Текст книги "Бессознательное (СИ)"

Автор книги: Фиори Анна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Анна Фиори
Бессознательное

Глава 1

Кристиан МакМюррей

Время уже под утро. Какого хрена я, спрашивается, все ещё торчу здесь?

Мой взор машинально отрывается от стакана с виски и устремляется на танцпол, где всеми возможными (и невозможными) способами изгибается шикарная фигура в обтягивающем красном платье.

М-да. Все как всегда.

Беатрис выгнула спину, словно кошка, и встряхнула своими длинными чёрными волосами. Они упали на её спину и растеклись по ней полосками разноцветного света от мигающих ламп, она явно была довольна собой. Рядом никого не наблюдалось, тем не менее, это не мешало девушке оставаться в центре внимания. Невольно мои глаза переместились влево, где сидел один бритоголовый тип и не сводил глаз с голых ног моей не совсем трезвой подруги, а в левом краю в это время какой-то сушёный, с жёлтой кожей, старикашка в ковбойской шляпе делал то же самое.

Виски в бокале нехотя переливалось от одного края к другому, поблескивало и тихо звенело подтаявшими кубиками льда.

Удивительно, как она вообще может стоять на ногах после выпитого алкоголя, даже меня бы, наверное, уже повело. Девушки вообще удивительные создания: пойти куда-то вдвоём с парнем, к которому прыгаешь в кровать каждые выходные и при этом клеить кого-то ещё. А почему нет? Вы ведь не встречаетесь.

Да. Все действительно как всегда.

Я залпом осушил стакан, взял куртку со стула и помчался на помощь своей даме, ибо мои глаза уже нашарили чьи-то скользкие руки на её талии. Как быстро, и минуты не прошло.

– Эй, бородатый, руки спрячь, а то я тебе их сейчас сам засуну куда поглубже, – Беатрис, увидев меня улыбнулась во все тридцать два и прижалась, будто не видела уже лет тридцать. Глядя с пьяной улыбкой на губах куда-то в сторону облапавшего её неизвестного, она с ноткой гордости закинула мою руку на свои плечи.

Меня наполнило теплое чувство. Беатрис редко позволяет себе такое, даже под градусом.

– А, так это ты с ней пришёл? – мужик поднял руки вверх в жесте "сдаюсь" и попятился назад. – Тогда все, я ухожу. Мне проблемы не нужны...

Я внимательно проследил за ним, пока хлипкое тельце не скрылось за ближайшим поворотом. Естественно, неподвижно стоя посреди полупустого танцпола, в то время как Беатрис вальяжно крутилась на пьяных ногах, обматываясь моей рукой.

–Ну? – пока я отгонял обманутого поклонника, Беатрис смогла оглядеться вокруг.

–Эй, ты только взгляни! – ничуть не удивлённо протянула она. – Кажется, на нас тут все смотрят!

–Они не на нас смотрят, а на тебя, – выдохнул я. Да, в такой глуши вряд ли бывают девушки красивее, чем моя голубоглазая спутница. Если честно, даже не знаю, почему мы решили приехать именно сюда, кажется, кто-то рассказал про это место? Мы катались по городу и забрели... Странно.

–А что? – она подняла голову и посмотрела на меня. – Я красивая, верно?

Я кивнул, будто бы ребенку, который задавал очевидные вопросы.

–И глаза у меня красивые, да?

–Красивые, – незаметно, медленно я стал поворачиваться к выходу.

–И ноги?

–Ага.

–А грудь?

–Да-да...

–А что ещё?

–Всё красивое, всё, пошли... – попытался я отмазаться от бесконечных однотипных вопросов Трисы.

–Куда? – она уперлась ногами в пол, будто упрямая собака. Что гораздо значительнее, при этом она не стала меня держать, это мне пришлось тянуть её за собой.

–Домой.

–К тебе? – с саркастичным смешком спросила девушка.

Я обернулся. Вот до чего доводит такая жизнь. Начинаешь думать, что все вокруг хотят от тебя только секса.

–Нет, я отвезу тебя к тебе домой.

–Зачем? Мне и тут нравится, – Беатрис подняла руки с длинными тонкими пальцами кверху и сделала пару шагов назад. Это означало только то, что придется тащить её в машину силой.

