Текст книги "Ярмарка любовников"
Автор книги: Филипп Эриа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
VIII
В рабочем кабинете Арманделя или, скорее, мадам Леоны он познакомился с Элен Фару, у которой был собственный, хотя и не самый престижный в городе дом моделей. Элен Фару, не отличаясь особой оригинальностью стиля и следуя более свободной манере, чем самые известные кутюрье, специализировалась в изготовлении костюмов для театра и кино. Именно она шила костюмы для большинства ревю Арманделя.
Реми ей понравился. И она дала ему это понять. Мадам Леона по-дружески ей сообщила между прочим, что в данный момент он живет одна. Элен Фару пригласила его в свой кабинет. В то время она как раз вела переговоры с одной франко-американской студией об изготовлении костюмов к художественному фильму на историческую тему. Она передала Реми заказ на старинные костюмы.
Элен Фару было не более тридцати пяти лет. Внешне привлекательная, она прежде всего отличалась умением говорить и непринужденно держаться; властность и напористость выдавали в ней деловую женщину и директора фирмы, что вызывало к ней в обстановке, далекой от торговых залов, интерес мужчин.
Реми стал ее любовником.
А вот расстался с ней он только потому, что она слишком старалась ему угодить. Дирекция мюзик-холла из Англии попросила ее изготовить костюмы для ревю. Подготовка эскизов оригинальных костюмов в соответствии с контрактом поручалась Реми. Однако оплата за работу ее юного любовника была такой высокой, что даже ему самому показалась чрезмерной. Он был неприятно удивлен, как будто его ударили по лицу. Она не поняла его угрызений совести и попыталась образумить молодого человека. Слово за слово, удивление сменилось иронией, и тут же ему открылось, что он получил выгодный заказ только благодаря ее посредничеству.
Реми порвал с ней.
***
Он стал любовником мадам Вейль-Видаль, которая ввела его в новый для него мир, отдалив от театральной среды, в которой он вращался в силу своей профессии и где возникали его предыдущие любовные связи. Мадам Вейль-Видаль была еще довольно молодой женщиной, которая после развода с весьма богатым мужем получила большое состояние.
Однако – и Реми это вскоре понял – общество, к которому принадлежала его новая любовница, хотя и подчинялось своим законам и соблюдало определенные нормы, было обществом отверженных. Мадам Вейль-Видаль имела открытый дом и вела светский образ жизни. Женщины из высшего общества, с которыми она встречалась, были все до единой либо разведенными, либо незамужними и вели свободный образ жизни. Они водили знакомство с парижскими актрисами, которые пользовались репутацией самых добропорядочных, то есть говоривших «мой муж», когда шла речь о любовнике. И наконец, в окружении мадам Вейль-Видаль были деловые женщины, которые не имели конкретной профессии, но зарабатывали большие деньги. К ним относились хозяйки трикотажных мастерских, оптовые перекупщицы марочного шампанского, торговки недвижимостью и драгоценностями. Они редко показывались в обществе в сопровождении мужчин, что еще больше приближало их к женщинам, живущим на содержании. Здесь много играли в бридж или покер, естественно, только одни женщины.
В этом, без сомнения, отвергнутом, но приятном обществе Реми принимали с благосклонной небрежностью. Он чувствовал, что на него смотрят как на второстепенный персонаж, который в этом кругу надолго не задержится, и терпят лишь потому, что мадам Вейль-Видаль вздумалось завязать с ним любовную связь.
Он почувствовал всю унизительность своего положения после того, как она, предварительно с ним не поговорив, подсунула ему на подпись бумаги, которые он подмахнул почти не глядя, что положило начало ее хлопотам по освобождению его от военной службы.
Безусловно, Реми не хотелось идти в армию. Мадам Вейль-Видаль тем более не желала, чтобы ее молодого любовника, дарившего ей столько незабываемых минут, заслали в какой-нибудь Богом забытый гарнизон. Она бы тотчас почувствовала его отсутствие, а он в разлуке вряд ли сохранил бы ей верность. Если он и вернется к ней после службы в армии, то неизвестно еще на какое время.
