355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Филипп Гримбер » Семейная тайна » Текст книги (страница 6)
Семейная тайна
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 21:38

Текст книги "Семейная тайна"


Автор книги: Филипп Гримбер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

13

Едва переступив порог усадьбы полковника, Эстер и Луиза падают в объятия Жоржа и Максима. Луиза признается мне, что ни той ни другой не хватило мужества рассказать о самоубийственном жесте Ханы. Обе решили говорить о роковой неосторожности, фатальной ошибке.

Как наладилось их существование вокруг этой зияющей пустоты, оставляющей каждого наедине с чудовищными догадками?

Максим на долгие часы заперся в своей спальне, сидел неподвижно на кровати, обхватив голову руками. В углу за креслом стояли так и не распакованные вещи жены и сына. Плюшевая собачка в вязаном пальтишке одиноко лежала на сумке Симона, охраняя вещи маленького хозяина. Не выдержав этого соседства, Максим просит, чтобы ее убрали куда-нибудь с его глаз. Его жена и сын – в руках врага, скорее всего, вместе с десятками тысяч им подобных, заперты в одном из этих страшных мест, во власти безудержной ненависти. А он тем временем предается эротическим фантазиям под сенью вековых деревьев полковничьего парка.

Я долго старался представить, какие чувства испытала моя мать, услышав страшную весть: враг, от которого она бежала, вдруг стал ее союзником, устранив единственное препятствие, стоявшее между нею и отцом. Все становилось возможным, если Хана и Симон никогда не вернутся назад.

Обитатели дома полковника стараются приободрить друг друга – всем хочется верить, что мать и сын попали в одно из известных мест заключения, названия которых останутся запятнанными навечно, – Дранси, Питивье, Бон-ла-Роланд.[3]3
  Дранси, Питивье, Бон-ла-Роланд – концентрационные лагеря, расположенные в разных департаментах Франции. Содержащиеся там заключенные ожидали своей участи, как правило, их отправляли в Освенцим.


[Закрыть]
Конечно, лишенные всего необходимого, они терпят муки, но ведь там не убивают! Один лишь полковник осведомлен лучше других, поскольку поддерживает связь с Сопротивлением. Он знает о том, что по ту сторону границ вершится абсолютное зло. Но полковник хранит молчание, не желая усугублять боль и тревогу своих гостей. Но даже он не в силах до конца поверить в массовое уничтожение людей.

Максим целыми днями не выходит из спальни, окружив себя глухой стеной молчания. Остальные уважают его горе и не знают, как выразить сочувствие. Большое поместье осенено тенями Ханы и Симона. Кажется, что вот-вот по лестнице сбежит Симон… Как хорошо было бы сходить с ним на речку! А вот Хана, устроившись на террасе с вышиванием, наблюдает, как муж и сын борются на зеленом газоне.

Таня старается избегать Максима и проводит дни в обществе Эстер и Луизы. Втроем гуляют они по деревенским дорогам, беседуя обо всем на свете, – обо всем, кроме Ханы и Симона. Разве могла Таня продолжать играть чувствами Максима? Недавний флирт забыт, Таня сторонится Максима, при встрече отводит глаза. Его жены и сына здесь нет, но именно это возводит между ними непреодолимую стену.

Неделя тянется за неделей, мало-помалу Максим возвращается к жизни. С добровольным заключением покончено, он колет дрова и совершает долгие прогулки. Домочадцы настороженно следят за ним, пытаясь уловить отблески жизни в его погасшем взгляде. По утрам, когда обитатели дома только-только просыпаются, их уже ждет накрытый стол. Свежая скатерть, на ней корзинка с хлебом, варенье: это Максим, встав раньше всех, не только сделал зарядку, но и приготовил завтрак. Он не залеживается в постели – стоит ему открыть глаза, как тревога завладевает им с новой силой. А мысль открыть дверь в спальню Тани теперь кажется кощунственной.

Максим, всегда презиравший суеверия и приметы, всерьез размышляет теперь о небесной каре. Каждый день он ходит на почту, чтобы позвонить в Париж, и, когда возвращается, никто не осмеливается задавать ему вопросы.

