Текст книги "Я, пёс Барик"

Автор книги: Франтишек Непил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Я, ПЁС БАРИК

Перевод с чешского Вера Петрова

Художник Хелена Зматликова

Я, ПЁС БАРИК, И МОЯ ЛАСТОЧКА

Вот уже сентябрь на дворе. В садах сливы из зелёных становятся синими, а мы, собаки, меняем летнюю одёжку на зимнюю. Линяем. В сентябре мы так и норовим стряхнуть клочья шерсти на хозяйский ковёр. К осени начинает линять всё зверьё, кроме недотёп и неудачников, тех, которых обделила природа. Вот, например, ласточка, или кукушка, или жаворонок. Они и рады бы сменять летнюю шерсть на зимнюю, так ведь не могут! Даже если очень постараются. Нету у них шерсти. Вот и приходится улетать в тёплые страны. Пожалуйста, пусть себе летят на здоровье. Никто не станет удерживать. Всё равно от них пользы чуть. Вот вы сами скажите: станет ласточка лаять, если мимо двора пойдёт чужой, от которого пахнет иначе, чем от хозяина? Ласточка и понятия не имеет, что всякий, кто не мой хозяин, только и думает, как бы ему перемахнуть через наш забор. Я ка-ак заррычу, ка-ак залаю – он со страху поскорее прочь бежит! Со мной шутки плохи. Я и цапнуть могу! Я уже цапнул почтальона. И трубочиста тоже. За ногу.

Ласточки каждый год живут у моих хозяев, а те всё ждут и ждут, когда они наконец станут нести яйца. Ласточки яички несут. Но только всегда успевают высидеть птенцов прежде, чем моя хозяйка надумает забрать их себе. Птенцы появляются на свет два раза в год, и, как только подрастут, мама начинает учить их играть с мухами в салочки…

Прошлым летом наша ласточка высиживала птенцов три раза. Иногда так бывает. Только от её высиживания проку было мало. В третий раз вылупился один-единственный птенчик, да и тот никудышный. Когда он немного подрос, то перелетел через реку и уселся отдыхать. Стал обратно добираться и шлёп! До гнезда не долетел и плюхнулся прямо ко мне в миску с супом. Я его, бедного, облизал и сушиться положил. Гляжу: не ласточка, а так – мокрая тряпочка!

– Милый ты мой, – говорю я ему, – через несколько дней тебе уже в тёплые края лететь! А разве ты можешь? Куда ты полетишь с такой тренировкой? Не мог, что ли, на шесть недель раньше вылупиться?

– Не мог, Барик, не получилось как-то! – пискнул он в ответ.

– Потому не получилось, что всё на последнюю минуту откладываешь! Недотёпа ты, только и всего! – заявил я ему прямо в глаза. – Тёплые края за морем, а море шире нашей речки. Разве ты доберёшься? Погляди на себя! Уж лучше здесь оставайся, я тебя в свою будку пущу. Выучу на сторожевую ласточку или на охотничью. Повторяй за мной: «Гав, гав, гав!»

– Пи, пи, пи, – сказала ласточка.

– Какие ещё пи-пи-пи! Надо кричать – гав-гав-гав! Твоего писка никто не испугается!

– Фьють-фьють-фьють, – свистнула ласточка.

И я понял, что до тёплых краёв ей не добраться.

И вдруг я вспомнил, что в нашей деревне тоже есть тёплые края. Новый коровник! Вот где она, эта нескладная ласточка, может перезимовать!

– А мухи там есть, Баричек? – пискнула она. – Ведь без мух мне до весны не прожить!

Мы вместе отправились в коровник.

– Девчата! – говорю я коровам. – Надо помочь. Вот вам моя ласточка. Она тут с вами зимовать будет. Придётся немного потесниться. И ещё одно дело – каждая из вас, на кого сядет муха, должна замычать. Кто не замычит, с тем и я церемониться не буду, цапну за ногу, и всё! Вы не думайте, у нас в доме слышно, когда вы молчите!

