Текст книги "Клятва француза"
Автор книги: Фиона Макинтош
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 2
Лизетта стояла у окна, нетерпеливо ожидая возвращения мужа с вахты. Шесть недель назад он ненадолго заскочил домой и привел с собой Эдди. Новый приятель жил в Гастингсе, познакомились они на берегу: Эдди рыбачил, а Люка угораздило запутаться в снастях. Продрогшие до костей, они ввалились в дом и потребовали овсянки. За разговорами время пролетело незаметно. Эдди помог приготовить обед и, к восторгу Гарри, запускал воздушного змея на заднем дворе. Судя по всему, дружба с Эдди пошла Люку на пользу.
Лизетта надеялась, что муж вернется с маяка в хорошем настроении. Она вглядывалась в даль, высматривая знакомую фигуру Люка в темной форме смотрителя маяка, покрытой пятнами сажи и машинного масла. Люк пробудет дома целый месяц. Лизетта сделала генеральную уборку в доме и приготовила вкусный ужин. Ей очень хотелось порадовать мужа каким-нибудь прованским блюдом, но на юге Англии трудно было найти чеснок и базилик, поэтому она купила на купоны бычьих хвостов и приготовила домашнее жаркое с корнеплодами. К сожалению, в нем не хватало пряностей, но у Лизетты были и другие способы приукрасить скромную жизнь. Из маринованного морского укропа и корнишонов она приготовила вкусный салат, а на десерт испекла французский яблочный пирог с домашним джемом.
Она поглядела на крутую тропку, ведущую к берегу, где Люк любил стоять на высоком утесе, как романтический герой романа Эмили Бронте. В отличие от многих мужчин, он не посещал паб, а предпочитал пешие прогулки через скалистую пустошь. Путь от берега к дому был труден, особенно зимой, но французские партизаны недаром называли Люка лучшим проводником: он успешно вел отряды по самым непроходимым альпийским перевалам. Лизетта улыбнулась, вспомнив, как они с Люком скрывались в горах. Сейчас она вряд ли добровольно перенесла бы такие тяготы и лишения. Материнство изменило ее, придало жизни новый смысл.
Лизетта очень хотела еще одного ребенка, но не готова была растить его в одиночестве. Она собиралась поговорить с Люком о полноценной семейной жизни, однако эта тема требовала деликатного подхода.
Зима выдалась снежная, долгая, весна запаздывала, и Лизетта с нетерпением ждала наступления теплых солнечных дней. Несмотря на мирное время, политическая обстановка в Англии оставалась напряженной. Впрочем, ожидалось, что к концу года Черчилль станет премьер-министром, и ситуация изменится к лучшему.
Основные продукты питания все еще выдавали по карточкам, хотя нормирование понемногу отменяли, в свободной продаже появились консервированные фрукты и печенье, что несколько поднимало настроение. Лизетта привыкла жить скромно, но мечтала о том, чтобы Гарри рос, не ведая лишений, а с лица Люка не сходила радостная улыбка.
Муж по-прежнему что-то скрывал от Лизетты. Она подозревала, что именно эта тайна мешает ему наслаждаться жизнью. Тайна касалась происшествия в Л’Иль-сюр-ла-Сорг, была как-то связана с гестаповцем, фон Шлейгелем. Тот день стал роковым в судьбе Люка и Лизетты, но не объединил, а странным образом разделил их. Лизетта вспомнила, как ее стойкий, храбрый, несгибаемый муж сотрясался в безмолвных рыданиях. Люк наотрез отказался признаться ей в том, что произошло. Лизетта не настаивала, предпочитая забыть о прошлом. Ей хотелось только одного: создать прочную семью.
Люк предпочитал страдать в одиночестве, считая, что Лизетта не замечает его душевных мук. Похоже, он забыл, что интуиция и проницательность помогли его жене вести успешную агентурную деятельность на оккупированной территории Франции.
Лизетта вздохнула и проверила жаркое. Дом наполнили аппетитные ароматы.
