Текст книги "Караван в никуда"

Автор книги: Филлис Эйзенштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Филлис Эйзенштейн
Караван в никуда

На темноглазом мужчине было длинное одеяние, выгоревшее на солнце, а голова его была обмотана полосой грязной белой ткани в несколько слоев. Большая часть тех, кто собрался в таверне этим вечером, выглядели так же, но Аларик сразу понял, что это не один из обычных посетителей. Все болтали, выпивали, беззаботно смеялись, сажали себе на колени женщин, которые и сами были не прочь развлечься, безо всякого повода поднимали большие кружки, громко крича друг другу и хозяину заведения, стоящему за столом. Люди, беззаботно тратящие деньги, так что песни Аларика уже принесли ему кое-какой доход от их пьяной щедрости. Но темноглазый мужчина тихо сидел в углу с одним бокалом вина, наблюдая за толпой. Держащая бокал рука была натруженной, предплечья, выступавшие из-под закатанных рукавов, были загорелыми и жилистыми. Трудяга, подумал Аларик, остановился в единственной таверне крохотного городка на краю Западной Пустыни.

Этим вечером Аларику пришлось петь неприличные песни в шумной таверне чистым и звучным голосом, перекрывавшим гам. Слушая слова песен, пьяные смеялись и пытались подпевать, когда приходило время припева. Лютню было почти не слышно, и Аларик едва трогал струны. Похоже, слушателей это не волновало. Несмотря на молодость, Аларик уже опробовал подобный репертуар в десятках подобных таверн и прекрасно знал, что это сработает. Однако темноглазый мужчина ни разу не рассмеялся, ни разу не начал подпевать. Аларик понял, что он чего-то ждет. Пробираясь по залу зигзагами, продолжая петь и кивком благодаря слушателей за медяки, которые они кидали ему в открытый кошель из оленьей кожи на поясе, он наконец дошел до темноглазого мужчины, сидящего за небольшим столом. На дереве, поцарапанном и пропитанном вином от бесчисленных бокалов, на него пролитых, лежала серебряная монета. Темноглазый мужчина опустил взгляд, глядя на нее, а потом посмотрел в глаза молодому менестрелю.

– Ты путешественник, – сказал мужчина, и его низкий голос вдруг отчетливо прозвучал среди шума. Голос человека, привыкшего повелевать.

Аларик наклонил голову.

– Раз менестрель, значит – путешественник, – ответил он, специально беря тон повыше, чтобы его было слышно. – Мы, менестрели, постоянно путешествуем, ищем идеи для новых песен.

– Хорошо поешь, – сказал темноглазый мужчина. – Мог бы устроиться в каком-нибудь богатом доме. Может, даже у короля, осмелюсь предположить.

Аларик поглядел на серебряную монету. У него пара таких спрятана под рубахой, не слишком много, чтобы приманить вора. Ему часто приходилось воровать самому, в прошлом, и он не забыл это ремесло, будучи в состоянии с легкостью применить его снова. Имея силу, с которой он родился, – способность в мгновение ока перемещаться из одного места в другое. Но сейчас он предпочитал зарабатывать серебро пением.

Аларик протянул правую руку в сторону монеты, не касаясь ее, проведя по столу двумя пальцами.

– Я уже пожил в богатых домах и даже в домах королей. Но меня все так же влечет горизонт, – сказал он. – Всегда хочется знать, что там дальше.

Темноглазый мужчина едва заметно улыбнулся.

– Я тоже был молод, как ты, мне тоже хотелось знать, что за горизонтом. Теперь я стал старше и побывал там. Но все равно время от времени путешествую. Но ты же и так это знал, правда? Ты знаешь, кто я такой.

Аларик убрал руку и коснулся струн лютни.

– Хозяин таверны сказал мне про человека, который каждый год водит караван через великую пустыню. Сказал, что твое имя Пирос.

Мужчина прищурился.

– А он тебе не сказал, что Пирос ищет в попутчики искателей приключений?

Аларик покачал головой.

– Он сказал, что ты ищешь погонщиков верблюдов. Что путь тяжелый, и иногда судьба обрекает идущих на смерть. Хотя я и сам это знал.

Он слегка пожал плечами.

