Текст книги "Красные орлы "

Автор книги: Филипп Голиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Уком усилил вербовку добровольцев. Я решил твердо: иду в Красную Армию, буду защищать рабоче-крестьянскую власть и драться за мировую революцию.

Хочу уговорить дружков по гимназии и по Союзу социалистической молодежи Арьку Рабенау и Мишу Скворцова. По-моему, они стоят близко к нашей партии и согласятся со мной.

Одно неладно: в Красную Армию записывают с восемнадцати лет, а нам еще по семнадцати. Но меня это не остановит. Так или иначе, добьюсь своего, стану красным бойцом!

Друзьям посоветую ничего не говорить раньше времени родителям. Мишин отец, Андрей Алексеевич, – наш гимназический врач. Человек очень добрый, заботливый. Но от политики далек и может помешать Мише записаться в армию. Тоже самое и у Арьки. А мне бы не пришлось скрывать от отца такое свое решение. Он бы меня понял и поддержал. Но далеко до него, чуть не девяносто верст.

Положение мое в гимназии стало хуже. После того как я вступил в РКП(б), многие учителя и ученики плохо ко мне относятся. Даже те, кто любил щегольнуть словечком о свободе. Видно, от такого словечка до революционного дела, если применить слова полковника Скалозуба, «дистанция огромного размера».

Недобро ко мне относится и домовладелец Баранов – хозяин домика, в котором я живу у Прасковьи Ионовны. Заметно, что Советская власть, большевики не по нутру Баранову.

Последнее время буржуазия и ее прихвостни наглеют. Удивляться тут нечему. Вражья стая знает: силы защитников города невелики, совсем невелики.

У нас небольшой отряд красногвардейцев из рабочих камышловского депо и добровольческий красноармейский отряд человек в сто, в основном крестьянская беднота.

Вчера мы с Арькой стали красноармейцами. Миша Скворцов почему-то не пришел в назначенный час. Мы его ждали-ждали и направились к Шадринскому мосту. Около моста, в помещении двухклассного училища, расположился отряд Красной Армии. Командует им товарищ Васильевский Л. В. Из офицеров, но коммунист. Не любит длинных речей. На митингах выступает резко и очень убедительно. Чувствуешь, что человек свято верит в каждое слово, которое произносит.

Мы подошли к училищу с площади, через главный вход. Красноармеец-часовой показал, где записывают добровольцев. Справа от двери за небольшим столиком – то ли писарь, то ли командир. Перед нами стояли трое. Их записали в два счета. Подошла наша очередь. Я боялся, что возраст помешает, но все получилось, как мы хотели. Потом отправились в полуподвальный этаж, в цейхгауз. Здесь я задержался надолго. Из-за моего маленького роста трудно было подогнать обмундирование, особенно ботинки. Фуражки тоже только большого размера. Никак не ладилось с обмотками. Они почему-то не держались на ногах, сползали вниз.

Когда вышли из цейхгауза, вид у меня был не бравый, но на душе радостно. Я стал красноармейцем!

В новой форме отправился в гимназию. Тут произошло несколько не особенно приятных встреч. Некоторым не понравилось: как так, гимназист и вдруг красноармеец? Лишь учитель математики Александр Федорович Румянцев и учитель пения Павел Павлович Бучельников похвалили меня.

Но самое досадное случилось под вечер, когда я свиделся с Лидой. Лида учится в женской гимназии. Мы с ней иногда встречаемся. Вернее – встречались. Разговор не всегда клеился, потому что я перед ней робел.

Но я так радовался этим встречам!.. Лида очень красивая. У нее большие черные глаза и нежное белое лицо. Она одевается аккуратно и словно бы по-своему. Даже гимназическая форма на ней выглядит не так, как на других.

Увидела она меня в защитной рубашке с длиннющими рукавами, в большой фуражке, в шароварах, которые свешивались над обмотками, и рассмеялась. Потом перестала смеяться, но то и дело сбоку насмешливо поглядывает. От ее взглядов у меня язык примерзал к нёбу. Трудно было объяснить, как дорога для меня эта, пусть нескладно сидящая форма, какое счастье надеть фуражку с пятиконечной красной звездой!

