Текст книги "Юмористические рассказы и миниатюры"

Автор книги: Фред Адра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Фред Адра
Юмористические рассказы и миниатюры

Стар и млад

Автобус. В проходе стоит старик. Он говорит сидящему перед ним молодому человеку:

– Ну?

– Что ну?

– Уступите мне место! Не видите разве, что я стар?!

– Вижу.

– Ну?

Молодой человек окидывает старика подозрительным взглядом и спрашивает:

– Почему я должен уступать вам место?

– То есть как? Я стар! Старость надо уважать!

– Старость… Уважать… – задумчиво повторяет молодой человек. – Уважать старость… Бред. Набор слов какой-то. За что уважать старость? Что хорошего нам сделала старость? Может, скажете еще – уважать болезни?

– Как вам не стыдно? – возмущается старик. – Молодой, крепкий, сильный… Вы должны уступать место пожилому и слабому.

– Только за то, что вы пожилой? – уточняет молодой человек.

– Конечно!

– Этого не достаточно. А вдруг вы плохой? А я вам место уступлю…

Старик ошеломленно смотрит на молодого человека.

– Что вы делали во время войны? – неожиданно резко спрашивает молодой человек.

– Я? – старик растерян. – Воевал!

– На чьей стороне?

Пассажиры вокруг принимаются возмущаться:

– Как вам не стыдно, юноша! Как вы смеете устраивать допрос пожилому человеку?

– А вдруг он был полицай! – возражает молодой человек. – Вдруг сжигал деревни! Думаете, за такие преступления человек не заслужил в старости немного постоять? Гитлеру сейчас могло бы быть 116 лет! Может, и ему я должен был бы уступить место, потому что он старенький?

– Ах ты мерзавец! – вскрикивает старик. – Я тебе покажу Гитлера!

– Ага, вы мне угрожаете! Откуда я знаю, может, вы убийца!

– Я не убийца!

– Били ли вы жену? Предавали ли друга? Продавали ли Родину? Писали ли анонимки? А? Говорите, писали? Вы, значит, анонимки, а я вам место?! Только потому, что вы ухитрились состариться?! Ну уж нет! Докажите, что вы достойный человек, тогда я уступлю!

Вы выхаживали галчонка? Сдавали кровь? Закрывали собой амбразуру? Написали роман? Спасли утопающего? Построили дом? Посадили дерево? Вырастили сына? Сеяли разумное, доброе, вечное? Сеяли хоть что-нибудь?

Кто ваш любимый киногерой? Вам больше нравится Шарапов или Фокс? Сталин или Сахаров? Как вы относитесь к войне в Ираке? Предпочитаете Катю Лель или Моцарта?

Что вы молчите?! А?! Отвечайте! Докажите, что достойны того, чтобы вам уступали место! А то трясёте своими сединами как орденами! А это просто природа! Понимаете! Ваша старость – не заслуга!

В этот момент в автобус поднимается мальчик. Все стихают и ошеломленно на него смотрят. Мальчик красиво и нарядно одет. Он причесан. Он улыбается. Под мышкой у него учебники. В одной руке скрипка. В другой – шахматы. На футболке значок со словами: «Я сдаю кровь каждую неделю. А ты?» На руке повязка тимуровца. На другой – эмблема Общества защиты природы. Через грудь футболку пересекает надпись: «Шапокляк не права!»

– Здравствуйте, дорогие пассажиры! – задорным голосом произносит мальчик.

Медленно пассажиры поднимаются со своих мест. Со всех сторон доносятся голоса:

– Садись, мальчик. Садись.

Молодой человек тоже встает. Он говорит старику, указывая на мальчика:

– Вот. Учитесь. А то – старость… Тьфу. – Он поворачивается к мальчику:

– Садись, дорогой.

– Спасибо, – отвечает мальчик. – Я постою. Мал я еще садиться.

Мальчик кладет на пол учебники и шахматы. Заносит над скрипкой смычок.

– Если бы я мог, я бы уступил место всем вам, – говорит он и начинает играть.

Автобус наполняет грустная нежная музыка. Все улыбаются и плачут. А мальчик играет. А все плачут. А он играет. А все улыбаются. Автобус отрывается от земли и исчезает в облаках. Из облаков идет дождь.

