Текст книги "Подмененная"
Автор книги: Филиппа Карр
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
– Бабка говорила, что это точно, да и все, кто там жил, подтверждал.
– В таком саду, как этот, может случиться, что угодно.
Миссис Грант закивала, потягивая свой чай.
* * *
После этого я еще чаще стала приходить к этой скамье. Я сидела там и размышляла о мисс Марте. Я чувствовала к ней симпатию, хотя нельзя сказать, чтобы наши ситуации были схожи. У меня была мама, пусть даже наши отношения с ней стали менее близкими Но я могла понять чувства Марты. Она ощущала себя в этом доме посторонней, потому что ее рождение привело к смерти всеми любимого человека; она не могла возместить своему отцу эту потерю.
Однажды на этой скамье меня застала мама.
– Ты здесь часто сидишь, – сказала она. – Тебе здесь нравится, правда? Мне кажется, ты начинаешь любить наш дом.
– Это очень интересный дом, а в особенности сад…
Он зачарованный.
Она рассмеялась:
– Кто это тебе сказал?
– Миссис Грант.
– Конечно же… потомок старых слуг. Дорогая Ребекка, всякий уважающий себя дом, которому несколько сотен лет, обязан иметь собственное привидение.
– Я знаю. Но это не совсем обычное привидение.
Оно живет в саду.
– Боже милосердный! Где же? – Мать с улыбкой осмотрелась, словно ожидая тут же увидеть привидение.
– На этом самом месте. Только не смейся, пожалуйста. У меня такое чувство, что привидения не любят, когда над ними смеются Они ведь сюда возвращаются не просто так, а с целью.
– Как хорошо ты стала разбираться в этих вопросах. Уж наверняка подобные знания получены не от миссис Браун. Очевидно, мне следует благодарить миссис Грант?
– Давай я лучше расскажу тебе про это привидение. Леди Фламстед была молодой женой сэра Рональда. Он души в ней не чаял, а она умерла при родах.
Сэр Рональд невзлюбил ребенка, потому что из-за него умерла его жена. Маленькая бедняжка чувствовала себя несчастной. И вот в один прекрасный день она вышла в сад (она была примерно моей ровесницей), села, на эту скамью, и тут появилась леди Фламстед.
– По-моему, ты сказала, что она умерла.
– Я имею в виду, появилась с того света.
– А-а… то есть в виде привидения.
– Она являлась не для того, чтобы пугать или творить какие-нибудь злые дела Она была очень доброй, милой, и при жизни ее все очень любили, так что явилась она, узнав, что ее ребенок несчастен. Миссис Грант сказала, что и ее бабушка, и все остальные, кто жил тогда в доме, твердо верили в это А ты не веришь, да?
– Ну, ты же знаешь, как возникают легенды. Кому-то что-то показалось, другой добавил что-то от себя, и, в конце концов, получается самое настоящее привидение.
– Тут было совсем не так. С тех пор, как начала появляться ее мать, мисс Марта очень изменилась. Она велела ничего не менять в саду.
– Так вот почему ты бываешь здесь так часто.
Надеешься встретиться с этим привидением?
– Я не думаю, что она явится ко мне. Она ведь не знает меня. Просто я с самого начала почувствовала, что это место какое-то особенное, а когда услышала эту историю, оно еще больше заинтересовало меня.
Как ты думаешь, мама, такое может быть?
Некоторое время она молчала, потом сказала:
– Некоторые люди в это верят. Между матерью и ее ребенком существуют совершенно особые узы. Ребенок является как бы ее частицей…
– То же самое ты чувствуешь ко мне?
Улыбнувшись, она кивнула.
Мне стало радостно на душе.
– Так будет всегда, моя любимая, – сказала мама. – Ничто не в силах этого изменить.
Она говорила, что отношения между нами всегда останутся прежними, а я слушала и чувствовала себя счастливой, как в прежние времена. Я начинала думать, что мне, возможно, удастся примириться с тем, что в нашу жизнь вошел Бенедикт Лэнсдон Ничего общего между бедной Мартой и мной не было. Со мной была моя мама. Действительно, все оставалось, как прежде, и ничто не могло изменить наших отношений.