– В машину, – буркнул я и схватил её за предплечье. – Живо.

– Отпусти меня! Отпусти! Ненавижу тебя! Ты все всегда портишь! Кристиан! Отпусти! – она как укушенная вцепилась в мои руки своими острыми когтями и издавала звуки обреченного на гибель дикого зверя.

Один из новых поклонников моей дорогой Беатрис, тот, что совершенно лысый и выглядит, как неудачливый боксёр, поднялся со своего стула и кинул на стол пару смятых купюр. Дерьмо, только этого не хватало.

Мы вышли на улицу. По-видимому, холодный октябрьский воздух подействовало на неё отрезвляюще и она наконец замолчала. Я слышал лишь её частые вдохи. Время от времени моя рука ходила ходуном, ведь груз на другом её конце то и дело пошатывался, будучи не в состоянии устоять на выбранной обуви. А вот и алкоголь подействовал.

– Давай вернёмся, – больше фактом, нежели вопросом начала девушка, пройдя рукой по перепачканному тушью лицу. – Мне лучше.

– Нет, – коротко и ясно. Казалось бы, после того, что она чудила весь вечер вопросов быть не должно, тем не менее, как уже было сказано, слабый пол умеет удивлять.

– Да почему?! – истерично взвизгнула она в ответ и поплелась следом, будто обделенный ребёнок. Да уж, какой я плохой. Лишил какого-то мудака бесплатного секса со своей девушкой.

– Ты пьяна, Трис! – на парковке я позволил себе остановиться и посмотреть в её глаза. – Я отвезу тебя домой, тебе надо выспаться.

Она как-то горько усмехнулась и снова попыталась вырвать свою руку.

Попытка провалилась.

–Хватит, – почти по слогам проговорил я. Она снова дернула руку, вглядываясь в моё лицо. По крайней мере мне так казалось, точно определить было трудно, её несло из стороны в сторону.

Позади себя я услышал тяжёлые шаги.

– Привееет, – девушка заглянула за мою спину и игриво перебрала пальцами свободной руки.

– Привет, красавица. Этот... Достаёт тебя, что ли?

Мы с Беатрис переглянулись. Я взмолился чтобы вся эта ситуация сама собой разрешилась, но для этого проспиртованный мозг Беатрис должен был заработать. На своё разочарование, я увидел в выражении её лица то, чего больше всего боялся.

– Да, – выдохнула она наигранно и перевела взгляд на нашего лысого знакомого, – вот схватил, тащит в свою машину. А я не хочу.

– Так мы это исправим, – весело отозвался бритый. – Красавица, а ты потом пойдешь со мной?

Рука дернулась.

– Трис, да брось! – я скривился, хотя знал, что она может пойти. Хоть с ним, хоть с кем-то ещё. Хоть с калекой, хоть со страшным, хоть с психом. – Закрой рот и сядь в машину.

Обстановка вокруг напоминала натянутый до предела канат. Ещё чуть-чуть и он порвётся, как тонкая ниточка, и что-то случиться. Впервые за все время я посмотрел на этого мудака. Здоровый, в рукопашную одному не свалить...

– Меня зовут Мэган, – выпалила Беатрис. Моя голова резко повернулась к ней, – он даже имени моего не знает. Убери его и я с тобой куда угодно пойду.

Я резко повернул голову к Беатрис и был готов наорать на неё и заткнуть рот ближайшим предметом, какой только попался бы под руку. Но не успел я и наполнить лёгкие, как в глазах помутнело, а мышцы расслабились. Последнее, что помню, это как шатающиеся шпильки Беатрис прошлись перед моим лицом и какие-то слова бритоголового, смысл которых я до сих пор не могу уловить.

Лукас Грин

Я открыл дверь и тихо, по привычке, вошёл в квартиру. Первое, что попалось мне на глаза это, как и всегда, высокое зеркало во весь рост, завешенное чёрной материей. Десять месяцев прошло, пора бы уже снять это, наверное?

И чего это я, вдруг, решил так поступить? Просто захотелось. Когда я жил в России, там постоянно завешивали чёрным зеркала, в том доме, где кто-то умирал.

