Текст книги "Тюремные байки. Жемчужины босяцкой речи"

Автор книги: Фима Жиганец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Рассказ блудной жертвы

«КАРМАШ» – СПЕЦИАЛЬНОСТЬ БЛАГОРОДНАЯ, НО НЕРВНАЯ. Я говорю о старых щипачах, а не об нынешних бабуинах. Эти только и могут, что мойкой махать налево-направо, писаки[50]50
  Писака – карманник, который ворует, разрезая одежду жертвы («писать» – резать).


[Закрыть] сраные. Народу только одёжу портят, а клиент нервничает, психует. Ты, урод, технично ему воткни в нутряк[51]51
  Нутряк – внутренний карман.


[Закрыть], чтоб он даже не щекотнулся! Или попробуй дурочку разбить[52]52
  Дурочку разбить – раскрыть сумочку.


[Закрыть], которую дамочка прижала к своим грудям, как младенчика, и глаз с неё не спускает. Вот это искусство, ради этого жить стоит!

Я, между прочим, с самим Трактором бегал[53]53
  Бегать – совершать преступления.


[Закрыть], в Ростове-папе, ещё в лохматые годы… Чучело, Трактора он не знает! Ну, об чём с тобою базлать[54]54
  Базлать – разговаривать.


[Закрыть], володя[55]55
  Володя, володик – простак, жертва карманника.


[Закрыть] лоханутый. Ты ж лопатника[56]56
  Лопатник – кошелёк, портмоне.


[Закрыть] от лопаты не отличишь. А у меня – семейная династия. Жена моя, Валя Золотая Ручка (сколько карманниц знаю, почти все – Золотые Ручки), семь лет в киевском метро хохлов бомбила[57]57
  Бомбить – совершать кражи.


[Закрыть]. Потом, как в Чернобыле мирный атом наебнулся, она, конечно, свалила в первопрестольную, где мы с ней и снюхались в районе ВДНХ. Москва, я вам доложу, – город хлебный. Но мусарня достаёт конкретно. Разные регистрации, прописки, расписки… День такой кантовки – теряешь год здоровья. А тут ещё Валя забрюхатела, ей уж тридцать пять годков было, последний шанс, значит. Ей нерьвничать врачи запретили. Я и решил податься куда потише. В любимый мой город Ростов-на-Дону.

Валюха сперва тоже держала стойку, щипала граждан по автобусам – резину гоняла. Несмотря что пузцо уже было пятимесячное. Даже надеялась, что беременность – это навроде как фортяк[58]58
  Фортяк – предмет для прикрытия «работающей» руки при совершении карманной кражи (газета, плащ и пр.).


[Закрыть]: кто ж на мамочку подумает нехорошее? Только на деле всё вышло как раз наоборот. То есть плохого, конечно, не думали, но для работы создавали невыносимые условия. Как только садка[59]59
  Садка – остановка общественного транспорта; давить садку – совершать кражу при входе в транспорт.


[Закрыть] нормальная или давка в салоне – сразу проходите, садитесь, да ещё норовят у окошка место уступить! И ведь не втолкуешь, не отмашешься. Да и ребятёнком рисковать в этой толчее опасно. Сплющит ему внутрях башку, и будет вроде как Витя Рыжий… Чё ты, Витя, в натуре, это ж так, к слову пришлось!

Остался я один за кормильца-поильца, как отважный челюскинец. Работали мы с местными пацанами грамотно, маршруты расписаны, никакого базара и разборок. Время от времени менялись, чтоб не примелькаться. Я втыкал обычно от центра к Северному, в час пик – утром и вечером. А так – на тучах[60]60
  Туча – базар, рынок.


[Закрыть] тёрся: «Гулливер», Сяо-Ляо (рынок китайский на Темернике)…

Тихари[61]61
  Тихарь – сотрудник милицейского взвода по отлову карманников.


[Закрыть] в Ростове – народ гадский. Я тут первый свой срок заработал. Внагляк пришили, как Жеглов Кирпичу. Только мой мент мне не гаманец подсунул, а дежурный пакетик с наркотой. Вот, блядь, дожился: честного шпанюка в наркомы[62]62
  Нарком – наркоман.