* * *
Несколько следующих месяцев пролетели очень быстро. Мы уже совсем обжились в Мэйнор Грейндже, и дни проходили довольно однообразно. Мама была глубоко вовлечена в дела моего отчима, и это явно доставляло ей радость. Время от времени они ездили в Лондон. Они всегда приглашали меня с собой, но чаще я предпочитала оставаться дома. Мисс Браун одобряла это. Ей не хотелось прерывать наши занятия, а постоянные разъезды непременно помешали бы учебе.
Я часто вспоминала Корнуолл. Он так отличался от Мэйнорли, где поля были аккуратно разделены на ровные квадраты – прямо как стеганое одеяло. Даже деревья в лесу производили такое впечатление, словно их подрезали. Здесь почти не встречались странные, скрученные, гротескной формы деревья, которые часто. попадались в Корнуолле, деревья, являвшиеся жертвами мощных юго-западных ветров. В Мэйнорли маленькие провинциальные городишки утопали в зелени, а шпили церквушек торчали над верхушками деревьев.
Все здесь казалось каким-то распланированным, давно обустроенным, без того буйства природы, которое на каждом шагу ощущалось в Корнуолле.
Часто не без грусти я вспоминала о Кадоре, В своих письмах бабушка с дедушкой постоянно спрашивали, когда же мы соберемся к ним в гости.
В ближайшее время это казалось нереальным.
Избирателей нужно обхаживать, и Бенедикт Лэнсдон, лелея далеко идущие планы, неустанно занимался этим.
Мама постоянно помогала ему. Вопрос стоял так: оставить маму, чтобы пожить у бабушки с дедушкой, пли наоборот. Сейчас мне хотелось быть возле матери, поскольку после разговора в саду между нами вновь возникло взаимопонимание, и я изо всех сил пыталась избавиться от предубеждения по отношению к отчиму, хотя в глубине души не была уверена, что хочу этого на самом деле.
Настал ноябрь. Я часто вспоминала Корнуолл. В эту пору пруд Святого Бранока, окутанный дымкой, выглядел, должно быть, особенно загадочно. Я любила бывать там… но только не одна, иначе у меня появлялось чувство, что может случиться нечто ужасное.
Поэтому я ходила туда с Патриком, с матерью или с мисс Браун. Некоторое разочарование у меня вызвало то, что я никогда не слышала колоколов, которые, по слухам, иногда звонили где-то в глубине вод Я была мечтательной девочкой, возможно потому, что дедушка рассказывал мне множество корну оллских легенд. В Мэйнорли жили более здравомыслящие люди. Зато здесь было привидение леди Фламстед.
Как-то раз поздним вечером, когда я уже лежала в кровати, в комнату вошла мама.
– Ты еще не спишь? Это хорошо. Мне хотелось бы кое-что рассказать тебе.
Я уселась на кровати, а она пристроилась рядом, как обычно, обняв меня.
– Мне хочется, чтобы ты узнала об этом первой.
Я насторожилась.
– Ребекка, – начала мама, – ты не хотела бы иметь маленького братишку или сестренку?
Я молчала. Мне следовало бы раньше подумать о такой возможности, но почему-то это не приходило мне в, голову. Новость захватила меня врасплох, и я не знала, как мне на это реагировать.
– Тебе, наверное, очень хотелось бы этого, Бекка? – просительно повторила она.
– То есть…, ты имеешь в виду, что у нас будет ребенок?
Мама кивнула головой и улыбнулась. Она вся светилась от радости. Как бы я к этому не относилась, было ясно, что она счастлива.
– Я всегда думала, что тебе было бы неплохо иметь младшую сестричку, хотя, наверное, ты не возражала бы и против братика-, верно?
– Да… – пробормотала я. – Конечно… я бы хотела, – и тесно прижалась к ней.
– Я знала, что ты будешь рада, – сказала она.
Я продолжала размышлять. В доме все станет совсем по-иному. Но брат или сестра… Да, мне нравилась эта мысль.
– Он будет совсем крошечным, – сказала я.
– Только вначале, как и все мы. Мне кажется, это будет чудесный ребенок, но все-таки не настолько чудесный, чтобы в одночасье стать взрослым.