Пусть повисят.

Поглядев ещё немного на чистый чёрный холст, я направился в самую дальнюю комнату, в свою мастерскую.

Обычно, когда люди попадают сюда, они шокируются и просят поскорее уйти, якобы им тут неудобно. Для меня же это место – единственное, где я могу быть наедине с собой. Я привык к каждой кисти, к голым стенам, к красному дивану и пыли, лежащей на нем. Люблю каждую картину, ведь на них всех изображена она. Красивая, со светлой, родной улыбкой, нежной кожей, желтоватым вихрем волос и почти чёрными глазами, в которых навечно застыл блеск.

Живая.

Каждый день ко мне приходит муза в её воплощении и я не могу перестать делать это. Я рисую её постоянно. Со дня её смерти и до сегодняшнего, будто зачарованный. Не знаю, зачем, но, возможно, так легче переносить утрату, это успокаивает и не даёт мне сойти с ума. Хотя, наверное, уже поздно думать об этом, когда ты почти не спишь, не помнишь, когда ел что-то существенное в последний раз, выходишь на улицу не чаще, чем раз в месяц, а вместо этого просто рисуешь одно и тоже изо дня в день.

Это так странно.

Рисовать человека мертвым чаще, чем когда он был живым. Я вообще уделял ей мало внимания, теперь мне это ясно, но уже поздно. Если бы только можно было исправить...

Думаю об этом каждый день и каждую ночь. Представляю, как бы обернулась жизнь, останови я её.

На мольберте покоилась начатая картина: прорисованные карандашом контуры лица и летящие русые волосы с нежно-розовыми цветами в них. Сначала я хотел сделать их красными, но, по моему мнению, этот цвет очень вульгарный, хоть и выразительный. Он будет отвлекать внимание.

Я подошёл к мольберту и взял одну из кистей. Тонкую, с жёстким ворсом, и принялся выводить линии парящих волос.

Один. В тишине. В закрытой квартире. С воспоминаниями о ней и кровоточащим сердцем.

Глава 2

Кристиан МакМюррей

Я очнулся, когда на улице уже было светло.

– Эй, мужик, закрываемся. Поднимай свой зад и проваливай, – надо мной повисла нестриженная голова хозяина бара. Его длинные волосы почти касались кончиками моего лица. – То, что с тобой потом будет – не мои проблемы.

От яркого света все видилось большим белым пятном, ещё и голова пульсировала, будто меня... Этот хрен явно ударил меня чем-то тяжелым.

Беатрис!

– Мужик? – в голосе управляющего послышались настороженные нотки. – Ты чё? Скорую вызвать, не?

– Нет... – прохрипел я и сразу же закашлялся. Словно пыли наглотался. – Де... Дев... – кашель не прекращался, становился только сильнее. При каждом вдохе голова словно раздувалась.

– Э, тока не тут, э! – мужчина присел рядом со мной и помог подняться. – Я после прошлого раза еле свой бар отбил! Э!

-Я... Заплачу... Девушка, – я схватился за его руку и попытался взглянуть в глаза, но свет солнца все еще казался слишком ярким и болезненным. – Девушка в красном. Видел её или нет? – машины не было на месте, ключей тоже. И куртки. И бумажника.

–Э, ты че, бредишь? Давай скорую? – он достал телефон из кармана и стал поспешно набирать нужный номер. – Блин, ты ещё и в крови весь, этож ваще! – переходя на писк сказал он, паникуя.

–Да отвали ты со своей скорой! – рявкнул я и выбил телефон из его рук. – Девушка в красном. Ночью была со мной в баре. Куда она ушла?

–Э, вот это ваще уже... – недовольно нахмурился хозяин заведения, поднимая с асфальта свою трубку. Тем не менее, его интонация не была обиженной, словно с ним такое не впервые происходит. Конечно. Такое заведение явно пестрит всякого рода... Нарушениями? Хрен с ним.

Я, пока тот возился со своим средством связи, провёл рукой по лицу в поиске той самой крови, про которую он говорил. Она нашлась у носа и у ушей. Текла прямо изнутри нескончаемым потоком. Это плохо. Чёрт, это очень плохо.

