Текст книги "Беглая монахиня"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 9

С ударом колокола, ровно в девять утра, Иоахим Кирхнер вошел в мрачный кабинет архиепископа Майнцского:

– Да ниспошлет Господь благословенное утро вашей курфюрстшеской милости!

Альбрехт Бранденбургский, архиепископ и курфюрст Майнцский, сын курфюрста Иоганна Цицерона Бранденбургского, бывший архиепископ Магдебургский и администратор епископства Хальберштадт, а ныне самое влиятельное духовное лицо к северу от Альп, сидевший за монументальным дубовым столом, широко зевнул. Он был облачен в стихарь, пурпурную сутану и черный берет.

– Ладно, ладно, Кирхнер, – небрежно махнул он рукой. – Что там у нас сегодня?

Кирхнер, долговязый, как жердь, с вьющимися рыжеватыми волосами и необычайно бледной кожей, был секретарем и поверенным его высокопреосвященства. Он слыл хитрым интриганом, которого побаивались при дворе. Черная облегающая риза лишь подчеркивала его худобу. Обозначив нечто

ироде поклона, сводившегося к сгибанию верхней части туловища в бедрах с грацией деревянной куклы, секретарь ответил:

– Аудиенции, ваша курфюрстшеская милость!

– Сколько?

– Человек тридцать-сорок. По большей части просители и всяческий сброд.

– Отошли их прочь. Мне сегодня не до сброда.

Кирхнер, склонив голову набок, лицемерно потупил взор

и подобострастно ухмыльнулся:

– Уже исполнено, ваша курфюрстшеская милость. Остались лишь трое.

За широкими закрытыми дверями послышался шум. Альбрехт бросил вопросительный взгляд на секретаря. В тот же момент двери распахнулись и в помещение с дикими воплями ворвался мужчина в рубище, за которым пытались угнаться два лакея в ливреях, хватавшие его за лохмотья.

Добежав до Альбрехта, жалкое создание бросилось ему в ноги, молитвенно воздело руки и запричитало:

– Сжальтесь, милостивый господин! Сжальтесь!

Альбрехт вышел из-за своего письменного стола. Пурпурная сутана еще больше подчеркивала его полноту. И прежде чем лакеям удалось схватить несчастного за руки и за ноги, чтобы выволочить из зала аудиенций, архиепископ сделал им знак оставить мужчину в покое.

На мгновение в зале воцарилась напряженная тишина. Затем раздался голос архиепископа:

– Чего ты хочешь, оборванец? Встань!

Проситель с трудом поднялся. Склонив голову и опустив плечи, он попытался расправить свои лохмотья. Наконец возвел глаза и, задыхаясь, произнес:

– Простите, всемилостивейший государь, ваша курфюрстшеская милость, я три дня и две ночи бежал по лесу, чтобы просить вас о милостыне. Не для себя прошу, всемилостивейший государь, я прекрасно питался все эти дни лесными дарами, грибами и ягодами. Для моей жены прошу и десяти детишек, они вот уже которую неделю без пропитания. – Его голос вдруг сорвался на крик: – Еретики, люди саксонского монаха, подожгли наш скромный домишко, и с тех пор мы спим под деревьями в компании кабанов, волков и лис. Я не знаю, что мне делать. Всемилостивейший государь...

– Замолчи! – оборвал Альбрехт крестьянина. Казалось, слова просителя тронули его душу. Но уже в следующую секунду он овладел своими эмоциями и презрительно заметил:

– Отчего же ты не держишь в узде свой детородный орган и плодишь столько детей, если не можешь их прокормить?

– На все Божья воля, господин. И еще немного любви, если позволите заметить.