– И когда он появится?
– О, еще не скоро. Летом… в июне, наверное.
– А что он?
– Твой отчим? О, он очень рад. Ему, конечно, хочется мальчика, как любому мужчине. Но я уверена, что если родится девочка, то он будет рад не меньше.
А ты, Бекка, ты действительно рада?
– Да, – медленно произнесла я. – О да.
– Тогда я совершенно счастлива.
– Но она ведь не будет моей настоящей сестрой?
– Я вижу, ты уже твердо решила, что это будет девочка. Видимо, ты предпочитаешь иметь сестру.
– Я… я не знаю.
– Так вот, этот ребенок будет твоим единоутробным братом или единоутробной сестрой.
– Понятно.
– Замечательная новость, правда? Все в семье очень обрадуются.
– Бабушке с дедушкой ты уже сообщила об этом?
– Еще нет. Я напишу им завтра. Я хотела быть полностью уверенной. Ах, как все чудесно! Конечно, чуть позже мне придется перестать ездить по округе.
Я буду все время здесь, дома.
Она крепко прижала меня к себе.
Мама была права: это будет просто чудесно.
* * *
Скоро об этом узнали все. Бабушка с дедушкой пришли в восторг. Они собирались провести Рождество у нас. Дядя Питер полагал, что все складывается очень удачно. Избиратели любят, когда у их депутатов удается семейная жизнь и появляются детишки.
Миссис Эмери тоже считала, что это хорошая новость, а Джейн, Энн и вновь нанятые служанки весело обсуждали перспективы появления в доме младенца.
Как хорошо было увидеть на Рождество бабушку с дедушкой! Мы впервые праздновали его в Мэйнор Грейндже. Дом был украшен плющом, омелой и падубом. Торжественно внесли рождественское полено. Само Рождество было чисто семейным праздником, но в День подарков Бенедикт решил дать званый обед для своих друзей-политиков. Миссис Грант говорила, что валится с ног, но так оно и должно быть, и выражала сомнение в том, что в Мэйнор Грейндже хоть когда-нибудь проводились подобные приемы до того, как сюда вселился мой отчим, член парламента.
– Пока я могу перехватить чашечку чая да на минутку присесть, я как-нибудь управлюсь, – говорила она.
И управлялась она прекрасно. Мистер Эмери был вполне способен выполнить роль достойного дворецкого, а миссис Эмери демонстрировала нам, что ее должность отнюдь не является синекурой.
Рождественским утром мы все вместе отправились в церковь, а назад возвращались пешком через поля.
Бабушка, взяв меня под руку, тихо сказала, как она довольна, что я выгляжу теперь гораздо веселей, и добавила, что появление маленьких братишки или сестренки сделают меня совсем счастливой.
Рождество было временем всеобщего примирения и проявления доброй воли. Все в этот день надеялись, что сбудутся их желания. Мне даже понравился Бенедикт Лэнсдон. ну, не то, чтобы понравился, просто он вел себя великолепно. Он был со всеми так мил, даже с чиновниками из его партии. У него были прекрасные манеры, может быть, не столь изысканные, как у некоторых джентльменов, зато в его поведении была искренность, очень нравившаяся людям.
Он внимательно наблюдал за моей матерью и время от времени выговаривал ей за то, что она недостаточно отдыхает. Бабушка с дедушкой смотрели на это одобрительно. Они действительно были очень счастливы, а теперь, когда бабушка убедила себя и, полагаю, дедушку в том, что я прекрасно прижилась в этом доме, ничто уже не омрачало ее настроения.
Мать со смехом жаловалась, что мы относимся к ней, как к какому-то инвалиду. Нам следовало бы помнить, что она не первая женщина на этом свете, собирающаяся родить ребенка. Она чувствует себя прекрасно, так почему бы всем не перестать с ней носиться?
– Это относится и к тебе, Бенедикт, – добавила она.