– Да видел, видел, – пробурчал бородатый, задержав палец на кнопке включения. – Торчала с какими-то мужиками, потом пропала.

– Давно? – я поднялся и отряхнул руки. Рядом валялся кусок металлической трубы, при виде которого моя голова подала странный сигнал, похожий на вспышку радиации. Я пошатнулся.

– Да не то чтоб прям давно... За пол часа до закрытия примерно... А че?

Значит, укатила на моей машине с моими деньгами?

Твою мать, как голова болит.

– Мужик... Мужик надо в больницу. Вдруг сотрясение?

– Заткнись ради Бога... Сам справлюсь.

Но хозяин этой забегаловки не собирался так просто сдаваться. Чтоб он провалился куда-нибудь поглубже.

Наверное, кому-то может показаться, что я севершенная тряпка и ношусь за Беатрис, словно преданная собачка.

Возможно, так и есть. Но на всё свои причины.

Не помню, когда всё началось, но когда я открыл глаза, предо мной была она. Ни тётя, ни даже врач. Со мной была Беатрис. Всё это время и после него. Она была рядом.

–Кристиан! Ты в своём уме? Семь утра, – проныл в трубку знакомый голос, вытащив меня из пучины воспомнинаний, в которую я окунаюсь каждый раз, когда просыпаюсь у бара, избитый её "поклонниками". – Знаешь, я очень надеюсь, что ты не просто так будишь меня в грёбанные семь утра.

– Ну... Типа того, – с самого моего пробуждения слышимость была безумно плохая, будто засунул голову в ведро или какую-то бочку. Видимо, результат влияния трубы на мой организм.

Голова всё ещё невыносимо трещала, ещё и этот жуткий волосатый тип гундел, провожая меня к остановке, что я должен поехать в больницу, что у меня может быть сотрясение, что когда в прошлый раз у его бара подрались, чуть весь бизнес не навернулся и, на сладкое, чтобы я не говорил никому, где меня огрели, если вдруг что-то серьёзное. Я пообещал "на кресте" что не стану никому ничего говорить и послал его домой. За эти три с небольшим минуты он вынес мне весь мозг. Страшный человек.

– Ой, чёрт. Только не говори мне, что Беатрис опять во все тяжкие пустилась? – на другом конце провода негромко скрипнула постель.

– Ну, сегодня ведь суббота.

– И что? – сквозь зевок спросил Шей. – Погоди, поставлю на громкую.

Я немного помолчал. Послышался непонятный шорох.

– И что? – снова повторился друг.

– А вчера была пятница.

Я услышал, как он вздохнул. Меня наполнило смешанное чувство стыда и злости. Я не железный, Беатрис уже совсем переходит черту, это вызывает во мне негодование, мягко скажем. Но я не могу её бросить, не могу выкинуть из головы. И из-за этого мой друг считает меня жалким подкаблучником, но единственный знает обо всём, что происходит, и даже пытается помочь, только вот его совет звучит всегда одинаково. И Шей считает его единственным правильным из всех возможных. Да вообще единственным.

– Ты где? Я за тобой заеду.

– Я... Тут на остановке в трёх минутах ходьбы от бара "Джорджия".

Шей взял ключи и захлопнул дверь.

– О, на убыль идёшь. В прошлый раз я тебя из "Версаля" забирал. Точнее, из их туалета. Биатрис, кажется, тебе тогда в бокал что-то подсыпала, ага?

Я закатил глаза, но промолчал. Этот засранец – та ещё заноза в заднице, будет ковырять самое больное, пока не выбесит. Но он единственный, к кому я могу обратиться, так что ругаться с ним критически противопоказано.

– Хватит меня отчитывать. Лучше ногами быстрее двигай.

– Я уже в пути. Скоро буду, – я уже приготовился отключиться, как вдруг он продолжил. – Не умри там, пока я еду.

– Да пошёл ты.

Шей юмор не оценил и в мертвом молчании повесил трубку. Я как идиот подержал её у уха ещё пару секунд, слушая гудки, но ожидая услышать что-то другое. Что? Хрен знает.