[Закрыть] записали! Ну, это нынче все кругом нюхают да ширяются, а в те года ширмачи такого дела не признавали. Квалификация теряется, пальчики мандражат. А профессия тонкая, деликатная…

Короче, как приземлились мы с Валюхой на Тихом на Дону, я годков девять чистоделом[63]63
  Чистодел – уголовник, совершающий «чистые» кражи, без насилия и убийств.


[Закрыть] отбомбился. Валюха девку родила, Ксюшу, от делов босяцких отошла понемногу. Пристроил я жену к кентам своим в ларёк на базаре (у меня немало корешей в торгаши перекантовались). Деваха в школу пошла… И вот стал я соображать, что сел не в свой вагон. Правильно в старые времена запрещалось по воровским понятиям жулику семью заводить. Потому как не выходит совмещать приятное с полезным. Когда босяк ничем не связан, то и башка не болит, и проблем нет. А тут Валюха начинает зудеть: сколько можно по хаткам шляться, и сколько можно Ксюше про папаню брехать, и сколько можно по карманам бегать… Меня, конечно, псих кроет, начинаю на горло брать, хоть сам врубаюсь, что правильно баба рамсы раскидывает: тяжко сидеть на двух стульях одной жопой.

Вот в таких суровых настроях и попёр я однажды утром на свою карманную работу. Так где-то, к полвосьмому. Самый цвет! Ну, за своё маракую, а между делом садку давлю. И как-то машинально толпа меня подхватила да втиснула внутрь салона. Хорошо, тесно, народу набилось, как сельдей! А у меня все Валька с Ксюхой из головы нейдут. Шо-то там на ремонт в школу надо сдавать, ещё какую-то херню сбаламутили на родительском комитете… Насчёт хаты решаю в уме, вроде наклюнулась двухкомнатную снять, дороговато, правда, придётся втыкать в две смены в ударном темпе. А сам автоматом пассажиров по верхам мацаю. Гоп-стоп, вот и кожа[64]64
  Кожа – портмоне, кошелёк.


[Закрыть]! Правый сбоку, щас аккуратно, двумя пальчиками…

И вдруг – хлоп! Сразу с двух сторон – ласты за спину, аж хрустнуло чего-то:

– С добрым утром, батяня!

Чую: в надёжные руки попал. Не рюхнешься. Лапы мне добры молодцы чуть не до ушей заломили.

– Пустите, быки! – кряхчу. – Произошла трагическая ошибка…

А весь салон хохочет до усрачки:

– Вот клоуна господь послал! Это ты верно, батя, врезал насчёт трагической ошибки! Разуй глаза, болезный…

Огляделся я… Мама родная! В автобусе половина пассажиров нормальная, люди как люди. А остальные – формовые! Причём кто-то – в «зелёнке»[65]65
  Зелёнка – военная форма.


[Закрыть], а большинство – «цветные»[66]66
  Цветной – сотрудник милиции в форме.


[Закрыть]. Рейд у них, что ли, по отлову ширмачей?

– Совсем ты, дядя, на старости лет обалдел, – говорит мне майор с брежневскими бровями. – Ты бы хоть глядел, куда щеманулся. Это же служебный автобус областного УВД!

– Вот же обнаглели эти жулики, – удивляется молоденькая такая дивчина, смазливая – видать, паспортистка или секретутка. – Им уже общественного транспорта мало, лезут прямо в объятия милиции. Что же дальше будет?

– Дальше к тебе в объятия полезу, – не выдержал я. – Искуплю вину честным трудом, настрогаю симпатичных ментяшек…

– Дайте ему по морде! – кричит эта машинисточка. – Нет, я сама ему дам по морде!

– Лучше, – говорю, – просто дай.

Народ хохочет, фифу не пускает. А один литер[67]67
  Литер – лейтенант.


[Закрыть] меня даже поддержал:

– Ирочка, последнее желание приговорённого положено исполнять!

В общем, весело докатили. Я даже в рыло не схлопотал. Зато срок схлопотал. И главное – быстро. Под следствием не мурыжили: ать-два – и в дамки! По блату, что ли?