Все рассмеялись. Таким образом, Рождество у нас получилось веселое, даже для меня. Я не знала, что теперь мне долго придется ждать следующего веселого Рождества…
* * *
Наши отношения с матерью вновь стали гораздо теснее. Бывали дни, когда она нуждалась в полном покое. Я находилась рядом с нею, читала ей вслух она это любила. Мы читали «Джен Эйр» – произведение, по мнению мисс Браун, не вполне подходившее мне по возрасту, но мать решила, что это весьма подходящее чтение.
Ни мать, ни ее родители никогда не пытались держать меня в хрустальной клетке, охраняя от правды жизни, как делает большинство воспитателей. Они полагали, что, поскольку мне предстоит жить настоящей жизнью, я должна знать о ней столько, сколько в состоянии понять.
Наверное, это делало меня несколько старше своего возраста. То же можно было сказать и о Патрике.
Это было самое счастливое время с тех пор, как я узнала о том, что мама собирается выходить замуж.
А потом грянул гром.
Отчим поехал в Лондон на заседание палаты общин.
Мама собиралась отправиться вместе с ним, но перед самым отъездом вдруг почувствовала слабость, и Бенедикт настоял на том, чтобы она осталась в Мэйнорли.
Меня это обрадовало.
Помню, стоял солнечный мартовский день. Было прохладно, но мне казалось, что я чувствую первые признаки весны. На кустах появились желтые почки.
Мы пошли к скамье, которую уже начали называть «моей», и сели там, глядя на пруд, у которого Гермес готовился к полету.
Мы говорили о ребенке – это была главная тема разговоров в те дни. Мама сказала, что, когда мы в следующий раз окажемся в Лондоне, она поищет какое-то специальное детское белье, о котором ей довелось слышать.
– Ты поможешь мне выбрать, – сказала она.
В этот момент появилась служанка. Она сообщила, что прибыл слуга из лондонского дома и просит немедленной встречи с моей матерью. Выяснилось, что это Альфред, посыльный. Мама встревоженно встала.
– Альфред! – воскликнула она.
– Умоляю вас, не пугайтесь, мадам, – сказал Альфред.
Мама перебила его:
– Что-то случилось? Мистер Лэнсдон…
Альфред старался сохранять чувство собственного достоинства даже в кризисной ситуации.
– С мистером Лэнсдоном все в порядке, мадам. Я прибыл сюда по его приказу. Он решил, что наиболее надежным способом сообщения будет послать меня.
Дело в мистере Питере Лэнсдоне. Он серьезно болен.
Вся семья собирается в их доме, мадам. Мистер Лэнсдон полагает, что если вы достаточно крепки для путешествия, то было бы неплохо, если бы вы приехали туда.
– Дядя Питер… – растерянно проговорила мать.
Она взглянула на Альфреда. – А что случилось? Вам это известно?
– Да, мадам. Мистер Питер Лэнсдон перенес сегодня ночью тяжелый удар. Его состояние, как говорят, весьма неудовлетворительное. Именно по этой причине…
Она перебила его:
– Мы выезжаем немедленно. Альфред, вам, наверное, нужно поесть. Пройдите к миссис Эмери. Она позаботится о вас, пока мы соберемся в дорогу.
Я взяла маму под руку, и мы прошли в дом. Я чувствовала, что она потрясена.
– Дядя Питер, – пробормотала она. – Я надеюсь, с ним… я надеюсь, он поправится. Я всегда считала его каким-то несокрушимым.
Мы успели на лондонский поезд в 3.30 и отправились прямо в дом дяди Питера. Там уже был Бенедикт.
Он нежно обнял мою мать, а меня, кажется, даже не заметил.
– Уже отослав Альфреда, я сообразил, что это может излишне взволновать тебя, дорогая, – сказал он. – Я решил, что ты и сама захотела бы приехать сюда, но дядя настоятельно просил об этом.
– Как у него дела?
Бенедикт лишь печально покачал головой.
Появилась тетя Амарилис, растерянная, ошеломленная. Я никогда не видела ее в таком состоянии. Похоже, она вообще не сознавала нашего присутствия.
– Тетя Амарилис, – сказала мама. – О, моя милая…
– Накануне с ним все было в порядке, – проговорила тетя Амарилис. – Я и подумать не могла бы… А потом вдруг… он просто потерял сознание.