Простояв на остановке около десяти минут я понял, что идея с сотрясением уже не кажется мне такой уж призрачной и неуловимой декорацией. Как это обычно бывает? Вокруг тебя войны, голод, смерти... Убивают людей, насилуют женщин, грабеж, похищения, сломанные ребра, расчлененка, провокации и навозные кучи, которые перекидывают друг на друга политики разных стран... Страдают дети и беззащитные люди, которые просто оказались слабее. И во всей этой суматохе ты такой думаешь "Слава Богу, что со мной такого никогда не случится." А тут – Бац! – и случается.

Трубой по голове.

Потихоньку осознаешь и понимаешь, что "Твою ж мать, я же тоже в этом мире живу. Я тоже человек, и я тоже смертен. Слаб. Беспомощен."

В этом, конечно можно копаться хоть всю жизнь... Но есть во всех этих философских вопросах какая-то странная тяга. Хочется найти первым то, чего ты не знаешь.

Погруженный в глубокую дилемму, я присел на скамейку и заступил в асфальт. В голове зародился ком, при чем как в физическом смысле, так и в духовном. Постепенно груз становился тяжелее, и она медленно, но верно клонилась по направлению к холодной поверхности сидения. Только когда в небе и на домах стали появляться чёрные пульсирующие пятна, я понял, что отключаюсь.

Чертов австралиец был прав.

Как Шей привёз меня в больницу я не помню, очнулся лишь через пару часов уже в палате, переодетый в какой-то странный светлый костюм, состоящий из широких штанов и пахнущей лавандой футболки. Первым делом я ощупал голову, обнаружил, что она перевязана почти полностью, будто у меня там...

О, ч-ч-чёрт...

Через какое-то время в палату вошли двое. Одним из них был Шей, я узнал его по собранным волосам и тёмно-красной кофте, которую ему подарила сестра на его последний День Рождения, а вторым – высокий, худощавый доктор в белом халате. Седовласый, с забавными усами, среди его белой одежды выделялся синий галстук в клетку.

Они говорили о чём-то, только их слова не складывались в моей голове, будто во сне, когда видишь буквы, но собраться во что-то, что имело бы смысл, они не могут. Увидев, что я в сознании, доктор достал фонарик из кармана и уже второй раз за день мои глаза ослепил яркий белый свет.

– Реакция есть, всё в норме, – объявил доктор. Шей стоял неподалёку, размеренно покачиваясь из стороны в сторону, и нервно покусывал внутреннюю часть щеки. – Постойте, я принесу вам рентгеновский снимок.

– Ну ты и тупица, Крис, лопух, какого я ещё не встречал, – приглушённо сказал он, оглядывая меня.

– И тебе привет, – проговорил я, приподнявшись на локтях. Изображение по-прежнему немного плыло, но уже виделось чётче. Видимо, волшебный фонарь чудо-доктора заставил мои мозговые клетки поднапрячься. К тому времени, как сам врач прибыл обратно, я уже восстановил свои зрительные возможности. Друг всё это время стоял и молча смотрел на мою перевязанную голову.

–Трещина затылочной кости, вот, можете полюбоваться. Если желаете, – сказал доктор, протягивая Шею мой рентгеновский снимок. Тот сразу же взял его и направил на свет.

– Скажите, доктор...? – я стал описывать в воздухе что-то похожее на круг.

– Вашингтон, – в один голос сказали присутствующие.

– Доктор Вашингтон, – я приторно улыбнулся, – когда я смогу выйти? То есть, у меня есть право на досрочное освобождение... Или что-то вроде...?

– Мистер МакМюррей, у вас трещина в голове, – членораздельно начал мужчина в белом, пару раз мягко стукнув себя по виску. У него был такой тон, будто он уже пятнадцатый раз объясняет мне элементарную вещь. – С таким, выражаясь на вашем языке, преступлением, вы не только на досрочное освобождение не имеете права, но и на небольшой срок не смейте рассчитывать. Могу сказать, трещина, подобная вашей, обычно заживает за год, два, а то и три, но моё вмешательство потребуется только в первые две-три недели.

– Шикарно, – прошипел я, взглянув на друга. Тот на меня посмотрел только мельком. Он был очень задумчив. – У меня работа, доктор. И собака.