Однако, если бы я и умел это выразить, все равно Лида ничего бы не поняла. Она жила совсем другим, и иные мысли были у нее. Не зря у них дома старались во всем подражать богатым, дружили с купчихой Воронковой, гордились этой дружбой, выставляли ее напоказ. Я и раньше это знал, чувствовал, только не позволял себе все додумать до конца. Мне хорошо было, когда мы встречались.

Но на сей раз я чувствовал себя совсем иначе. Мы бродили по улицам. Я пытался многое втолковать Лиде. Она изредка перебивала меня насмешливым словом, ядовитым замечанием. И мне не хотелось продолжать. Мы долго шли молча. Потом я снова старался вразумить ее. Она, скосив глаза, холодно и ехидно наблюдала за мной. Так мы и расстались. Расстались, пожалуй, навсегда. Мы с Лидой – разные люди. У нас, как видно, разные, никогда не сходящиеся дороги.

Кипит смертный бой с врагами революции и мирового пролетариата. Нам не по пути с теми, кто насмешливо глядит на красноармейскую звезду. И вообще сейчас не до личных переживаний. А если они у меня есть, значит, я еще недостаточно политически закалился в борьбе.

Никак не ожидал, что я запишусь в красноармейцы, и редактор «Известий» товарищ Егоршин. Степан Васильевич прямо-таки растерялся, когда увидел меня в форме. Сидит и качает головой:

Ну и ну, без разрешения, не дождавшись замены… Что же я теперь буду делать с конторой?

Потом встал, подошел ко мне, обнял и сказал:

Молодец!..

Узнал новость: вчера судили главаря камышловских анархистов Николая Черепанова, этого чернобородого крикуна и наглеца, который выступал против Советской власти, подрывал ее авторитет. Ревтрибунал объявил Черепанову общественное порицание.

Не маловато ли?

Сегодня в наших «Известиях» такая заметка: «Из д. Борисовой. Комиссия для проведения в жизнь поимущественного налога плохо провела оценку имущества каждого домохозяина. У нас в деревне имущество, стоящее от 3 до 7 тысяч рублей, ценилось в 300 рублей».

Для меня каждая весточка из родной деревни, словно хлеб насущный. Прочитал эти три строчки и задумался. Каково-то отцу, сколько там у него недругов!

9 июня

Занимаемся целыми днями. Гимнастерки почти не просыхают от пота. В отряде много дружинников вроде меня, т. е. необученных. А время не ждет, надо поторапливаться. Скоро в бой.

Несет наш отряд и караульную службу. Однажды, еще до того как я освоился с винтовкой и узнал караульные правила, меня вместе с напарником назначили охранять ночью Шадринский мост через Пышму. Напарник – молодой рабочий, доброволец, как и я. Правда, он умел уже заряжать оружие. С его помощью и я, вкладывая в магазин один патрон за другим, зарядил винтовку. Остаток патронов – нам дали по пятнадцать штук – рассовали по карманам и двинулись на пост.

Подошли к мосту. Сменили старых часовых. Настроение у нас тревожное. В любой момент можно ожидать визита незваных гостей. Кто знает, не попытаются ли враги тайно подвезти оружие скрывающимся в городе контрреволюционерам.

И вдруг часов в двенадцать по деревянному настилу застучали копыта. Прислушались – скрипит телега.

Мы – винтовки наизготовку. Молчим. Решили подпустить поближе. Когда телега поравнялась с нами, напарник крикнул:

Кто едет?

Подводчик ответил, что с дровами. Остановили его, стали допрашивать: откуда, зачем? Говорит, на базар, Но полного доверия у нас к нему не было. Мы сгрузили дрова, обшарили воз, обыскали мужика и только потом разрешили ехать дальше. Подводчик крепко ругался. Однако мы считали, что поступили правильно…

Больше всего люблю стрельбу. Ходим стрелять каждый день. До стрельбища версты две. Всю дорогу поем «Вихри враждебные», «Смело, товарищи, в ногу» и другие революционные песни.