Мы окружили его кровать. Он выглядел совсем другим… – достойным, благообразным, но совсем другим. Он был очень бледен и казался гораздо старше, чем в последний раз, когда я его видела.
Я оглядела стоящих возле кровати, его семью, самых близких ему людей. Меня поразило недоверчивое выражение на их лицах. Он умирал, и все понимали это, но смерть была понятием, совершенно несовместимым с личностью дяди Питера. Однако она, в конце концов, добралась и до него. Вот он лежал, этот пират, смело плывший по бурным волнам житейского моря, почти всегда побеждавший и не слишком разборчивый в средствах, – об этом изредка шептались в семье.
Лишь однажды он оказался на краю катастрофы. Это было связано с весьма подозрительными, имевшими дурную репутацию, клубами, от которых он получал солидную долю дохода, создавшего фундамент его состояния. Потом он стал филантропом, и большая доля денег, полученных из этих сомнительных источников, пошла на добрые дела, вроде той миссии, которой руководили его сын Питеркин с женой Френсис.
Мне кажется, мы все его любили. Да, он был жуликом, но очень умным. Я знала, что мать, бабушка и дедушка любили его. Он всегда был добр к ним и всегда был готов помочь. Тетя Амарилис обожала его и отказывалась видеть в нем хоть какие-нибудь недостатки. Остальные прекрасно видели эти недостатки, но от этого любили его ничуть не меньше.
И вот теперь он умирал.
* * *
В газетах появились заметки о дяде Питере. Его называли миллионером-филантропом. Везде сообщались трогательные подробности из его жизни, и никто. не пытался намекать на то, каким путем ему удалось сколотить себе состояние. Смерть очищает покойного.
Всем хотелось бы стать миллионерами, но никому не хочется стать покойником. Так исчезает зависть. Более того, людям неудобно распространять порочащие сведения о покойном, а особенно о недавно умершем.
Быть может, здесь присутствует и страх перед невидимым. «Никогда не высказывайся дурно об умерших» – таково общее правило.
Дядя Питер запомнился своими благими деяниями, а никак не дурными. На похоронах присутствовало множество людей. Тетя Амарилис была убита горем.
Даже Френсис, известная своей блестящей работой в миссии и тем, что она, чуть ли не единственная из всех, никогда не пыталась льстить покойному, была искренне опечалена. Что же касается остальных – мы чувствовали себя осиротевшими.
Я только-только начинала осознавать эту перемену в нашей жизни и теперь повсюду обнаруживала ее признаки.
В положенный срок было зачитано завещание. Я не присутствовала на этой церемонии, но мне ее описали.
Слуги остались очень довольны. Все они получили приличное вознаграждение. Никто не был забыт, чего и следовало ожидать от дяди Питера. Тетя Амарилис получила пожизненное содержание; Елена, Мэтью, Питеркин, Френсис – все получили свою долю. Покойный оставил огромное состояние, но большая часть его была вложена в дело, а если называть вещи своими именами – в эти пресловутые клубы. Их он завещал своему внуку Бенедикту Лэнсдону.
Все судачили об этом, и я задумалась: что же это будет значить для нас?
* * *
Вскоре все начало выясняться. Взаимоотношения между моей матерью и ее мужем несколько изменилось. Она уже не пребывала постоянно в идиллически-счастливом настроении. В ней начала чувствоваться какая-то неуверенность.
Я видела, как они прогуливались в саду. Вместо того чтобы, как прежде, живо что-то обсуждать и постоянно смеяться, держась за руки, они шли на некотором расстоянии друг от друга и вели серьезный разговор, хмурясь, жестикулируя и, кажется, споря о чем-то.
Меня осенило: это могло быть как-то связано с наследством, полученным от дяди Питера.
Мне хотелось, чтобы мама поговорила со мной об этом, но она, конечно, не решилась. Одно дело – считать меня достаточно взрослой для чтения «Джен Эйр», другое – включать меня в дискуссию по весьма деликатным вопросам.
Судя по всему, мама была очень обеспокоена.
Мне удалось подслушать ее разговор с Френсис.