Однажды жарким полднем Таня надевает поверх купального костюма легкое платье, прихватывает полотенце и спускается к реке. Не давая себе передышки, она раз за разом переплывает реку, потом принимается совершенствовать прыжки в воду, используя для этого балки разрушенного моста. В холодной глубине перед ней колышутся водоросли, мелькает дно, затянутое сероватым илом, проплывают обрывки растений, увлекаемые течением в шлюзы гидростанции. Выныривая на слепящий солнечный свет, она глубоко вдыхает, встряхивает головой, будто отгоняя непрошеные мысли, снова забирается на мост и ныряет с какой-то отчаянной одержимостью. Словно за что-то наказывая, истязает она свое тело, доводит себя до полного изнеможения и выходит на берег, только когда не чувствует ни рук ни ног.

Вечерами за столом разговор то и дело обрывается, воцаряется неловкое молчание. Максим первым уходит к себе, слышно, как тяжело ступает он, поднимаясь по лестнице, раздается скрип двери в его спальню. Следом уходят Жорж и женщины. Перед сном каждый думает о Хане и Симоне, затерянных в непроглядной темноте, полной страданий.

14

Максим больше не в силах мучиться бессонницей, изводить себя неотвязной тревогой о близких. Иногда, припоминая все подробности Луизиного рассказа, он проклинает неосмотрительность жены. И как она могла перепутать бумаги?! Из-за ее глупой оплошности он может никогда больше не увидеть своего мальчика.

Постепенно он начинает приходить в себя, и первой, кого он замечает, оказывается Таня. Сопротивляться еще и этому желанию – выше его сил. В полдень, когда дом погружен в знойную дрему, они вместе идут на берег Крёза. Молча шагают они по парку, через калитку выходят на крутой берег, расстилают полотенца в высокой, нагретой солнцем траве. Таня скидывает платье и предстает перед Максимом в том самом черном купальнике, который он видел на ней на стадионе «Альзасьенн». Не задерживаясь, Таня ныряет с разбегу, потом начинает свой обычный маршрут, разрезая воду отточенными размеренными движениями. Максим пристально смотрит на тонкий силуэт, вспарывающий блестящую гладь воды. Она взбирается на каменную кручу моста, машет Максиму рукой. Окруженная знойным маревом, вытягивается струной, выгибает спину. Максим видит, как напряжены мускулы ее длинных ног, когда, пружинисто подпрыгнув, она будто застывает на несколько мгновений в воздухе. При виде этой черной стрелы, пронизывающей жаркое пространство, Максим чувствует новый прилив желания. Железный обруч, туго стягивающий его сердце, слабеет, и, в первый раз с приезда Луизы и Эстер, он плачет.

Он и не думает прятать свои слезы от Тани, и та, выйдя из воды, молча наблюдает за его страданием. Неподвижно сидит она рядом с ним, мокрая кожа блестит на солнце. Таня протягивает руку, и Максим прячет лицо в ее влажной ладони. Таня придвигается ближе, Максим обнимает ее за талию, приникает щекой к мокрой ткани купальника. После жара воображаемых объятий он чувствует настоящую Таню, ее прохладную кожу. Вода реки смешивается с его слезами. Обнявшись, они долго сидят неподвижно, потом размыкают объятия, по-прежнему не произнося ни слова. Таня вытягивается на спине, и оба смотрят в бездонное небо. Городок спит, только глухое урчание завода нарушает тишину. Максим знает, что больше не сможет противостоять искушению.

Этой же ночью он отворяет дверь в Танину спальню, бесшумно входит, скользит меж одеял и прижимается всем телом к той, которую он так долго желал. Его накрывает волна острой боли. Он впивается в ее губы, чувствует соленый вкус своих слез, прижимается к ней все сильнее, ощущает ее крепкое мускулистое тело, упругий плоский живот. Он не осмеливается ласкать это вожделенное тело, но изо всех сил сжимает его руками и ногами. Аромат молодой женщины пьянит Максима, и он проваливается в крепкий сон без всяких сновидений. Каждую следующую ночь они засыпают, сомкнув объятия, спасаясь от призраков, преследующих их днем. На рассвете он возвращается к себе с осторожностью провинившегося подростка. Заправский сердцеед превратился в застенчивого юношу, нуждающегося в нежности и женской ласке. Он приближается к Тане осторожно, довольствуясь пока невинными поцелуями и прикосновениями.

Наконец однажды вечером он готов к решительному штурму. Из опасения быть услышанными оба стараются проявлять осторожность. Спальни Жоржа, Эстер и Луизы находятся совсем рядом, за деревянной перегородкой. В неистовом порыве Максим подчиняется ритму своего тела, погружаясь в сокровенные глубины женского тела, вплоть до самого последнего момента, когда он до крови кусает губы, чтобы не закричать от наслаждения. Необходимость сдерживаться придает ощущениям особую остроту. Наконец-то в его объятиях та, которой он бредил так долго, и, почти теряя сознание, Максим внезапно видит перед собой бледное лицо жены. Изо всех сил он отталкивает ее, отгоняет тревожный призрак в ночную темноту.