– А у меня жена и дети, – он засунул руки в карманы халата и приготовился разворачиваться, – но моя работа, которая заключается в лечении таких вот... безрассудных молодых людей, не позволяет мне видеться с ними чаще, чем пару раз в неделю.

С видом недовольного, но победителя, доктор Вашингтон вышел за дверь, оставив нас с Шеем в полной тишине.

Никто не желал начинать первым, потому что заведомо знал о неминуемой ругани. Я, дабы сделать вид, что чем-то занят, приподнялся и попытался удобно сесть на самой жёсткой кровати, какая когда-либо у меня была.

Шей же оперся о подоконник и, скрестив руки на груди, пялился пустым взглядом в пол.

Наконец, он заговорил.

Но почему-то начал немного издалека.

– Ну, и каково это?

Я пожал плечами, намекая на то, что не понимаю, о чем речь.

– Я имею ввиду, быть избитым куском железной трубы?

Снова пожал плечами. Что мне ему ответить? Это хреново? Голова ноет, сил совершенно нет, все плывет и тянется, как рождественский пудинг, а я даже не в состоянии стакан воды взять.

В ответ друг промычал что-то невнятное и замолчал.

– А каково это быть ограбленным? Прям подчистую? – с новыми силами начал он, подавшись немного вперёд. Тон стал нетерпеливее.

Третий раз пожимаю плечами. Не хочется и рта открывать. Ну, какого? Денег нет, машины тоже. Я поражен, моё трепещущее эго раздавлено практически намертво. Больше нечего добавить.

– А вот, каково, когда во всем этом замешана одна и та же потаскуха? – он сделал шаг вперёд, будто с угрозой. – А какого, когда ты для неё все, а она трахается со всеми подряд на каждом углу?

– Закрой рот, Шей! – рявкнул я, не стерпев, и зло уставился в лицо стоявшего предо мной. – Ты ничего не знаешь! И не семей так говорить о ней!

– Я, как раз, знаю все, – друг не спеша взял стул и поставил его перед моей постелью спинкой вперёд. Он был удовлетворён моей реакцией, словно этого и добивался. – Вот скажи мне, просто ответь, почему? Просто почему? Ты разве не видишь, что она из тебя веревки вьет?

Тут бы только дурак не заметил.

– Или ты настолько никчемен, что кроме неё у тебя ни на кого не встаёт? Будь честен хотя бы с собой. Она тебе не нужна.

– Хватит!

– Нет, хватит, когда я скажу, – он ткнул себя большим пальцем в грудь. Брови его, нахмуренные и взлохмаченные, были так близко, что почти касались друг друга. – Ты, Кристиан, жалкая тряпка. Слепой тупица, который не хочет признавать, что его используют. Как дружка, которого можно доить, – Шей загнул один палец, – как бесплатное приложение к тряпкам и побрякушкам, что ты ей даришь, – он загнул второй, – как надрессированного пса, которого можно попросить набить морду любому, кто вдруг ей разонравится, – третий палец

Каждое его слово вонзалось в меня, словно осколок. Казалось бы, не в первый раз он пытается сделать из своего друга дурака... Или это Беатрис делает из меня дурака?

У всех свои мотивы, но они оба пытаются переманить меня на свою сторону. Каждый из них считает себя правым в своём отношении ко мне. Ну и пусть. Я запутался, я совершенно не понимаю, что делать и как поступать. Всё валится из рук прямо под ноги, я спотыкаюсь и падаю. Не считаю себя правым, не считаю жертвой. Нахожусь где-то посередине. Всё время. Я не перехожу на чью-то сторону, я падаю вглубь.

Почему так противно даже взгляд перевести?

А парень тем временем продолжал гнуть свою линию.

– Или как друга, который может достать билеты, куда угодно. Удобно, правда?

– Я тебя прошу, Шей, закрой пасть наконец!

Он прикрыл глаза и провёл языком по сухим губам. Его полное праведного непонимания лицо выглядело, по меньшей мере, слегка ужасающе.

– Ты неисправим. Как был наивным дураком, так и остался, – подвёл неудовлетворительный итог Шей.