Френсис относилась к тем не совсем приятным людям, которые весьма добры и сострадательны к человечеству в целом, но менее склонны сочувствовать отдельным людям. У нее был твердый характер, и она посвятила свою жизнь благотворительности. Она говорила, что принимала деньги от дяди Питера с благодарностью, а откуда брались эти деньги, ее не касалось, так как она, вне всяких сомнений, тратила их на добрые дела – на свою миссию. Однако к дяде Питеру она всегда относилась гораздо более критически, чем остальные члены семьи. Она принимала его таким, каким он был, подобно королеве Елизавете, с благодарностью принимавшей сокровища, награбленные ее героями-пиратами, чтобы использовать эти сокровища на благо своей страны.
По-моему, это было по-своему логично, и ничего иного от Френсис не ожидали.
Она сказала моей маме.
– Бенедикт должен продать клубы. Это принесет ему целое состояние. Уж не собирается ли он управлять ими?
– Он чувствует, что дядя Питер хотел от него именно этого, – ответила ей мама. – По этой причине он и завещал их Бенедикту.
– Вздор. Питер должен был ожидать, что наследник поступит так, как сочтет нужным… как делал всегда и сам Питер.
– Тем не менее…
– Пожалуй, Бенедикту нравится представлять себя в этой роли. Что ж, мой тесть частенько держал слишком круто к ветру, но для политика это недопустимо.
– Именно это я и говорю Бенедикту.
– А он полагает, что сможет увеличить свой капитал, получая от грязных делишек. Несомненно, деньги – сильный инструмент в политике.
– Это пугает меня, Френсис.
– Что поделаешь! Каков дедушка, таков и внук.
Несомненно, Бенедикт – точная копия старикана.
– Бенедикт – удивительный человек.
Наступило молчание, которым Френсис явно выражала свое несогласие с только что высказанным утверждением.
– Что ж, – наконец сказала она, – если ты помнишь, – в свое время эти клубы чуть не прикончили моего тестя.
– Я знаю. Вот почему…
– Есть уж такие мужчины. Брось им вызов – и они, не размышляя, примут его. Это все из-за их мужской самонадеянности. Им кажется, будто ничто на земле не в состоянии остановить их, и они непременно желают доказать это.
– Но это может разрушить его жизнь – Его дедушка умел лавировать и умудрился уйти в могилу с почестями. Такие мужчины считают, что жизнь ничего не стоит без подстерегающих их опасностей, с которыми следует бороться. Ладно, не беспокойся, Анжел. В твоем положении это вредно. Подумай о себе, а Бенедикт пусть заботится о себе сам. Такие, как он, умеют выкручиваться. Я уверена, он понимает, что делает.
Значит, он собирался продолжать дела дяди Питера. Это было опасно, но, как сказала Френсис, мужчины, подобные Бенедикту и дяде Питеру, не представляют для себя иной жизни.
* * *
Тетя Амарилис заметно постарела Она стала апатичной и потеряла свой обычный моложавый вид.
Подхватив простуду, она никак не могла отделаться от нее. Похоже, что после смерти дяди Питера жизнь для нее потеряла смысл.
В Лондон приехали дедушка с бабушкой. Они были озабочены состоянием моей матери. Я подслушала их разговор.
– Не слишком-то хорошо она выглядит, – сказала бабушка. – Совсем не так, как в прошлый раз.
– Наверное, уже подходит время, – ответил дедушка.
– Нет, дело не только в этом.
Я забеспокоилась.
– Бабушка, – спросила я, – с мамой все в порядке?
Она помедлила с ответом на мгновение дольше, чем следовало бы.
– О да, – сказала она наконец. – Все будет хорошо. – Но в ее голосе не было убежденности. – Я просто думаю… – начала она и замолчала.
– Что ты думаешь? – спросила я.
– Ах, ничего, – ответила она, оборвав разговор.
Позже я поняла, что она имела в виду. Они с дедушкой хотели, чтобы мама отправилась вместе с ними в Корнуолл и рожала там. Я не думала, что мама согласится на это, ведь в этом случае ей пришлось бы оставить Бенедикта. Впрочем, сейчас между ними были уже не те отношения. Это наследство провело между ними черту. Я знала, что мама пытается убедить его бросить это дело, а он противится ей.