– К сожалению, понятия не имею, как с верблюдами управляться.

Пирос подвинул монету в сторону Аларика.

– Я весь вечер слушал, как ты поешь. Смотрел на тебя. Ночи в великой пустыне длинны и унылы, даже для людей, весь день ехавших верхом. Слишком много тишины, чтобы заполнить ее болтовней ни о чем. А песни помогут провести это время намного легче.

Он выпрямился.

– Возьми мою монету, как заработок, одну из многих, что ты получил здесь, и, возможно, мы больше никогда не увидимся. Или возьми ее, как первый заработок за песни в нашем путешествии, если тебе это больше понравится. А уж с верблюдом по ходу дела управляться научишься, обещаю.

Аларик взял монету и крутанул ее в пальцах.

– Ты, как я понимаю, тоже с хозяином заведения поговорил.

Темноглазый мужчина кивнул.

– Ты пробыл здесь восемь дней, и он хочет, чтобы ты еще остался. Не то чтобы подобному заведению требовались менестрели для привлечения клиентов, но ему самому нравится, как ты поешь. И ты легко находишь друзей, Аларик Менестрель. Безусловно, в твоем деле это не менее важно, чем в моем. Но мой брат считает, что ты очень пригодишься в путешествии, а я всегда доверял его суждениям.

– Твой брат?

Пирос постучал пальцем по бокалу.

– Неужели за годы наше сходство стало незаметным?

Аларик глянул через плечо, на владельца заведения. И понял. Да, они братья, вот только каравановожатый старше, и морщин у него больше.

– Что ж, менестрель, – сказал Пирос. – К завтрашнему дню у всех этих людей кончатся последние медяки, и они попросятся в караван. Ты присоединишься к тем, кого я выберу?

Аларик подбросил монету в воздух.

– Говорят, в великой пустыне есть заброшенный город. Говорят, что там спрятаны сокровища.

Пирос снова улыбнулся, едва заметно.

– Ты слушаешь выдумки пьяниц.

– А еще говорят, что на другом краю великой пустыни – земля чудес.

– Зависит от того, что человеку уже довелось повидать.

Аларик убрал монету в кошель.

– Я уже видел чудеса, Пирос, но хочу увидеть новые.

Он протянул руку.

– Я отправлюсь с тобой.

Темноглазый мужчина не обратил внимания на протянутую руку.

– Есть еще кое-что, менестрель, – сказал он.

Адарик убрал руку, расставив пальцы и коснувшись ими струн лютни.

– И?

– У меня есть сын. Твоего возраста, может, чуть моложе, и он уже ходил со мной этим путем. Я не считаю, что он может говорить от моего имени. Тебя нанял я, а не он. Я ясно выразился?

Аларик поглядел на лютню и тронул одну струну.

– Остальные тоже будут выполнять это?

– Все до единого.

Аларик кивнул.

– Да будет так, как ты желаешь, мастер Пирос.

– Пирос, – ответил мужчина. – Просто Пирос. На рассвете будь на дворе, готовый отправляться.

Аларик пел еще долго, не переставая думать, что это у Пироса за сын, что потребовалось такое предупреждение.

Небо еще серело в предрассветных сумерках, а на дворе таверны уже царила суета. Люди навьючивали на бесчисленных верблюдов тюки и бочки. Верблюды стояли на коленях, время от времени выражая недовольство ношей хриплым ревом, словно недокормленные ослы, которых заставили тащить тяжелые тележки. Аларик увидел, что в караване действительно идет большая часть тех, для кого он пел вчера. Интересно, как они могут работать так быстро, ведь у них наверняка головы с похмелья раскалываются. Некоторые даже ухмылялись, видя его, когда он пошел разыскивать каравановожатого.

Пирос был в западной части двора, в той стороне, куда они отправятся в путь. Рядом с ним стоял молодой парень, в одеянии, куда более новом и ярком, чем у Пироса, с головной повязкой темно-зеленого цвета. Судя по всему, это и был сын Пироса. Держался не хуже отца, прямо и с развернутыми плечами. Однако в то время, как Пирос властными жестами и короткими фразами повелевал окружающими, юноша стоял молча, сложив руки на груди и не обращая особого внимания на происходящее вокруг.