Помимо учебы и караулов, участвуем в обысках квартир у подозрительных элементов. Обыски порой не такие безрезультатные, как тогда на мосту.

Охраняем гарнизонный продовольственный склад, который разместился в нижнем этаже духовного училища. До чего же в нем много крыс! Когда после смены приляжешь отдохнуть, бегают прямо по тебе. Ночью патрулируем по городу. В общем дел хватает…

Теперь напишу о самом радостном за последние дни.

Позавчера зашел в уездный Совет. Иду по коридору и прямо навстречу мне – отец.

Я не предполагал, что он в Камышлове, а он не знал, что я в Красной Армии. Расцеловались мы с ним и разговорились тут же, в коридоре. Мимо нас снуют люди, кто-то здоровается, кто-то толкает. Но мы никого не замечаем.

Отец мне всегда казался строгим, суровым и даже раздражительным, когда я плохо решал задачки по арифметике. А тут он был таким ласковым, каким я его раньше не видел. Мой поступок одобрил. Несколько раз, глядя на меня, повторил: «Правильно, правильно, Филипп».

Он всегда меня так называет, с самого детства,

10 июня

Недавно напечатан декрет товарища Ленина о военных комиссариатах.

У нас уездным военкомом стал Макар Васильевич Васильев. В городе он недавно, но его уже все знают, и трудовой люд относится к нему с уважением.

Товарищ Васильев из промышленных рабочих – литейщик. Ему 30 лет. Уже год состоит в партии, а революционной работой стал заниматься еще раньше. Его арестовывали, судили… Всю войну был на позиции. После революции солдаты избрали товарища Васильева командиром 6-го Сибирского корпуса, штаб которого расформировался в Камышлове в начале года.

Еще я знаю двух членов военной коллегии – товарищей Брюханова и Жукова. Николай Николаевич Брюханов – крестьянин села Знаменского, что недалеко от Камышлова. Недавно председательствовал в волостном исполкоме, и враги Советской власти решили с ним расправиться. Однажды вечером, когда Николай Николаевич сидел с семьей за ужином, в окно бросили ручную гранату. Погибла почти вся семья. Сам Брюханов был ранен.

Василий Данилович Жуков – камышловец, слесарь железнодорожного депо, старый коммунист-подпольщик.

На таких можно положиться. Они жизни не пощадят, чтобы защитить революцию.

Комиссариат агитации и пропаганды упразднен. Зато создан комиссариат народного образования. Комиссаром Бажов. Был учителем духовного училища. Я лично с ним не встречался, но люди, знающие товарища Бажова, отзываются о нем хорошо.

Когда выдается свободная минута, захожу в контору «Известий», просматриваю газеты, а потом рассказываю о новостях в красноармейском отряде. Прежде всего читаю продолжение статьи Владимира Ильича Ленина «Очередные задачи Советской власти». Интересно и поучительно.

Жизнь в городе внешне мало изменилась. На заборах афиши: «В честь открытия летнего сезона на Бамбуковке в театре будет поставлена эффектная драма А. Деденева „Ночи безумные“, а также состоится лотерея-аллегри по 50 копеек за билет».

12 июня

Занимаемся в красноармейском отряде без роздыха. Как утром вскочишь с койки, так за весь день и не остановишься. Надо скорее обучиться. В газетах пишут, что белочехи и кулачье все сильнее нажимают. От Омска белая орда продвигается к Тюмени, от Челябинска – в сторону Екатеринбурга и Шадринска.

Чаще назначают в патруль по городу. В паре со мной либо Арька Рабенау, либо товарищ Гоголев. Гоголеву – под сорок. Работал слесарем в депо, был народным заседателем в ревтрибунале, добровольно вступил в отряд.

Из камышловских гимназистов только мы с Арькой стали красноармейцами. С Мишей Скворцовым по-прежнему дружим, но не спрашиваем, почему он не пошел вместе с нами добровольцем. Думаю, родители не пустили. А на решительный шаг без родительского согласия у него пороху не хватило.

Последнее время я сдружился с Володей Брагиным. Вот человек, преданный революции! Почти каждый день пишет большие статьи для камышловских «Известий». Подпись у него «Влад. Сибиряков».