Дедушка имел с ним продолжительную беседу, а бабушка поговорила со мной.
– Я думаю, было бы очень неплохо, если бы ты и мама вместе с нами поехали в Корнуолл. Нужно решать поскорей, пока твоя мать еще может путешествовать. Через несколько недель все будет гораздо труднее.
– Мама не захочет уезжать, потому что он не сможет поехать с ней.
– Ты имеешь в виду своего отчима? Да, не сможет, но зато он вполне сможет иногда приезжать на уикэнды. Это не слишком далеко, а разъезды для него – привычное дело.
– Ах, бабушка, хорошо бы, она согласилась.
Бабушка сжала мою руку.
– Мы обязаны попытаться убедить ее. Видишь ли, до того, как умер дядя Питер, все было совсем иначе.
С тех пор многое изменилось. Мы думали, что о маме позаботится тетя Амарилис, но та, бедняжка, сама в ужасном состоянии. Я знаю, твой отчим постарается окружить ее заботой, но, по-моему, в такие моменты нужно, чтобы вокруг были самые близкие. Если бы она поехала к нам, то и ты была бы возле нее.
– Да, конечно, – согласилась я.
Я поговорила об этом с мамой.
– Бабушка хочет, чтобы ты переехала в Корнуолл.
– Она чересчур беспокоится.
– Но ведь ты ее дочь.
Мама улыбнулась.
– Корнуолл… Временами я думаю об этом, Бекка.
Бывает, что я чувствую себя очень усталой и мне хочется к моей маме. Наверное, это слишком детское чувство?
Я дотронулась до ее руки.
– Мне кажется, любому человеку иногда необходимо побыть возле матери.
– Ты совершенно права. Я всегда окажусь рядом, когда ты будешь нуждаться во мне. Если что-то начнет беспокоить тебя, ты ведь расскажешь мне, правда?
Я заколебалась с ответом, и мама не стала настаивать. Наверняка она знала о моей глубокой неприязни к отчиму, но, возможно, не считала это чем-то особенным: такое случалось тысячи раз, когда чьи-то матери вновь выходили замуж.
Мне хотелось бы узнать от нее, насколько глубокой стала трещина, пролегшая между ней и ее мужем.
Временами мне казалось, что ее вообще не существует и что мама все также влюблена в него, что ее любовь останется неколебимой, как бы он ни поступал. А что чувствовал он? Откуда мне было знать? Я была слишком мала и неопытна, чтобы разбираться в таких ситуациях.
Шли долгие дискуссии по поводу возможности поездки моей матери в Корнуолл. Я чувствовала, что она колеблется. Наконец она решила поговорить со мной более откровенно.
– Ты предпочла бы поехать туда, правда, Бекка?
Я призналась, что так оно и есть.
– Бедная Бекка! В последнее время ты ощущаешь себя не слишком-то счастливой, да? Ты почувствовала, что отношения между нами изменились. Сначала я уехала в свадебное путешествие, а ведь раньше мы никогда не расставались. Потом я увлеклась политической деятельностью – Это было необходимо, – сказала я.
Она кивнула.
– Но тебе это не нравилось. Я знаю, как ты любишь бабушку с дедушкой и как ты относишься к своему отцу. Ты сотворила из него кумира. Не стоит делать из людей кумиров, Бекка.
Что она имела в виду? Может быть, она наконец-то поняла, что ее кумир Бенедикт стоит на глиняных ногах? Вместе с наследством дяди Питера он унаследовал его темные делишки и не желал оставить их, хотя она умоляла его сделать это.
Как же сильно повлияла на всех нас смерть дяди Питера! Лондонский дом тети Амарилис перестал быть уютным теплым гнездом, мы больше не могли пользоваться советами дяди Питера; возникла трещина в отношениях между моей матерью и ее новым мужем.
Мама продолжала говорить:
– Теперь я не могу приносить пользу в политической деятельности, и это затянется еще на некоторое время На днях мне пришлось отменить важную встречу, потому что я вдруг почувствовала, что не выдержу этого. Наверное, для всех будет лучше, если я на некоторое время сойду со сцены, а уехав в Корнуолл, я буду меньшим бременем для всех, чем если останусь здесь.
