Текст книги "Избранное"

Автор книги: Франц Кафка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

– Почему вы так поздно работаете? – спросил он.

Теперь они оба сидели у стола, и К. время от времени ворошил рукой груду чулок.

– Работы много, – сказала она. – Весь день уходит на квартирантов; а приводить свои вещи в порядок я могу только по вечерам.

– Сегодня я, наверно, доставил вам много лишних хлопот?

– Чем же это? – спросила она, оживившись, и опустила чулок на колени.

– Я про тех людей, которые приходили утром.

– Ах, вот оно что, – сказала она прежним спокойным голосом. – Нет, никаких особых хлопот тут не было.

К. молча смотрел, как она снова взялась за чулок. Кажется, она удивлена, что я об этом заговорил, подумал он, кажется, она считает неправильным, что я об этом заговорил. Тем важнее все ей высказать. Только с таким старым человеком я не могу об этом поговорить.

– Ну как же, – сказал он вслух, – хлопот вам они, конечно, доставили немало. Но больше это не случится:

– Больше такое случиться не может, – подтвердила она и взглянула на К. с немного грустной улыбкой.

– Вы серьезно так думаете? – спросил К.

– Да, – сказала она тихо. Но главное – вы не должны принимать все это близко к сердцу. Чего только на свете не бывает! И уж раз вы со мной так откровенно заговорили, господин К., то могу вам признаться: я кое-что подслушала под дверью, да и стража мне немножко рассказала. Ведь речь идет о вашей судьбе, и я за вас душой болею – хоть, может быть, мне это и не пристало, ведь я вам всего лишь квартирная хозяйка. Так вот, я кое-что слышала и не могу сказать, что все так плохо. Нет, нет. Правда, вы арестованы, но не так, как арестовывают воров. Когда арестовывают вора, дело плохо, а вот ваш арест… мне кажется, в нем есть что-то научное. Вы уж меня простите, если я говорю глупости, но, мне кажется, тут, безусловно, есть что-то научное. Я, правда, мало что понимаю, но, наверно, тут и понимать не следует.

– Вовсе это не глупости, фрау Грубах, по крайней мере я с вами отчасти согласен. Правда, я сужу об этом гораздо строже, чем вы, для меня тут не только ничего научного нет, но и вообще за всем этим нет ничего. На меня напали врасплох, вот и все. Если бы я встал с постели, как только проснулся, не растерялся бы оттого, что не пришла Анна, не обратил бы внимания, попался мне кто навстречу или нет, а сразу пошел бы к вам и на этот раз в виде исключения позавтракал бы на кухне, а вас попросил бы принести мое платье из комнаты, тогда ничего и не произошло бы, все, что потом случилось, было бы задушено в корне. Но в таких делах человек легко попадает впросак. Вот, например, в банке я ко всему подготовлен, там ничего подобного со мной случиться не могло бы, там у меня свой курьер, на столе стоит городской телефон, все время заходят люди – и служащие и клиенты, да, кроме того, я там все время связан с работой, во всем отдаю себе отчет, там такая история мне просто доставила бы удовольствие. Ну, ничего, теперь все кончилось. Собственно говоря, мне даже не хотелось об этом говорить, надо было только услышать ваше мнение, мнение разумной женщины, и я чрезвычайно рад, что мы во всем с вами сошлись. А теперь давайте руку, такое единодушие надо скрепить рукопожатием.

Интересно, подаст она мне руку или нет? Инспектор мне руки не подал, подумал он и посмотрел на хозяйку долгим, испытующим взглядом. Она встала, потому что встал он, слегка смущенная тем, что не все слова К. ей были понятны. И от смущения она сказала вовсе не то, что хотела и что было совсем уж неуместно.

– Не принимайте все так близко к сердцу, господин К., – сказала она со слезами в голосе, но пожать ему руку забыла.

– Да я как будто и не принимаю, – сказал К., чувствуя внезапную усталость и поняв, насколько ему не нужно сочувствие этой женщины.

У двери он еще спросил:

– А фройляйн Бюрстнер дома?

– Нет, – сказала фрау Грубах и смягчила сухой ответ запоздалой, участливой и понимающей улыбкой. – Она в театре. А вам она нужна? Может быть, передать ей что-нибудь?

– Нет, мне просто хотелось сказать ей несколько слов.

– К сожалению, я не знаю, когда она вернется. Обычно она возвращается из театра довольно поздно.

– Это неважно, – сказал К. и, опустив голову, пошел к двери. – Я только хотел извиниться, что сегодня пришлось воспользоваться ее комнатой.

