в голову, если бы все другие предположения не были еще более дикими. Неужели вас не удивляет, как часто наши предсказания о поведении Облака не сбываются?

Паркинсон и Энн Холей удивленно переглянулись.

– Только в одном все наши ошибки походят друг на друга. Все они были бы оправданны, если бы Облако было не неодушевленным сгустком газа, а чем-то живым.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ПОДРОБНОЕ ОБСУЖДЕНИЕ

Любопытно, как сильно прогресс всего человечества зависит от отдельных личностей. Тысячи и миллионы людей кажутся организованными в некое подобие муравейника.

Но это не так. Новые идеи – движущая сила всякого развития – исходят от отдельных людей, а не от корпораций или государств. Хрупкие, как весенние цветы, новые идеи гибнут под ногами толпы, но их может взлелеять какой-нибудь одинокий путник. Среди огромного множества людей, переживших эпопею с Облаком, никто, кроме Кингсли, не дошел до ясного понимания его истинной природы, никто, кроме Кингсли, не объяснил причины посещения Облаком солнечной системы. Его первое сообщение было воспринято с открытым недоверием даже его собратьями-учеными. Вейхарт выразил свое мнение весьма откровенно.

– Все это вздор, – сказал он. Марлоу покачал головой.

– Вот до чего доводит чтение научной фантастики. Мак-Нейл, врач, заинтересовался. Новая гипотеза была больше по его линии, чем всякие передатчики и антенны.

– Я хотел бы знать, Крис, что вы в данном случае подразумеваете под словом «живое».

– Видите ли, Джон, вы сами знаете лучше меня, что разница между понятиями «одушевленное» и «неодушевленное» весьма условна. Грубо говоря, неодушевленная материя обладает простой структурой и относительно простыми свойствами. С другой стороны, одушевленная, или живая, материя имеет весьма сложную структуру и способна к нетривиальному поведению. Говоря, что Облако может быть живым, я подразумеваю, что вещество внутри него может быть организовано каким-то необычным образом, и поведение этого вещества, а следовательно, и поведение Облака в целом гораздо сложнее, чем, мы предполагали раньше.

– Нет ли здесь элемента тавтологии? – вмешался Вейхарт.

– Я же сказал, что такие слова, как «одушевленный» и «неодушевленный», – всего лишь условность. Если заходить в их применении слишком далеко, тогда, действительно, получится тавтология. Если перейти к более научным терминам, мне представляется, что химия внутренних слоев Облака очень сложна – сложные молекулы, сложные структуры, построенные из этих молекул, сложная нервная деятельность. Короче говоря, я думаю, у Облака есть мозг. Марлоу обратился к Кингсли: – Ну, Крис, мы понимаем, что вы имеете в виду, во всяком случае, приблизительно понимаем. Теперь выкладывайте свои аргументы. Не торопитесь, выкладывайте их по одному, посмотрим, насколько они убедительны.

– Ну, что ж, приступим. Пункт первый. Температура внутри Облака как раз подходит для образования очень сложных молекул.

– Верно! Один – ноль в вашу пользу. Действительно, температура там, вероятно, несколько больше подходит для этого, чем здесь, на Земле.

– Пункт второй. Благоприятные условия для образования крупных структур, построенных из сложных молекул. – Это почему же? – спросила Иветта Хедельфорд. – Слипание на поверхности твердых частиц. Плотность внутри Облака так велика, что почти наверное там есть довольно крупные частицы твердого вещества; вероятнее всего – кристаллики обыкновенного льда. Я полагаю, сложные молекулы сцепляются друг с другом, оказавшись на поверхности этих частиц. – Очень верная мысль, Крис, – согласился Марлоу. – Нет, простите, мне непонятно, – Мак-Нейл покачал головой. – Вы говорите о сложных молекулах, образующихся путем слипания на поверхности твердых тел. Но молекулы, из которых состоит живое вещество, имеют большую внутреннюю энергию. Все жизненные процессы основаны на этой внутренней энергии. Неувязка в вашей идее слипания в том, что так вы не получите молекул с большой внутренней энергией. Кингсли это замечание ничуть не поколебало. – А из каких источников получают свою внутреннюю энергию молекулы живых организмов у нас на Земле? – спросил он Мак-Нейла.

– Растения – от Солнца, а животные – от растений или, конечно, от других животных. Так что в конечном счете энергия всегда идет от Солнца. Ну, а откуда набирает сейчас энергию Облака? Аргументы Мак-Нейла обернулись против него самого, так как ни он, ни кто-либо другой, казалось, не были склонны спорить, Кингсли продолжал: – Давайте примем доводы Джона. Допустим, этот зверь в Облаке построен из тех же молекул, что и мы с вами. Тогда для образования этих молекул нужен свет какойнибудь звезды. Конечно, свет от звезд есть и в межзвездном пространстве, но там он слишком слаб. Поэтому, чтобы получить действительно мощный заряд энергии, зверю надо приблизиться вплотную к какой-либо звезде. Как раз это он и сделал! Марлоу разволновался.

– Боже мой, ведь это сразу связывает три разных явления. Первое – потребность в солнечном свете. Второе – Облако держит курс прямо на Солнце. Третье – достигнув Солнца, Облако останавливается. Очень хорошо, Крис.

– Действительно, прекрасное начало, – заметила Иветта Хедельфорд, – но кое-что остается еще неясным. Я не понимаю, отчего получилось так, что Облако оказалось в межзвездном пространстве. Если ему нужен солнечный или звездный свет, значит, оно должно всегда оставаться возле какой-нибудь одной звезды. Или вы думаете, этот ваш зверь только что родился где-то в пространстве и теперь решил пристроиться к нашему Солнцу?