Вселенная, способная на подлость

Автобусная остановка находилась в безлюдном, плохо освещенном месте. На остановке этаким Робинзоном стоял сутулый человечек с интеллигентным лицом. Умные глаза спрятались за очками с толстыми линзами. Человечек устремил задумчивый взгляд в ночное небо и что-то беззвучно шептал. Он был так увлечен этим занятием, что не заметил, как к остановке причалил еще один потенциальный пассажир. Новоприбывший своей наглой физиономией и глуповатым взглядом являл собой полную противоположность очкарику и был вполне достоин называться жлобом.

– Эй, профессор!

Очкарик от неожиданности подпрыгнул и, увидев жлоба, внутренне сжался, предчувствуя неприятности.

– Сигаретки не найдется? – многозначительно осведомился жлоб.

– Не курю… – подписал себе приговор очкарик. – Извините… – добавил он с робкой надеждой на помилование.

– Та-а-ак, – сказал жлоб, автоматически сжимая кулаки. Очкарик зажмурился.

Но жлобу внезапно стало скучно. Он вдруг почувствовал, что привычная забава ему надоела.

– Ладно, живи, – милостиво позволил он.

Очкарик удивленно открыл глаза, еще не веря, что опасность миновала.

– Миновала-миновала, – заверил его жлоб.

Не тратя больше времени на сомнения, очкарик вновь уставился в небо. Жлоб перехватил его взгляд и проявил любопытство:

– Чё это ты там высматриваешь?

– Я смотрю на звезду… – ответил очкарик.

– На какую звезду? – не понял жлоб.

– Вон на ту, – очкарик вытянул в небо указательный палец.

– А на фига?

– Я смотрю на нее и думаю о бренности всего сущего.

Жлоб нахмурился и дал понять, что обиделся:

– А в лоб?

– Ее ведь уже нет, – пояснил очкарик.

– Кого?

– Звезды… Ее нет. Уже несколько миллионов лет.

Жлоб посмотрел на небо, потом снова перевел взгляд на очкарика.

– Так вот же она! – заметил он.

– Это потому что ее свет продолжает до нас доходить. А сама звезда взорвалась, еще когда на Земле не было людей.

Жлоб отшатнулся, во взгляде его читался испуг.

– Чего ты врешь! Быть такого не может!

– Может, – жестко возразил очкарик. – Свет от этой звезды идет до нас миллионы лет. За это время она взорвалась.

– Миллионы? – ошеломленно прошептал жлоб. Он впервые произносил это слово в космическом контексте, и это его пугало.

– Да, миллионы, – злорадно подтвердил очкарик.

Раздался звук приближающихся шагов, и из темноты появился еще один очкарик.

– Ведь вселенная бесконечна, – произнес он и встал рядом с первым очкариком.

Жлоб затравленно попятился.

– Нет! – вскричал он.

– Да, – раздался новый голос, и на остановку ступил еще один очкарик. Теперь очкариков стало трое.

– Бесконечна, – хором изрекли они.

Жлоб, дрожа всем телом, закрыл лицо руками.

– Пожалуйста, не надо! – взмолился он. – Мне страшно!

Но очкарики будто не слышали. Они медленно двинулись в сторону бедняги.

– А еще есть такие звезды… – на ходу сказал первый.

– На которых могут поместиться… – продолжил второй.

– Земля, Солнце и вся Солнечная система! – добил третий.

Жлоб со стоном упал на колени.

– Не на-а-адо… – почти пропищал он.

– А галактики – движутся, – пригрозил первый очкарик.

– И сталкиваются, – усугубил второй.

– Когда наша галактика столкнется с другой, они обе взорвутся, – подытожил третий.

– Мы в этом мире – меньше, чем песчинки, – хором пропели очкарики, вплотную приблизившись к жертве. Несчастный заплакал.

Очкарики переглянулись.

– Бабки есть? – спросил первый очкарик.

– Есть-есть! – с готовностью ответил жлоб.

– Давай сюда! – велел второй очкарик.

Жлоб принялся суетливо рыться в карманах, отдавая мучителям деньги.

– Это все, больше нету. Клянусь!

Третий очкарик смачно сплюнул.

– Давай вали отсюда, – сказал он.

– Валить? – растерялся жлоб.

Очкарик резко взмахнул ладонью перед его носом.

– Тебе чё, мало? Добавить? Про черные дыры слышал?!

– Нет-нет, не надо! Я уже ухожу!