Кирхнер испуганно взглянул на архиепископа. Он был уверен, что вот-вот разразится гроза, и ждал одного из тех приступов ярости своего патрона, которые всем внушали страх. Однако ничего подобного не произошло. Альбрехт Бранденбургский подошел совсем близко к просителю, почти столкнувшись с ним нос к носу, и проговорил приглушенным голосом, как будто никто из окружающих не должен был слышать его слова:

– Это он хорошо сказал. – И добавил, обратившись к секретарю: – Наполните бедолаге мешок едой из кладовой, пусть возьмет столько, сколько сможет унести!

Дурнопахнущий крестьянин стоял как изваяние. Поняв наконец происшедшую перемену в настроении хозяина, он бросился в ноги архиепископу, схватил подол его сутаны и облобызал его.

Альбрехт брезгливо выдернул подол из грязных рук просителя и дал лакеям знак освободить его от неприятного зрелища.

– В будущем, будь любезен, не подпускай ко мне близко такой сброд, – проворчал он в сторону Кирхнера, пока слуги выпроваживали крестьянина из зала аудиенций.

Секретарь заискивающе улыбнулся:

– Полагаю, ваша курфюрстшеская милость будут довольны, приняв сегодня первого посетителя.

– Имя?

– Линус Коронелли.

– Не знаю такого.

– Торговец реликвиями из Вероны. Пару лет назад вы приобрели у него гвоздь с креста Господа нашего Иисуса Христа.

Лицо архиепископа мгновенно прояснилось, ибо Альбрехт Бранденбургский был страстным коллекционером реликвий. Ни одна святая кость не могла укрыться от него.

И хотя имя Коронелли давно стерлось из памяти Альбрехта, он встретил веронского купца с распростертыми объятиями, как старого друга. Это был низкорослый мужчина в благородной одежде, с бархатным беретом на голове. Его сопровождали двое слуг, несшие дорожный саквояж размером пять локтей в ширину и два в высоту.

После приветствия по всей форме и обмена учтивостями Коронелли приказал своим слугам открыть саквояж.

Курфюрст впился глазами в содержимое, как сластолюбец на девиц в бане: на ложе из красной тафты покоились человеческий череп, массивная бедренная кость, кисть руки с отсутствующими большим и указательным пальцами и, в отдельной коробке, не поддающиеся определению фрагменты костей, одна из которых по размеру и цвету весьма напоминала речную раковину.

Торговец реликвиями протянул архиепископу пару перчаток из белой козьей кожи и широким жестом пригласил его к саквояжу:

– Прошу вас, ваша курфюрстшеская милость!

С опаской, продиктованной не отвращением, а скорее благоговением, Альбрехт потянулся за кистью и поднес ее к солнечному свету, скудно пробивавшемуся через стрельчатое окно.

– Чья? – коротко бросил он.

– Это левая кисть святого Витуса, сицилийца, мученика, разделившего мученический удел со своим воспитателем и кормилицей!

– Тот самый Витус, один из четырнадцати святых чудотворцев, помощников в беде?

– Тот самый, святой-заступник от ночного недержания у детей!

– Не самый первый среди святых. – Архиепископ сморщил нос, словно понюхал обмоченную простыню.

– Ваша курфюрстшеская милость, – разволновался Коронелли, – пражский епископ будет завидовать вам, узнав, что вы обладаете этой реликвией. В тамошнем соборе хранятся два недостающих пальца. А у вас их было бы целых три!

Не заинтересовавшись предложением, Альбрехт положил кисть назад и показал на череп:

– А это кто?

– Святая Перепетуя. – Торговец развел руками, словно извиняясь, что не располагает более качественным товаром.

– Перепетуя? – Лицо архиепископа налилось кровью и стало пурпурным, как его сутана. – Ты хочешь меня в гроб вогнать, веронец? Папа Климент обладает мощами апостолов Петра и Павла, у него есть обугленная ветвь тернового куста, в пламени которого Моисею явился ангел Господень; ножницы, которыми император Домициан состриг волосы святому апостолу Иоанну. И даже один сребреник из тех, что получил Иуда за предательство Господа нашего Иисуса, находится в его коллекции, уж не говоря о плащанице святой Вероники. А ты приходишь ко мне с черепом некоей Перепетуи, или как там ее звали, женщины, которую никто не знает!