– И кстати, не объясните ли вы, Крис, как этот ваш зверь управляет своими запасами энергии? Как ему удавалось выстреливать сгустки газа с такой фантастической скоростью, когда он тормозил свое движение? – спросил Лестер.

– Только не все сразу! Сначала я отвечу Гарри, потому что его вопрос вроде полегче. Мы пытались объяснить выбрасывание этих сгустков газа действием магнитных полей, но это не удалось. Ведь для этого потребовались бы поля огромной интенсивности, они просто разорвали бы Облако на куски. Иными словами, мы не могли представить себе способа, которым большие количества энергии можно собрать магнитными силами на сравнительно малых участках. Теперь давайте взглянем на эту проблему с нашей новой точки зрения. Начнем с того, что спросим, какой метод использовали бы мы сами, чтобы получить высокие локальные концентрации энергии.

– Взрывы! – воскликнул пораженный Барнет.

– Совершенно верно, взрывы с использованием либо ядерного деления, либо, более вероятно, ядерного синтеза. Водорода в этом Облаке хватает. – Вы это серьезно, Крис?

– Вполне. Если я прав в предположении, что в Облаке живет какой-то зверь, то зачем отказывать ему хотя бы в той доле интеллекта, какой наделены мы?

– Тут есть небольшая трудность с радиоактивными продуктами. Не слишком ли вредны они для всего живого? – спросил Мак-Нейл.

– Конечно, они были бы вредны, если бы соприкасались с живым веществом. Но хотя невозможно производить взрывы с помощью магнитных полей, вполне возможно предохранить два различных вещества от соприкасания друг с другом. Мне представляется, что этот зверь управляет веществом Облака с помощью магнитных полей и может таким образом перемещать массы вещества, куда ему угодно, по всему пространству внутри Облака. Я думаю, он внимательно следит, чтобы радиоактивный газ был полностью отделен от живого вещества – напомню, что я использую термин «живое» только для удобства. Я не собираюсь затевать философский спор на эту тему.

– Знаете, Кингсли, – сказал Вейхарт. – Все, действительно, получается гораздо лучше, чем я думал. Насколько я понимаю, вы хотите сказать, что в то время как мы в основном действуем своими руками или с помощью машин, сделанных опять-таки нашими руками, этот зверь действует при помощи магнитной энергии.

– Примерно так. И должен добавить, как мне кажется, он находится по сравнению с нами в гораздо более выгодном положении. Во всяком случае в его распоряжении гораздо больше энергии, чем у нас.

– Бог мой, еще бы! Я думаю, по крайний мере в миллиарды раз больше, – воскликнул Марлоу.

– Ну, ладно, кажется, с этим вопросом вы управились, Крис. Но мы, ваши противники, возлагаем большие надежды на вопрос Иветты. По-моему, это очень дельный вопрос. Что вы можете на него ответить?

– Да, это дельный вопрос, Джефф; не знаю даже, смогу ли я на него ответить достаточно убедительно. Можно предположить следующее. Вероятно, зверь не может оставаться слишком долго в непосредственной близости от звезды. Видимо, он периодически подходит к той или иной звезде, строит молекулы, которые являются для него как бы запасом питания, а затем убирается прочь. Время от временя это, вероятно, повторяется.

– Но почему бы ему не жить постоянно около одной звезды?

– Ну, простое, обыкновенное облако, в котором нет никакого зверя, осталось бы навсегда около какой-то звезды и постепенно превратилось бы в компактное конденсированное тело или в несколько таких тел. В самом деле, ведь мы все хорошо знаем, что наша Земля, вероятно, некогда образовалась из точно такого же облака. Очевидно, нашему другу зверю было бы крайне неприятно обнаружить, что его защитное облако превратилось в планеты. Отсюда ясно – он спешит удалиться прежде, чем произойдет чтонибудь в этом роде. И, уходя, захватывает свое облако с собой.

– А как вы думаете, когда это произойдет? – спросил Паркинсон.

– Не имею представления. Думаю, что он удалится после того, как возобновит свои запасы продовольствия. Это может продолжаться неделю, месяц, год, а может быть, и тысячи лет.

– По-моему, что-то вы здесь накрутили, – заметил Барнет.

– Возможно, попробуйте раскрутить, Билл. А что вас волнует?

– Да многое. Мне кажется, ваши замечания относительно конденсации применимы только к неодушевленному облаку. Если мы допускаем, что Облако может регулировать распределение вещества внутри себя, то оно легко сможет не допустить конденсации. В конце концов, конденсация – это процесс очень постепенный, и я уверен, ваш зверь с помощью минимального контроля может полностью исключить конденсацию.

– На это есть два ответа. Во-первых, я думаю, что зверь потеряет возможность управления, если будет оставаться около Солнца слишком долго. Ведь в этом случае магнитное поле Солнца проникнет в Облако. Затем вращение Облака вокруг Солнца закрутит магнитное поле, и всякая возможность управления будет потеряна.

– Ну и ну, ловко придумано!

– Вы с этим согласны? А вот еще. Как бы этот наш зверь ни был отличен от земных живых существ, одно качество у нас должно быть общим. Он должен подчиняться тем же простым биологическим законам отбора и развития. Я хочу сказать вот что. Мы не можем предполагать, что Облако с самого начала содержало вполне развитого зверя. Вначале должно было быть нечто примитивное, точно так же, как жизнь на Земле началась с простейших форм. Поэтому сперва в Облаке могло и не существовать такого четкого управления распределением вещества. И если бы Облако было первоначально расположено поблизости от звезды, оно не смогло бы предотвратить конденсацию в планету или в несколько планет.