Однако Реми не думал о полном освобождении от воинской службы. В нем еще были сильны предрассудки, связанные с представлениями о физической непригодности, и, несмотря на все свое свободолюбие и артистическую натуру, он усматривал в освобождении от службы в армии нечто похожее на признание своей неполноценности. Кроме того, мадам Вейль-Видаль в своем рвении освободить его от прохождения военной службы не придумала ничего лучшего, как сослаться на то, что он болел эпилепсией. Рассердившись, Реми заявил своей покровительнице, что он не ребенок, а она ему не мать. У него появилось желание освободиться от зависимости. И он порвал с мадам Вейль-Видаль.
***
Затем у него появилась новая любовница. Уставшая от деловых и светских приглашений, предводительница снобов, победительница конкурса элегантности, встречаемая вспышками магния повсюду, где бы она только ни появлялась, принимавшая участие в организации праздников, в открытии новых клубов, в крещении яхт, Кароль де Вилькомта снискала репутацию человека, дающего «раскрутку» любому делу или таланту. Не один ночной клуб был обязан ей своим процветанием; с ее легкой руки стал модным новый пляж, она разрекламировала совсем было захиревшую зимнюю лыжную станцию.
Еще не став любовницей Реми, она уже начала способствовать его финансовому успеху, потому что «юноша входил в моду», а его еще не было в списке ее протеже. Решив, что наибольший доход принесет ему слава оформителя, она всего за неделю достала ему словно из-под земли шесть заказов: выполнить фрески, отреставрировать загородные дома, обустроить две квартиры и даже, возможно, взяться за внутреннее убранство театра.
Кароль исполнилось двадцать шесть лет. Она жила в особняке, принадлежавшем ее семье. Но у нее была еще отдельная квартира, куда она однажды вечером пригласила Реми.
– Мики, заходите ко мне выпить рюмку вина, – сказала она.– Нет, нет, не к родителям. В мою холостяцкую квартиру.
Она произнесла эти слова совсем по-мужски. У Реми так не получалось, когда он говорил о своей крохотной квартирке, где у него была мастерская. Услышав, как эта молодая женщина, с низким лбом под слипшимися от геля волосами, с тщедушным телом, отдававшая в одежде предпочтение исключительно белому цвету, на вид такая хрупкая, произнесла «холостяцкая квартира», он был настолько удивлен, словно увидел даму, плюющую на пол.
Холостяцкая квартира Кароль состояла из одной просторной комнаты с лоджией, крохотной кухни и ванной.
Так и не сомкнув глаза в первую ночь, Реми смотрел, как проникал свет зарождавшегося утра в это жилище, похожее на тысячи других так называемых современных однокомнатных квартир-студий, разбросанных по всему городу. Уже можно было различить окружавшие предметы, которым ночные тени ранее придавали причудливые очертания. Дневной свет возвращал им безликость. Над дверьми облупился тонкий слой покрытой охрой штукатурки. На обычном для таких квартир ковре проступали пятна. Реми невольно подумал, сколько же здесь было пролито вина и коктейлей.
Он закрыл глаза. Так он рассчитывал отодвинуть пробуждение, чтобы не встречать рассвет в этом нагретом радиаторами пространстве, насыщенном запахом тел спавших людей. Ему показалось, что рассвет принес холод небытия. Как бы он хотел перенестись куда-нибудь далеко от этого лишенного индивидуальности жилища, от этого тошнотворного утра. И как бы он хотел бежать от женщины, лежавшей вытянувшись рядом с ним.
В конце концов сон сморил его. Сознание уже расплывалось, но мозг еще работал. Он потерял чувство пространства и времени. Ему было трудно вспомнить имя той, чье тело лежало рядом с ним. Кто она? Которая из них? Элен Фару, мадам Вейль-Видаль, Пьеретта Оникс? В конце концов, не важно. Всего-навсего еще одна женщина в веренице многих других, еще одна женщина, которая не принесла ему любовь.