15

Здесь я остановился. Благодаря откровениям Луизы я смог составить вполне связный рассказ, чтобы подойти к событиям этой ночи, когда маленький мальчик и его мать покинули нашу землю, чтобы раствориться в многолетнем молчании. Эта ночь свяжет судьбы моих родителей и спустя несколько лет после смерти Симона позволит мне появиться на свет. Я мог родиться только при этом условии: его сила уступила место моей слабости, он исчез в ночи, чтобы я мог увидеть день. Или он, или я – сценарий вполне в духе моих ночных сражений с воображаемым братом. Никто не произнесет больше их имен, ни его, ни Ханы. От них останутся лишь две дорожные сумки, стоящие за креслом. Одежда, запахи, плюшевая собачка, осиротевшие предметы, несколько забытых фотографий и бесконечное чувство вины, груз которого я буду нести всю жизнь.

16

Напряжение, воцарившееся в Сан-Готье, столь велико, что его, кажется, можно пощупать. Долгими вечерами в гостиной, в столовой во время трапез дом настороженно наблюдает за любовниками. Никого из присутствующих не обманывает их показное равнодушие. Эстер с трудом удерживается от того, чтобы не закатить скандал, ей хотелось бы выкричать свое презрение, плюнуть в лицо этой чертовой парочке, каждое соитие которой наносит новое оскорбление памяти Ханы и мальчика. Она воспринимает эти отношения как преступление, повторяемое из ночи в ночь, предающее тени дорогих людей все более глубокому забвению. Луиза старается ее успокоить, и, хотя ей отвратительно предательство Максима, она пытается быть снисходительной. Покоренная необыкновенной красотой Тани, Луиза воспринимает их встречу как волю небес, бороться с которой невозможно. Тереза страдает молча. Она обрела прежнее недоверие по отношению к мужчинам. Максим ничем не лучше остальных, уж она-то должна была это понять. Он – один из тех, кого Тереза стремилась избегать всю жизнь: бессердечный самец, заботящийся только о собственном удовольствии. Интуиция ее не подвела – Танин приезд положил конец счастливому периоду их жизни. Она грубит отцу, изводит домочадцев бесконечными мелкими придирками и при всяком удобном случае норовит уединиться в своей спальне, чтобы заполнить страницы дневника горькими признаниями.

Жорж и полковник также осуждают поведение любовников, но воспринимают их союз как нечто неизбежное, как единственное средство для Максима пережить боль утраты.

Что произошло дальше? Осмелились мать и отец, виновные в глазах всех, измученные своим желанием, открыто выразить свои чувства, средь бела дня взяться за руки, вдвоем отправиться на реку, предъявить свою связь семье? Да. Мало-помалу, вначале робко, осторожно, затем все увереннее, полноправнее. Я спрашивал себя, выясняла ли Эстер отношения с Таней? Мне легко представить тетю Эстер, с ее профилем трагической актрисы, орущей на мать, бросающей ей в лицо чудовищные обвинения и отступающей перед потоком слез, принимающей ее в свои объятия и выслушивающей Танины признания.

Проходят недели, острота конфликта гаснет, взгляды смягчаются, и понемногу жизнь входит в привычное русло – ровно до того дня, когда ужас пробивает брешь в стене безмятежности, защищающей Сан-Готье.

Улицы полнятся тревожными слухами, повсюду – в магазинах, в кафе – люди говорят об одном и том же. Становится невозможным и дальше прятать голову в песок и продолжать верить в простое перемещение населения. С недавних пор неотступно звучат слова «массовое уничтожение», «лагеря смерти». Дом полковника заполняют кровавые призраки – нацистские конвои, побои, издевательства. Как удается Максиму спать ночами? Во сне к нему постоянно приходят Хана и Симон. Он больше не верит, что они еще здесь, во Франции, по ту сторону демаркационной линии. Максима изводят мысли об их участи.

Мне надо было вообразить все последующие дни, вплоть до конца войны. Именно тогда все стало бы известно: депортация родителей Ханы после большой облавы, смерть Роберта от тифа в сталинском лагере. Еще одним препятствием меньше на пути Максима и Тани – юношу с насмешливым взглядом тоже смело беспощадным вихрем истории.