Всё получилось как нельзя лучше. Коровы потеснились и взяли ласточку к себе. Она живёхонька-здоровёхонька пережила зиму и встретила весну. Позавчера она играла над рекой в салочки с мухами и всё время пищала. А потом улетела в настоящие тёплые края, за море. Мне жалко! Почему она и нынче не осталась зимовать в коровнике! Да что с неё возьмёшь? Настал сентябрь, месяц «смени свой наряд», а у неё за целый год опять шерсть так и не выросла, и лаять она не научилась. Способностей никаких.

Я, ПЁС БАРИК, И МОЙ ОЛЕНЬ

После сентября наступил октябрь, месяц «еды хоть отбавляй». В каждой деревне праздник, народ гуляет, веселится. И у нас тоже свои собачьи радости. Со всех дворов нам в конуру хозяева, и мои тоже, тащат угощенье. Целые миски жирных костей. По вечерам хозяева собираются все вместе. Кто дует в трубу, кто щиплет струны контрабаса. А есть и такие, кто бьёт в барабан. И все вместе они поют, а по-моему – воют. До самой ночи, а то и дольше. Потом идут по домам. Но не все. Некоторых несут. Гав, гав! Смотреть стыдно! Зато на другой день нам, собакам, опять угощенье.

До чего же хорошо осенью быть собакой! Многие бы не отказались, каждому хочется косточку погрызть, только не каждый может. Не у всех голова работает так здорово, как у нас, собак. Я, конечно, не хочу всех в одну кучу мешать, но есть такие, которые рады бы в собачью шкуру влезть. И вовсе не из-за еды.

Например, олень. Олени и сами знают, что пользы от них никакой. Разве это дело целыми днями бегать по лесу и белым флажком из-под хвостика сигналить друг другу? Свернут флажок – точка, развернут – тире. Один объявит: «Тревога!» И все пускаются наутёк. Олени до того здорово знают азбуку Морзе, что хоть сейчас могут отправляться служить на флот. Но этого им мало. Каждый олень не прочь стать собакой. И потому все они учатся лаять. В нашем лесу живёт один такой. И я вам скажу – очень прилежный олень. Я решил натаскивать его на собаку. Но как ни старался догнать, чтобы поговорить по душам, никак не могу. Только он меня заметит, сразу же мчится прочь. Конечно, если я захочу, то оленя поймаю. Что мне стоит?! Он пробежит немного – и готов. Выдохся.

– Очень скучно лаешь, – гавкнул я ему вслед, когда не догнал, – и забываешь рычать. Так из тебя никогда приличной собаки не выйдет! И ещё скажи мне, приятель, что это у тебя за дурацкое украшение на голове? Какие-то рога! Имей в виду: или ты собака, или модник! Ты когда-нибудь видел собаку с рогами? И почему ты вечно щиплешь траву? Хочешь стать собакой, ешь траву только перед дождём. А если проголодался, айда на огород, там у меня тайничок. Откопаем косточки – ешь досыта. Вот как поступают настоящие собаки!

Целый день после нашего разговора олень ходил по лесу и стукался головой о деревья. Чтобы рога обломать. В октябре все олени стучат головой о деревья, чтоб рога скинуть. Наверное, все хотят стать собаками. Но нашим хозяевам совсем ни к чему особаченные олени или оболененные собаки. Вот ещё! Так каждый захочет стать собакой! Как только наши хозяева замечают, что в лесу развелось много оленей, сразу же ружьецо за плечо – и на охоту.

Мой всегда берёт с собой меня. И я ни разу в жизни его не подвёл. На этот раз мы добрались до дубовой рощи и вдруг… Что вы думаете? Да!

Угадали! Пасётся на опушке мой олень. Втягивает носом воздух и щиплет травку. Как ни в чём не бывало. Тут мой хозяин приложил к плечу ружьё. Вот-вот оно бабахнет и мой олень, рохля этот, рухнет на землю. Мне его так жалко стало! Так захотелось услыхать ещё хоть разок его никудышный лай!

Сам не пойму, как это меня угораздило, только я сделал такое, чего ни одна порядочная собака не позволит себе сделать в лесу. Я что было сил заорал: «Гав! Гав! Гав!» Мой олень встрепенулся, как будто в нём сработала пружина, и мгновенно исчез – только его и видели! Хозяин удивлённо поглядел на меня. Он просто не верил своим ушам. А я свои повесил. Я-то знал, что теперь будет. И не ошибся. До сих пор спина горит, чешется. Я потом долго возле конуры отлёживался!

Зато в полночь мой олень вышел на опушку и пролаял «спа-а-си-и-бо!» Лает он, конечно, плохо, но разве в этом дело?

– На здорровье, – гавкнул я в ответ и подумал: «Порядочной собаки из него, конечно, не выйдет. Но почему бы ему не остаться оленем? Пусть себе бегает. Места в лесу всем хватит. А если не хватит, он ведь знает азбуку Морзе, и его всегда возьмут на флот».

Я, ПЁС БАРИК, И МОЙ ФАЗАН

Вот и наступил ноябрь, месяц «мокрых лап». В ноябре мы, собаки, отправляемся в поле на День полётов. Полем люди почему-то называют колючее жнивьё и мокрую траву. Наверное, они хотят, чтобы все промочили лапы. У моего хозяина их вдвое меньше, чем у меня, и он может после поля надеть на свои лапы всё сухое. А я не могу, даже если захочу. У меня что чулки, что сапоги – всё вместе, можно сказать, – комбинезон, его так легко не скинешь.

Но вернёмся ко Дню полётов. Так его назвали фазаны. Мой хозяин называет это «охота», наверное, потому, что охотно мотается целый день по жнивью и мокрой траве. В ноябре мне здесь скучновато. Ни хомяков, ни сусликов. Они уже преспокойно спят в своих подземных норках. И ёжик тоже. Но ёжик спит не под землёй, а у нас во дворе, под поленницей дров. И храпит. И как храпит! Я никак не пойму, почему дрова ещё не рухнули или не превратились в щепки.

Фазанов на поле много. И они очень важные. Это их картофелеводы так разбаловали. Потому что больше всего на свете картошка боится колорадского жука. Стоит только завестись этому жуку, как приходит конец картошке. Но если на поле поселились фазаны, тогда конец жукам. Склюют всех до одного. Об этом люди трубят по всему свету! Все уши прожужжали! Так чего же удивляться, что фазаны клювы задирают?!

Я как-то раз говорил с одним фазаном, который живёт в своём поместье за нашим садом.

Что касается нас, собак, то мы с незапамятных времён живём рядом с человеком, а фазаны попали к нам, в Чехию, только во времена королей Люксембургов. То ли Ян Первый привёз как военный трофей, то ли Карл Четвёртый в приданое получил. Этот Первый только и знал, что воевал, а Четвёртый всё женился. Может, так было, а может, было не так, но фазаны, хоть и живут в полях, а не на дворе, воображают, что они дворяне. Ходят на двух ногах и совсем как короли носят меч. Только на хвосте и для форсу плашмя. Ох, и спеси же у них! Я расфуфыренных задавак не терплю. Если мимо нашего забора идёт такая ватага, я поднимаю лай и они спешат убраться подальше…

День полётов устраивают фазаны, но участвуют в нём все, кому не лень. Фазаны изображают самолёты, мы, собаки, – санчасть, мой хозяин и хозяева других собак – артиллерию. Фазаны прячутся в мелком кустарнике и в ложбинках среди опавшей листвы. Маскируются на своих полевых аэродромах. А мы, собаки, ведём наших хозяев на эту самую охоту, или, если вам больше нравится, на фазаний праздник День полётов.

Трубит труба. Самый главный охотник подаёт сигнал, и начинается охота. Фазанья эскадрилья поднимается в воздух, артиллерия – мой хозяин и все другие – вскидывает ружья. Фазанья эскадрилья ложится на крыло, артиллеристы дают залп: бум-бах-тарарах! Фазаны с шумом рассекают воздух, а люди палят и палят, пока фазаны не скроются. Мы, собаки, шлёпаем лапами по мокрой траве, как вдруг у нас из-под самого носа вырывается и идёт вверх вторая фазанья эскадрилья. И опять всё повторяется.

Конечно, случаются и аварии. Подбитый фазан падает на землю. Значит, мне пора. Хозяин поднимает руку. Это он подаёт мне знак: «Санитар, тащи фазана!»

Недавно знакомый фазан сказал мне, что ему эти Дни полётов вовсе не нужны. Подумаешь, праздник!

– Зачем эти парады? Одни неприятности. Обязательно кто-нибудь не долетит! Узнать бы про такое местечко, где не стреляют, я бы туда подался. Но похоже, в фазанов стреляют везде.

Жалко мне фазана. Зубов нету, рычать не умеет. Гавкнуть, чтобы все со страху задрожали, тоже не может. Вот и боится. Я повертел головой туда-сюда, туда-сюда – нет, никто не подслушивает. И говорю:

– Как только увидишь, что мы шлёпаем лапами по мокрой траве, то есть идём на охоту, поскорее улетай. Только не в поле, а в обратную сторону, в деревню. Там охота запрещена.

Мой знакомый фазан так и сделал. И теперь он цел и невредим. Я думаю, что про мой совет он никому ничего не сказал, а то у меня ещё после оленя спина чешется.

Я, ПЁС БАРИК, И ВОРОНА

Вот уже и декабрь на дворе, месяц «всё в миске замёрзло». Какую бы еду мне хозяин ни принёс, всё тут же становится холодным, как собачий нос. Имейте в виду: собачий нос – признанная мера. Это давно известно. Так же, как, например, метр, литр, килограмм или вольт. Только на килограммы меряют мясо и косточки, на литры – воду. А холод и тепло измеряют градусами. Для этого у моего хозяина есть градусник. Градусов много: пять, восемь, а иногда даже пятнадцать. Бывает и ещё больше. Да, да! Но я считаю, что лучше всего мерить температуру собачьим носом. Ведь всё, всё на свете или тёплое, или холодное, или в самый раз, а если уж холодное, то холодное, как собачий нос. Холод тоже бывает просто холод или собачий холод. Значит, и мы, собаки, кое-что сделали для науки. Вы слыхали про Цельсия, Уатта или Вольта? А про нас? То-то и оно! А я думаю, что наш нос лучше всего подходит для измерения теплоты и холодноты. Нет, кажется, я неправильно сказал, надо говорить теплов и холодов. Опять не так? Ну, в общем – температуры.

Конечно, не всякий может сделать такое открытие. Например, ворона. А ворона очень умная птица. Но у неё не нос, а клюв. Разве клюв бывает холодный или горячий? Значит, по клюву температуру не определишь? Нет. Для этого не подходят ни вОроны, ни ворОны. Этих птиц многие путают, потому что они очень похожи друг на друга. Даже мой хозяин всех их называет просто «воронами». Наверное, он не знает, что ворОны живут стаями, а вОроны поодиночке.

Если увидите дерево, косматое от вороньих гнёзд, значит, там ворОны устроили свою деревню. А вОроны так не селятся. ВОрон вьёт гнездо на отшибе, подальше от соседей, чтоб к нему в дом никто клюв не совал. Перья у ворон такие же чёрные, как у воронов, только ворОны ещё штанишки носят, коротенькие такие – шортики называются, а вОроны нет. Не носят. Вообще-то и вОроны и ворОны на нас, собак, похожи. Такие же осторожные и чуткие. Попробуй-ка, подойди близко! Не подпустят. Мгновенно снимаются с места, и нет их. Охотники ворчат, что эти хищницы яйцами лакомятся, а про то, что вредных грызунов уничтожают, забыли.

Живут ворОны парами. По-семейному. Когда мама высиживает птенцов, папа носит ей еду. То дохлую рыбку, то корочку хлеба, а иногда кое-что повкуснее: улитку, например, слизняка или жуков-пауков. Кое-кому такое угощение не по вкусу, а некоторые, хочешь не хочешь, едят. Это полезно. Что касается ворОн и вОронов – не знаю, но для природы очень.

И ворОны и вОроны любят свои гнёзда и не покидают их. Совсем как мы, собаки, любим свою конуру. Живут в них из года в год и каждую весну ремонтируют. Латают, чинят, делают пристройки и надстройки. Гнездо становится всё больше и больше. Вот оно уже с хорошую корзину! Такое подойдёт даже орлу.

Приближается Новый год, и на дворе стоит собачий холод. ВорОны начинают наведываться в деревню. И моя тоже. Та самая, что вечно вертится около моей миски. Она уже пожилая ворона. Против неё я – щенок. ВорОны и вОроны живут в восемь раз дольше, чем мы, собаки, и даже дольше, чем человек. Если, конечно, ничего с ними не случится. Могут ведь пристрелить. Как-то раз явилась ко мне моя ворона. Я её спрашиваю:

– Скажи, пожалуйста, почему это вы, ворОны и вОроны, всегда в чёрном ходите? Что у вас, каждый день праздник? Или свадьбы? Или похороны? Или, может быть, в Оперный театр билеты?

– Ты почти угадал, Барик. Но не совсем. Нам действительно пррредложили дать концерт в огромном зале. Известно, что мы, ворОны и вОроны, пррекрра-кррасно поём. Не хуже соловья.

– Ха-ха-хав! – расхохотался я. – Вы такие же певцы, как я пианист!

– Ты что? Учёным не веришь? Невежда! – возмутилась ворона. – Наше горрло устрроено так же, как у соловья. Только поём мы не соло, как соловей, а хорром! Понял?

– А концерт был? – спросил я.

– Ах, дрружище, концеррта пока не было, – опустила клюв ворона. – Мы надели чёррные сюрртуки, но нас всё рравно в зал не впустили. Сказали, что только хулиганы ходят на концеррт босиком. Без штиблет. А разве мы хулиганы? Прросто у нас сапожников нету. Кто станет шить штиблеты, чтобы трри пальца вперрёд, а один назад? Кто?

– Не знаю, – признался я. – Просто ума не приложу.

Я и на самом деле не знаю. Может, вы посоветуете? Тогда напишите!

Я, ПЁС БАРИК, И СИНИЦЫ

Вот и январь на дворе, месяц «опущенного хвоста». В январе мы, собаки, часами выстаиваем у закрытых дверей и дрожим. Хозяева открывают двери редко, чтобы не выпустить тепло, но когда откроют, наш хвост тут же начинает вилять. Людей мы делим на тех, кто приводит наш хвост в движение, и тех, при одном только виде которых шерсть у нас встаёт дыбом. Первых мы любим, хвостом виляем, кидаемся им на грудь, подскакиваем и наровим лизнуть в нос.

У нас, собак, это повелось давно, с незапамятных времён. Мы стараемся лизнуть в нос тех, кого уважаем и кому готовы подчиняться. Наши предки, прапрадедушки и прапрабабушки, лизали нос вожакам стаи, в знак покорности и любви.

С теми, от кого у нас шерсть встаёт дыбом, мы не церемонимся. Просто цапаем за ногу. Чаще всего это бывает почтальон или трубочист.

В январе мой хозяин сидит дома. Почти всё время. На свежем воздухе бывает мало. Поэтому ему приходит в голову, будто я со своими собачьими обязанностями не справляюсь. И он начинает подыскивать новых помощников. Неподалёку от моей будки он сооружает ещё одну. Впрочем, что я говорю! Разве это будка? Так, будочка. Но поселилась в ней вовсе не собака. Где её возьмёшь, ведь, кроме меня, порядочной собаки по всей округе днём с огнём не сыщешь! В будочку хозяин насыпает корм для синиц. Наверное, он думает, что вырастит из них крохотных сторожевых собачонок. Ха-ха-хав! Ведь стоит только появиться почтальону или трубочисту, синички тут же фрр-рр – и нет их. Даже когда приходит сам хозяин, синички улетают.