***

– ВОТ ВАМ НАГЛЯДНЫЙ ПРИМЕР, что от добра добра не ищут, – многозначительно подытожил Ваня-Ломщик. – Спалился бродяга ни за грош, как влез в чужое стойло… Рассказ поучительный, но муторный. Подпортил ты мне настроение, Кишеня.

– Да, чего-то не смешно, – подтвердил и Енот. – С такими байками мы себе перегадим всю малину. Ты, что ли, на подходе? – обратился положенец к широкоскулому приземистому арестанту лет тридцати пяти. – Ну, валяй. Только не дави на жалость. Тут у каждого своих проблем – выше крыши. Про что гнать-то будешь?

– Про Алтай, – сообщил арестант кратко.

– Бродяжил там, что ли?

– Ну, не то чтобы…

– Рассказывай про не то чтобы.

Рассказ алтайского странника

ДЕЛО, ЗА КОТОРОЕ Я РЕЧЬ ВЕДУ, было не по этому сроку, а в 92-м году. Размотал я свою положняковую пятилетку[68]68
  Положняковая пятилетка – пять лет лишения свободы, положенные по сроку.


[Закрыть] за отличие на слесарном[69]69
  Слесарь – специализация квартирного вора (во время совершения преступления выдаёт себя за слесаря).


[Закрыть] фронте (я всё больше по хатам специализуюсь) и выкатился на волю, как колобок. То есть кругом голимый шаромыга. Из одёжи – гады[70]70
  Гады – тяжёлые лагерные ботинки.


[Закрыть] лагерные да роба с убогими шкирятами[71]71
  Шкирята, шкеры, шкары – брюки.


[Закрыть]; вольное-то барахлишко я ещё на киче вкатил[72]72
  На киче вкатил – проиграл в тюрьме (СИЗО).


[Закрыть]… У тебя что, батон крошится[73]73
  Батон – голова; батон крошится – с головой не в порядке.


[Закрыть]? На хер бы мне упало к воле зэковский прикид готовить?! Вот когда я на зону заплывал, братва, конечно, сразу нулёвкой[74]74
  Нулёвка, нулевый – новый.


[Закрыть] подогрела, аж два чёрных костюмчика… А по концу срока я робу свою центровую[75]75
  Центровой – отличный.


[Закрыть] парням оставил. На фиг она мне, говорю, меня свободка оденет не хуже козырного фраера.

Уходил я с дальняка[76]76
  Дальняк – так называют не только туалет, но и колонию, которая находится в глуши, вдалеке от крупных населённых пунктов.


[Закрыть]… Не из сортира, мудило ты тряпошное! Командировка[77]77
  Командировка – колония.


[Закрыть] наша была вдали от городов, у бабая на хую. Так что красоваться не перед кем. Но и чмуриться тоже ни к чему, шлындать, как обмылок. Отъехал я подальше от родимых мест, выломился на сельской трассе, пора, мыслю, вбиться[78]78
  Вбиться – одеться во что-то.


[Закрыть] во что-нибудь путное, фасон придавить.

Потопал по-над лесом, по-над полем, вольным духом раздышался. Лето, птички божии щебечут, ёжики шуршат и другая тварь… Короче, набрёл на один посёлок. Место симпатичное и, главное, тихое. Я днём туда не стал переть внагляк. Зачем народ тунгусский шебуршить. Да мне по фигу, какой они там нации, у меня по географии трояк! Косоглазые, короче. Я не чурка, я башкир! Потомок Салавата Юлаева, понял? А ты – потомок бабуина. Не, а чего он меня сбивает? Зарядите ему кто-нибудь в торец[79]79
  Зарядить в торец – ударить в лицо.


[Закрыть].

В общем, дождался ночи и вошёл, как Бонапарт в деревню Бородинку. Натихую порыскал, надыбал ихний местный лабаз. Слышь, сеанс! Ни тебе охраны, ни сигнализации… Шоколад! Замок – серьга гнилая. Я его даже ковырять не стал, через шнифт[80]80
  Шнифт – здесь: окно.


[Закрыть] с тылу занырнул. Спичку засветил – мама моя женщина! Гуляй, Вася, ешь опилки, я директор лесопилки… Не первый раз сельпо бомблю, но обычно совсем уж с голодухи. Чего там ловить – сплошная борода[81]81
  Борода – пустое дело, нет ничего.