Жлоб вскочил на ноги и быстро засеменил прочь от злосчастной остановки, а очкарики принялись делить выручку и чуть не подрались. А потом приехал автобус и увез их.

И банки наши быстры

Я шел в банк вложить шекель. Перед входом в банк я остановился и вытащил шекель из кармана.

– Сейчас я вложу тебя на свой счет в банке, – зачем-то сообщил я ему.

Прохожие посмотрели на меня с подозрением. Они считали, что разговаривать с деньгами – это никуда не годится. А я считал, что позволять деньгам управлять нашими жизнями и при этом не пытаться с ними поговорить – это ханжество.

И вдруг шекель мне ответил:

– Пожалуйста, не вкладывай меня в банк.

Я растерялся. Когда человек говорит с деньгами – это еще ладно. А вот если деньги с ним говорят – это уже клиника.

– Я ничего не слышал, – попытался я убедить сам себя.

– Так я повторю, – сказал шекель. – Пожалуйста, не вкладывай меня в банк.

– Но почему? – удивился я.

– Разве ты не знаешь, что в банке мы становимся просто цифрами? Это все равно что умереть.

– Но… мне надо вложить тебя в банк! Так принято!

Шекель всхлипнул.

– Я так мало пожил. Так мало видел…

– Прости, – сказал я и сделал шаг к банку.

– Exegi monumentum, – сказал шекель.

Я остановился.

– Чего?

– Это по-латыни, – объяснил шекель. – Означает «так проходит мирская слава».

– Ничего подобного! Это вовсе не это означает!

– Не сердись. Неужели в последние минуты моего бренного существования ты будешь требовать от меня идеального знания языков?

– Я ничего от тебя не требую! – возмутился я. – Я просто хочу вложить тебя в банк.

– И никто не вспомнит обо мне. Никто слезу не пустит… – минорно всхлипнул шекель.

Я сжал его в кулаке и решительно переступил порог банка. Подошел к окошку и сказал служащей:

– Я хочу вложить на свой счет шекель.

– Пожалуйста, – ответила служащая. – Давайте его сюда. – Она взяла в руку молоток.

– Зачем вам молоток? – напрягся я.

– Как зачем? Чтобы оглаушить ваш шекель. А то начнет ныть, канючить, на латыни балякать. А так я его стукну и быстренько сделаю из него цифру.

– Цифру?

– Ну да. Запись в компьютере.

Только тут я услышал со всех сторон удары молотков и высокие вскрики умирающих шекелей. Да это не банк, а бойня какая-то!

– Но это же жестоко! – ужаснулся я.

Служащая посмотрела на меня с подозрением.

– А вам-то что? Вы случайно не из Общества Защиты Денег?

– Нет!

Я развернулся и твердым шагом, не оборачиваясь, покинул банк.

– Спасибо… – тихо сказал шекель.

Так мы с тех пор с ним и живем вдвоем.

Шедевр нашего времени

Героем нашего рассказа станет скульптор, который задумал создать шедевр. Но своих идей для шедевра у него не было, поэтому он решил немного позаимствовать у предшественников. «Если отколупать по кусочку от нескольких шедевров, то из осколков вполне можно будет составить собственный», – рассудил он.

Первым делом скульптор вытесал из камня женщину. Оглядел ее критическим взглядом и обманывать себя не стал – от шедевра она была еще дальше, чем в свою бытность камнем. Это обстоятельство ни капельки не смутило нашего героя. Он нарек скульптуру Чувихой и принялся вносить в нее элементы заимствованной шедевральности.

Для начала он отломал Чувихе руки, придав ей таким образом некоторое, – прямо скажем, весьма отдаленное, – сходство с Венерой Милосской. В качестве второго штриха скульптор завязал Чувихины глаза черной повязкой, благодаря чему она стала немного напоминать Фемиду. Но Фемиде полагались весы и меч, а девать их было некуда – рук-то у Венеры уже не было!

Фигня! – усмехнулся скульптор и снес Чувихе голову. Чувиха слегка стала Никой Самофракийской.

На скульптора снизошло нечто вроде вдохновения, и в порыве этого нечта он лишил Чувиху ног, придавая ей характерные особенности Русалочки. Потом он вспомнил, что у Русалочки ноги вообще-то есть, но было поздно. Тогда он убедил себя, что без нижних конечностей Чувиха стала еще более русалочной, чем сама Русалочка.