И наконец, стало бы известно, куда были угнаны Хана и Симон. Надо было произнести страшное название вслух, чтобы черная печная труба, вспарывающая бесцветное небо, стальные рельсы, ведущие к пропасти, навечно впечатались в людскую память.

17

Семья вернулась в Париж. Судьба, так немилостиво обошедшаяся с Ханой и ее близкими, сохранила жизнь остальным членам семьи. Таня снова поселилась с Мартой. Максим не смог оставаться в квартире на авеню Гамбетта и временно устроился на первом этаже магазина. Оба они предпочитают держаться на расстоянии, ибо не так-то просто оказалось избавиться от призраков и любить друг друга в декорациях прошлого. Им остается только ждать.

Узнав о смерти Роберта, Таня почти ничего не почувствовала: он был уже очень далек. Ей кажется даже, что, будь он жив, ей не хватило бы смелости выдержать его взгляд. Но что будет, если Хана и Симон вернутся? В разговорах с Максимом она твердо заявляет, что если такое произойдет, то она исчезнет из их жизни. Ей необходимо произнести это вслух, чтобы и самой поверить. Максим выслушивает Таню, крепко обнимает ее. Они заставляют себя не думать об исчезнувших.

После Освобождения надежда поселяется во многих сердцах. В Париже с нетерпением ожидают приезда депортированных, день за днем напряженно следят за новостями, сверяются со списками, вывешенными в холле отеля «Лютеция». Возле списков многочисленные группы. Люди обмениваются сведениями, показывают фотографии в надежде узнать что-то о судьбе своих близких. К отелю то и дело подъезжают большие автобусы, из них выходят похожие на призраков мужчины и женщины.

Максим часто спускался в метро, доезжал до станции «Севр-Бабилон». Каждый раз после этого он возвращался сам не свой. Холл отеля «Лютеция» вот уже много дней заполонен растерянной толпой. Сборище нищих на фоне роскоши отеля. Бледные тени, шатаясь, бродят по толстым коврам, усаживаются на кожаные диваны, застывают перед зеркалами с позолотой, несмелым шагом направляются в бар, где совсем недавно немецкие офицеры поднимали бокалы за победу. Максим вздрагивает при виде детей, изуродованных лиц, их мертвенной бледности. В каждой женской фигуре под жалкими остатками полосатых одеяний ему мерещится исхудавшая фигура Ханы. Его пронзает нестерпимо острая боль – надежда, смешанная с опасением. Между ним и женой уже выросла непреодолимая стена. Максим силится вспомнить их голоса – высокий и звонкий Симона, тихий, еле слышный Ханы. Он безуспешно ищет в памяти их смех, характерные жесты, улыбки, любимые словечки, их запах. Постепенно он готовит себя к худшему – Хана и Симон не вернутся. Никогда.

Понадобилось немало времени, прежде чем Таня и Максим смогли поселиться вместе. Нужно было перевезти мебель, сложить чемоданы, обезличить обжитые места, убрать подальше вещи, пропитанные таким знакомым запахом, расчистить место для новой жизни. На это ушли месяцы. Максим не сможет отдать игрушки сына и бережно сложит их на чердаке того дома, где они с Таней поселятся вместе. Именно там я найду Сима, когда отправлюсь вслед за матерью на чердак, задолго до того, как в нашей семье появится настоящая собака – Эхо, маленький беспородный пес, белый с черным, найденный на берегу Марны.

Я появлюсь на свет в этом квартале, буду жить на этой спокойной улице. Одна из комнат нашей квартиры превратится в спортивный зал, где мать с отцом будут проводить многие часы. Они поженятся, станут работать вместе на улице Бург-л'Аббе. Магазин начнет торговать спортивными товарами, и от клиентов не будет отбоя. По другую сторону коридора Луиза вновь откроет свой медицинский кабинет. В конце каждой недели родители будут ходить на стадион. Воскресными вечерами они, как и прежде, станут обедать у Эстер, встречаясь с оставшимися в живых родственниками. Раны постепенно затянутся, лишь глухая боль останется в душе каждого из них. Табу ляжет на разговоры о войне и имена исчезнувших в ее огне. Спустя какое-то время после моего рождения Максим вызовет новый семейный разлад, изменив орфографию своей фамилии. «Гринберг» очистится от «н» и «г», ставших причиной смерти его жены и сына.