В последние дни Гарри приболел, и Лизетта не без труда уложила его в постель: он надеялся первым встретить отца на пороге. Гарри был очень похож на Люка – копна золотистых волос, заразительный смех. Мальчик любил играть с отцом, и Лизетта надеялась, что сын поможет вернуть Люку веру в будущее и любовь к жизни. Ни у кого не оставалось сомнений в трагической судьбе приемной семьи Люка. Его родные, скорее всего, погибли в концентрационном лагере. Четыре года назад Нюрнбергский трибунал вынес смертные приговоры десяткам нацистских преступников, и весь мир узнал об ужасах фашистского режима и о массовом уничтожении людей в газовых камерах. Лизетта подозревала, что этой участи не избежали и сводные сестры Люка.
Она тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Вдали показался знакомый силуэт: Люк уверенно взбирался по тропе, закинув на плечо вещмешок. Шесть ярко начищенных латунных пуговиц блестели на кителе, сверкала медная бляха на фуражке. Досужие соседки наверняка обсуждали странного француза, который зачем-то карабкался по крутым склонам, как ненормальный, тем не менее, при случае пытались с ним заигрывать.
Люк уже почти подошел к дому. Сердце Лизетты радостно забилось. Солнце клонилось к закату, но сумерки еще не наступили. В воздухе ощущалось приближение весны.
Предыдущие жильцы оставили в доме бойкого фокстерьера по кличке Малыш. Песик привязался к Люку, который любил обращаться к нему по-французски. Вот и сейчас, заслышав приближение хозяина, пес с заливистым лаем выскочил на порог.
Люк вошел в дом, вытер ноги о коврик у входа и опустил на пол вещмешок.
– Bonjour, mon ami, ça va?[2]2
Привет, дружок, как дела? (фр.)
[Закрыть]
Фокстерьер восторженно подскакивал у ног Люка и радостно повизгивал.
– По-английски, пожалуйста, – шутливо прикрикнула на мужа Лизетта, хлопоча у плиты.
Люк снял китель и фуражку, аккуратно повесил их на вешалку в прихожей и подошел к жене. Она улыбнулась и высыпала горох в кастрюлю кипящей воды. Люк ткнулся холодными губами в шею жены, защекотал колючей бородой.
– Малыш предпочитает общаться по-французски, – пробормотал он. – А у тебя как дела?
– Теперь прекрасно. Мне тебя очень не хватало. – Она обняла мужа и подставила ему губы для поцелуя.
Люк сжал ее в объятьях. Сердце Лизетты переполнилось любовью и нежностью к мужу. Она чуть отстранилась и шутливо потерла шею.
– Тебе не помешает побриться, – заметила она, снимая с него галстук.
Щеки Люка горели румянцем от прогулки по холоду, золотистые волосы растрепались. Даже после семи лет совместной жизни Лизетта по-прежнему страстно любила мужа. Он был в хорошем настроении, его не тяготили думы о прошлом. Она нежно поцеловала его и подумала, что сегодня ей не понадобится ночная рубашка. Люк заметил игривый огонек в глазах жены и вопросительно изогнул бровь.
– Не спеши, – хихикнула Лизетта и предупредила: – Сейчас Гарри проснется. Ему с утра нездоровилось.
Люк шутливо поморщился.
– Ох, как вкусно пахнет! – Он притянул ее к себе и жадно прошептал: – Но ты пахнешь вкуснее.
Лизетта поглядела на стенные часы и поспешно отстранилась.
– Иди переоденься и побудь с сыном, а я на стол накрою.
Она занялась жарким, сдерживая желание прильнуть к мужу и ни на секунду не расставаться с ним.
– А кофе какой ароматный! – крикнул Люк из комнаты, хотя пахло жутким цикорным напитком.
В небольшом домике легко было переговариваться, находясь в любой из четырех комнат, заставленных мебелью, что досталась Лизетте в наследство. Родители всегда мечтали поселиться в Суссексе, но автокатастрофа во Франции трагически оборвала их жизни. Характер двадцатилетней Лизетты сформировался под влиянием этой безвременной смерти: девушка стала независимой и самодостаточной и с необычайной серьезностью относилась к окружающему. Однако сейчас, после войны, ей хотелось радости и буйства красок, общения с друзьями и участия в жизни городка.
– Сегодня такой славный денек! – заметил Люк. – Вы гулять ходили?
– Да, ненадолго. Не хотелось держать Гарри на холоде. А еще я связалась с институтом и отправила в «Геральд» свою статью. И знаешь еще что?
Люк, одетый в домашнее, появился на пороге кухни.
– Qu’est… – начал он, но тут же перешел на английский. – Что?