– Не стоит, господин К., вы слишком щепетильны, ведь барышня ничего об этом не знает, ее с самого утра дома не было, да там все уже убрано, посмотрите сами. – И она открыла дверь в комнату фройляйн Бюрстнер.

– Не надо, я вам и так верю, – сказал К., но все же подошел к открытой двери. Луна спокойно освещала темную комнату. Насколько можно было разобрать, все действительно стояло на месте, даже блузка уже не висела на оконной ручке. Постель казалась особенно высокой в косой полосе лунного света.

– Барышня часто приходит поздно, – сказал К. и посмотрел на фрау Грубах, как будто она за это отвечала.

– Молодежь, что поделаешь! – сказала фрау Грубах, словно извиняясь.

– Да, да, конечно, – сказал К. – Но это может зайти слишком далеко.

– О да, конечно! – сказала фрау Грубах. – Вы совершенно правы, господин К. Может быть, и в данном случае вы тоже правы. Не хочу сплетничать про фройляйн Бюрстнер, она хорошая, славная девушка, такая приветливая, аккуратная, исполнительная, трудолюбивая, я все это очень ценю, но одно верно: надо бы ей больше гордости, больше сдержанности. А в этом месяце я уже два раза видела ее в глухих переулках, и каждый раз с другим кавалером. Очень мне это неприятно, господин К. Клянусь Богом, я рассказываю это только вам одному, но, как видно, придется и с самой барышней поговорить. Да и не одно это вызывает у меня подозрения.

– Вы глубоко заблуждаетесь, – сказал К. сердито, с трудом скрывая раздражение, – и вообще вы неверно истолковали мои слова про барышню, я совсем не то хотел сказать. Искренне советую вам ничего ей не говорить. Вы глубоко заблуждаетесь, я ее знаю очень хорошо, и все, что вы говорите, неправда! Впрочем, может быть, я слишком много беру на себя, зачем мне вмешиваться, говорите ей, что хотите. Спокойной ночи!

– Господин К.! – умоляюще сказала фрау Грубах и побежала за К. до самой его двери, которую он уже приоткрыл. – Да я вовсе и не собираюсь сейчас говорить с барышней, конечно, я сначала должна еще понаблюдать за ней, ведь я только вам доверила то, что я знаю. В конце концов каждый жилец заинтересован, чтобы в пансионе все было чисто, а я только к этому и стремлюсь!

– Ах, чисто! – крикнул К. уже в щелку двери. – Ну, если вы хотите соблюдать чистоту в вашем пансионе, так откажите от квартиры мне первому! – Он захлопнул двери и не ответил на робкий стук.

Но спать ему совсем не хотелось, и он решил не ложиться и на этот раз установить, когда вернется фройляйн Бюрстнер. И быть может, ему удастся сказать ей несколько слов, хотя время совсем неподходящее. Высунувшись в окно и щуря усталые глаза, он даже на минуту подумал, не наказать ли фрау Грубах, уговорив фройляйн Бюрстнер вместе с ним съехать с квартиры. Но он тут же понял, что слишком все преувеличивает, и даже заподозрил себя в том, что ему просто хочется переменить квартиру после утренних событий. Ничего бессмысленнее, а главное, ничего бесцельнее и бездарнее нельзя было и придумать.

Когда ему надоело смотреть на пустую улицу, он прилег на кушетку, но сначала приоткрыл дверь в прихожую, чтобы, не вставая, видеть всех, кто войдет в квартиру. Часов до одиннадцати он пролежал спокойно на кушетке, покуривая сигару. Но потом не выдержал и вышел в прихожую, как будто этим можно было ускорить приход фройляйн Бюрстнер. У него не было никакой охоты ее видеть, он даже не мог точно вспомнить, как она выглядит, но ему нужно было с ней поговорить, и его раздражало что из-за ее опоздания даже конец дня вышел такой беспокойный и беспорядочный. Виновата она была и в том, что он не поужинал и пропустил визит к Эльзе, назначенный на сегодня. Конечно, можно было бы наверстать упущенное и пойти в ресторанчик, где работала Эльза. Он решил, что после разговора с фройляйн Бюрстнер он так и сделает.

Уже пробило половину двенадцатого, когда на лестнице раздались чьи-то шаги. К. так ушел в свои мысли, что с громким топотом расхаживал по прихожей, как по своей комнате, но тут он торопливо нырнул к себе. В прихожую вошла фройляйн Бюрстнер. Заперев дверь, она зябко закутала узкие плечи шелковой шалью. Еще миг, и она скроется в своей комнате, куда К. в этот полуночный час, разумеется, войти не мог. Значит, ему надо было заговорить с ней сразу; но, к несчастью, он забыл зажечь свет у себя в комнате, и, если бы он сейчас вышел оттуда, из темноты, это походило бы на нападение. Во всяком случае, он мог очень напугать ее. В растерянности, боясь потерять время, он прошептал сквозь дверную щелку:

– Фройляйн Бюрстнер! – этот возглас прозвучал как мольба, а не как оклик.