Аларик подошел к каравановожатому.

– Утро доброе, – сказал он.

– И правда, – ответил Пирос. – Хороший день, чтобы на запад отправиться.

Он внимательно оглядел Аларика, задержав взгляд на плетеной соломенной шляпе, которую Аларик сам сделал, посмотрел на темную тунику и шаровары, на крепкие сапоги, не новые, но вполне пригодные.

– Это так ты собираешься через великую пустыню путешествовать?

Остальные вещи у менестреля были сложены в небольшой заплечный мешок, поверх которого висела лютня. Чаще всего Аларик путешествовал налегке, пешком либо своим собственным способом.

– Все, что есть, – ответил он.

Пирос поглядел на верблюдов.

– Это Рудд, мой сын, – сказал он, правда, не сделав никакого жеста в сторону юноши. – Он подберет тебе одежду, подходящую для путешествия в пустыне.

Аларик поглядел на юношу, который никак не среагировал на слова отца, будто их не слышал.

– Рудд, – сказал Пирос. – Рудд! – сказал он резче.

Юноша заморгал и нахмурился.

– Отец?

Пирос так и не посмотрел на него.

– Иди, спроси у дяди одежду для менестреля, для путешествия.

Рудд уставился на Аларика, будто только что его заметив. Уголки его губ опустились.

– Он сам спросить не может?

– Иди, – сказал Пирос. – Сделай что-нибудь полезное.

Юноша на мгновение сжал губы, но мрачное выражение быстро исчезло с его лица. Глаза будто снова расфокусировались.

– Я бы делал полезное, если бы ты позволял, – сказал он вяло.

– Делай, что я сказал.

Немного ссутулившись, Рудд пошел к таверне. Но с первого же шага закачался, будто пьяный, и Аларик подхватил его за руку, чтобы тот не упал. Юноша поглядел на Аларика, стряхнул руку и пошел дальше.

– Я пойду с ним, – сказал Аларик Пиросу.

– Как пожелаешь. Пока что, – ответил каравановожатый и резко махнул в сторону стоящих поблизости людей, хотя, судя по наклону головы, он продолжал глядеть на сына.

Когда они подошли к таверне, Рудд открыл дверь, еле-еле, чтобы протиснуться внутрь, а потом резко закрыл за собой. Когда Аларик снова открыл дверь и вошел внутрь, в полумрак, юноши уже нигде не было. Не было никого, лишь в дальнем конце комнаты возились две собаки, отнимая друг у друга огрызки хлеба и обрезки сыра, все, что осталось после вчерашней пирушки. Аларик окликнул Рудда и владельца таверны, но ответа не было. Через некоторое время они появились из задней комнаты. У Рудда на плече был моток ткани, а его дядя шел следом, держа концы, чтобы они не волочились по липкому от вина полу. Юноша остановился, отталкивая одну из собак и выхватывая корку, которую она грызла, и моток ткани соскользнул с его плеча. Но владелец таверны ловко поймал его, предоставив племяннику возможность вцепиться в черствый хлеб, будто голодному псу.

Моток оказался одеянием из трех частей. Халат по колено, свободные шаровары и головная повязка серо-песочного цвета. Аларик снял свою одежду, надел новую, а затем убрал свою в заплечный мешок. Хозяин таверны помог ему намотать длинную полосу ткани на голову, заправив ее хитрым способом и оставив длинный кусок сзади, который можно было обернуть вокруг шеи и откинуть на спину. Если песчаная буря будет, объяснил хозяин таверны, этим можно лицо закрыть.

Аларик закинул на плечо мешок, к которому была крепко привязана лютня, и показал на юношу, который доел кусок хлеба и сидел за столом, методично отгоняя собак пинками. Те продолжали тыкаться носами в его ноги, несмотря на пинки.

– Они понимают, – сказал хозяин таверны, кивая на племянника. Говорил он очень тихо. – Собаки всегда понимают. И всегда прощают.

Аларик поглядел на владельца таверны и увидел на его лице печаль.

– Что ты хочешь сказать?

– Разве сам не видишь?

Аларик нахмурился.

– Я… много чего вижу. Но, возможно, не то, о чем ты говоришь.