– Мне предложили работу, – с гордостью заявила Лизетта. – В двух местах.
– Работу? – недоуменно переспросил он.
– Да, в ларьке на пристани, – кивнула она, протягивая мужу чашку цикорного кофе. Лизетта с опаской начала этот разговор, не зная, как Люк отреагирует на ее желание подыскать себе занятие. – Миссис Эванс ищет продавщицу на полставки. Наступают теплые деньки, посетителей будет больше. – Она заметила ошеломленное лицо мужа и торопливо добавила: – Хотя мне больше нравится работа официантки в отеле «Гранд». Мне все советуют туда обратиться, у меня же есть опыт работы в лондонской кофейне «Лайонс».
– А как же Гарри? – удивленно сказал Люк.
– Если устроюсь к миссис Эванс, то буду брать его с собой. А если возьмут в «Гранд», то найму няню. Миссис Динкворт с удовольствием за ним присмотрит. Вдобавок, через полгода Гарри пойдет в детский сад… Пей кофе, остынет.
– И что ты ей ответила? – поинтересовался Люк, не обращая внимания на предложенный кофе.
– Кому? Миссис Эванс? Ну, я ей сказала, что подумаю, но мне очень хочется согласиться… хотя бы на одно предложение.
– Хотя бы на одно? Зачем? – осторожно спросил он, желая избежать ссоры.
– Понимаешь, мне надо чем-то заняться, – объяснила Лизетта. – А то я здесь как будто взаперти.
– Взаперти… – задумчиво повторил Люк. – Ты чувствуешь себя узницей? А как же твои подруги? У тебя есть увлечения, ты в любительском театре собиралась играть… Да и вообще, ты – душа общества, – с завистью произнес он. – По-твоему, работа в кондитерской избавит тебя от воображаемого одиночества?
Лизетта огорченно вздохнула.
– Я не совсем понимаю, чем вызвано твое желание пойти работать, – продолжил Люк. – Ни одно из занятий не сравнится с агентурной деятельностью. Ты жаждешь приключений, но их не будет, – с шутливой укоризной заметил он.
– Нам нужны деньги, – возразила она, переходя к теме, знакомой каждой послевоенной английской семье.
– Неправда, – ответил он и уставился в окно.
– На родительские деньги мы долго не проживем…
– Вот только не попрекай меня своим наследством. Это твои деньги, трать их на себя и Гарри. Мне хватает, – с плохо скрытой обидой перебил он.
– Да, но все твои деньги остались в Провансе, – ответила Лизетта и тут же прикусила язык.
– Я не об этом. Моего заработка нам вполне хватает.
– Хватает, если переехать на остров Уайт.
– Там семьям смотрителей предоставляют жилье. Ты не захотела туда переселяться, значит, проживем здесь. Я не жалуюсь, наоборот, мне очень нравится, что вы с Гарри здесь, неподалеку. И это совершенно не означает, что тебе надо работать на пристани, где ошиваются всякие подозрительные типы… еще и моего сына брать с собой.
– Твоего сына? Я думала, он наш с тобой сын.
– Тем более стоит задуматься о его будущем. По-твоему, прибрежный ларек – подходящее место для ребенка?
– Нет, конечно. Понимаешь, у Гарри здесь нет друзей, а ему необходимо общение, иначе он вырастет замкнутым и нелюдимым, как…
– Как я? – прервал ее Люк.
– Нет, я хотела сказать, как мы с тобой. Жизнерадостными нас не назовешь.
– Ну, когда-то я был общительным…
– Ох, началось… – вздохнула Лизетта, догадываясь, что Люк воспринимает это как упрек. – Послушай, война окончилась. Забудь о прошлом. Я ведь о нем забыла!
– Ты не потеряла…
– Неправда! – раздраженно воскликнула она и заметила, как губы Люка искривила презрительная усмешка.
– По-твоему, смерть немецкого полковника сравнима с гибелью моих сестер и родителей?
Лизетта отшатнулась, будто ее хлестнули по щеке.
– Не смей… – начала она, но слова не шли с языка.
Люк стремительно вышел из кухни. Входная дверь захлопнулась. Шум разбудил Гарри. Лизетта оперлась рукой о стол и разрыдалась. Как глупо! Несколько опрометчивых фраз разрушили мимолетное ощущение счастья… Она сама виновата: не надо было напоминать Люку о прошлом.