Я этих синиц почти всех знаю. Лучше всех я знаком с большими синицами. На самом деле они не такие уж большие, просто люди их так назвали. Большие синицы селятся поближе к человеческому жилью. Снимают квартиру то в почтовом ящике, то в водосточной трубе, а иногда даже в консервной банке. Весной одна парочка устроилась в чугунной тумбе. Заброшенной. На самом дне. И птенцов вывела. Это ж надо! Поставьте синицу рядом с тумбой! Всё равно что меня рядом с фабричной трубой. Целыми днями мама и папа синички лазили вверх-вниз и летали за кормом. Знаете, сколько раз? Сначала двести. И притаскивали гусениц. В клювах. Когда детишки подросли, родители проделывали упражнение – влёт и вылет четыреста раз! Ничего не скажешь: в здоровом теле – здоровый дух.

Поют они так: пили-пили-пили, а про то, что ели, не рассказывают.

Синички-лазоревки, те поменьше и уж очень шустрые. К тому же задиры и драчуньи. И всё хлопочут, хлопочут, будто большую стирку затеяли. Не знаю, как они стирают, но подсинивают на совесть. Перышки на голове и крыльях даже пересинили. Ещё меньше – синичка-углежог. Это мы её так называем. А у вас, в Советском Союзе, её называют «московка». Головка и шейка у неё чёрные-чёрные, как уголь. Может быть, она в лесу уголь жжёт? Или печку топит?

Очень похожа на неё синичка-гаичка. Ещё её называют «пухляк». У этой головка платочком повязана. Бурым, как у старушки. А уж жадная! Просто ненажора. Не клюёт, как все порядочные синицы, а набирает полон клюв – как только он не лопнет! – и стремглав улетает в сторонку, чтобы съесть свою добычу.

Редко-редко появляется у нас синичка-хохлатка. Её называют ещё «гренадёрка». На голове у неё хохолок совсем как у гренадёра на кивере. Гренадёрка кое в чём похожа на нас, собак: когда рассердится, считает до трёх, предупреждает: ци-трр, ци-тррм – и хохолок у неё поднимается дыбом. Совсем как у нас шерсть на загривке.

Иногда мимо меня проносится синичка-мукомолка. По-настоящему её называют «ремез», но, по-моему, «мукомолка» ей больше подходит, потому что перышки у неё словно мукой присыпаны. Нам, собакам, постоянно её в пример ставят. Если у пары мукомолок, то есть, я хотел сказать, ремезов, по какой-то причине нет своих птенцов, они помогают кормить и воспитывать чужих. А я? Где мне взять на чужих щенят время?

Этих синичек я знаю в лицо. Но есть ещё много разных синиц, например, длиннохвостые, подвешивающиеся. Они живут на берегах прудов и озёр. И гнёзда у них похожи на теннисные мячи. Или – усатые синицы. Но таких я в глаза не видел. Большие синицы и лазоревки давно поняли, что я добряк. Последним куском поделюсь. Таскать из моей миски – это они пожалуйста, но стоит только появиться почтальону – их и след простыл. А я ещё должен их кормушку стеречь. Мой хозяин слишком низко её подвесил, и туда повадился соседский кот. Сидит и ждёт, когда ему обед сам в рот влетит. Я его, бесстыжего, как-то раз хорошенько шуганул. Теперь у него от страха глаза на лоб лезут, когда он собачий хвост видит. А уж когда целую собаку!..

В январе я синиц от своей миски не гоню. Кроме меня, во дворе никого нету. Плохо одному. Стою под дверью с опущенным хвостом, а мой хозяин из дому вылезает только затем, чтобы синичек покормить. И знаете, у меня просто совести не хватает сказать ему, что из этих синичек всё равно никогда настоящих сторожей не получится.