– А-а, значит, Пирос тебе не сказал, – ответил владелец таверны.

– Он только сказал не подчиняться его сыну, – сказал Аларик, снова поглядев на Рудда.

– Да, хороший совет.

Он закинул ногу на стол позади себя и кивнул в сторону племянника.

– Однажды он решил, что я – его брат, тот, что умер при рождении.

Распахнулась дверь, и в проеме показался Пирос, темный силуэт на фоне яркого солнечного света позади.

– Вы готовы?

– Да, – сказал менестрель.

– Рудд, – окликнул племянника владелец таверны.

Юноша не ответил, сидя спиной к остальным.

– Рудд! – крикнул его отец. Ответа снова не последовало, и он быстро подошел к сыну и взял его за локоть. – Пора в путь отправляться.

Рудд пару раз моргнул, будто очнувшись от грез, и резко встал, слегка покачиваясь. Отец не отпускал его руки, и они вышли. Пирос, не оглядываясь, махнул рукой Аларику, чтобы тот шел следом.

– Он все еще надеется, что внук родится, – качая головой, сказал владелец таверны.

– А есть женщина? – спросил Аларик.

Они вместе шли к двери.

– Какой женщине нужно такое? – сказал владелец таверны.

Аларик пожал плечами. В руке он держал соломенную шляпу, она в мешок не поместилась. И он отдал ее владельцу таверны.

– Возьми в качестве благодарности за твою одежду.

Владелец таверны повертел шляпу в руках и надел набекрень, щегольски.

Снаружи все уже садились на верблюдов, все, кроме одного, который держал за поводья двоих животных. Увидев жест Пироса, он помог Аларику забраться на длинное узкое сиденье на спине меньшего из верблюдов. Странный насест, но не неудобный, с хорошей обивкой, с длинной петлей спереди, чтобы держаться, и еще одной сзади, для второго седока. Позади его ног висели большие переметные сумы, а на месте для второго седока был привязан большой мешок. У колена висел бурдюк с водой, так что Аларик устроился достаточно прочно, не рискуя упасть, когда верблюд поднялся с колен. Вот только земля была как-то непривычно далеко.

Державший поводья мужчина мгновение глядел на Аларика, а потом отдал ему поводья и забрался на другого верблюда.

– Меня Ганио зовут, – сказал он. – Пирос поручил мне о тебе заботиться. Если будут трудности, крикни.

– Благодарю, – ответил Аларик. – Надеюсь, что избегу трудностей.

– Она скотинка мирная. Просто держись крепко, и она будет идти следом за остальными.

Караван верблюдов двинулся вперед, и мирной скотинке не потребовалось специальных команд, чтобы она заняла место в ряду собратьев. Ганио поехал следом.

Шаг у верблюдов был не такой, как у лошадей, но не неудобный, и Аларик очень быстро к нему приспособился. Под руководством Ганио он научился править, запомнил имя верблюдицы, Фолеро. Каждый раз, как он окликал ее по имени, она поворачивала голову на длинной шее, с искренним любопытством глядя на него. Иногда даже щипала большими мягкими губами за колено. Аларик решил, что можно обращаться с ней, как с лошадью, и временами хлопал ее по шее и хвалил.

Пирос иногда выезжал в голову каравана, но чаще проезжал мимо остальных, по всей протяженности, разговаривая со всадниками, проверяя сбрую и поклажу и то и дело отзывая кого-нибудь в сторону, чтобы что-то поправить. Аларик видел его практически постоянно, поскольку каравановожатый ехал на самом рослом верблюде из всех. Рудд редко ехал рядом с ним, он держался впереди, и его было легко узнать по болтающейся голове в ярко-зеленой повязке.

Жара постепенно усиливалась, но еще не стала настолько сильной, какой она будет позже в этом году, как знал Аларик. И ехать верхом совсем не так жарко, как идти пешком по прожаренной солнцем земле пустыни. Горизонт стал линией вдали, огромная равнина, по которой они ехали, была лишена каких-либо заметных ориентиров. Таверна осталась позади, и они лишь изредка встречали небольшие пирамиды камней, которыми был отмечен путь. Большую часть дня они не видели никакой растительности, кроме пучков жесткой травы и невысокого кустарника. Время от времени какой-нибудь из верблюдов сворачивал в сторону, чтобы пощипать травы, но всадник быстро возвращал его обратно в колонну каравана. Фолеро явно с презрением относилась к таким попыткам и мерно шагала вперед. К концу дня свежие впечатления от езды на непривычном верховом животном практически угасли, и Аларик вполне обрадовался, когда караван остановился и можно было спешиться, поручив верблюдицу заботам Ганио.