– Это святая из далекой Африки, – возразил торговец, – и епископ Антиохийский собственноручно удостоверил подлинность ее черепа. – В качестве доказательства он сунул архиепископу под нос замызганный пергамент.

Альбрехт Бранденбургский отмахнулся от листка:

– Никчемные кости, не имеют никакой ценности. Раздобудь мне кусок плаща святого Мартина или череп апостола Фомы. Вот чтоможно было бы обратить в деньги! В Галле выставлены реликвии, которые Папа Лев снабдил индульгенцией на четыре тысячи лет чистилища! Знаешь, что это означает, веронец? Ты можешь напропалую грешить, нарушая все десять заповедей, пока не надоест. Тогда ты покупаешь индульгенцию, бросаешь взгляд на лобковую кость святой Вероники, и вот уже один из четырех херувимов машет тебе с неба знаменами вечного блаженства. Но какого-нибудь африканского бабьего черепа тут недостаточно.

Слуги торговца реликвиями, слушавшие тираду архиепископа с широко раскрытыми глазами, в полном смущении убрали кости назад в саквояж.

Коронелли отвесил несколько поклонов и, напустив на себя подавленный вид, произнес:

– Простите, ваша курфюрстшеская милость, если мой товар не удовлетворил ваши курфюрстшеские запросы. В следующий раз я предложу вам более ценные кости.

Небрежным движением руки Альбрехт Бранденбургский дал понять веронцу и его слугам, что аудиенция закончена.

– Следующий! – раздраженно приказал он секретарю Кирхнеру и вновь втиснул свои телеса в кресло за письменным столом.

Не успели торговцы реликвиями исчезнуть, как в полутемный зал горделивой походкой вошла женщина. На ней было длинное голубое платье из тончайшего льняного полотна, рукава из тафты расширялись от локтей, демонстрируя полосы желтой подкладки. Ярко-желтая ткань выступала и из круглого выреза декольте, окаймляя голубое полотно. Голова незнакомки была увенчана белым, уложенным в складку чепчиком, стянутым сеткой с едва заметными матерчатыми цветами.

– И кто ж ты такая? – Архиепископ поднялся и внимательно осмотрел незнакомку с головы до ног.

Особы женского пола являлись к нему на аудиенцию крайне редко. Чаще всего это были женщины, доведенные до глубокого отчаяния и взывавшие о помощи. Он ненавидел такие беседы. В отличие от обычных просительниц эта дама производила впечатление своей исключительной самоуверенностью.

– Я Магдалена, жена канатоходца Рудольфо. Вы наверняка слышали о таком?

– То есть циркачка? – удивился Альбрехт.

– Если вам будет угодно так называть меня.

Тут вмешался секретарь:

– Ваша курфюрстшеская милость, Великий Рудольфо – самый известный канатоходец во всем мире! Он пересекает бурные потоки по тонкому канату, и нет столь высокой церковной башни, на которую он не смог бы взойти по раскачивающемуся тросу. Это так? – добавил он, посмотрев на Магдалену.

Магдалена кивнула с улыбкой.

– И что привело тебя ко мне? – осведомился архиепископ. Скрестив руки на груди, он распушился, словно павлин.

– Великий Рудольфо послал меня к вам с просьбой разрешить ему взойти по канату на западную башню вашего собора. Он просил также передать, что это не будет вам в убыток. Рудольфо предоставляет вам десятую часть своих сборов. Замечу, с вашего позволения, что на схожий аттракцион на Шпейерском соборе два года назад собралось больше зрителей, чем было жителей в городе.

Лучше бы Магдалена этого не упоминала: со шпейерским епископом Альбрехт Бранденбургский находился в состоянии вражды. Поэтому неудивительно, что уже в следующее мгновение он выпалил:

– Так почему бы Великому Рудольфо еще разок не взобраться на собор в Шпейере! На Майнцском соборе этому шельмецу во всяком случае нечего делать. – И добавил с издевательской ухмылкой: – Это говорит Великий Альбрехт Бранденбургский.