На этом наш разговор был закончен. Очень редко наши перепалки перерастали в серьёзные разногласия или ссоры. Максимум – пара вскриков. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

Шей почти сразу же ушёл, помолчав ещё несколько минут. Не думаю, что он молчал, потому что не хотел говорить. Напротив, его молчание только подтверждало обратное, но он хотел дать мне время обдумать свои слова. И, зараза, не прогадал.

Как только за другом закрылась дверь, мысли захлестнули меня, как смертоносная волна.

А он ведь прав.

Пора уже взять дело в свои руки...

Докажи ей, что ты мужик...

Она ведь всего лишь девушка. Не развита физически, а к колким словам я уже привык.

Ударь пару раз по лицу и поменяй замок на двери. Куда уж проще?

Нет. Так нельзя. Она и так меня ненавидит, после этого вообще будет презирать до конца своих дней. Нужен другой выход.

Какой? С моста сброситься? Хотя, и это вряд ли поможет, Беатрис даже моя могила не переубедит. Может... Рассказать, как есть? Я люблю тебя, готов простить и забыть, выходи за меня, пожалуйста?

Ага. А я буду твоей лошадью, пока не откину копыта.

Забирай мои деньги, спи с моими друзьями, пей, кури, не работай и не делай ничего по дому, только дай мне возможность видеть тебя каждый день. Можешь даже выгнать меня из дома и запереть в гараже. Все, что угодно. А если ты ещё и ребёнка мне родишь, я вообще готов на тебя все своё имущество переписать. Можешь даже его не воспитывать, я сам. Все сам, а ты продолжай ходить в салоны и клубы. Не беспокойся. Я даже никому не скажу, что он твой. Никто ведь не должен знать, что у такой девушки есть дети, это подпортит образ.

От представленных картинок я сдавлено захохотал. Если бы она это услышала, шлепок по щам мне был бы обеспечен. Но она этого никогда не увидит и не услышит, потому что пора завязывать. Не знаю, смогу ли продержать этот настрой долго, но пока мне кажется, что постоянный совет Шея всё-таки действительно является единственным.

Все эти глупые фантазии преследовали меня в течении трёх недель моего проживания в больнице. Может, это все и выглядело, как сарказм или сатира, но так и есть. Точнее, было бы. Жить так – её выбор, никто не заставлял, а значит, нет смысла "спасать" Беатрис из этой истории.

Её истории.

Уже было сказано, что мне следовало пробыть на лечении три недели. Как оказалось, подобная травма чревата довольно плачевными последствиями. И вот основные, по моему мнению, из них:

1)Эпиприступы

2)Частые головные боли

3)Плохая работа конечностей.

Плохая. Работа. Конечностей. Я бармен! Я бармен, мать вашу! Мои конечности – это мой хлеб, я не могу просто так взять и смешать мартини, когда мои руки притворяются славными серыми тюленями. Это же безумие. А эпиприступы? Какие к чертям эпиприступы?

Я теперь овощ.

С такими мыслями я сидел у двери в кабинет доктора Вашингтона спустя две с половиной недели нахождения в этом стационаре. В моих руках подрагивали бумажки с подробным описанием моей травмы, ходом лечения и некоторыми(!) последствиями. Жизнь моя, любимая, хоть и не была идеальной, нравилась мне, именно поэтому изменения, насильственно внесённые в неё, меня пи*дец, как расстроили и обидели. По правде сказать, хотелось даже расплакаться.

– Мистер МакМюррей, – медсестра выглянула из кабинета, – вас ожидают.

Я встал со своего белоснежного стула, выбранного, по-видимому, в тон стен и пола. И вообще всей мебели, которая тут находилась. Единственное, что выделялось – это зелёные листья растений, да кое-какие плакаты, висящие по стенам.

Я сунул голову в приоткрытую дверь и увидел, как доктор Вашингнон разглядывает какие-то листы, придерживая свои простые очки в тонкой оправе.

– Доктор?

– О, мистер МакМюррей, входите, – он махнул рукой и убрал бумаги в сторону. Я аккуратно прикрыл за собой дверь, огляделся. Вообще, все так, как я ожидал. Чисто и стерильно. Все лежит по своим местам, шкаф заполнен различными книгами, помогающими доктору лечить своих пациентов, "безрассудных молодых людей". Моё внимание привлекла одна из них, толстая, кислотно-красного цвета. Я вгляделся в буквы на переплете.