Часть пятая

1

Луиза позволила мне восстановить идиллическую картину жизни моих преступных родителей. Мне было пятнадцать лет, и я уже знал, что именно от меня скрывали, и в свою очередь молчал, из любви к ним. Откровения моей подруги не только сделали меня сильнее, они преобразили мои ночи. Теперь мне было известно имя брата, и я больше не испытывал нужды бороться с ним.

Понемногу я отдалялся от родителей. Я научился видеть и принимать изъяны, скрытые за их совершенством. Я видел, как сражаются они с первыми признаками возраста, удваивая часы, проводимые по воскресеньям на корте. Отец больше страдал от приближения старости, и иногда я с удивлением наблюдал, с каким беспокойством он изучает свое отражение в зеркале. Однажды вечером он вернулся домой очень расстроенным: впервые девушка в метро уступила ему место.

Понемногу я выправился и перестал мучиться из-за своей внешности, чрезмерная худоба осталась в прошлом. Благодаря волшебным рукам Луизы мой торс окреп, глубоко запавшие подреберья сгладились, будто правда заполнила не только мой разум, но и тело. Отныне я знал, о чем думал отец, неотрывно глядя вдаль, понимал, почему так молчалива мать. Но ее молчание больше не лежало на мне тяжким грузом, я легко нес его на своих широких плечах. Я продолжал прекрасно учиться и во взгляде отца наконец-то читал уважение. С тех пор как я узнал их истинные имена, фантомы потеряли надо мною всякую власть – я стал взрослым. Мужчиной.

Прошло несколько лет. Мать пережила инсульт и потеряла способность говорить и двигаться. Я видел, как тают ее мускулы, становятся неузнаваемыми фигура и лицо, как она превращается в непонятное существо, часами бесцельно раскачивающееся в кресле. Отцу смотреть на нее было еще труднее, чем мне. Привыкший бороться, он изо всех сил старался помочь ей восстановиться, но сам вид блистательной чемпионки, опирающейся на костыли, мучительно приволакивающей правую ногу, ранил его глубже, чем кого бы то ни было, и однажды он принял решение положить этому конец.

2

Эхо жил с нами уже несколько лет. Он проводил все свое время рядом с отцом, ночью спал в его кровати. Он заменил Сима, который вернулся в свое пыльное царство в чердачной кладовке: после того как я узнал его историю, мне стало трудно выносить взгляд его черных пуговиц. Как отец мог так долго терпеть присутствие старой игрушки за каждой из наших трапез, смотреть на то, как я устраиваю ее в своей кровати, прижимаю к груди? Что чувствовала мать, снова слыша имя того, кого я вызвал из ночной тьмы и кого она боялась увидеть однажды на пороге нашего дома?

Лаская собаку, отец заметно смягчался. Он брал ее с собой на долгие прогулки, играл с ней, как с ребенком, по воскресеньям на стадионе спускал с поводка, валялся с ней на траве.

Как только мне позволяли занятия, я приходил в магазин и первым делом заглядывал к Луизе. Мы никогда не ставили точку в наших беседах. Она слушала все так же внимательно, не отводя от меня своих мудрых глаз, выдыхая серые клубы дыма и отгоняя застарелую боль все тем же привычным жестом.

Однажды я поднялся на чердак, чтобы убрать Сима на его прежнее место—в сундук с одеялами, и там я нашел старый альбом с фотографиями, затерявшийся в стопке пыльных журналов. В альбоме, среди прочих, были фотографии Максима и Ханы в свадебных нарядах. Я долго разглядывал черный пиджак и высокий цилиндр отца, беспокойное лицо его жены, бледное, как ее вуаль, обращенный на отца взгляд светлых глаз, которым суждено было погаснуть так скоро.

Картонные страницы открывали мне жизнь иной семьи, группы незнакомых людей позировали перед залитыми солнцем домами, на пляжах, рядом с цветочными клумбами. Жизнь в черно-белых тонах, улыбки, сегодня угасшие, мертвецы, нежно обнимающие друг друга за талию. Наконец-то я увидел настоящего Симона, фотографии которого заполняли множество страниц. Его лицо показалось мне странно знакомым. Я не мог сравнить наши тела, но узнавал свои черты в его чертах. Одна из фотографий отклеилась, на обороте стояла дата. Симон был снят в шортах и футболке, он стоял у пшеничного поля и, прищурившись, смотрел на яркое солнце своего последнего лета. Я сунул карточку в карман.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю