Текст книги "Миллионы Марко Поло"

Автор книги: Франк Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Для верности мы еще приложим вот это, – сказал доктор и, набрав льда в носовой платок, повязал этим платком голову сомелье.

Глаза Йозефа утратили свой металлический блеск и мало-помалу почти прояснились.

– Ну, Йозеф, – подбодрил его доктор. – Заводите свою шарманку и будьте реалистом! Что вы помните о графе Пассано, который жил здесь двадцать лет назад?

Йозеф тряхнул головой.

– Пассано? Пассано? – спросил он хриплым голосом, совершенно не похожим на его обычный голос. – Это кто? Фальшивомонетчик? Или гостиничный вор?

– Ничего подобного! – заявил доктор. – И не оперный певец, как вы убеждали меня сегодня днем, когда сочиняли и пророчествовали в сомнамбулическом состоянии. И жил он здесь не с танцовщицей, а с маленькой дочерью и ее гувернанткой. Теперь вспоминаете?

– Вам, сударь, и так все известно, – буркнул Йозеф, упрямо уставившись взглядом в ковер на полу. – Я ничего не помню.

– Послушайте, приятель, – резко сказал доктор. – Давайте говорить напрямик: хотите вы сохранить свое место или нет? Если да, вы мне поможете, если нет, позвольте вам заметить, что я врач. Мне достаточно сказать словечко одному из моих коллег – и вас поместят в заведение, где курс лечения, – сделав паузу, доктор увлажнил повязку на голове официанта, – где курс лечения будет не столь щадящим, как этот!

Сомелье отшатнулся, словно его ударило током. Взгляд Йозефа убедительней многих толстых фолиантов говорил о том, какой страх внушает непосвященным наука.

– Конечно, господин доктор, – выговорил он, – конечно, я хочу помочь господину доктору. Так о чем мы? Пассано? Пассано? Нет, ничего не помню – это правда. Что, если господин доктор вначале немного поможет мне – вдруг я тогда вспомню?

– Граф Пассано, – медленно заговорил доктор Циммертюр, – жил в этом отеле двадцать с лишком лет назад. С ним была его дочь, хорошенькая маленькая девочка, которая позднее превратилась в более чем красивую женщину, – но это к делу не относится. Была еще гувернантка девочки. Граф был высокий красивый мужчина с орлиным носом и карими глазами. Имя у него было итальянское, но паспорт австрийский. Вот все, что мне удалось узнать из полученного сегодня письма. А хочу я узнать, что граф Пассано делал здесь в Страсбурге. Каковы были его ежедневные привычки, и наконец, я хочу узнать, не случилось ли во время его пребывания в Страсбурге чего-нибудь необычного? У меня есть основания полагать… с помощью теоретических выкладок я пришел к заключению, что здесь что-то случилось – какое-то внезапное, необъяснимое происшествие. Я хочу знать, прав ли я и что это было!

Во время речи доктора в зрачках официанта медленно разгорался огонек. Вдруг он почти торжественным движением поднял руку и с горячностью в голосе, хотя и запинаясь, проговорил:

– Господин доктор! Теперь я вспомнил! Я вспомнил, господин доктор!

– Рассказывайте, – приказал доктор Циммертюр.

Йозеф повиновался. Он стал рассказывать медленно, с трудом, это не был поток прежнего красноречия, но теперь чувствовалось, что каждое его слово – правда. У доктора, слушавшего его рассказ, глаза расширились от напряжения и блестели от удовольствия. Он застенографировал свидетельство Йозефа. Во время рассказа сомелье несколько раз косился в сторону бутылки, которую принес с собой, но пока рассказ не был закончен, доктор не дрогнул перед немой мольбой, выраженной во взгляде Йозефа. Потом он разрешил ему выпить два маленьких стакана. После чего отпер дверь. Со стонами, достойными того, кто очнулся от похмелья, тянувшегося с конца минувшего столетия, Йозеф поднялся со стула и, пошатываясь, вышел из номера.

А доктор открыл окно и застыл возле него в глубоком раздумье. Погода переменилась, на темно-синем небе высыпали звезды, теплый весенний вечер спускался на город, стоящий на берегах Илля. Доктор вдохнул воздух полной грудью.

– Значит, все-таки я был прав! – пробормотал он. – Теперь мне понятен весь трагический эпизод. Так что в общем ее сон истолкован, и если бы я хотел, я мог бы представить ей результат. Но что-то говорит мне, что за всем этим кроется нечто большее, чего я пока не знаю. Меня заинтересовали привычки графа! Йозеф утверждает, что он изо дня в день сидел в библиотеке! Сомелье поклялся мне в этом всем, что для него свято. Но что мог изучать в здешней библиотеке такой человек, как граф? Это я и намерен узнать завтра утром!

Доктор опорожнил уже вторую из принесенных Йозефом бутылок. Он считал, что имеет на это право. Не каждый день удается найти иголку в стоге сена.

Когда он спустился вниз к обеду, его ждали две сенсационные новости.

Первым было сообщение хозяйки о том, что Йозеф вдруг исчез, не предупредив ее ни словом. Что за дух вселился нынче в слуг? Старый верный служитель, ни капли в рот не бравший! Чего же тогда ждать от других?

– Не горюйте, мадам, – пробормотал доктор. – Он вернется завтра или послезавтра! С тридцатилетней привычкой не так легко порвать!

Но когда доктор сел за отведенный ему столик, его настигла вторая сенсация.

Через три столика от него сидел молодой человек странного облика – тот самый молодой человек, который, стоя против антикварного магазина Хейвелинка в Амстердаме, следил за графиней Пассано.

Глава пятая
Библиотечные изыскания

Проснувшись на другое утро, доктор Циммертюр совершенно забыл о молодом человеке из Амстердама. Две бутылочки Риквира в качестве аперитива и бутылка Шатонеф-дю-пап к ужину способствуют здоровому сну и забвению, достойному темных вод Леты.

Погода в это утро была ослепительная. На всем участке фронта в районе Вогезов одержала победу весна. Оконные стекла и медные крыши искрились в лучах жаркого солнца, а поодаль Страсбургский собор воссылал к синему небу органную кантату своих готических арок. Покончив с утренним туалетом, доктор торопливо зашагал вдоль Илльского канала к площади Республики, где находилась библиотека.

Библиотека, массивное строение немецких времен, располагалась как раз напротив бывшего императорского дворца. Согласно путеводителю, в этом книгохранилище было около миллиона томов. Доктор Циммертюр быстро поднялся по лестнице к входу и, оставив в гардеробе пальто, направился в главный читальный зал.

Ему необходимо было найти такого сотрудника библиотеки, который проработал здесь по меньшей мере двадцать лет. Потому что едва ли в библиотеке хранили бланки читательских требований двадцатилетней давности. Доктор спросил об этом первого же служащего библиотеки. Ответ подтвердил его опасения – старые требования хранятся не более пяти лет.

А нет ли в библиотеке сотрудника, который работает здесь двадцать лет?

Едва ли – война произвела в Страсбурге немало перемен, не пощадив даже это тихое пристанище муз. Многие библиотекари погибли на войне, другие предпочли сменить родину. Впрочем, погодите, сохранилась одна реликвия былых времен, местная, так сказать, недвижимость – мсье Альберле.

А можно ли поговорить с мсье Альберле?

Совершенно исключено. Мсье Альберле занят своей постоянной работой.

Но разве он не может на минуту ее прервать?

Прервать? Прервать работу, которой он занят дни и ночи напролет вот уже тридцать лет? Исключено! К тому же мсье Альберле – человек на редкость раздражительный. Переступать порог его кабинета – задача весьма неприятная, ведь это значит помешать его труду. И то и другое – предприятие рискованное. Нельзя ли помочь мсье каким-нибудь другим способом?

Доктор Циммертюр задумался. Он опять оказался у двери, которая, возможно, вела в прошлое. Вчера эта дверь называлась Йозеф, сегодня – Альберле. Йозеф повел доктора по ложному следу, но Циммертюр нашел верную дорогу и продвинулся по ней настолько, насколько это можно было сделать с помощью Йозефа. Теперь он должен найти ключ к сердцу мсье Альберле. Какого свойства может быть этот Сезам?

– Разрешите спросить, в чем состоит великий труд мсье Альберле? – обратился он к молодому библиотекарю. К удивлению доктора, молодой человек с трудом подавил улыбку.

– Извольте, – ответил он. – Это не тайна. Вот уже тридцать лет мсье Альберле занят одним: он находит и комментирует все места в произведениях мировой литературы, где упоминаются эльзасские вина. Это не просто великий труд – это дело его жизни!

Доктор тоже улыбнулся.

– Неужели?

– Истинная правда. Мсье Альберле самый пламенный патриот во всем Эльзасе.

– Клянусь Вакхом, он прав! – воскликнул доктор. – Можно ли оказать своей родине более прекрасный сыновний почет? Стало быть, сам он тоже – усердный служитель виноградной лозы?

– Отнюдь! Прошло уже много-много лет, с тех пор как врачи запретили ему пить вино. Но подобно Данте, который так и не смог забыть свою юношескую любовь, Беатриче, мсье Альберле не может забыть годы, когда он делом оказывал почет эльзасским винам, и подобно Данте он остался верен своей любви.

– Как трогательно! – пробормотал доктор. – Но у меня есть некоторые сомнения насчет того, будто он не пьет вин, которые славит. Вчера я познакомился со знатоком вин, который утверждал то же самое, но…

Библиотекарь начал выказывать нетерпение:

– Могу ли я помочь вам чем-нибудь еще?

Мысль доктора металась в поисках решения. Он хотел, он должен был поговорить с тем, кто оставался единственным звеном, связывающим страсбургскую библиотеку с прошлым, но как этого добиться? Уговоры тут не помогут, это он понял. Рекомендательное письмо? Но где его взять? Да и примет ли его во внимание мсье Альберле? Едва ли! Доктор знал эту разновидность мономанов: все, что лежит вне круга их интересов… Эврика! Нашел! Именно к тому, что его интересует, и надо воззвать.

– Минутку, – сказал он, обращаясь к молодому библиотекарю, и быстро набросал что-то на своей визитной карточке. – Будьте добры, передайте ее мсье Альберле. Каким бы он ни был раздражительным, он не может отнестись к этому иначе, чем как к дружеской любезности. Прочтите сами!

Библиотекарь взял карточку и прочитал:

Доктор Йозеф Циммертюр из Амстердама просит разрешения сообщить мсье Альберле голландские свидетельства о Риквире.

Библиотекарь, поколебавшись, исчез в задней комнате, откуда донеслось раздраженное хмыканье. Очень быстро возвратившись, он кивком дал просиявшему доктору понять, что его миссия увенчалась успехом. Теперь надо было умело разыграть свою карту, проявив надлежащее хладнокровие.

Немного погодя в дверях задней комнаты показался маленький седовласый господин в пиджаке, профилем поразительно напоминавший Сократа. Запустив в волосы пятерню, он раздраженно моргал, ослепленный дневным светом. Было совершенно очевидно, что его оторвали от серьезнейших изысканий и он вот-вот выйдет из себя. Пробормотав несколько слов, библиотекарь указал на доктора Циммертюра. Господин Альберле подкатился к доктору, который отвесил ему глубокий поклон.

– Вы хотите поговорить со мной?

– Я взял на себя смелость…

– Вы хотите сообщить мне голландские упоминания о Риквире?

– Да.

– Можете ли вы сделать это как можно быстрее? Мне некогда.

Альберле свесил голову набок, полузакрыл глаза и ждал голландских данных, зажав в левой руке блокнот, а в правой карандаш. Он как две капли воды походил на мудрую сову, ничего не видящую при свете дня.

Доктор откашлялся.

– Данные эти приводятся в моих мемуарах, в их второй части.

– В ваших мемуарах? Где и когда они изданы?

– Они еще не изданы.

– Что? Не изданы?

– Нет.

– Правильно ли я расслышал? Может, они еще и не написаны?

– Я как раз пишу одну из глав. И речь в ней, в частности, идет об Эльзасе, и две бутылки Риквира, которые я вчера выпил, будут играть в этой главе важную роль.

Господин Альберле выронил карандаш и блокнот. И расширенными глазами уставился на доктора.

– Вы издеваетесь надо мной, мсье!

– Издеваюсь над вами? Позвольте мне самым решительным образом опровергнуть это утверждение.

– Вы надо мной издеваетесь!

– Да нет же!

– Издеваетесь!

– Так значит, вы осмеливаетесь утверждать, что мои мемуары лишены значения? Вы сомневаетесь в том, что они через некоторое время будут изданы? И разве вы не опередите свое время, если уже сейчас опубликуете сведения, содержащиеся в мемуарах, которые, возможно, будут опубликованы только через несколько лет? И разве не величайший триумф для ученого – опередить свое время? Ответьте мне, мсье Альберле, разве я не прав?

Господин Альберле заморгал, глядя на лунообразное лицо доктора, приоткрыл было рот, чтобы дать волю своей ярости, закрыл его, взлохматил острую бородку, снова пригладил ее, продолжая пожирать глазами доктора. И вдруг его сократовская физиономия озарилась улыбкой фавна. Протянув руку доктору, он сказал:

– Вы поймали меня на мою же наживку! Вы хотите говорить со мной о чем-то другом. Признайтесь. О чем же?

Доктор с чувством крепко пожал протянутую руку.

– Я позволил себе прибегнуть к военной хитрости, потому что меня уверили, что это необходимо. Я рад, что вы не рассердились! Да, мне необходимо с вами поговорить. Подобно пилигриму я совершаю паломничество к вашей памяти, мсье Альберле. В ее сокровищнице хранится нечто, имеющее для меня такое же значение, как для вас литературные цитаты! Если вы не помните того, о чем я хочу вас спросить, возможно, никто на свете этого не помнит.

На лице господина Альберле вновь выразилось нетерпение:

– О чем вы хотите меня спросить? Где и когда это происходило?

– Это происходило здесь, – ответил доктор. – Двадцать лет назад.

– Двадцать лет назад? – переспросил историограф эльзасских вин. – В тот год особенно хорош был один сорт Траминера. Он часто упоминается в литературе.

– Очень рад, – искренно сказал доктор. – Сожалею только, что мы не можем отведать его во время нашей беседы. Но вот о чем я хочу вас спросить. – И помолчав, добавил: – Двадцать лет назад эту библиотеку посещал итальянец, граф Пассано.

Доктор снова помолчал, с надеждой вглядываясь в лицо седовласого любителя эльзасских вин: может, это имя пробудит в нем какие-нибудь воспоминания. Нет, никаких воспоминаний не пробудилось. Мсье Альберле запустил пальцы в бороду и забормотал про себя:

– Какая удача! Есть одно упоминание о Траминере того года, о котором я забыл. У Мориса Рабюссона. Кажется, в его книге «Волхвы без звезды». Да, по-моему, именнотам.

– Мсье Альберле, – сказал доктор, – я не смею больше отвлекать вас от вашего труда ради моих смешных и ничтожных изысканий. Есть вещи, куда более заслуживающие вашего внимания. Еще раз простите, что оторвал вас. До свидания.

Старый исследователь растерянно уставился на доктора. Потом, рванув себя за волосы, спросил:

– Я, кажется, не слышал, что вы сказали. Что вы сказали?

– Мсье Альберле, – торжественно произнес доктор, – вам некогда.

– Мсье, – еще торжественней возразил летописец эльзасских вин. – Время у меня есть. К тому же я вам обязан. Разве вы не обогатили меня голландской цитатой о Риквире и не навели меня на мысль о французской цитате, посвященной Траминеру.

Доктор поклонился.

– Я хотел вас спросить только об одном – помните ли вы итальянца, графа Пассано, который двадцать лет назад каждый день приходил в вашу библиотеку? И имеете ли вы представление о том, что он здесь изучал?

Господин Альберле покачал головой.

– Это был высокий красивый мужчина с орлиным носом, – продолжал доктор. – Он жил в гостинице «Турин». Помните ли вы его?

Господин Альберле снова покачал головой, на сей раз более равнодушно.

– Его пребывание здесь было отмечено странным событием, – гнул свое доктор. – В один прекрасный день ему пришлось бежать из Страсбурга с маленькой дочерью и ее гувернанткой. Он спасал если не свою жизнь, то по крайней мере свободу. Накануне вечером его вызвал на дуэль другой итальянец, которого граф серьезно ранил. А дуэли были запрещены… Вам это ни о чем не напоминает?

Было совершенно очевидно, что мысли мсье Альберле строевым маршем вновь двинулись вспять к сборнику цитат из всемирной литературы. Голова доктора лихорадочно заработала. Быть может, мсье Альберле был единственным звеном, соединяющим доктора с прошлым. Если он ничего не добьется от Альберле, ему придется отказаться от своих поисков или искать вслепую в надежде на помощь случая. Старый чудак не может или не хочет вспоминать. Но почему? Не потому ли, что все, до сих пор рассказанное доктором о графе Пассано, принадлежало другому миру – не тому, в котором обретался мсье Альберле? Наверняка именно поэтому. Если бы можно было процитировать какое-нибудь высказывание графа об Эльзасе и его винах! Это, без сомнения, растормошило бы упрямую память Альберле куда энергичнее тысячи прочих фактов. Ага! Доктор почувствовал, как поймал мысль, которую искал. Если это не поможет, придется положиться на волю случая.

– Мсье Альберле, – заговорил он, – последний вопрос! Если я скажу вам, какое вино пил граф Пассано, вдруг это поможет вам его вспомнить? Конечно, если вы когда-нибудь его видели!

– Может быть, – согласился отставной почитатель Бахуса. В нем вдруг забрезжил интерес. – Как вам это пришло в голову? И что же он пил?

– Я узнал это совершенно случайно, – с бьющимся сердцем сказал доктор. – От сомелье Йозефа, с которым я беседовал вчера вечером. Граф каждый вечер сидел в летнем саду отеля «Турин»…

– Я сам сидел там двадцать лет назад! – пробормотал седовласый исследователь вин. – Это было тогда, когда я еще мог пить дивные напитки моей родины. В отеле был отличный винный погреб и – но к делу! Что пил граф?

– Он пил Гоксвиллер, – сказал доктор. – Каждый вечер, по словам Йозефа, он опорожнял две бутылки…

Летописец эльзасской виноградной лозы прервал доктора на полуслове.

– Гоксвиллер! – воскликнул он. – Моя любимая марка, эссенция моей юности, эликсир моих зрелых лет, бальзам, которым я смазывал мои деревенеющие члены, пока шарлатаны не наложили на это запрет, предоставив мне выбирать между вином и водами Стикса. Не совершил ли я ошибки, сказав прости нежнейшему и приятнейшему из всех виноградных соков Эльзаса? И разве в «Друге Фрице» на странице сто двадцать три не написано…

Прервав себя на полуслове, он с улыбкой посмотрел на доктора.

– Я опять забылся, – сказал он, – И забыл, что для вас самое главное. Я вспомнил одного человека. Гоксвиллер! Почему вы мне сразу не сказали?

– Я сам задаю себе этот вопрос, – кивнул доктор. – Но стало быть, вы помните – в самом деле, что-то помните?

– Конечно, теперь я вспомнил, – сухо сказал господин Альберле. – Как я могу забыть человека, который едва не выпил весь запас моего любимого вина урожая 1893 года? Нет, на этом берегу Стикса я его не забуду! Я помню его так, как если бы это было вчера. Но что вы хотите от меня услышать? Вы знаете, как он выглядел, вы лучше меня знаете, что он здесь делал, – что же вы хотите узнать?

– Я уже сказал вам это, мсье Альберле. Я хочу знать, что он изучал в часы, когда не пил Гоксвиллер! Он день за днем проводил в этой библиотеке. Так сказал сомелье Йозеф.

Мсье Альберле медленно сдвинул седые брови. Видно было, что он думает, думает напряженно. Результаты своих раздумий он выдавал бормотанием коротких фраз:

– Он приходил сюда… верно… сидел здесь день за днем… верно… я обратил внимание на то, что он читает… верно… потому что узнал в нем того, кто сидел в летнем саду отеля. Но что же он читал? Что же это было? Что это было?

Бормотание умолкло. Господин Альберле продолжал думать беззвучно. Доктор, волнуясь, затаил дыхание. Окажется ли нить Ариадны прочной или оборвется? Не заблудится ли мысль старого оригинала и не приведет ли его назад к литературным цитатам? Или после двадцатилетних блужданий по лабиринту она выведет его из потемок на дневной свет?

И вдруг господин Альберле рассмеялся. Его лицо осветилось торжеством, смешанным с легким презрением. Торжество, несомненно, касалось проделанной им умственной работы, презрение – ее результатов.

– Вы хотите знать, что ваш граф читал в здешней библиотеке? Извольте, я вам скажу. Но мне совершенно непонятно, чем вас может интересовать его чтение и какой интерес оно могло представлять для него самого!

– Без сомнения, оно не имело отношения к истории эльзасских вин, – пробормотал доктор. – Это я чувствую по вашему тону. Так что же он изучал, мсье Альберле?

– Путешествия Марко Поло! – воскликнул, громко расхохотавшись, хроникер пресловутых вин. – Всего-навсего Марко Поло! Никогда никаких других книг. И с утра до вечера! Теперь вы узнали все, что хотели. С вашего разрешения… Прощайте.

– Но, – начал было доктор.

Господин Альберле его не услышал. С развевающимися волосами и колыхающимися полами пиджака он стремительно удалялся в святилище, где праздновал чернильные триумфы эльзасских вин.

Спустившись уже до половины лестницы, которая вела к выходу из библиотеки, доктор вдруг круто остановился и стал прочищать нос.

Этим вторым движением он хотел замаскировать первое. Ибо остановился он от изумления.

По лестнице поднимался не кто иной, как молодой человек, которого несколько дней тому назад доктор видел в Амстердаме, а накануне вечером в своем отеле в Страсбурге, – тот самый молодой человек, который так явно интересовался делами графини ди Пассано.