"Методы лечения перелома челюсти"

Оу.

Следом я заметил пару фотографий на самой верхней полке этого книжного шкафа. Вот доктор Вашингтон с приятной темноволосой женщиной. У неё ясные серые глаза и широкая улыбка. Очень запоминающиеся черты лица. Интересно, а как выглядят его дети? Он не говорит о них, но, уверен, они у него по струнке ходят. Какие-нибудь там химики или физики с великолепной характеристикой. Ну или врачи, как папочка. Господи, термин 'папочка' явно не для Вашингтона.

– Мистер МакМюррей? – от резкого голоса мужчины я подскочил на месте. Неловко вышло.

– Извините, доктор Вашингтон, я... Извините, вообщем.

– Меня радует, что вас научили хотя бы извиняться. Хотя и довольно своеобразно.

Он указал рукой на стул напротив своего стола и подождал, пока я присяду, сверля меня своим строгим взглядом. Как у него вообще дети появились. Это ведь невозможно.

– Как ваша голова? – поинтересовался он, все так же смотря на меня. Его скрещенные руки расположились на столе, позволяя мизинцам нервно постукивать по деревянной поверхности.

– Хорошо, доктор. Хорошо, – я отчаянно закивал. Уж очень мне хотелось попасть домой. Компания этого твердолобого в белом халате и моего верного, но нудного друга давала резкий повод на сие желание.

– Уверены, мистер МакМюррей? – снова спросил Вашингтон, вглядываясь в мои глаза ещё пристальней.

– Да. Совершенно, – упрямо настаивал я.

Он молчал и глядел на мою голову, словно обладал рентгеновским зрением и мог увидеть, вру я ему или же нет. При этом доктор зловеще молчал.

– Чтож, хорошо, – он резко откинулся на спинку стула и открыл ящик стола. Вскоре на пространство предо мной выпорхнуло полупрозрачное полотно с изображением чьей-то головы. Как оказалось, принадлежащей мне.

– И? – разглядев контуры своего черепа, я поднял на доктора взгляд. – Чего необычного вы нашли на этот раз?

– Вот здесь, – он ткнул в затемненное пятно. – Мы не знаем, что это. Но вполне возможно, что...

– Опухоль? – машинально выпалил я, пытаясь разглядеть что-то за сухим пальцем доктора.

Он кивнул.

Вау. Я снова взгляделся в чёрную кляксу. Все так... Странно. Почему-то она не вызывает у меня никаких чувств. Но это же моя смерть, если уж на то пошло. Может, не осознал?

Вашингтон же принял моё молчание за обратную реакцию.

– Кристиан, принести тебе воды? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Н-н-н-нет... Нет. Это... Какая-то ошибка. Вы уверены, что это точно мой снимок?

– Уверен, – еле заметно кивнул мужчина. Его состояние было ничуть не лучше моего. С самого утра бледный и какой-то подавленный.

– Вы проверили? – на всякий случай поинтересовался я.

–Да, – снова кивнул доктор.

– Так проверьте ещё раз!

– Кристиан...

– Нет, забудте, – я поднялся и туго скрутил рентген так, что он превратился в тонкую темную трубочку. Словно пятно растеклось по всей моей голове.

Захотелось расцарапать себе череп.

– Тебе нужно ещё некоторое время провести в нашем стационаре.

– Сколько?

– Около недели, не меньше. Мы сделаем ещё пару снимков и посоветуемся со специалистами. Откуда мы можем знать, что это именно... Она? Возможно, какая-то паталогия или следствие травмы. Ненадолго делать поспешные выводы, мистер МакМюррей. Будте спокойным и терпеливым.

– Хорошо, – сказал я. Абсурд. Это невозможно. Все слишком быстро, так не бывает. Столько мыслей... Мне не страшно, но очень тревожно внутри.

– Можете идти, – выдохнул доктор, оглядев меня снизу вверх. – Я зайду к вам завтра.

Мне ничего не оставалось, кроме как выйти вон и запереться в своей гребаной палате.

Ещё неделя мучений. Хотя, кто знает? Возможно, что я буду мучиться ещё год или сколько мне там останется.