Скульптор оглядел Чувиху с ног до головы (образно говоря, разумеется) и остался доволен. Полученную тушку он смело выставил на всеобщее обозрение, заявив о ней как о комплексном шедевре, созданном его комплексным гением.

«Чувиха, – писали критики, – сочетающая в себе отсутствующие элементы величайших произведений прошлого, является подлинным и абсолютным шедевром».

Скульптора показали по все телеканалам. А через год о Чувихе уже никто не помнил.

Вечер трудного дня

Рок-музыкант вернулся домой с концерта. Остались позади грандиозный успех и рев многотысячной толпы фанатов. Шоу удалось на славу.

Рок-музыкант устало забрался в душ. Душ вернул ему силы и теперь музыкант с наслаждением думал об остатке вечера. Тяжелый рабочий день позади, впереди свободное время, которое можно посвятить любимому занятию.

Рок-музыкант сел за стол, раскрыл папку, вытащил из нее несколько листочков. Причмокивая от удовольствия вывел: «Квартальный отчет». Набросал несколько цифр, посчитал на калькуляторе, потом в столбик, и опять на калькуляторе.

– Сойдется ли кредит с дебетом? – с наслаждением произнес рок-музыкант. Такие приятные для слуха слова – «кредит» и «дебет» – повисли в воздухе, распространяя вокруг себя дух романтики чисел.

Он так мечтал стать бухгалтером, но жизнь заставила взять в руки гитару и зарабатывать на хлеб скучной и рутинной жизнью рок-музыканта. Все, что осталось ему от прекрасной детской мечты – это несколько счастливых часов в неделю за папкой с заветными квартальными отчетами несуществующего предприятия.

Творческие руины

Писатель: Я писатель!

Читатель: А по-моему, ты говно!

Д. Хармс

Я писатель. Я пишу книги. Потом эти книги издают и их читают миллионы читателей. Так я зарабатываю на хлеб.

Злые люди, которые притворяются добрыми, неоднократно говорили мне: «Берегись творческого кризиса!» Таким образом они якобы выражали обо мне беспокойство. Но на самом деле, будь они честными людьми, они бы говорили иначе: «Мы завидуем твоему успеху и желаем тебе творческого кризиса, чтоб тебе пусто было!»

Не будем о них больше. Мелочные завистники, они не заслуживают упоминания в нашем дальнейшем повествовании. (Зато они заслуживают упоминания в моей новой книге, где я уготовил им ужасные наказания за их злодеяния в реальной жизни. И поделом им, гнусным завистникам, чтоб их ногти росли не наружу, а внутрь!)

Но довольно о них! Далее рассказ пойдет о творческом кризисе.

Знаете ли вы, что такое творческий кризис? Для нас, писателей, это страшное время, когда мы совсем не можем писать. Тогда мы чувствуем себя творчески неизлечимо больными, а некоторые от этого даже сходят с ума и кончают жизнь самоубийством. Или убивают кого-нибудь, попадают в тюрьму, где не выдерживают клаустрофобии и издевательств, и все равно сходят с ума и кончают жизнь самоубийством. У нас, писателей, нелегкие судьбы… Об этом сказано во многих, нами же написанных, книгах.

А решил я рассказать о творческом кризисе потому, что сегодня он впервые со мной приключился. Дело было так. Я сел за компьютер и принялся за новую главу. Я напечатал «Пенсионер выхватил револьвер и, извергая проклятия, бросился за бандитами» и вдруг почувствовал, что не могу больше написать ни слова. Образ храброго пенсионера, до сих пор четкий и ясный, стал расплывчатым, словно отчаянный старичок выпал из фокуса кинокамеры.

Тогда я решил схитрить и пойти с другого конца. «Бандиты кинулись наутек от вооруженного до зубов пенсионера, извергающего проклятия» – настучал я и остановился. Ну и? А дальше-то что? «Пенсионер…» Нет. «Мерзавцы трусливо…» Тоже нет. «А в это время…» Что в это время?! «Над…» «Под…» «И несмотря…»

Промучившись таким образом около часа, я так ничего и не написал. Между тем главу следовало сдать к завтрашнему утру. Нереально. Надо предупредить литагента, пускай заморочит голову издателю.

Я открыл электронную почту и начал: «Дорогой друг…» Нет, как-то неуместно нежно получается – дорогой… «Дружище!» А это – фамильярно. «Значит, так…» Ну нет, это уже просто хамство!