– Кто тут? – спросила фройляйн Бюрстнер, испуганно оглядываясь.

– Это я! – сказал К. и вышел к ней.

– Ах, господин К.! – с улыбкой сказала фройляйн Бюрстнер. – Добрый вечер! – И она протянула ему руку.

– Я хотел бы сказать вам несколько слов сейчас, вы разрешите?

– Сейчас? – сказала фройляйн Бюрстнер. – Именно сейчас? Как-то странно, правда?

– Я вас жду с девяти часов.

– Ведь я была в театре, вы же меня не предупредили.

– Но повод к нашему разговору возник только сегодня.

– Ах так! Ну что ж, в сущности я не возражаю, вот только устала я до смерти. Зайдите на минутку ко мне. Тут нам разговаривать нельзя, мы весь дом перебудим, а мне не то что жаль этих людей, а неловко за нас самих. Погодите, сейчас я зажгу у себя свет, а вы тут потушите.

К. так и сделал и выжидал, пока фройляйн Бюрстнер шепотом еще раз позвала его к себе.

– Садитесь, – сказала она и показала на диван, а сама осталась стоять у кровати, несмотря на то что она, по ее словам, очень устала; даже свою маленькую, в изобилии украшенную цветами шляпку она не сняла. – Так что же вы хотели сказать? Мне, право, любопытно.

Она слегка скрестила ноги.

– Возможно, вы опять скажете, – начал К., что дело не такое уж срочное и сейчас слишком поздно для обсуждений, но…

– Эти вступления мне всегда кажутся лишними, – сказала фройляйн Бюрстнер.

– Это облегчает мою задачу, – сказал К. – Сегодня утром, отчасти по моей вине, в вашей комнате наделали беспорядок, притом чужие люди, против моей воли, но, как я уже упомянул, по моей вине; за это я и хотел перед вами извиниться.

– В моей комнате? – переспросила фройляйн Бюрстнер, испытующе глядя не на комнату, а на самого К.

– Вот именно, – сказал К., и тут они оба впервые взглянули друг другу в глаза. – Но о причине всего происшедшего и говорить не стоит.

– Да это же самое интересное! – сказала фройляйн Бюрстнер.

– Нет, – сказал К.

– Что ж, – сказала фройляйн Бюрстнер, – не буду вторгаться в ваши тайны, и, если вы утверждаете, что это неинтересно, я вам возражать не собираюсь. И я вас охотно прощаю, раз вы об этом просите, особенно потому, что никаких следов беспорядка я не вижу.

Крепко прижав опущенные руки к бедрам, она обошла всю комнату. У циновки с фотографиями она остановилась.

– Смотрите-ка! – воскликнула она. – Все мои фотографии разбросаны. Фу, как нехорошо! Значит, кто-то хозяйничал в моей комнате.

К. только наклонил голову, проклиная в душе чиновника Каминера за то, что он никогда не мог сдержать свою бестолковую, бессмысленную суетливость.

– Странно, – сказала фройляйн Бюрстнер, – странно, что мне приходится запрещать вам именно то, что вы сами должны были бы запретить себе: в мое отсутствие входить ко мне в комнату.

– Я уже объяснил вам, фройляйн, – сказал К. и подошел к фотографиям, – ваши фотографии разбросал не я; но так как вы мне не верите, то придется признаться, что следственная комиссия привела трех банковских чиновников и один из них – я его при ближайшей возможности выставлю из банка – очевидно, перебирал ваши фотографии. Да, здесь была следственная комиссия, – добавил К. в ответ на вопросительный взгляд фройляйн Бюрстнер.

– Из-за вас? – спросила она.

– Да, – ответил К.

– Быть не может! – воскликнула барышня и рассмеялась.

– Может, – сказал К. – разве вы считаете, что на мне никакой вины нет?

– Ну, как сказать – никакой! – ответила барышня. – Не буду высказывать мнение, которое может иметь серьезные последствия, да я вас и не настолько знаю, но срочно присылать на дом следственную комиссию, наверно, стали бы лишь из-за тяжкого преступника. А так как вы на свободе и, судя по вашему спокойствию, из тюрьмы не удирали, значит, никакого тяжкого преступления вы совершить не могли.

– Да, – сказал К., – но ведь следственная комиссия могла установить, что я невиновен или, во всяком случае, не настолько виновен, как предполагалось.

– Конечно, и так может быть, – в раздумье сказала фройляйн Бюрстнер.

– Вот видите, – сказал К. – Очевидно, вы не очень-то разбираетесь в судебной процедуре.

– Нет, конечно, – сказала фройляйн Бюрстнер, – и часто об этом жалею, мне хотелось бы все знать, и как раз судебные дела меня особенно интересуют. Суд вообще страшно увлекательное дело, правда? Но я, конечно, пополню свои знания в этой области: с будущего месяца я поступаю в канцелярию адвоката.

– Очень хорошо! – сказал К. – Тогда вы мне хоть немного поможете в моем процессе.

– Вполне возможно, – очень сосредоточенно сказала фройляйн Бюрстнер. – Почему бы и нет? Я очень люблю применять свои знания на практике.

– Нет, я серьезно, – сказал К., – или, во всяком случае, полусерьезно, как и вы. Привлекать адвоката не стоит – дело слишком мелкое, но советчик мне очень может понадобиться.

– Да, но, если мне стать вашим советчиком, я должна знать, о чем идет речь, – сказала фройляйн Бюрстнер.

– В этом-то и загвоздка, – сказал К., – я сам ничего не знаю!

– Значит вы надо мной подшутили, – сказала фройляйн Бюрстнер глубоко разочарованным тоном. – Но выбирать для шуток такое позднее время совсем неуместно. – И она отошла от стены с фотографиями, где стояла рядом с К.

– Что вы, что вы! – сказал К. – Я вовсе не шучу. Странно, что вы мне не верите! Все, что я знаю, я вам рассказал. Даже больше, чем знаю; в сущности, никакой следственной комиссии не было, это я так назвал ее, потому что не знак, как еще можно ее назвать. И вообще никакого следствия не было, меня просто арестовали, но приходила целая комиссия.

Фройляйн Бюрстнер опустилась на диван и опять засмеялась.

– Как же это все было? – спросила она.

– Ужасно! – ответил К., уже не думая о происшедшем, настолько его очаровал вид фройляйн Бюрстнер: погрузив локоть в подушки дивана, она подперла лицо рукой, а другой рукой медленно поглаживала колено.

– Это мне ничего не говорит, – сказала фройляйн Бюрстнер.

– Что именно? – спросил К. Но тут же понял и спросил: – Показать вам, как это было? – Ему хотелось что-то делать, только бы не уходить из комнаты.

– Я так устала, – сказала фройляйн Бюрстнер.

– Да, вы поздно пришли, – сказал К.

– Ну вот, теперь начинаются упреки. Впрочем, я их заслужила, не надо было вас сюда пускать. К тому же, как выяснилось, никакой необходимости в этом не было.

– Нет, была, – сказал К., – и сейчас вы все поймете. Можно отодвинуть ночной столик от кровати вот сюда?

– Что за выдумки? – сказала фройляйн Бюрстнер. – Конечно, нельзя!

– Тогда я вам ничего не смогу показать, – сказал К. с такой обидой, словно ему нанесли непоправимый вред.

– Ах, если вам это надо для наглядности, тогда двигайте сколько хотите, – сказала фройляйн Бюрстнер и добавила ослабевшим голосом: – Я так устала, что позволяю вам больше, чем следует.

К. поставил столик посреди комнаты и сел за него.

– Вы должны себе правильно представить, как расположились все эти люди, это очень интересно. Я – инспектор; вон там, на сундуке, сидит стража, их двое; около фотографий стоят три молодых человека. На оконной ручке – впрочем, я это говорю мимоходом – висит белая блузка. И вот начинается. Да, я забыл себя. Главное действующее лицо, то есть я, стоит вот тут, перед столиком. Инспектор уселся очень удобно, нога на ногу, рука закинута на спинку стула, видно, лентяй каких мало. И вот тут-то все и начинается. Инспектор зовет меня, будто хочет разбудить, он просто орет. К сожалению, для того, чтобы вам стало яснее, мне тоже придется крикнуть. Правда, он выкрикнул только мое имя.

Фройляйн Бюрстнер рассмеялась и приложила палец к губам, чтобы К. не крикнул, однако опоздала. Он так вошел в роль, что уже прокричал, медленно и протяжно: «Йозеф К.!» И хотя крикнул он не так громко, как обещал, все же этот внезапный возглас разнесся по всей комнате.

И вдруг в дверь соседней комнаты постучали – громко, коротко, размеренно. Фройляйн Бюрстнер побледнела и схватилась за сердце. К. испугался еще больше, потому что все время думал об утреннем происшествии, пытаясь его воспроизвести перед фройляйн Бюрстнер. Но, тут же овладев собой, он бросился к ней и схватил ее руку.

– Не бойтесь ничего! – зашептал он. – Я все улажу. Но кто же это стучал? Рядом – гостиная, там никто не спит.

– Нет, спит, – прошептала фройляйн Бюрстнер ему на ухо, – со вчерашнего дня там ночует племянник фрау Грубах, он капитан. для него свободной комнаты не оказалось. А я забыла. Ах, зачем вы крикнули! Я в отчаянии.

– Напрасно! – сказал К. и, когда она откинулась на подушки, поцеловал ее в лоб.

– Что вы, что вы! – сказала она и торопливо выпрямилась. – уходите прочь, сейчас же уходите, как можно! Он же подслушивает под дверью, он все слышит. Вы меня замучили!

– Не уйду, пока вы не успокоитесь! Перейдем в тот угол, оттуда он ничего не услышит.

Она покорно дала отвести себя в угол.

– Вы не подумали об одном, – сказал он. – Правда, у вас могут быть неприятности, но никакая опасность вам не грозит. Вы знаете, что фрау Грубах – а в этом вопросе она играет решающую роль, поскольку капитан доводится ей племянником, – вы знаете, что она меня просто обожает и беспрекословно верит каждому моему слову. Кстати, она и зависит от меня, я ей дал в долг порядочную сумму денег. Я готов принять любое предложенное вами объяснение нашей поздней встречи, если только оно будет хоть немного правдоподобно, и обязуюсь подействовать на фрау Грубах так, чтобы она не только приняла его официально, но и поверила безоговорочно и искренне. И пожалуйста, не щадите меня. Если вам угодно распространить слух, что я к вам приставал, то я именно так и сообщу фрау Грубах, и она все примет, не теряя ко мне уважения, настолько она меня ценит.

Фройляйн Бюрстнер молча, опустив плечи, смотрела в пол.

– Да почему бы фрау Грубах не поверить, что я к вам приставал? – добавил К.

Он посмотрел на ее волосы, разделенные пробором, на эти рыжеватые волосы, стянутые низким тугим узлом. Он ждал, что она сейчас подымет на него глаза, но она сказала, не меняя позы:

– Простите, но я испугалась этого внезапного стука, и дело тут не в том, что я боюсь осложнений из-за этого капитана, но вы крикнули, тут стало тихо, и вдруг застучали, вот почему я испугалась, ведь я сидела у самой двери и стук раздался совсем рядом. За ваши предложения я очень благодарна, но принять их не могу. Я сама перед кем угодно несу ответственность за все, что происходит у меня в комнате. Странно, что вы не понимаете, как обидны для меня ваши предложения, хотя я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях. А теперь уходите, оставьте меня одну, сейчас мне это еще нужнее, чем прежде. Вы просили уделить вам несколько минут, а прошло полчаса, даже больше.

К. схватил ее за руку выше кисти.

– Но вы на меня не сердитесь? – спросил он.

Она отняла руку и сказала:

– Нет, нет, я ни на кого никогда не сержусь.

Он снова схватил ее за руку, она не сопротивлялась и повела его к двери. Он твердо решил уйти. Но на пороге он вдруг остановился, как будто не ожидал, что очутится у выхода, и, воспользовавшись этой минутой, фройляйн Бюрстнер высвободила руку, открыла дверь, выскользнула в прихожую и прошептала:

– Идите же скорее, прошу вас. Видите? – И она показала на дверь в комнату капитана, из-под которой пробивался свет. – Он зажег свет и подсматривает за нами.

– Иду, иду, – сказал К., подбежал к ней, схватил ее, поцеловал в губы и вдруг стал осыпать поцелуями все ее лицо, как изжаждавшийся зверь лакает из ручья, гоняя языком воду. Наконец он прильнул к ее шее у самого горла и долго не отнимал губ. Только шум из дверей капитана заставил его поднять голову.

– Теперь я ухожу, – сказал он и хотел назвать фройляйн Бюрстнер по имени, но не знал, как ее зовут.

Она устало кивнула, не глядя, подала руку для поцелуя, словно ее это не касалось, и, слегка сутулясь, ушла к себе. Вскоре К. уже лежал в постели. Заснул он очень быстро, но перед сном еще подумал о своем поведении и остался собой доволен, хотя с удивлением почувствовал, что доволен не вполне. Кроме того, он всерьез беспокоился, не будет ли у фройляйн Бюрстнер неприятностей из-за этого капитана.