Маркус Килиан… Его тень незримо присутствовала в жизни Люка и Лизетты, хотя они все эти годы не упоминали о немецком полковнике. Лизетта старалась забыть о задании, полученном от Отдела специальных операций в 1942 году. От нее требовалось соблазнить и завербовать Килиана, но она не ожидала, что проникнется к нему глубоким чувством. Объяснить это было трудно, однако же Лизетта любила двоих мужчин одновременно: немцев Маркуса Килиана и Люка Равенсбурга. Впрочем, Люк считал себя французом, а еврейскую семью Боне – родными; о своем подлинном происхождении он узнал, когда ему исполнилось двадцать пять, за несколько месяцев до того, как Лизетту забросили во Францию. Он спас Лизетте жизнь. Лизетта спасла его. Посреди ужасов оккупации они полюбили друг друга.
Никто не мог предугадать, что Маркус Килиан, надменный немецкий полковник, откажется сотрудничать с британской разведкой. Никто не предполагал, что за холодным, презрительным фасадом скрывается нежная, ранимая душа истинного патриота. Он полюбил Лизетту, но не мог предать свою родину. В разведшколе Лизетту готовили к агентурной деятельности, ее чувства в расчет не принимались. Полковник вермахта покорил ее своим умом и очарованием… Лизетта всхлипнула. Она выбрала Люка, и теперь ему надо справиться со своей ревностью.
Гарри проковылял на кухню и обнял мать за ногу, не выпуская из рук любимой игрушки, плюшевого барашка. Гарри и барашек были неразлучны. Ах, если бы Люк никогда не разлучался с Лизеттой!
Она смахнула слезу и взъерошила золотистую шевелюру мальчика.
– Ты мой сладкий! – вздохнула она, взяла его на руки и уткнулась в теплую шейку.
– А папа дома? – спросил Гарри, зевая.
Лизетта замялась, но тут Малыш бросился к двери. На пороге стоял Люк. Лизетта вздрогнула от неожиданности: Люк с Килианом были очень похожи – ростом, фигурой, цветом глаз и волос, манерой держаться.
На лице Люка застыло виноватое выражение. На улице начался дождь, и мелкие капли сверкали в золотистых прядях и на красном свитере, связанном для Люка бабушкой Лизетты.
– Je suis très, très désolé[3]3
Мне очень-очень жаль (фр.).
[Закрыть], – прошептал он.
Она кивнула, понимая, что он искренне раскаивается в своих словах. Люк стремительно бросился к ней, крепко обнял и поцеловал, потом схватил в объятья сына.
– Пап, ты меня задушишь, – звонко расхохотался Гарри, ужом выскользнул из рук отца и поцеловал его. – А где мои сокровища?
– У меня в кармане, – ответил Люк и подмигнул сыну.
Гарри завизжал от восторга.
– Я не хочу, чтобы мы ссорились, – произнес Люк по-французски. – Нашей любви ничто не должно мешать, – повторял он, нежно целуя жену. – У меня есть ты и Гарри, все остальное не имеет значения. Прости, что я вспомнил его имя. Прости, что не сразу понял, обидел тебя. Прости, я не хотел причинить тебе боль. – Он разжал объятья.
Лизетта кивнула и подумала: «И все равно мне больно за тебя». Она знала, что Люку больше не с кем поделиться своими переживаниями. Англичане считали французов трусами, потому что Франция капитулировала, сдалась Германии. О храбрости и мужестве бойцов Сопротивления было известно немного. Люк завоевал симпатии жителей провинциального городка покладистостью и приятной внешностью, а еще тем, что был женат на англичанке. Однако если бы соседям стало известно, что Люк не француз, а немец, последствия были бы непредсказуемы, а Гарри наверняка заклеймили бы «нацистским отродьем». Никто из обитателей Истбурна не подозревал, что Люк, истинный французский патриот, доблестно сражался в отряде партизан-маки и не раз рисковал жизнью, помогая агентам британской разведки.
– Прости меня, – снова шепнул Люк.
Лизетта улыбнулась и, отстраняясь, ответила:
– Давай, показывай сыну сокровища.
Люк удержал ее за руку.