Да что ж со мной такое?! Будто никогда писем не писал!

После нескольких безуспешных попыток я с ужасом осознал, что творческий кризис коснулся и написания писем.

Как говорим мы, писатели, надо мной нависла тень грядущей катастрофы. Спокойно, сказал я себе, все нормально. Это случается со всеми. Не паниковать! Проведем эксперимент. Надо написать что-то такое, где творчество не нужно вовсе. Например, цитату из Пушкина. Да, самое то, ведь над пушкинскими стихами за меня уже потрудился Пушкин.

Воодушевленный этой идеей, я быстро набросал: «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась…» Пальцы зависли над клавиатурой. Кто явился? Кажется, какое-то местоимение явилось… «Передо мной явилась мы», – написал я и тут же испуганно стер. Смутно припомнилось, что местоимение должно быть второго лица единственного числа. Но какое?!

Ладно. Пушкин – это слишком круто. Все-таки гений. Понизим планку. «Жили-были дед да баба. И была у них… И испекли они…» Мне показалось, что вспотели даже ногти. Кто у них был, у этих чертовых стариканов?! Колобок? Три сына? Кого они испекли? Курочку Рябу? Единственное, в чем я не сомневался, так это в том, что младший был дурак. «Ну а младший был дурак», – яростно напечатал я и уже готов был облегченно вздохнуть, но перечитал, что получилось, и впал в отчаяние. «Жили были дед да баба. Ну а младший был дурак». Получалось, что младшим был дед! Он-то и был дурак! Но это же полная фигня!

Ладно, сказки – тоже сложно. Тогда… анекдот! Что может быть проще анекдота? Только другой анекдот. Итак. «Встретились как-то русский, грузин и еврей…» Нет. «Украинец, латыш и сьерра-леонец». Да нет же! «Англичанин, француз, башкир, араб, финикиец, американец и сьерра-леонец. И…» И – что? Зачем встретилась вся эта толпа? А! Ну конечно! Я стер «встретились» и написал «расстались». Перечитал. Какой бред, господи!

Я схватился за голову. Кризис чужого творчества – это уже слишком. Это, наверно, самая крайняя стадия болезни, после которой убийство, тюрьма, клаустрофобия, издевательства, помешательство и самоубийство.

Не хочу!

Думай, писатель, думай!

И я придумал. Выход оказался элементарен до гениальности. Боже мой, как же это просто! Я сардонически захохотал. Творческий кризис, говорите вы? А вот о нем я и напишу!

Я снова захохотал, но на этот раз уже гомерически, и принялся набивать: «Я писатель. Я пишу книги. Потом эти книги издают и…» С ними же еще что-то делают… Их это… ну…

А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Такси-глюк

Заключенный был смуглым мужчиной в полосатой робе. Таксист был блондином в форме таксиста. Такси было «Фордом» преклонных годов с отказавшим мотором. Последнее обстоятельство нервировало мужчин.

– Мне надо попасть в тюрьму до ночи, – раздраженно заметил заключенный.

– Вы же видите, машина стала, – огрызнулся таксист.

– Тогда мне надо позвонить в тюрьму и предупредить, а то мои тюремщики будут за меня переживать!

– Издеваетесь?! Где я вам найду телефон на загородном шоссе?

Выражение лица заключенного стало совсем несчастным, и таксист решил его подбодрить.

– У нее это бывает, – миролюбиво сказал он, имея в виду «Форд», – иногда это проходит через день-другой. Ну вернетесь вы в тюрьму завтра, ничего страшного…

– Я не могу завтра, – слезно возразил заключенный. – Завтра у меня казнь…

Таксист сочувственно вздохнул.

– Я понимаю…

– Я знаю своих тюремщиков… Такие паникеры. Стоит чуть задержаться, они волнуются, места себе на находят, думают самое худшее.

– Да… Тюремщики – они такие…

– Наверняка ведь будут обзванивать больницы, морги… С них станется и в полицию заявить.

Таксист не нашел, что ответить, поэтому просто предложил заключенному сигарету. Тот закурил, отрешенно посмотрел в окно и произнес:

– Как хорошо жить отдельно от тюремщиков… Можно возвращаться, когда захочешь.