Володя окончил нашу гимназию, теперь студент первого курса. Знает много, читает дни и ночи напролет. Политически крепко подкован.

Когда мне что-нибудь не ясно, я отправляюсь на Шаповаловскую улицу в дом № 51, где живет Володя со своими родителями и двумя сестрами-гимназистками. Володя объяснит, растолкует до тонкостей, но никогда не покажет своего превосходства…

Наш отряд все время пополняется. Идет, хотя и незаметно, мобилизация. Что ни день из волостей прибывают дружинники.

Призванные по мобилизации стали последнее время получать денежную оплату. Это, конечно, очень важно для их семей.

Последнее время что-то активничают «левые» эсеры: назначили уездную партийную конференцию. Вероятно, готовятся к уездному съезду Советов.

Большинство гимназистов ведет себя так, словно ничего не происходит и политические события их не касаются. На Тобольской улице, во дворе дома, где живет Сережа Богуславский, организовали трудовую артель. Выполняют различные сельскохозяйственные работы, возят навоз, дрова, убирают мусор. Помогают главным образом солдатским семьям, оставшимся без. кормильцев.

А враги все больше поднимают голову. На днях ревтрибунал будет судить за контрреволюцию купчиху Арефьеву, владелицу магазина мехов, мануфактуры и мебели.

22 июня

В Петрограде позавчера убит товарищ Володарский. В некоторых волостях нашего уезда, особенно в тех, что ближе к Челябинской губернии, кулаки подняли восстание. Уком усиливает борьбу с контрреволюцией.

В городе создан боевой отряд Красной Армии под командованием товарища Подпорина. Отряд будет воевать с чехами, которые уже подходят к Шадринску.

Я не попал к Подпорину. Но, наверное, в скором времени будет организовываться новый отряд. Этого уж я не прозеваю.

Прошел уездный съезд волостных Советов и фабрично-заводских комитетов. Там, как рассказывают, борьба развернулась между нашей партией и «левыми» эсерами. Эсеры отказались участвовать в уездном исполкоме, но со съезда не ушли. Их на съезде было почти вдвое меньше, чем коммунистов.

Председателем исполкома избрали Васильева, секретарем – Бронислава Швельниса, товарищем председателя – Брюханова. Комиссар народного образования товарищ Бажов почему-то вошел в коллегию отдела финансов. Толя Гаревский по-прежнему ведает юстицией.

Подробности о съезде мне не известны. Кроме одной. Перед открытием каждый делегат должен был дать подписку на верность революции. Все коммунисты, «левые» эсеры и один анархист (все тот же Черепанов) дали. Но нашлись и такие, что отказались. Их лишили делегатских мандатов.

29 июня

Из Шадринска приходят недобрые вести. К нему вплотную приблизились чехи, вооруженные кулаки, казаки и белые офицеры. В деревне Мясниковой нашего уезда восстало кулачество. Советы свергнуты и в селе Канаш. Это всего верст 70–80 от Камышлова.

В городе тревожно. Появилось много подозрительных людей. Во время ночного патрулирования нередко задерживаем неизвестных; въезд в Камышлов без особого на то разрешения запрещен.

Начались аресты заложников. Под замок сели самые крупные богатеи: хозяева паровых мельниц Щербаков и Симакова, купцы Поздеев, Страхов, Выборов и другие буржуи.

Объявлена обязательная регистрация и сдача охотничьих ружей всех образцов. На это отведено 24 часа. Я понес свою плохонькую берданку На пункте сбора оружия сказали, что мне, как члену РКП (б), можно бы и не сдавать ее. Но чего уж там…

Что-то странное получается с «левыми» эсерами. Их областной комитет объявил в наших «Известиях» о роспуске своей камышловской организации за то, что она «явно защищает интересы кулацких слоев населения». Прямо так и написано. За некоторыми камышловскими «левыми» эсерами, как выяснилось, водятся и вовсе контрреволюционные дела. Кое-кого из них, в том числе и Лубнина, будет судить ревтрибунал. Эти «друзья народа» выпускали листовки против Советской власти, призывали не подчиняться советским органам.