– Если хочешь, иди работать в «Гранд». Ты не должна чувствовать себя взаперти. Вдобавок, скоро распогодится, мы сможем поехать на пикник или еще куда-нибудь.
– Ах, на пикник! – радостно воскликнула Лизетта. – Здесь неподалеку есть роща, мы туда с родителями часто ездили… Тебе понравится, там такие поляны с колокольчиками…
Он поцеловал ей руку.
– Нет, мы устроим что-нибудь поинтереснее. Если найдешь, с кем оставить Гарри, съездим в Лондон.
– В Лондон?!
– Да, на Фестиваль Британии. Помнишь, ты говорила…
– Да, да, конечно! Ах, Люк, это замечательно! Сейчас туда специальные поезда ходят…
– Где мои сокровища?! – встрял Гарри в разговор родителей.
– Сейчас покажу, – ответил Люк, ушел с сыном в спальню и вытащил из кармана горсть гальки и ракушек с морского берега. – Вот, ты пока рассматривай, а я тебе про них все-все расскажу.
Гарри вскарабкался на кровать и стал аккуратно раскладывать камешки на подушке.
Люк повернулся к Лизетте:
– Мы поедем в Лондон, и я целый день буду тебя… завлекать?
– Развлекать, – с улыбкой поправила его Лизетта. – Ужин через десять минут.
Она накрыла на стол и тихонько подошла к двери в спальню сына, где Гарри перешептывался с отцом.
– …вот этот, серенький? – спросил Гарри, сидя на коленях у отца.
– А самый большой? Его называют суфле.
– Суфле? Это что?
– Вообще-то суфле означает «дыхание», но вот этот серенький камешек – застывший плевок великана.
Гарри удивленно ахнул. Лизетта подавила смешок. Отец с сыном обожали сочинять фантастические истории о сокровищах, найденных на берегу: о разноцветной гальке, об осколках стекла, обкатанных морем, о морских звездах, черепках и ракушках.
– А как зовут великана? – зачарованно спросил мальчик.
– М-м… Его зовут Орум, и у него есть целая армия гномов, которые повинуются его приказам и готовят ему гору еды. Вот и этот камешек – семечко огромного яблока. Великан яблоко сгрыз, а семечко выплюнул.
– Ой, – удивленно выдохнул Гарри. – А гномы его слушаются? Они же маленькие и быстро бегают, великан их не догонит.
– Верно, солнышко, – ответил Люк. – За гномами присматривают гоблины.
– Пап, смотри, какая красивая ракушка! – восторженно перебил его сын. – Она чья? Ее королева фей потеряла?
– Нет, сынок, я нашел ее на берегу, и она мне напомнила маму. А знаешь, наша мама на самом деле – королева фей. И тоже очень красивая, прямо как эта ракушка. Посмотри, как перламутр блестит на свету…
– А если я туда заберусь и буду там внутри жить, можно, пап?
– Конечно, – ответил Люк и поцеловал сына в макушку. Гарри залился счастливым смехом. – Пойдем подарим нашей королеве фей волшебную ракушку.
– Она волшебная?
– Да. В руках королевы фей эта ракушка исполняет все желания.
«Спасибо, Люк», – подумала Лизетта и вернулась на кухню.
Глава 3
В середине мая общенациональные празднества были в полном разгаре. Король Георг VI официально открыл Фестиваль Британии, предназначенный стимулировать настроение нации и укрепить веру в будущее после долгих лет войны, разрухи и лишений. Ликующие жители Лондона выстроились вдоль улиц от собора Святого Павла до Букингемского дворца и восторженно приветствовали королевскую семью и двух хорошеньких принцесс. Немногие недовольные считали Фестиваль напрасным разбазариванием средств государственного бюджета, но для Люка эти общенациональные празднования были подтверждением того, что страна начинает с надеждой глядеть в будущее.
Праздничные мероприятия проходили по всей Великобритании. В самых отдаленных уголках страны организовывались выставки, спектакли и концерты, где демонстрировали местные достижения. Было сделано все возможное, чтобы предоставить жителям возможность посетить центральную выставочную площадку Фестиваля в лондонском районе Саут-Банк. Предполагалось, что празднование продлится как минимум пять месяцев. Даже в тихом провинциальном Истбурне все только и говорили, что о событиях Фестиваля. Лизетта с восторгом предвкушала поездку в Лондон.