[Закрыть], фазанья ферма[82]82
  Фазан – пустое, бесполезное дело; обман.


[Закрыть]. А тут – Колорадо! Ну, Эльдорадо. Братва, кто сюда Профессора пустил?! Он ВалькУ слова не давал вякнуть, теперь ко мне вяжется! Сгинь, овца, пока при памяти!

ХАвка вся забугорная, какие-то яркие пакетики, баночки, коробочки; выпивон – я-те-дам! Я не то чтоб в лагере последний хрен без соли доедал, но тут, в натуре, оторвался. Кишку набил, как ебемот. Потом стал барахло перебирать, искать шмутки, приличные моей культурной внешности. Особо не всматривался, полнющий сидор набил, там сумарь был импортный, в него полтонны войдёт. Потом пришлось весь бутор по двум баулам перекладывать: в окно не пролазило…

Выбрался – и дёру по полям, по лесосекам! А ну-ка попробуй винта нарезать с таким фаршем: дыхалка ни к чёрту, ночь-полночь, то коряга, то яма… Сколько раз кувырком летел, сколько башкой обо что-то хлопался – не упомню. Как светать стало, немного передохнул – и дальше потопал. Потом солнышко пригрело, залёг я у опушки – и прикемарил чуток.

Пробудился, наверно, после полудня. Травка мягкая, мураши по пузу бегают, один в ухо забрался – духовитый[83]83
  Духовитый – смелый, отчаянный.


[Закрыть] пацан… Я его аккуратно вынул, сдул с ладони – не шали, братэлла. А сволочь пернатая такие кружева выводит – слезу прошибает! Встряхнулся я, потянулся – и потопал по лужку на бум-лазаря. Запах от травы необыкновенный – горьковатый с мёдом, пчёлы над цветами восьмерики крутят… Ну при чём тут юный натуралист? Природа ж, в рот кило печенья!

Вот так часа через полтора набрёл на какой-то колодец. Прикинь: торчит «журавель» посреди чиста поля, сруб колодезный – и ни души. То есть ни одной бляди по периметру! Во, думаю, чудеса. Ну, ничтёнка, всё путём. Станция Хацапетовка, стоянка поезда десять минут. Здесь и устрою привал, сполоснусь, сменю бельишко. Короче, всё с себя сблочил[84]84
  Сблочить – снять.


[Закрыть], остался голенький, как покойничек, набрал ведро воды – и на себя! Кррысота! Думал, в штаны от кайфа кончу – а штанов-то на мне и нет! Смыл, значит, пыль лагерную – и решил глянуть, чем у тунгусов поживился.

Глянул – твою мать, какие шмутки! Три пары джинсов – голубые, как пидор Бабка с третьего отряда. Рубашки – страшно надевать… Ален Делон! Пара курток вельветовых, дымчатого цвета, примерно как котяра наш, что в хлеборезке отирается. Корочки[85]85
  Корочки – туфли.


[Закрыть] модельные – мне, правда, ни одна пара не подошла, взял которые побольше размером, в носки травы напихал. Короче, «костюмчик новенький, колёсики[86]86
  Колёса – обувь.


[Закрыть] со скрипом я на тюремную пижаму променял»! Котлов[87]87
  Котлы – часы.


[Закрыть] ещё жменю на дне обнаружил, выбрал какие покруче. Бадью французского одеколона – может, и не французского, но не по-нашему написано… Прифраерился тут же (единственно трусы с майкой оставил свои, лагерные: как-то не дотумкал бельишко в лабазе насунуть[88]88
  Насунуть – украсть.


[Закрыть]). Лавэ[89]89
  Лавэ, лавешки – деньги (цыганск.).


[Закрыть]? Не, лавешек я немного зацепил; была в кассе дневная выручка, и то не знаю, чего они её не оприходовали. Тундра…

Я с радости аж разволновался. Отошёл в сторонку, закурил (тарочками[90]90
  Тарочки – сигареты.