Больше всего сейчас шумят анархисты. Чего они только не придумывают, чтобы втереться в доверие к жителям! Николай Черепанов на всех перекрестках клеймит «левых» эсеров. В газете большими буквами напечатано объявление: «Бедным бесплатно из парника анархистов раздается отличный сорт рассады капусты. Спросить у товарища Анисьи».

Ну и прохвосты! Хотят капустной рассадой купить народ. Ни перед чем не останавливаются.

Я отлично помню, как Черепанов поносил нашу РКП (б) и кричал, что только анархия – мать порядка. Не удивлюсь, если анархисты окажутся похуже «левых» эсеров.

Виделся мельком с Володей Брагиным. У него трудно в семье. Не могут свести концы с концами. Володя стал репетировать в разные классы средней школы. Но газету не бросает, пишет революционные статьи.

Я тоже недавно попробовал. Получилось это так. Зашел в нашу редакцию и разговорился со Степаном Васильевичем о текущем моменте. Тут же сидел Володя. Он молча слушал меня, а потом сказал: «Ты бы на бумаге изложил то, что сейчас рассказываешь». Я даже оторопел: какой из меня писатель? Однако, когда вернулся в отряд и все уснули, достал бумагу и стал писать. Писал две ночи.

Вчера в «Известиях» напечатана моя первая в жизни статья под названием «Борьба мира».

3 июля

Прежде всего опишу то, что произошло за последние дни.

30 июня, несмотря на сильное сопротивление красноармейских отрядов, белогвардейцы и чехи взяли Шадринск. В нашем уезде положение тоже ухудшилось. Кулачье захватило власть и в Тамакульской волости. Белые подошли к Ертарскому заводу. А это меньше ста верст от Камышлова.

Отряд товарища Подпорина ушел на подавление кулацкого восстания в деревне Мясниковой. В городе сразу же начали формировать новый отряд, в который зачислили и нашу троицу: Гоголева, Арьку и меня. Всего человек 80. Командует товарищ Кучмей. Коммунист. Служил унтер-офицером в старой армии. Энергичный, хваткий. Ходит в суконной гимнастерке, суконных брюках и солдатских сапогах. Обращается со всеми просто, но дает понять, что он командир.

Большинство в отряде – дружинники из окрестных волостей. Коммунистов мало, всего несколько человек. Рабочих тоже мало. Заметно, что многие красноармейцы с неохотой приняли назначение в отряд Кучмея. Не желают удаляться от своих деревень.

Живем в том же помещении двухклассного училища.

Отряду дали два пулемета «кольт». Я попал в один расчет с товарищем Гоголевым. Изучаем пулемет. Поддается трудно. Начальником расчета – товарищ Понькин, по профессии портной, Никто из нас, в том числе и Понькин, не знает материальной части и никогда прежде не стрелял из «кольта». А завтра – в поход. Куда, зачем – неведомо…

Пока писал, пришли свежие новости, хотя и не очень приятные. Наши отступают от Омска. Восставшее кулачье сегодня уже возле станции Тугулым. То ли перехватили железную дорогу между Камышловом и Тюменью, то ли пошли к станции вплотную.

Нам, коммунистам, по секрету сообщили, что уездный исполком начал эвакуацию Камышлова. Заложников отправили в Екатеринбургскую тюрьму.

Едва успел сбегать к Прасковье Ионовне. Когда сказал, что уезжаю на фронт, бедная старушка совсем потерялась от страха. Плакала, крестилась и крестила меня.

Под вечер зашел в канцелярию гимназии, чтобы взять свидетельство об окончании седьмого класса. Выписал его наш письмоводитель Иванов, а подписал за отсутствием директора инспектор Борис Евгеньевич Юшков. Вежливо расспрашивал меня о красноармейской жизни. Я сказал, что всем доволен. Юшков поморщился:

Зря, зря вы, господин Голиков, поспешили. Не худо бы завершить образование, а потом уже предпринимать самостоятельные шаги.

Я ответил, что не жалею и никогда не буду жалеть о вступлении в Красную Армию рабочих и крестьян.

Как знать, как знать, – пробормотал Борис Евгеньевич.