Гарри оставили на попечение Айрин, близкой подруги Лизетты, у которой было двое детей. Айрин уговорила Лизетту не торопиться с возвращением, а переночевать в Лондоне.
Поезд прибыл на вокзал Ватерлоо, оттуда Люк с Лизеттой пешком дошли до Фестивального зала.
– Ты такая красавица! – восхищенно заметил Люк, глядя на жену.
На щеках Лизетты играл румянец, глаза возбужденно сверкали.
– Вот, решила себя побаловать, – сказала она. – Тебе нравится?
Стройную фигуру Лизетты ладно облегал бледно-голубой наряд: трикотажная блузка с глубоким вырезом, открывающим плечи, и пышная юбка, перехваченная на тонкой талии широким поясом с застежкой в виде банта. Короткая модная стрижка открывала уши, где поблескивали жемчужные сережки – прошлогодний подарок мужа, в честь тридцатилетия. Люк давно не видел Лизетту такой счастливой. Ее поразительная красота до сих пор привлекала внимание мужчин, но Люк был спокоен: на пальце Лизетты красовалось его кольцо.
Вдали вырисовывался футуристический силуэт башни Скайлон, ставшей эмблемой Фестиваля.
– Он похож на космический корабль, – заметил Люк. – А Павильон открытий рядом с ним выглядит как летающая тарелка.
Лизетта рассмеялась и раскрыла газетный кулек. Ноздри защекотал аппетитный аромат жареной рыбы с картошкой.
– Не самая элегантная сервировка, зато вкусно, – пробормотала Лизетта, облизывая пальцы.
– Осторожнее, юбку не запачкай!
Лизетта хитро взглянула на мужа.
– Ничего страшного, я ее долго носить не собираюсь.
– Mechante![4] 4
Здесь: греховодница (фр.).
[Закрыть]– с притворным ужасом воскликнул Люк.
– Ага, я такая, – согласно кивнула Лизетта. – Вы не представляете, что вас ждет, мистер Рэйвенс, – пригрозила она, демонстративно надкусывая хрустящий ломтик картофеля.
Люк улыбнулся и губами ловко выхватил ломтик изо рта жены.
– Знаешь, в этом павильоне собраны экспонаты, рассказывающие об окружающем нас мире, – заметила она, листая программу.
– О земле и о небе? – уточнил Люк.
– Да, о море, о полюсах, о космосе, о растениях… о лаванде, наверное, тоже.
– Я столько всего знаю о лаванде, что сам кого хочешь научу, – вздохнул он.
– Хвастунишка!
– Вы, англичане, ничего в лаванде не понимаете… – Люк выразительно пожал плечами. – На высокогорьях Люберона выращивают дикую альпийскую лаванду, из нее получается экстракт самого высокого качества. А ваша местная лаванда слишком пахнет камфорой.
– Чем жаловаться, лучше растил бы свою дикую прелесть, – поддразнила Лизетта, радуясь, что представилась возможность разговорить мужа.
– Для этого нужны условия высокогорья и совершенно другой климат: засушливое, жаркое лето, холодная снежная зима, – пояснил он.
– В Истбурне зимой снег идет.
– Это не снег, а жалкая пародия.
– Но тебе же хочется растить лаванду?
– Конечно. Это мое любимое занятие, – вздохнул Люк.
– Ничего, мы что-нибудь придумаем, – сказала Лизетта, продолжая листать программу. – А пока давай сходим в Фестивальный зал, там столько выставок! Между прочим, есть экспозиция ботанического сада Кью-гарденс.
Люк недоуменно посмотрел на жену.
– Ну же, доедай быстрее! – поторопила его Лизетта. – Я хочу все увидеть. Кстати, там оркестр Джо Лосса выступает, вот бы попасть на концерт…
Люк равнодушно пожал плечами.
– Джо Лосс! – воскликнула она. – Неужели ты не знаешь, кто это?
– Я рад, что ты довольна, – смущенно признался Люк. – Так что пойду за тобой, куда прикажешь.
– Так и сделаем. Но предупреждаю, танцевать будем прямо на мостовой. А сейчас купим яблоко в глазури – и вперед!