Он мог бы пересечь пустыню куда быстрее, по-своему, перепрыгивая до горизонта раз за разом, в течение одного удара сердца, ограниченный только тем, насколько далеко он видит. Но обычное путешествие позволяло поговорить с попутчиками про то, куда они направляются, чтобы, прибыв туда, не оказаться в совершенно незнакомой обстановке. Для этого, когда разбили лагерь и привязали верблюдов к вбитым в землю шестам, он отправился к самому большому из нескольких костров. Все обильно поужинали собранной Пиросом едой, и он принялся развлекать остальных неприличными песенками, а потом беседовал с разными людьми, с юношеским любопытством расспрашивая про города и людей, живущих на другой стороне пустыни. Слегка удивился их ответам. Все в основном рассказывали лишь о развлечениях в городке на краю пустыни, где было несколько таверн и некоторое количество женщин, готовых удовлетворить их аппетиты за серебро. Все до единого признавались, что больше особенно ничем не интересовались, желая лишь побыстрее разгрузить товар, потом погрузить на верблюдов другой, тот, который выменяет на привезенное хозяин, и побыстрее вернуться домой, получив надлежащую оплату.

– Неужели место настолько скучное, что никто там никуда не смотрит? – спросил Аларик Пироса.

– Они люди осторожные, – ответил каравановожатый. – Как бы они ни вели себя в заведении моего брата. Там, на другой стороне пустыни, другие обычаи, странный язык, а люди предпочитают то, что им знакомо.

– А ты сам? – спросил Аларик.

– Я чуть более дерзкий. Без этого не стать хорошим купцом.

Разговаривая, Пирос не глядел на менестреля, напротив, он не сводил взгляд с сына. С того самого момента, как развели костры. Юноша сидел вместе с несколькими мужчинами, которые разговаривали, бурно жестикулируя и иногда смеясь, но юный Рудд молчал. Он смотрел на огонь так, будто видел там нечто потрясающее и не мог оторвать взгляд. Аларик не видел ничего, кроме горящего сушеного верблюжьего навоза.

Он кивнул в сторону юноши, не уверенный, что Пирос заметил его жест.

– Полагаю, ты хотел бы, чтобы твой сын побольше узнал о том месте.

Пирос не отвечал долго.

– Я думаю, он уже достаточно о нем узнал, – тихо сказал он и встал. – Пора палатки ставить. Ганио найдет для тебя место.

По команде Пироса люди быстро распаковали невысокие палатки и поставили их. На землю они положили ковры с узором и начали укладываться, по шесть человек в палатке, кладя под голову мешки с товаром вместо подушек. Аларик завернулся в тонкое одеяло, свое собственное, и лег рядом с Ганио. Быстро холодало, но от шести человеческих тел в палатке было достаточно тепло.

Быстро наступил рассвет, и после трапезы из хлеба, не слишком черствого, и сыра, сухого, но достаточно вкусного, люди снова навьючили верблюдов и отправились в путь. Ганио снова ехал позади Аларика, пока менестрель намеренно не придержал верблюдицу, чтобы оказаться с ним бок о бок.

Ганио едва глянул на него. Он прикрыл горло и рот краем выгоревшей от солнца головной повязки, и над ней торчал только острый крючковатый нос. Лицо у Ганио было морщинистое и обветренное. Похоже, он не моложе Пироса.

– Ты давно у Пироса работаешь? – спросил Аларик.

– Не первый год, – ответил Ганио, не отрываяв взгляда от колонны верблюдов впереди.

– Тогда, наверное, много знаешь о его деле.

Ганио не ответил ничего.

– Мне все интересно, что же такое мы покупаем на другом краю пустыни, что стоит подобного ежегодного путешествия? – спросил Аларик.