[Закрыть] я тоже в ларьке загрузился). Попёрла, думаю, фишка! Эх, деньги есть – Уфа гуляем! Схватил гнидник свой со шкарами – и бух их в колодец! Да не «бухих в колодец», откудам там бухие возьмутся, фанера[91]91
  Фанера – болван.


[Закрыть] ты бестолковая! Это я шмутки в колодец кинул, они и булькнули.

Короче, решил начать жизнь безнесчастную. И потопал в прекрасное далеко, к светлому будущему. Добреду до станции, там – на майдан[92]92
  Майдан – поезд.


[Закрыть], и по жестянке[93]93
  Жестянка – железная дорога.


[Закрыть] – до Москвы! Или лучше для начала в Чебоксары, к тётке. Она прописать обещала. Сменяю справку об освобождении на красножопую паспортину… Едрена матрёна! С ужасом вспоминаю, что справи/ла-то у меня в робе осталась! А роба плавает на дне…

Завернул я свои кеды и попёр с матюгами обратно до колодезя. Ну что делать? Надо лезть. Спустился я намнутрь, до самого где вода плещется. Сыро, гадство, и темно. Начал заныривать, одёжу свою ловить. Чё-то никак выцепить не могу. Одной рукой за «журавля» держаться приходится, неудобно. Вот, значит, черпаю по воде своими грабками, а сам вдруг не ко времени вспоминаю, как где-то слышал: мол, со дна колодца даже днём можно на небе звёзды увидеть… Дай, думаю, проверю. Задрал башку, глянул – и в этот момент нога соскользнула, да как плюхнусь я в воду! Шест «журавля» с перепугу с рук выпустил – и остался на самом дне в гордом одиночестве, как последний фуцан[94]94
  Фуцан – лопух, простофиля; то же, что «фраер» в гулаговском понимании.


[Закрыть]!

Дальше лучше и не рассказывать. Как представил я колодец этот посреди поля, кругом ни души, хоть пой, хоть войдот[95]95
  Войдот – вой, плач, крик.


[Закрыть] подымай – ни одна паскудина не услышит… Ну, начал карабкаться наружу. Стены с плесенью, скользкие, как в соплях; раз сорок срывался, пока из сил не выбился. Послал всё к херам собачьим и приготовился принять мученическую смерть. Ох, ребята, как же я тогда всё подряд ебистосил! И откуда слова взялись? И природу эту алтайскую, и тунгусов, и магазин, и себя, хрена моржового, и всё прогрессивное человечество – а отдельной строкой этот трижды долбанный колодец и ту падлу, которая его вырыла. До самой ночи крыл с передыхами, а потом – всю ночь кряду. Спать-то не заснёшь: вдруг захлебнёшься к ебеням!

А к утру чего-то меня проняло: молиться начал. Сперва – просто господу богу без имя-отчества, потом – конкретно Иисусу Христу, после – Аллаху с Магомедом… Других Чё-то я не вспомнил, пошёл по-новой. И знаете, братва, – в цвет попал! Жалею только, не запомнил, на котором я из них остановился, когда слышу сверху:

– Э, кто там?

– Я, – кричу, – я это, люди добрые! Спасите, Христа ради!

Гляжу наверх, а там какая-то маленькая сморщенная головёнка вроде с седой бородкой (или я после уж бородку разглядел?). Неужто, думаю, сам Господь на подмогу спорхнул?

– Мы, – говорит головёнка, – Христа не верим. Мы Будду верим.

– Хрен с ним, – кричу, – пускай Будда! Только тяни до верху!

– Не, – говорит старичок, – я маленько слабый. Чичас сын придёт и другой сын. И ищё внуки позову.

Как сказал, старый пень, так и сделал. Привёл целую орду косоглазую. Сам-то мелкий, а нагнал таких бугаёв, не хуже Вали Смирного. За подвиги мои они уже были в курсах.

– Твоя засем, – говорят, – сюзую весси брала? Засем деньги сюзую брала?

– От ты чудило гороховое, папаша, – я отвечаю. – Чужие брал, потому шо своих нема!

Ну, повязали меня ласково и сдали на ихнюю чучмекскую[96]96
  Чучмек – нерусский человек, азиат.


[Закрыть] мелодию[97]97
  Мелодия – отделение милиции.