Иванов в разговор не вмешивался. Только слегка посмеивался. Кажется, он был на моей стороне.

11 июля

Трудно, неприятно, обидно. Однако надо все записать.

4 июля к нашему двухклассному училищу подъехали одноконные и пароконные подводы. Пока подготовились, погрузились, прошло несколько часов. После обеда выступили. На головной подводе сидели товарищ Кучмей и медицинская сестра. Подвода с «кольтом», на которой разместились мы с товарищем Гоголевым, шла пятой от головы.

Провожало много народу. Были жены дружинников и рабочих, пришли товарищи из укома и исполкома.

Когда отряд вытянулся между Шадринским мостом и училищем, товарищ Федоров сказал короткую напутственную речь.

Настроение боевое. Мы знали, что едем на Тамакул подавлять кулацкий мятеж и восстанавливать власть Советов.

Нам велели в пути не дремать, держаться наготове. Дорога лесная, возможны всякие неожиданности.

Едем час, другой – ничего подозрительного. Сделали верст двадцать, переночевали спокойно, с рассветом тронулись дальше. Командир выделил две подводы для разведки по боковой дороге. На второй подводе сидел я. Действовали мы плохо. Сейчас даже стыдно вспомнить. Неожиданно увидели впереди два воза с сеном. Кто-то, не разобравшись, выстрелил. Все схватили винтовки и открыли пальбу. Хорошо, что ни в кого не попали. Ведь то были обыкновенные крестьяне, а никакие не белогвардейцы. О белых они и сами толком ничего не знали.

После этого разведка больше не высылалась.

Вдруг слышим, перед деревней Падериной, в которой мы намеревались сделать привал, стрельба. Не успели опомниться, как очутились в придорожной канаве. Пули свистят над головой, но пока что никого, не задевают.

Кучмей командует: «В цепь!». Однако люди очень нерешительно выбираются из канавы.

Мы поставили «кольт» на дороге и ударили по врагу. Красноармейцы стали увереннее. Я подумал тогда, что и мне положено быть в цепи. Страха не испытывал. Только возбуждение.

Поднялся в рост и пошел вперед. Рядом, вижу, идут другие. Закричали «ура» и побежали быстрее. Противник не выдержал и отступил.

Это, как выяснилось, тамакульские кулаки устроили засаду.

Уже в Падериной ко мне подошел один пожилой красноармеец и сказал.

Думаешь, ты смелый? Просто – несмышленыш.

Слова его обидели меня.

Отдохнув немного, двинулись на Тамакул. До него всего верст десять. Это торговое село, богатое, большое. Тут всего ожидать можно. Теперь мы продвигались осторожно, с разведкой.

Верстах в двух от сели к нам присоединился добровольческий отряд из военнопленных мадьяр. Он прорвался в наши места из Сибири. Сделали остановку, покурили с товарищами мадьярами. Они уже прилично говорят по-русски, вполне понимают нас.

Оба отряда развернулись в цепь и ночью, тихо, без выстрелов, вышли к Тамакулу.

Вопреки ожиданиям, бой не разгорелся. Тамакульские кулаки заранее узнали о нашем приближении и удрали.

На утро расстались с мадьярами. Они пошли по своему направлению. Мы же в Тамакуле простояли сутки, а утром 7-го двинулись на село Кривское. Днем без боя вступили в Кривское. В нем больше восьмисот дворов. Много кулачья. До Шадринска оставалось около сорока верст. Но нам не приказано идти туда. В Шадринске, по слухам, собрались большие силы: чехи, казаки, офицеры, кулачье…

В Кривском задержались на несколько суток. Штаб расположился в доме купца Зайкова, напротив церкви. Здесь же остановился товарищ Кучмей. Из отряда высылалась разведка в сторону Шадринска, Долматова и села Ольховки. На околицах Кривского выставили небольшие караулы. Проводили обыски, арестовывали врагов Советской власти. У местного торговца изъяли сто пар сапог, которые тут же раздали красноармейцам и дружинникам.

Но во всем, что мы делали, не было определенности, уверенности. Приказы иногда отменялись; вместо одного давали другой.