– А как будут довольны бабушка и дедушка!
– Господи, благослови их! Я постараюсь не надоедать старикам.
– Надоедать! Да ты будешь только радовать их.
Я весело запрыгала по комнате, и мама, глядя на меня, рассмеялась.
– Когда мы выезжаем? – спросила я.
* * *
Даже после этого я боялась, что Бенедикт выдвинет какие-нибудь возражения. Было ясно, что эта идея ему не нравится Он был нежным и любящим супругом, и мне показалось, что мама вновь в нерешительности.
Бабушка с дедушкой вели с ним длительные переговоры. Нужно сказать, моя бабушка умела убеждать и была волевой женщиной. Она заявила, что желает в данных обстоятельствах заботиться о своей дочери.
Все очень просто. Мы вместе с ней отправляемся в Корнуолл; детскую там подготовят. Доктор Уилмингхем является другом семьи, он в свое время принимал Анжелет. Лучшая в Корнуолле акушерка живет поблизости. Ее можно доставить в любой момент. Бенедикт должен понять, что тетя Амарилис теперь не в состоянии оказать помощь, а дяди Питера, к которому обращались в экстренных случаях, больше нет. Он, Бенедикт, может приезжать в любое время. Никаких предупреждений или приглашений не требуется. Ему нужно только сесть в поезд и приехать. Корнуолл, конечно, не лондонское предместье, но железнодорожное сообщение очень удобное. В уик-энды он будет посвободней, чем в рабочие дни, но приезжать он может, когда угодно.
Наконец он согласился с разумностью этого решения, и мы с мамой начали готовиться к отъезду в Корнуолл.
* * *
Давно я не чувствовала себя такой счастливой. Как будто бы этого брака вовсе и не было. Видимо, это ясно читалось на моем лице.
Бенедикт стоял на платформе и махал нам рукой на прощанье. Он казался очень одиноким, и до самого последнего момента, пока вокзал не скрылся из глаз, меня не покидали опасения, что мама в последний момент может передумать.
Расставание опечалило ее, и я еще раз убедилась в том, что они действительно сильно привязаны друг к другу.
Я взяла ее ладонь и прижалась к ней щекой. Мама поцеловала меня и сказала:
– Время пролетит быстро.
– Я уверена, нам не придется долго дожидаться Бенедикта, – утешила ее бабушка.
Еще лучше я почувствовала себя, когда мы пересекли Теймар. На станции нас ждал конюх, и вскоре мы уже ехали по извилистым проселкам, а потом показался Кадор, вид которого всегда переполнял мои чувства.
Но на этот раз я была взволнована как никогда, поскольку судьба, сжалившись надо мной, вернула мне мать, хотя бы на время.
Я подсчитывала недели, в течение которых мы будем вместе. Мы будем вместе ухаживать за ребенком.
Нужно почувствовать себя несчастной, чтобы оценить настоящее счастье, и за время этого путешествия я убедилась в том, что никогда в жизни не была так счастлива, как сейчас.
С каким удовольствием мы здесь устраивались! Это выглядело как возвращение домой. У мамы поднялось настроение. Она любила Кадор, потому что в детстве это был ее родной дом и она с родителями была очень близка. Если что-то могло заставить ее перестать грустить из-за расставания с Бенедиктом, так это Кадор.
Мы приехали в начале апреля, когда здесь особенно красиво. Весна приходила в Корнуолл раньше, чем в Лондон. Весеннее настроение носилось в воздухе. Я ощущала запах моря и прислушивалась к мягкому шуму накатывающихся волн. Как это было приятно!
Бабушка с дедушкой разделяли мою радость, ведь их любимая дочь находилась под крышей родного дома.
Первым, делом моя бабушка вызвала миссис Полгенни, которая тотчас пришла. Мне показалось, что она выглядит постарше, чем когда я видела ее в последний раз, но, пожалуй, еще более благочестивой.
Перспектива появления нового младенца обрадовала ее.
– Чудно будет, когда у вас в Кадоре появится малыш, миссис Хансон, сказала она. – Кажется, только вчера я принимала мисс Анжелет.