– Разный товар, – ответил Ганио. Он явно понял, что Аларик сразу не отстанет, и продолжил: – Изделия из шерсти и кожи, металла, кружев, сушеные травы. А еще на полдороге остановимся, чтобы взять соли. Самой чистой соли в мире. За нее особенно хорошо платят.

– Чистую соль ценят и там, откуда мы едем, – сказал Аларик, кивнув головой назад.

– На обратной дороге мы тоже остановимся у рудников.

– Рудников?

Ганио кивнул.

– Никогда не знал, что соль на руднике добывают.

– Ты молод, менестрель. Есть очень многое, чего ты еще не знаешь.

– Поэтому я и путешествую, чтобы узнать, – сказал Аларик. – Но скажи мне, друг Ганио, если рудники на полдороге на запад, почему люди с запада не посылают собственные караваны за солью?

Ганио скривил губы, и это не было улыбкой. Покачал головой.

– Они слишком боятся пустыни.

Аларик выпрямился, оглядываясь по сторонам. Кроме шагающих верблюдов, до самого горизонта ничего не было, только плоская равнина. Если в этой части пустыни и были звери, то они либо сбежали, либо под землей спрятались. Если где-то и есть люди, то они не попытались приблизиться в пределы видимости. Но у колена Ганио висел тяжелый меч в выделанных ножнах, большинство остальных всадников тоже были при оружии, с мечами, короткими и длинными, луками, пращами и копьями в две руки длиной. Похоже, караван был готов ко всему, что может преподнести ему судьба.

– Так чего же они боятся? – спросил он.

– Ночью иногда слышно, как стонет пустыня, – ответил Ганио. – Злые духи, как они говорят, из заброшенного города, хотят похитить людские души. Когда дойдем до барханов, сам услышишь.

Он еле заметно показал вперед.

– А-а. Заброшенный город. Я слышал про него пару раз. Ты там был?

Ганио фыркнул.

– Был бы он заброшенный, если бы люди могли в него прийти.

– Значит, просто выдумки путешественников?

– Ну…

Ганио наконец повернул голову и жестко поглядел на Аларика.

– Иногда его видно издалека – башни, купола, стены, белые, как зола. Но если попытаешься до него дойти, он будто уходит, а потом совсем пропадает. Это город-призрак, вполне подходящее место для злых духов.

Он на мгновение замолчал.

– Люди гибли в погоне за ним. Я не желаю умирать.

– Я тоже, – тихо сказал менестрель, но не мог отделаться от мыслей о том, что мог бы настичь город, пользуясь своим, особенным способом передвижения.

– И сколько еще нам до соляных рудников? – спросил он.

– Тебе уже не терпится, менестрель? – спросил Ганио.

Аларик покачал головой.

– Просто предпочитаю знать, чего ожидать.

Ганио тихо усмехнулся.

– Как и все мы. Спроси дней через восемнадцать, тогда смогу ответить.

Он снова отвернулся.

– Ты хорошо управляешься с Фолеро. Возможно, больше нет нужды, чтобы я за вами следил.

– Как пожелаешь, друг мой Ганио.

Мужчина кивнул и послал верблюда вперед более быстрым шагом, туда, где Пирос ехал рядом с Руддом. И не возвращался до вечера, пока караван не остановился в рощице небольших деревьев, которые поначалу были лишь пятном на горизонте, но все приближались и приближались, по мере того, как позади них заходило солнце. В середине рощицы был пруд с утоптанными берегами. Спешившись, всадники наполнили бурдюки и чайники, а потом подпустили к пруду верблюдов, позволив им пить. В тени деревьев было уютно, развели костры, стали готовить ужин, и этим вечером Аларик пел про бескрайние просторы севера, снега и льды, такие же загадочные для жителей пустыни, как была бы загадочна жаркая песчаная равнина для кочевников севера, ездящих на оленях по ледникам. Сидящие вокруг него поражались тому, что такие ледяные земли вообще где-то есть.

Этой ночью в палатке ему снился север. Проснувшись среди ночи, он мгновение даже хотел вернуться туда, чтобы повидать тех немногих, которым небезразлично, жив он или умер. Он мог бы сделать это очень быстро. Но вряд ли идущие в караване подумают что-то хорошее о человеке, который проявляет колдовскую силу и может исчезнуть, как этот самый призрачный город. Он повернулся на другой бок и продолжил спать. В другой раз, сказал он себе, как говорил уже слишком много раз.