День прошел в радостной суете. На улицах царила бодрящая атмосфера праздника. Повсюду звучала музыка, временами слышалась не только английская, но и иностранная речь, а на одном из перекрестков до Люка донесся обрывок приглушенного разговора на немецком. Фестиваль стал символом искоренения межнациональной вражды, эмблемой счастливого будущего. Люк глядел на веселящихся лондонцев и гостей столицы, наслаждался смехом Лизетты и чувствовал, как испаряется мрачное настроение. Внезапно он остановился посреди тротуара и с нарастающим возбуждением ощутил, что сегодняшний день – переломный в его жизни. На рекламной тумбе висел огромный плакат с изображением океанского лайнера. Люк уставился на картинку, пытаясь представить радости морского путешествия. Разумеется, первым делом он подумал о Франции, но тут же отверг эту мысль, зная, что пока ему рано возвращаться в родные края. Неожиданно его осенило: изменить свою жизнь и свое будущее вполне возможно – необходимо лишь измениться самому. От этого открытия Люк пришел в восторг.
Лизетта, обеспокоенная отсутствием мужа, нашла его у рекламной тумбы. Он стоял, задумчиво глядя на плакат, и сжимал в кулаке листок бумаги.
– Что случилось? – встревоженно спросила Лизетта. – Ты собрался в плавание?
Люк улыбнулся, скомкал листок и засунул его в карман пиджака.
– Нет, хочу покатать тебя на американских горках. То-то визгу будет!
– Ты забыл, что во Францию меня забрасывали ночью, – напомнила Лизетта и шутливо ткнула мужа в бок. – Американские горки мне нипочем. Лучше пойдем поглядим на выставку мебели. Говорят, там есть суперсовременное оборудование, которое освобождает женщину от рабского труда на кухне.
– С ума сойти! – хмыкнул Люк.
– Ну пойдем, я хочу посмотреть на мебель!
Люк притворно содрогнулся.
– А может, лучше в цирк? – с улыбкой предложила Лизетта.
– Цирк – это по твоей части, – расхохотался Люк.
– Я не против, – кивнула она. – Значит, идем в цирк, потом на американские горки, потом поедим мороженого, поужинаем и пойдем танцевать в парк.
– Ага, а потом я умру от усталости.
Опустились сумерки, наступила ночь. После долгих лет затемнения город, залитый электрическим светом, представлял собой восхитительное зрелище. Повсюду ярко горели уличные фонари и мерцали разноцветные гирлянды. На лондонских улицах и площадях не смолкала музыка, восторженные гуляки то и дело пускались в пляс.
– Спасибо тебе, Люк, – сказала Лизетта, устало присев на скамью в парке.
– Погоди, праздник только начинается, – ответил Люк. – Нам пора в гостиницу.
– А где мы остановились?
– Помнишь, ты рассказывала про «Империал»? Ну, про ту самую, где ты отрабатывала свое агентурное задание?
Лизетта удивленно ахнула.
– Я решил, что неплохо бы нам совершить тур по местам боевой славы, и заказал там номер. А завтра утром ты проведешь меня по окрестностям, покажешь квартирку на Экклстон-роуд и кофейню «Лайонс». В прошлый раз я Лондона толком не видел.
– Да, в прошлый раз нам было не до экскурсий, – грустно заметила Лизетта. – Я тогда еще не пришла в себя после того, как разъяренные парижане обрили меня наголо за сотрудничество с нацистами. Ничего, завтра сходим к колонне Нельсона, к Букингемскому дворцу, к Парламенту и Вестминстерскому аббатству. А теперь нам и вправду пора в гостиницу.
– Только на сон не надейся, – шутливо предупредил Люк. – За удовольствие придется расплачиваться.
– Разумеется, – кивнула она и крепко поцеловала мужа.
* * *
Гостиница «Империал» почти не изменилась с 1942 года. Впрочем, поселились они не в крошечной комнатушке, а в просторном номере-люкс, с зелеными тиснеными обоями на стенах и с громадной кроватью, застланной шелковым покрывалом. В комнате пахло дегтярным мылом и сухими цветами.
– Владельцам гостиницы не мешало бы посетить выставку современной мебели, – улыбнулся Люк. – Дай-ка помогу, – предложил он, увидев, что жена собирается снять трикотажную блузку.
Лизетта, смеясь, подняла руки над головой. Люк чуть приподнял тонкую ткань и грозным голосом заявил:
– Теперь ты в моей власти, солянка!
Лизетта расхохоталась.