Похоже, Магдалена ожидала архиепископский отказ. Без гени разочарования на лице она подобрала юбки руками, изобразила нечто вроде расшаркивания и самоуверенно поблагодарила за оказанный прием.

Когда Кирхнер распахнул перед Магдаленой двери, ей навстречу шагнул молодой человек с короткой стрижкой и самонадеянным выражением холодной решимости, свойственным купцам. Он был одет по последней моде в бордовые панталоны до колен и темно-синюю накидку. Увидев Магдалену, мужчина вежливо посторонился и довольно неуклюже склонил голову, изображая поклон.

– Кто это? – спросил архиепископ у Кирхнера, пока незнакомец приближался к нему.

– Маттеус Шварц, – опередил тот секретаря, – бухгалтер и посланник имперского графа Якоба Фуггера. Граф велел кланяться.

Альбрехт замер в полном смятении. Он догадывался, чего хотел от него посланник Якоба Фуггера. Но, как и все сборщики долгов, тот явился не вовремя.

С некоторой неловкостью архиепископ протянул визитеру руку для поцелуя. Маттеус Шварц, однако, не стал целовать ее, а энергично потряс двумя руками, словно стаканчик с игральными костями, так что Альбрехт поморщился от боли.

– Кто была эта красавица? – спросил Шварц, кивнув на дверь.

– Жена Великого Рудольфо, канатоходца, – опередил патрона Кирхнер, вызвав тем самым недовольство архиепископа.

– Позвольте мне отгадать цель ее визита, – улыбнулся посланник. – Рудольфо желает взойти на одну из башен вашего собора?

– Разумеется, я отверг его наглое требование, – буркнул архиепископ.

Маттеус Шварц покачал головой.

– Не думаю, что это было разумно, ваше высокоблагородие.

Альбрехт Бранденбургский отдавал себе отчет, какой подвох скрывается за таким обращением. Он привык, чтобы его называли «ваше высокопреосвященство», «ваша курфюрстшеская милость» или «святейший князь». Однако портить отношения со сборщиком долгов, посланным Якобом Фуггером, было глупо.

– Перейдем, пожалуй, к делу. – Маттеус Шварц без приглашения уселся на единственный стул, стоявший у письменного стола архиепископа. Распахнув свою просторную накидку, вытащил оттуда свиток и элегантным движением, свидетельствовавшим о его опыте обращения с подобными бумагами, бросил его на стол. – Полагаю, вы знакомы с этими документами, ваше высокоблагородие, – самодовольно заметил он.

Альбрехт Бранденбургский сел и с мольбой посмотрел на своего секретаря. Тот тут же подобострастно откликнулся:

– Долговые обязательства вашей курфюрстшеской милости!

– Знаю! – рявкнул архиепископ и произнес с наигранным высокомерием, обращаясь к посланнику: – А вот возьму сейчас да и брошу всю пачку в огонь, мигом избавлюсь от долгов.

Маттеус Шварц рассмеялся, да так нарочито громко, что чуть не поперхнулся.

– Ваше высокоблагородие изволят шутить! Вы серьезно полагаете, что я принес вам оригиналы долговых обязательств? О нет, ваша милость, это всего лишь списки. Оригиналы хранятся в одном из фуггеровских несгораемых шкафов в Аугсбурге, по соседству с долговыми векселями Папы, императора и прочих бедняков.

Уже не в первый раз за это утро лицо архиепископа побагровело. В такие моменты здоровье патрона вызывало се-рьезное беспокойство у Кирхнера. Альбрехт сидел молча и не произносил ни слова.

Тогда посланник поднялся и, перегнувшись через стол, приблизился к лицу курфюрста на расстояние, которое можно было бы назвать неприличным.