[Закрыть].

Только я всё одно без памяти рад был, что из этой кадушки выбрался! Какие звёзды? А, в смысле – звёзды… Так и не глянул я на эти звёзды. Это ж из-за них я в колодезе всю ночь куковал! И спроси ты меня: на хер бы мне всрался этот гребанный планетарий?!

***

– ВОТ ТЕБЕ И БОЖИЙ ПРОМЫСЕЛ! – набросился Егор Андронов на Мишу Ашкенази. – А не вспомнил бы Господа, так в колодце его бы трандец и накрыл. Усёк, ты, обрезок ерусалимский?

– Не лапай мой обрезок своими грязными губами, – огрызнулся Миша. – Тут дело мутное. Ты ж русским языком слышал: этот алтайский Чингисхан на Будду молился.

– Да знаем мы эту будду! – радостно подхватил Шурик Клякса. – Игра буддА: всунул – и туда-сюда!

Андрон только рукой махнул: чего спорить с вами, с Богом убитыми…

– Костюмчик зэковский выловили? – поинтересовался Лещ.

– Эти ж местные и выудили. И красовался я в нём на скамье подсудимой…

– Лады, господа арестанты! – похлопал в пухлые ладоши Енот. – Короче, дело к ночи. Кто у нас пятый?

– А пятый у нас – прапорщик Пилипко со своими бравыми казаками, – сообщил Жора Лещ, задумчиво глядевший в окно. – И эта буцкоманда скачет сюда, как в жопу йодом мазанные. Кто не спрячется, я не виноват. Так что, братва, рассыпайся горохом!

С тем и завершилось лагерное шоу «Дятел-99». И кто из него вышел победителем, история умалчивает. Но кто-то вышел – это я могу зубом ответить! Короче: как встречу Енота, всё узнаю. Или Жору-Леща. Или Ваню-Ломщика. На крайняк вы и сами можете справиться у Кишени, Миши Ашкенази или Вали Смирного. Если что пробьёте[98]98
  Пробить – узнать, разведать.


[Закрыть] – маякните и мне по старой дружбе. Интересно всё ж таки!

Часть вторая. Жемчужины босяцкой речи

Рыцари мента без шпаги

Много слов использует блатной мир для обозначения работников милиции. Одно из самых популярных – слово «мент». «Хороший мент – мертвый мент» – ходовая присказка уркаганов. О ненадежном, подозрительном человеке скажут: «Сегодня кент, а завтра – мент». И так далее.

Но что такое это «мент» и откуда оно появилось? В жаргоне преступного мира России слово известно еще до революции. Так называли и полицейских, и тюремщиков. В «Списке слов воровского языка, известных полицейским чинам Ростовского-на-Дону округа» (1914) читаем: «МЕНТ – околоточный надзиратель, полицейский урядник, стражник или городовой». Ряд исследователей считает, что слово проникло в русскую «феню» из польского криминального сленга, где обозначало тюремного надзирателя. Но в польском-то откуда «мент» взялся?

«Мент» – слово венгерское (хотя действительно попало к нам через Польшу). По-венгерски mente значит – «плащ, накидка». В русском языке более популярна уменьшительно-ласкательная форма «ментик» – как объяснял В. Даль, «гусарская епанечка, накидка, верхняя куртка, венгерка» («Толковый словарь»). Но что общего между накидкой и защитниками правопорядка?

Дело в том, что полицейские Австро-Венгерской империи носили плащи-накидки, потому их и называли «ментами» – «плащами» (в русском жаргоне милиционеров называют «красные шапочки» – по цвету околыша на форменной фуражке).

Связь русского «мента» с венгерским плащом легко подтвердить. Так, жаргонные словари отмечают помимо «мент» и другие формы слова. Например, в словаре «Из лексикона ростовских босяков и беспризорников» (1929) встречаем «ментух» – искаженное «ментик». Словарь «Блатная музыка» (1927) фиксирует форму «метик» – надзиратель тюрьмы: конечно же, имеется в виду «ментик».