– Да не солянка, а селянка!
– Какая разница, – отшутился Люк и потянулся к застежке лифчика.
Лизетта завизжала.
– Ш-ш, ты всех жильцов перебудишь! – зашептал Люк. – Погоди, я сейчас с этим сложным устройством разберусь…
Звонкий смех Лизетты пронесся по сумрачным коридорам гостиницы. Горничные завистливо переглянулись.
* * *
Наутро, после завтрака, Люк и Лизетта отправились гулять по Лондону. Люк даже кормил голубей на Трафальгарской площади, и Лизетта пожалела, что у нее нет фотоаппарата.
– Знаешь, нам обязательно надо купить фотокамеру, – сказала она, когда они садились в поезд. – А то у нас совсем нет фотографий Гарри. Я слишком нерадиво отношусь к исполнению родительских обязанностей.
– Нерадиво? – переспросил Люк.
– То есть беспечно или легкомысленно, – пояснила Лизетта.
– А, нерадиво, – повторил Люк.
Он прекрасно освоил английский язык и никогда не упускал возможности расширить свой словарный запас, хотя некоторые тонкости порой от него ускользали. Лизетте очень нравилась забавная неправильность речи мужа.
– По-моему, мы прекрасно провели время, – сказал он, когда они устроились в купе.
Раздался свисток паровоза, захлопали двери, застучали колеса.
– Да, это был один из лучших дней в моей жизни, – согласилась Лизетта.
Домой они вернулись в приподнятом настроении. С лица Лизетты не сходила счастливая улыбка, а Люк обрел новый взгляд на мир и новую цель в жизни.
* * *
К возвращению хозяев Айрин развела огонь в камине и вскипятила воду для чая. Гарри уже спал.
– Ну, как съездили? – поинтересовалась Айрин и тут же заметила: – Можете не отвечать. Лизетта, ты вся так и светишься!
– Выпьешь с нами чаю? – предложила Лизетта.
– Нет, мне пора. Питер сегодня в ночную смену работает. – Айрин привстала на цыпочки и поцеловала Люка в щеку. – Там почту принесли, я письма на стол положила.
Лизетта обняла подругу и проводила ее до двери.
– Спасибо тебе огромное! Мы великолепно отдохнули.
– Не стоит благодарности, – ответила Айрин. – Вы такая славная пара. Я очень за вас рада. Кстати, Гарри поздно уснул, пусть завтра с утра отоспится.
– Ох, кажется, будто меня месяц дома не было! – вздохнула Лизетта.
– Похоже, поездка пошла вам на пользу. Глядишь, скоро у Гарри появится братик или сестренка, – улыбнулась Айрин.
– Посмотрим, – рассмеялась Лизетта. – Я тебе первой скажу.
Она попрощалась с подругой, вернулась в дом и торопливо пошла на кухню, заварить чай. «Интересно, приучу ли я Люка к чаю?» – рассеянно подумала она, вспоминая ночь, проведенную в страстных объятьях мужа. Айрин права: Лондон пошел на пользу им обоим, положил задел новой, счастливой жизни.
– Я чаю заварю, – громко сказала она. – Будешь?
Люк не ответил.
Она подогрела воду и снова окликнула:
– Люк?! Ты куда пропал?
В доме стояла тишина. Лизетта отправилась на поиски мужа. В детской мирно посапывал Гарри, обнимая своего неразлучного барашка, с которым он наотрез отказывался расставаться. Лизетта склонилась над кроваткой и поцеловала сына в лоб.
Люк сидел на полу в столовой, подтянув колени к груди и опустив голову. Малыш пристроился у ног хозяина, изо всех сил виляя хвостом.
– Что случилось? – ошеломленно воскликнула Лизетта.
Люк не двигался. Рядом с ним лежал конверт с немецким почтовым штемпелем. Лизетта подняла с пола скомканный лист бумаги, подошла к окну и пробежала глазами по строкам. В письме, напечатанном на фирменном бланке Международной службы розыска, сообщалось, что в архивах концентрационного лагеря Аушвиц-Биркенау обнаружены сведения о судьбе Сары Руфь Боне и Ракель Ареллы Боне: весной 1943 года обе женщины погибли. Лизетта подавила всхлип, прижала ладонь к губам и сквозь набежавшие слезы посмотрела на бессильно поникшего мужа.