– Ваше высокоблагородие должны моему господину, имперскому графу Якобу Фуггеру Аугсбургскому, сто десять тысяч рейнских золотых гульденов вместе с процентами за прошлый год.

Секретарь усердно кивнул.

А Шварц настойчиво повторил:

– Вместе с процентами за прошлый год, ваше высокоблагородие!

– Я знаю, – робко ответил Альбрехт. – Времена уж больно тяжелые. Крестьяне восстают против властей и отказываются платить десятину. Проповедники разрешения грехов с пустой сумой разъезжают по стране, потому что никто не желает слушать их проповеди. При этом у народа как никогда есть масса поводов откупиться от грехов, но церкви пустуют.

– Почему бы вам не пустить в ход необычные средства распространения в народе ваших индульгенций?

– Необычные средства! – Альбрехт усмехнулся. – Назовите мне хотя бы одно из ваших необычных средств! Как должнику Якоба Фуггера мне почти любое средство подойдет.

– Ваше высокоблагородие, не мое дело указывать вам способ, как заработать деньги. – Маттеус Шварц нахмурился. – Я явился для взимания процентов в размере одиннадцати тысяч золотых гульденов и не собираюсь покидать ваш город, пока указанная сумма не зазвенит в моем кошельке.

– Так что же, мне эти одиннадцать тысяч золотых гульденов из своего ребра вырезать? – взорвался Альбрехт. – У меня нет ни гульдена в кармане. Я разорен!

– Стало быть, вы жили не по средствам, досточтимый архиепископ. Как говорит мой патрон Фуггер, тот, кто получает удовольствие без денег, скорее всего, нашел философский камень.

– Хорошо говорить Фуггеру. Он в деньгах как сыр в масле катается!

Посланник засмеялся:

– Тут вы, пожалуй, правы. Но аугсбургские Фуггеры с молоком матери впитали умение обращаться с деньгами, это передавалось от отца к сыну, а потом к внукам. Вы же, если мне не изменяет память, купили и титулы, и приходы. Собрали вокруг себя самых известных художников, этого Кранаха и Дюрера из Нюрнберга, которые вас так выигрышно изобразили. К тому же ваш собор набит сокровищами!

Альбрехт готов был вцепиться в глотку сборщику долгов. Он вскочил и воскликнул:

– Что же, прикажете мне Майнцский собор продать?

Маттеус Шварц наморщил лоб, словно хотел сказать: «Неплохая идея». Однако вслух произнес:

– Разве вы только что не отказали Великому Рудольфо в его намерении подняться по канату на западную башню собора? Позвольте заметить, это было довольно неосмотрительно.

– Он имеет в виду десятую часть сборов, – вмешался секретарь. – От циркачей можно было бы потребовать и больше.

– И не только, – возразил посланник. – Зрелища, подобные этому, привлекают тысячи людей, то есть гораздо больше, чем может вместить ваш собор. Вот вам прекрасная возможность распространить среди народа ваши индульгенции. Говорят, несколько лет тому назад в Бамберге, когда Рудольфо поднялся на одну из соборных башен, было продано семь тысяч индульгенций.

Альбрехт Бранденбургский и его секретарь переглянулись, как будто на них только что сошел Святой дух. Чтобы подбодрить своего хозяина, Кирхнер с достоинством кивнул. Было видно, как в архиепископе боролись противоречивые чувства: освобождение от кары за грехи и шутовской балаган!

В конце концов он возмущенно рявкнул:

– Кирхнер, чего ты ждешь? Верни жену канатоходца!

Секретарь настиг Магдалену на пути в гостиницу «Двенадцать апостолов», излюбленное пристанище путешественников. Там она намеревалась вместе с зазывалой ждать Рудольфо и артистов.

– Прошу прощения за недоразумение, происшедшее у его курфюрстшеской милости, – церемонно начал Кирхнер. – Альбрехт Бранденбургский послал меня сообщить вам, что он, вероятно, встал сегодня не с той ноги...

– И вы побежали за мной, чтобы поставить меня об этом в известность? – перебила его Магдалена. Она сразу сообразила, что спесивый архиепископ поменял свое решение.

– Во всяком случае, – продолжил Кирхнер, – его курфюрстшеская милость приносит свои извинения по поводу отказа. Само собой разумеется, для него и для города большая честь, если Великий Рудольфо и его знаменитая труппа порадуют нас своим выступлением. Он просит вас вернуться для приватной беседы.

Предложение секретаря курфюрста звучало заманчиво, однако Магдалена вовсе не торопилась выказывать свой восторг и обратный путь с Кирхнером проделала почти молча.

Жители Майнца сразу зашушукались, увидев странную парочку. Они привыкли, что любвеобильный архиепископ использовал секретаря Иоахима Кирхнера в качестве посредника в своих любовных похождениях. Именно так Альбрехт Бранденбургский познакомился и с Элизабет Шюц, темноволосой красоткой, которую он называл Лейс. С ней он жил как с женой, правда, без благословения Церкви, и не делал тайны из того, что приходится кровным отцом очаровательной дочурки, которую Лейс однажды произвела на свет.

Но кто была эта прекрасная незнакомка рядом с Кирхнером? И почему секретарь князя-епископа, вопреки заведенному ритуалу, публично демонстрировал ее? Вскоре за Кирхнером и Магдаленой уже следовала оживленно жестикулирующая и орущая толпа.

Магдалена делала вид, будто не замечает скопления народа, а секретарь пытался отвлечь ее внимание от щекотливой ситуации хвастливым рассказом о богатой истории города. Он с гордостью вспоминал о временах Римской империи, как полтора тысячелетия тому назад римляне двумя легионами разбили лагерь напротив впадения Майна в Рейн. Отсюда Друзус начал свой поход против Германии, а через какое-то время были построены каменный мост через Рейн и римский акведук, ведущий в Могонтиациум, как тогда назывался Майнц. Впрочем, расцвет города продлился недолго, и Майнц впал в непробудный сон, совсем как спящая красавица, и был разбужен только в середине VIII века легендарным архиепископом Бонифацием. Патетически возвысив голос, Кирхнер провозгласил, что последующие майнцские архиепископы в качестве примасов Римско-католической церкви правили областью от Констанца до Бранденбурга и от Вормса до Праги.

Магдалена слушала его исторический экскурс вполуха. Она никак не могла отключиться от событий прошлой ночи и загадочного бормотания доктора Бомбаста. Размышления окончательно завели ее в тупик: то ли все это дьявольские происки, имеющие целью поставить ее на колени, то ли некая тайная сила, прознав о ее осведомленности о Девяти Незримых, делала все, чтобы вырвать у нее эти знания.

В Майнце Бомбаст на удивление быстро сошел с корабля и даже не попрощался, хотя на протяжении всей утомительной поездки все время искал ее общества. Так что же, случайная встреча была инсценирована им? В таком случае доктор был потрясающим актером!

Зазывале она о своем ночном приключении, конечно, ничего не рассказала. Ей так был нужен человек, которому она могла бы довериться, а Рудольфо с труппой должны были прибыть только завтра.

– Надеюсь, я вам не наскучил, – завершил архиепископский секретарь свою экскурсию.

– Что вы, что вы, – поспешила заверить его Магдалена, – это было чрезвычайно интересно!

К счастью, они уже дошли до резиденции, и любопытные зеваки остались позади. Через узкий боковой вход они вошли в неуклюжее здание, построенное из грубого песчаника. Крытая внешняя лестница вела непосредственно в зал аудиенций князя-епископа.

Кирхнер без стука осторожно открыл дверь и вежливо пропустил Магдалену вперед. Глазам ее пришлось сначала привыкнуть к темноте. Сперва ей показалось, что зрение ее обманывает, ибо представшее зрелище было более чем забавным. Она чуть не прыснула: гордый Альбрехт Бранденбургский стоял на коленях посреди зала на каменном полу и, воздев руки, о чем-то умолял стоящего перед ним мужчину. Магдалена сразу узнала его по знатной одежде. Это был тот самый человек, с которым она недавно столкнулась в дверях.

Заметив Магдалену, коленопреклоненный курфюрст поспешно подхватил руками подол своей сутаны и поднялся. Хорошо одетый мужчина исчез, не сказав ни слова, а Альбрехт Бранденбургский обратил свое внимание на Магдалену и предложил ей сесть. Выражение его лица молниеносно поменялось, и из смиренного просителя он превратился в надменного, самодовольного властелина.

– Как, говорите, имя этого канатоходца?

– Рудольфо! – Магдалена насупилась, тон архиепископа ей совершенно не понравился.

– Верно, Рудольфо. Я навел справки, этот Рудольфо, о котором я, кстати, впервые слышу, действительно мастер своего дела. Мы должны предоставить ему возможность доказать свое мастерство нам и жителям Майнца. Если представление будет соответствовать нашим ожиданиям и Великий Рудольфо не пользуется нечестными средствами вроде черной магии или тем паче некромантией, мы вполне готовы заплатить за его искусство по пять гульденов за день.

Магдалена больше не могла усидеть на месте. Она пришла в такое негодование, что вскочила, опрокинув при этом стул.

– Господин курфюрст, – не сразу заговорила она, с трудом подбирая слова, в то время как секретарь подошел и поставил на место стул, – господин курфюрст, Великий Рудольфо – величайший артист среди канатоходцев, ему не нужны подаяния! Он хорошо знает себе цену, и если она превосходит ваши возможности, он по прибытии незамедлительно отправится дальше – в Вормс, Шпейер или Кельн. Там знают, чего он стоит, и нам не придется торговаться по поводу своего вознаграждения. Так что разрешите откланяться, досточтимый государь!

Не только архиепископ удивился хладнокровию жены циркача, Магдалена сама была потрясена собственной отвагой, с которой осмелилась выступить против Альбрехта Бранденбургского. Она склонила голову, подобрала подол своего длинного платья, изобразила манерный поклон и приготовилась удалиться.

– Спокойно, не так быстро! – Князь-епископ подскочил к Магдалене и удержал ее за рукав. – Мы ведь обо всем можем договориться, – неожиданно кротко произнес он. – Назовите вашу цену.

– Девять десятых от всех сборов или пятьдесят гульденов вперед за все!

В зале приемов воцарилась тишина. Альбрехт Бранденбургский не ладил со счетом, но для этого у него был секретарь Иоахим Кирхнер. Последний тут же пришел на помощь, и оба, сомкнув головы, начали шептаться.

С кажущимся безразличием к ходу переговоров Магдалена принялась разглядывать ценные полотна на стенах, а именно произведения Кранаха и Дюрера. На всех картинах был изображен Альбрехт Бранденбургский. На одной он был в образе святого Иеронима в своем кабинете, на другой представал обнаженным Адамом, которому Ева, тоже нагая, протягивает греховное яблоко. Смысл еще одной картины Магдалена так до конца и не разгадала: на ней была изображена прелюбодейка из Евангелия от Иоанна, окруженная мужчинами, которые собирались побить ее каменьями по иудейским законам. В одном из мужчин нельзя было не узнать Альбрехта Бранденбургского, однако у него единственного в руках не было камня.

– Так тому и быть! – Вздохнув, архиепископ подошел к Магдалене. – Канатоходец и его труппа пробудут у нас три дня и получат пятьдесят гульденов за все сразу. Майнц окажет вам достойный прием. Я лично прослежу за каждым шагом Великого Рудольфо, когда он будет восходить на самую высокую башню города.

Альбрехт Бранденбургский приблизился вплотную к Магдалене, вызвав у нее неприятные ощущения, и тихим, сдавленным голосом произнес:

– Так вы даете мне слово, что Великий Рудольфо не заключал сделку с дьяволом?

– Как вам могла прийти в голову такая мысль? – рассмеялась Магдалена.

– Считается, что сатана особенно неравнодушен к шутам, и иной маскарад удается только ценой их душ.

– Досточтимый господин курфюрст! Тогда он должен был бы давно овладеть и моей душой.

Архиепископ пожал плечами и с явным удовольствием долго разглядывал Магдалену. Наконец, насмотревшись вдоволь, произнес:

– Дьявол принимает самые прельстительные обличья. Особенно ему нравятся красивые бабенки.

– Как эта женщина на всех ваших картинах?

Альбрехт размашисто осенил свою массивную грудь крестным знамением.

– Вот еще придумали, – возмутился он. – Это Лейс, моя невенчанная жена, воплощенная добродетель. Несколько лет тому назад она ездила в Лейпциг, чтобы получить от самого Иоганна Тетцеля ⁸8
  <sup>Иоганн Тецель, также Тетцель – саксонский монах, настоятель доминиканского монастыря, получил известность распространением индульгенций, которые он продавал самым беззастенчивым образом, вымогая за них деньги и утверждая, что значение индульгенции превышает значение крещения.


[Закрыть] , упокой Господи его душу, полную индульгенцию на 7300 лет. Повторяю: семерка, тройка и два нуля!</sup>

Он взглянул на Кирхнера, чтобы выяснить, не ошибся ли в цифрах и, когда тот одобрительно кивнул, продолжил:

– Так долго не живет даже слон, про которого говорят, что он живет в десять раз дольше человека. Моя жена никак не могла бы так много грешить, чтобы дать возможность дьяволу возмещать свои убытки за ее счет.

Магдалена кивнула с полным пониманием. На самом деле в монастыре ее учили, что индульгенция впрок не имеет силы, поскольку в этих грехах грешник не покаялся. Ей вспомнилась деревянная табличка, висевшая над дверью в трапезную, и слова, которые она тысячу раз бубнила, направляясь туда:

Хочешь черту угодить,

Будь развратна и чванлива.

Господу ты послужи Кротостью и добротой.

На самом деле ей сейчас меньше всего хотелось думать

0 дьяволе, уж слишком глубоко он внедрился в ее жизнь, пусть это даже всего лишь ее выдумки.

– Вы не верите мне? – донесся до нее голос архиепископа.

– Отчего же, – поспешно ответила Магдалена. – Ведь в вашу обязанность входит продавать разрешение от всех грехов. – Не успела она закончить фразу, как сама испугалась, насколько далеко зашла. – Что касается выступления Великого Рудольфо, – быстро добавила она, – мне все ясно.

Альбрехт Бранденбургский милостиво кивнул, скрестив руки на груди.

– Кирхнер выплатит вам оговоренную сумму. Он также позаботится обо всем необходимом для вас.

Князь-епископ, не прощаясь, удалился через узкую боковую дверь.

А Магдалена с секретарем отправились по каменной винтовой лестнице, которая вела наверх, в помещение без единого окна, уставленное от пола до высокого потолка полками и шкафами. Кроме того, в этой кладовой размером десять на десять футов стояли пустой стол с двумя стульями, а сбоку обитый железом сундук, из которого торчал ключ, огромный, как монастырская поварешка.

Кирхнер вынул из сундука пятьдесят рейнских гульденов и, отсчитав их, положил перед Магдаленой на стол. Затем протянул ей бумагу и перо для подписи. Тем самым договор вступил в силу. Деньги Магдалена убрала в кошелек из мягкой кожи, который она, как все состоятельные женщины, носила на поясе платья.

Когда она вышла из больших ворот княжеской резиденции, ей навстречу шагнул мужчина.

– Меня зовут Маттеус Шварц, я бухгалтер и посланник имперского графа Якоба Фуггера. Мы уже встречались с вами. Вы не уделите мне немного времени?