В отряде дела обстояли неважно. Не знаю, почему и каким образом во главе отряда оказалось два командира – товарищ Кучмей и товарищ Туманов.

Они все время ругались между собой.

Мы видели, что Туманов вином и женщинами интересовался больше, чем отрядными делами.

В результате нас постиг тяжелый удар.

На четвертые сутки пребывания в Кривском, едва стало подниматься солнце, на церковной колокольне ударили в набат, и в ту же секунду загремели выстрелы с крыши дома, в котором жил Кучмей. Стрелял сам командир отряда: поднимал нас по тревоге. Но не успели мы опомниться, как ружейная стрельба разгорелась во всех концах села. Караулы наши были уже сняты и село окружено врагами. Чехи и белогвардейцы нежданно-негаданно ворвались в Кривское.

Поднялась паника. Никто нами толком не командовал. Мы метались из улицы в улицу и всюду натыкались на беляков.

Туманов, взяв наш «кольт», решил пробиваться в сторону села Долматовского (там, по слухам, был отряд Подпорина). Но за поскотиной белогвардейцы встретили нас выстрелами в упор. К тому же мы оказались среди огромного стада коров. Попробовали разогнать их. Не тут-то было. Пришлось опять возвращаться к центру села.

На площади перед церковью уже хлопотал товарищ Кучмей. Он старался организовать оборону, но это ему никак не удавалось. Чехи и беляки наседали со всех сторон. Площадь была у них, как на ладони.

Туманов собрал вокруг себя с полсотни красноармейцев, усадил на подводы и на галопе устремился по Тамакульской дороге. Чтобы прорвать окружение, надо было промчаться версты полторы, но нам они показались длиннее и труднее ста верст. С огородов, из дворов, с крыш – отовсюду летели гранаты и пули. Забились на дороге раненые лошади. Наша небольшая колонна оказалась разорванной. Несколько красноармейцев соскочили с подвод и бросились во дворы. Я тоже спрыгнул с подводы, но от телеги не отпускался. Бегу, выбиваюсь из сил, а в голове одна мысль: что делать, скрыться в какой-нибудь двор или вскочить обратно? Вдруг словно осенило: во двор – это гибель! Напружился и вскочил опять на подводу.

Наконец кое-как вырвались из села и выехали на знакомую уже дорогу к Тамакулу. Стали подводить безрадостные итоги. Многих не досчитались. Погиб наш смелый командир товарищ Кучмей. Погиб мой добрый друг по гимназии Аристарх Рабенау. Вовек не забуду его. Никогда еще не было мне так горько.

Мрачные и печальные, к вечеру 10 июля вернулись мы в Тамакул.

Снова провели здесь обыски. И не зря. Ищем теперь более тщательно и зорко. Уже знаем цену беспечности. У некоторых богатеев нашли спрятанные «наганы», винтовки, патроны. Самых активных врагов народной власти расстреляли. Остальных арестовали и повезли с собою в Камышлов.

15 июля

В Камышлов прибыли вечером 12 числа. Возвращались с тяжелым чувством: задачу не выполнили, многих товарищей потеряли.

Командовал нами Туманов. Я о нем не хорошего мнения.

Наша обратная дорога в город показала, что мы все-таки еще не стали настоящими бойцами. Когда ехали лесом, трое арестованных сумели соскочить с подвод и удрать. Хватились, но было уже поздно. Я раньше других успел открыть стрельбу, однако стрелял без толку.

А позавчера в казарме произошел совсем безобразный случай. К одному бойцу пришла жена. Его на месте не было. Выискался какой-то умник из красноармейцев, который решил попугать женщину. Взял чужую винтовку и, не зная, что она заряжена, нажал на спусковой крючок. Убил несчастную наповал.

Город на осадном положении. Вывозятся хлебные запасы, архивы, машины. Уехали многие советские служащие.

Зашел в контору издательства. Просмотрел газеты за эти дни и узнал о 5 Всероссийском съезде Советов, а также о мятеже «левых» эсеров. Печатается проект Конституции РСФСР. Есть сообщения о действиях красноармейских отрядов. Имеется заметка и о том, как мы 5 июля заняли село Тамакульское, а другой наш отряд освободил станцию Тугулым.