Любопытно, что весёлые жители Австро-Венгрии примечали своих полицейских не только по плащу. Вспомним эпизод с пребыванием бравого солдата Швейка в полицейском комиссариате:

Швейк между тем с интересом рассматривал надписи, нацарапанные на стенах. В одной из надписей какой-то арестант объявлял полиции войну не на живот, а на смерть… Другой арестованный написал: «Ну вас к черту, петухи!» (Я. Гашек. «Похождения бравого солдата Швейка»)

Спроси обитателя нынешних российских мест лишения свободы, кого имел в виду неведомый арестант под словом «петухи», он сходу ответит: конечно же, пассивных педерастов! Именно их называют у нас в тюрьмах и колониях «петухами». Но вот в Чехии «петухами» обзывали полицейских – те носили каски с петушиными перьями!

Во времена ГУЛАГа слово «мент» чуть не исчезло из блатного жаргона. Некоторое время оно считалось «устаревшим», вытесняемое еще с 20-х годов словом «мусор». Но в конце концов борьба закончилась вничью, и оба слова прекрасно сосуществуют. Причем производных от коротенького «мента» – великое множество. Например, милиционеров называют, помимо уменьшительного «ментик», еще и «ментозавр», «ментяра». Помещение милиции – это «ментовка», «ментярня», «ментура» и даже шикарное «ментхауз» (по созвучию с «Пентхауз»).

И последнее замечание. Запомните: правильно говорить – «мент поганый», но ни в коем случае не «позорный»! «Позорным» бывает только волк. Итак: «мент» – «поганый», «волк» – «позорный». Не перепутайте!

Кто выносит мусор президенту?

Помните, один из наших сатириков читал со сцены юмористический диалог двух обывателей о жизни президента Горбачева:

– А кто же Горбачеву мусор выносит?

– Так мусор и выносит!

То есть мусор президенту выносит милиционер, которого в народе тоже называют «мусором». Причем «мусора» бывают разного рода. Работника милиции называют «мусор цветной», выделяя его из общей среды «мусоров», куда включаются также сотрудники мест лишения свободы и конвойники.

Конечно, возникновение слова проще всего связать с реальным хламом и отбросами, с которыми сравнивает криминальный мир своих врагов, призванных охранять закон. Но вот вопрос: почему же именно мусор? Есть немало других подходящих слов в русском языке: шваль, хлам, барахло, отребье, погань, блевотина и пр. Что определило выбор уголовного сообщества?

Согласно одной из версий, «мусор» – слегка искаженное еврейское «мусер» – доносчик; само же «мусер» является производным от древнееврейского «мусор» – наставление, указание. В «блатную феню» слово попало благодаря одесскому идишу.

На самом деле это не совсем так. Слово «мусер» действительно существовало в уголовном сленге России начала ХХ века, но означало оно именно доносчика, а не сотрудника полиции (который сам по себе доносчиком не был). А был в языке преступного мира и собственно «мусор»: так называли не всех полицейских, но лишь тех, кто занимался уголовным сыском. Значение это сохранялось и после революции. Даже в 1927 году словарь «Блатная музыка» дает определение: «Мусо(а)р – агент уголовного розыска».

Дело в том, что уголовное «мусор» является производным от аббревиатуры МУС – Московский уголовный сыск. Именно сотрудников этого полицейского подразделения шпана и называла поначалу МУСорами – действительно таким образом сравнивая с отбросами, хламом, ненужным сором. Подобный способ достаточно характерен для «блатного» словообразования: так возникло, например, слово «гопник» (от ГОП – городское общество призрения), «мурка» (от МУР – Московский уголовный розыск; «мурками» в 20-е – начале 30-х гг. называли сотрудников указанной организации). Уже сегодня в арестантском жаргоне появилось словечко «вичик» – осужденный, который является носителем ВИЧ-инфекции.

В 30-е – 40-е годы «мусор» и «мусер» сосуществовали, но последнее уже тоже употреблялось в значении «работник милиции и мест лишения свободы». В конце же концов «мусер» исчез с горизонта.

Блатной «мусор» дал жизнь и другим подобного рода словечкам: «мусорок», «мусорило», «мусорня». Помещение милиции на сленге уркаганов зовется «мусарней». Существует даже поговорочка такая, почти по дедушке Крылову – «Волк, думая попасть на псарню, попал в мусарню»….