На следующий день на горизонте показалась небольшая неровность, среди всадников пошли разговоры, что через пару дней они дойдут до барханов. Караван начал медленно сворачивать к югу, и вскоре они доехали до еще одной рощицы, в центре которой был колодец. На то, чтобы натаскать из него воды, ведро за ведром, для вечерней трапезы и верблюдов, ушло много времени. Воду из колодца прокипятили, прежде чем пить, сырую дали только верблюдам, а бурдюки пришлось наполнять горячей. Аларик не стал пробовать пить некипяченую, поскольку Ганио сказал, что от нее с желудком очень худо будет. На пальмах росли финики, и несколько человек залезли на деревья, чтобы набрать их. Аларику дали горсть, наравне со всеми, и он с удовольствием их съел в качестве перемены после сыра и остатков черствого хлеба.

Утром достали из мешка муки, развели в воде и налепили лепешек, разложив их на горячих камнях вокруг костров. Для Аларика такой хлеб был непривычен, но, тем не менее, вкус ему понравился, и он почувствовал себя достаточно сытым, чтобы ехать еще день. Вдалеке уже виднелись барханы, огромные песчаные холмы, и караван свернул еще южнее, чтобы миновать самую худшую часть пустыни. Но к концу дня они все равно ехали по песку, а не по твердой земле. Рощи для ночлега этим вечером не было, как и пруда или колодца, но пока хватало лепешек, напеченных утром, и воды в мехах. Верблюдов отсутствие воды и еды явно не беспокоило. Несколько опытных караванщиков объяснили Аларику, что в горбах у животных достаточно и того, и другого.

– Замечательные звери, – тихо сказал он, раздумывая, как это встроить во все остальное, что он уже успел узнать за время путешествия, чтобы написать песни. Этой ночью спать было мягче, на песке, и он принялся сам себя убаюкивать, подбирая рифмы к слову «горб».

И проснулся в темноте от стонов – хора стонов разной высоты тона, будто толпа людей катит гигантский камень, катить который выше их сил. Или оплакивает гибель своих бесчисленных родных и близких. Похоже, больше в палатке никто не проснулся или, по крайней мере, не пошевелился.

Сдернув одеяло, Аларик выполз из палатки. Дул резкий ветер, в свете луны были видны вихри песка. Через пару мгновений ему показалось, что он уловил ритм стонов, затихающих и усиливающихся с порывами ветра. Костры на ночь обсыпали песком от ветра, и Аларик увидел, что около самого большого сидят два человека на страже, как это обычно делали каждую ночь. Один из них поднял руку, приветствуя Аларика. Менестрель обошел две палатки и сел у костра.

– Как кто-то может спать при таком шуме? – спросил он.

Мужчины ухмыльнулись.

– Это просто пустыня, – сказал один из них. А затем поглядел за спину Аларику и встал.

Обернувшись, Аларик увидел человеческий силуэт около одной из палаток, мимо которых он прошел. Человек был без головной повязки, его темные волосы торчали в разные стороны. Когда он подошел, Аларик узнал в нем Рудда.

– Посидишь с нами? – спросил тот, что встал. Протянул Рудду руку. – Мы тебе чая нальем.

Его товарищ уже потянулся к чайнику, стоящему на углях.

Рудд остановился в паре шагов.

– Они зовут нас. Мы должны идти.

– Мы выйдем, когда рассветет.

– Мы должны идти сейчас, – сказал Рудд. – Вьючьте верблюдов.

Мужчина шагнул к нему и положил руки ему на плечи.

– Остальным надо отдохнуть. Впереди еще долгий путь.

– Недолгий, – мотнув головой, сказал Рудд.

– Все равно мы должны прибыть отдохнувшими.

Мужчина протянул руку к огню, и его товарищ вложил в нее чашку с чаем.

– Вот, выпей пару глотков, согрейся, – предложил он Рудду. – Потом ложись и попытайся поспать еще. Плохой из тебя гость будет, если ты заснешь на спине у верблюда, свалишься и шею себе свернешь.