Самое ужасное – известия о зверствах белогвардейцев. Кулачье лютует, не жалея женщин, детишек, стариков. Под станцией Тугулым было расстреляно много красноармейцев, а начальнику станции Артюхову белые сначала выкололи глаза, потом зарубили его шашками.

Плохи дела в моей Борисовой и в Зырянской волости. Говорят, на днях ночью банда восставших захватила волисполком. Арестованы все коммунисты. Среди них, конечно, мой отец, его братья Сергей, Матвей и Митрофан (хотя последние двое беспартийные). Арестованных сильно избивали. Затем некоторых посадили в подвал, а самых «опасных» вместе с отцом отправили в село Бродокалмацкое.

Банду в нашу деревню привели свои же односельчане: сын торговца Колька Черноскутов, кулацкий сын прапорщик Андрей Козлов и подкулачник Гришка Козлов.

Не будет мне покоя, пока не узнаю, что с отцом!..

А трудовая артель гимназистов как ни в чем не бывало продолжает печатать объявления, всерьез предлагая свои услуги по перевозке дров и навоза. На Бамбуковке устраиваются гулянья с благотворительной целью.

Вожак анархистов – Черепанов грызется с «левыми» эсерами и со своими недавними товарищами. Он заявил, будто многие из тех, кого в городе считали анархистами, в действительности таковыми не являются. К числу последних отнесен и Миша Сизиков.

Свара дошла до того, что Черепанов решил собственноручно убить Волчковича и поместил в газете письмо: «Террористический акт над провокатором Волчковичем есть дело моей чести и совершил я его без ведома Советской власти». Волчкович был ранен.

Это уже, по-моему, просто бандитизм. Уверен, что Советская власть проучит за такие проделки.

В Союзе социалистической молодежи развал. Принимают красивые резолюции, клянутся бороться с реакцией, но в Красную Армию никто не идет. Думают, наверное, что белогвардейцы испугаются их «грозных» постановлений…

Патрулируем ночью и днем. На окраинах города стоят заставы, караулы. Начальник гарнизона товарищ Васильевский приказом запретил домовладельцам принимать к себе на квартиры кого-либо из военных без его разрешения.

25 июля

Три дня назад белогвардейцы и белочехи взяли Тюмень, а сегодня заняли Екатеринбург. Хорошо, что екатеринбуржцы успели расстрелять Николая Второго.

Под угрозой Каменский завод. Из него уже все ценное вывезли. Туда подошли красные отряды, отступившие из Катайского и соседней с нами волости – Колчеданской. Слышал от знакомого бойца, что в завод прибыл небольшой, но крепкий отряд товарища Ослоповского. Отряд этот проходил через Зырянскую волость, был в Борисовой, а товарищ Ослоповский, как мне передали, наведался к моей матери, спрашивал, не нуждается ли она в чем? Спасибо товарищу Ослоповскому за душевную заботу.

В Камышлов прибыл большой, хорошо вооруженный отряд добровольцев-мадьяр из военнопленных. Их называют интернационалистами. Мадьяры на лошадях патрулируют по городу. С ними мы чувствуем себя увереннее.

ЧК арестовывает подозрительных. Мы ей помогаем. Особенно крепко взялись за контрреволюционные элементы после убийства в Петрограде товарища Володарского.

Многим, в том числе и враждебному Советской власти офицерью, удалось бежать. Некоторых я знаю по гимназии: Куренкова, Вершинина, Комарова. Они были на несколько лет старше меня. Почти все – дети богачей, кулаков. Но почему стал врагом нашей власти Вася Деревнин, не пойму. Зачем он, сын лесного сторожа, увязался за «белой костью»? Значит, повлияла дружба с сыном купчихи Шуркой Воронковым.

Сам Шурка – офицер. Ходил франтом, холеный, раскормленный, всегда при деньгах… Сейчас скрылся вместе с Васькой.

А вот о сыновьях хлеботорговца Меньшенина пока дурного не слышно, хотя один из них тоже офицер.