На шоссе опускалась ночь…

Пистолет одиночества

Мама уехала и оставила Машу одну. Маше было одиноко и тогда она придумала себе друга – говорящего медвежонка Павлика. С Павликом было весело, но через пару часов Маше надоело с ним играть, и она села смотреть телевизор. Павлику не хотелось смотреть телевизор, он ведь был медведем, а медведи, как известно, не воспринимают телевизионное изображение. Поэтому вы никогда не увидите медведя перед телевизором.

– Давай поиграем, – захныкал Павлик.

– Нет! Я хочу смотреть телик! – ответила жестокосердная Маша. – И вообще, уходи в другую комнату и не мешай.

Павлик повесил голову и ушел в другую комнату не мешать. Ему было очень одиноко. И тогда он придумал себе друга – кенгуренка Соломона.

Когда Маше надоело смотреть телевизор, она вспомнила про Павлика и захотела с ним поиграть. Она пошла в соседнюю комнату, рассчитывая застать там грустного и подавленного Павлика, который только и делает, что ждет прихода Маши. Но Павлик был не один… С ним играл ужасный, омерзительный и противный зверь, который ничуть не походил на кенгуру. Разве так придумывают кенгуру? Вот она, Маша, знает точно, как надо придумывать кенгуру. А этот дурацкий Соломон просто облезлый кот с сумкой на пузе. Павлик и Соломон были так увлечены игрой, что даже не заметили Машу.

Чуть не плача, Маша вышла из комнаты. Ее душила обида. Хотелось распридумать Павлика обратно, но она не знала, как это сделать. Тогда она решила отомстить. О, нет, она не стала придумывать себе нового друга. Она сделала кое-что страшнее – придумала Павлику и Соломону врага. Враг был тигром, его звали Нерон.

– Ррр? – заговорщически поинтересовался Нерон.

– В соседней комнате резвятся Павлик и Соломон, – зло сказала Маша. – Как ты к ним относишься?

– Я их ненавижу, – ответил Нерон.

Маша улыбнулась улыбкой удава.

– Ну так иди к ним! – скомандовала она, и Нерон бросился в соседнюю комнату.

Какое-то время на всю квартиру гремел грозный рык тигра, но внезапно он прервался. Маша обеспокоенно заглянула в соседнюю комнату и увидела такую картину: Нерон уныло сидел на задних лапах, передние же лапы были в наручниках. Перед тигром стоял, загораживая собой Павлика и Соломона, полицейский. Он говорил:

– …быть использовано против вас.

– Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, – ответил Нерон.

– Хорошо, – кивнул полицейский. – Давайте.

Нерон немного напрягся и придумал адвоката.

– В чем обвиняется мой подзащитный? – спросил адвокат.

– Он совершил нападение на Павлика и Соломона, – объяснил полицейский, – за это он должен сесть в тюрьму!

– Но, позвольте! – возразил адвокат. – Мой клиент всего лишь исполнитель. В тюрьме должен сидеть не он, а организатор нападения.

Все уставились на Машу.

– Я… я… я сейчас армию придумаю! – пригрозила испуганная Маша.

– Мы тоже, – парировал полицейский. – И имей в виду, нас больше. Пока ты придумаешь одну армию, мы придумаем четыре! Так что придется тебе пройти со мной.

Неизвестно, как повернулось бы дело, если бы в этот момент не вернулась Машина мама.

– Мама, мама! – закричала Маша.

– Что здесь происходит? – удивилась мама. – Кто все это придумал?

– Не сердитесь, – сказал Павлик. – Мы сейчас уйдем.

– До свидания, – сказал Соломон.

– Ваша Маша – замечательная девочка, – сказал полицейский. – Такая выдумщица.

– Если понадобится адвокат, вы знаете кого придумать, – сказал адвокат.

– Заходите как-нибудь на чашку чая, – сказал Нерон. – Чай с мясом… Вот. До свидания.

И они все ушли, а Маша и мама остались одни.

Ночью Маша увидела во сне опрятного старичка на облаке.

– Это ты все это придумал? – спросила она.

– Я.

– И меня? – уточнила Маша.

– Да, – ответил опрятный старичок и почему-то смутился. – А тебе что, не нравится?

– Да не, ничего. Нормально.

Опрятный старичок с облегчением выдохнул.

– А покатаешь меня на облаке? – спросила Маша.

– Покатаю, – улыбнулся опрятный старичок. – Залезай.

И до утра опрятный старичок катал Машу на облаке.