– Песок мягкий, – тихо сказал Рудд. Взял чашку. Отпил раз, второй. Показал на Аларика. – Ты слышишь музыку в их призыве. Пойдем со мной, поиграешь им на лютне.

– Завтра, – прошептал тот, что стоял у него за спиной.

Рудд выплюнул остатки чая в костер и швырнул чашку в темноту, прежде чем дать увести себя обратно в палатку.

Аларик посмотрел на мужчину, оставшегося у костра. Тот налил еще чашку и предложил ему. Аларик с готовностью взял теплую металлическую чашку.

– Он во сне ходит? – спросил менестрель.

– Можно и так назвать, – ответил мужчина, наливая чашку себе и ставя чайник обратно.

– С ним такое уже бывало?

Мужчина кивнул.

– Одна из причин, почему часовых ставят. Пирос с нас шкуру спустит, если с мальчиком что-то случится.

Он отпил чая.

– А что, если он пошел бы в другую сторону, не к костру?

– Он так не делает. Огонь влечет его, как мотылька.

– Но все равно…

– Как я и сказал, за этим и часовые есть.

Аларик немного постоял у костра. Через некоторое время вернулся второй часовой. Зевая, менестрель вернулся в свою палатку.

Утро настало очень быстро.

Солнце было высоко в небе, они прошли почти половину дневного перехода, когда Пирос, как всегда, ездивший вдоль каравана, придержал верблюда рядом с Алариком.

– Вижу, Фолеро тебя все балует, – сказал он.

– Похоже, мы друг друга устраиваем, – ответил Аларик, наклонившись вперед и похлопав верблюдицу по шее. – Пирос, я тут ночью проснулся и слышал, как поет пустыня.

– Наверное, только менестрель может это так назвать, – ответил Пирос, искоса глядя на него.

– Твой сын тоже это слышал.

– А, такое иногда бывает, – сказал Пирос.

– Кто, как он думает, зовет его?

Пирос покачал головой.

– У мальчика иногда разыгрывается фантазия. Я бы тебе советовал не доверять ей.

Он слегка привстал, глядя вперед.

– Спой сегодня вечером про север снова, менестрель. Так приятно услышать про лед среди жары.

Толкнув верблюда пятками, он послал его рысью и поскакал вперед. На песок попадала поклажа с одного из верблюдов, и каравану пришлось остановиться, пока ее не подвязали снова.

А позже Аларик в первый раз увидел город-призрак.

По крайней мере, это выглядело как город на горизонте на юге, размытые очертания башен и стен в дрожащем мареве пустыни и серебристая вода, окружающая их. Аларик понял, что смотрит на это, открыв рот от изумления, а потом услышал, как люди позади смеются. Но смех сразу же прекратился, когда из ряда выскочил верблюд, галопом ринувшись к горизонту. Всадник в темно-зеленой головной повязке гнал его ударами посоха. Рудд проехал мимо Аларика.

– Поехали со мной! – крикнул он и снова свернул на юг. От каравана отделились четверо всадников и поскакали следом. Им пришлось проехать немало, прежде чем они догнали Рудда и окружили его, не давая ехать дальше. Аларик увидел, как Рудд отчаянно машет руками, похоже, пытаясь ударить других посохом. Доносились голоса, но Аларик не мог разобрать слов.

Пирос выехал из колонны, но не стал подъезжать к тем, кто окружил сына. Аларик придержал верблюдицу, чтобы ехать вровень с ним. Караван шел вперед, и они отстали.

– Он сказал мне, чтобы я с ним ехал, – сказал менестрель.

– Сам понимаешь, чем бы это кончилось, – ответил Пирос, едва глянув на него. Махнул рукой в сторону каравана. – Догоняй остальных.

– Менестрель всегда ищет сюжеты для новых песен, – сказал Аларик. – Я думаю, лучше я здесь буду.

– Это будет не слишком хорошая песня, – пробормотал Пирос.

Аларик показал на горизонт.

– Сам по себе город стоит песни.

Он глядел, как всадники повернули обратно к каравану, и увидел, что далекий образ города задрожал, расплылся, а затем и исчез, оставив после себя лишь серебристое пятно, похожее на воду.