Неужели ему так никогда и не удастся заснуть рядом с женщиной? Если сон не приходил к нему сразу же вслед за удовлетворением, когда он еще находился в полузабытьи и его нервы и мышцы требовали тишины и покоя, это означало, что Реми был обречен на бессонную ночь. Волею судьбы ему чаще всего попадались женщины, желавшие, чтобы он остался с ними в постели после любви, и, когда, выйдя из ванной комнаты, видели, что он дремлет, они, как правило, не оставляли его в покое и, прижавшись к нему, завязывали разговор.
Сколько же ночей он не спал? Скольких женщин он довел до экстаза, не получив в ответ ничего, кроме разочарования и бессонной ночи! И всякий раз долгими ночными часами, когда он не мог уснуть, ему грезились прежние любовницы, а вместе с воспоминаниями приходили и сожаления. Так, ему казалось, что Пьеретта Оникс склонилась над постелью Элен Фару, а Элен в свою очередь появлялась, чтобы лечь между ним и мадам Вейль-Видаль. Вот и теперь ему показалось, что недалеко от него в уголке холостяцкой квартиры примостилась мадам Вейль-Видаль.
Понимая, что новая любовница, чьи объятия он только что покинул, не принесла ему любви, Реми невольно вспомнил ее предшественницу, которая также ничего ему не дала. Перед мысленным взором прошли все его подруги. Обращение к прошлому напоминало путешествие, когда каждый новый пейзаж навевает тоску по предыдущему, который также не сумел остановить путешественника на его пути к новым далям. На каком же этапе затянувшихся странствий Реми удастся достичь наконец берега, откуда ему уже не захочется убегать, оглядываясь назад?
Ибо Кароль не удалось дать ему то, о чем он мечтал. Это он почувствовал, когда холодный рассвет осветил холостяцкую студию. Он вспомнил мадам Вейль-Видаль. Он уже забыл о ее недостатках. Теперь они казались ему достоинствами. Теперь он видел в них только ее добрые намерения.
Несмотря ни на что, она была хорошей любовницей. Реми охотно и с грустью отдавал ей должное, и, как ему казалось, он не обманывал себя. Лежа рядом с новой любовницей, он предавался воспоминаниям о предыдущей. Безусловно, мадам Вейль-Видаль любила его. Она не скрывала от общества их связь и даже скомпрометировала себя. Реми не раз говорили: никогда еще ни для одного мужчины она не делала ничего подобного.
Столь преждевременные сравнения, которые неизбежно должны были прийти ему на ум, заставили Реми обратить свой взгляд на спавшую рядом Кароль, которая тесно прижалась к нему всем телом. Реми боялся, вдруг она проснется, и тогда ему придется с ней говорить, отвечать на вопросы и находить для нее ласковые слова.
Ибо день уже наступил. Неужели потому, что Реми на нее посмотрел, Кароль открыла глаза и улыбнулась.
– О, Мики! – воскликнула она.– Ты не спишь? Ты уже проснулся? Ты хорошо выспался?
Он приподнялся на локте. Он склонился над женщиной. Он ей сказал:
– Еще ни разу в жизни я не встречал подобного рассвета.
***
Наконец Реми решил избавиться от утренних мучений, бессонных ночей и грустных пробуждений. Он решил больше не оставаться у женщин до утра. Если ему не суждено соединить плотские удовольствия и сон и если он не может отказаться ни от того, ни от другого, ему лучше просыпаться утром у себя дома.
Он спал один.
И все чужие постели, куда его завлекали женщины и где он чувствовал себя странником, устроившимся на короткий ночлег, который не приносил ему ничего, кроме еще большей усталости по утрам, привели его к тому, что он больше не оставался до утра в чужой квартире.
К себе же, в мастерскую, он старался не приглашать женщин. Если какая-либо из них все же оставалась у него ночевать, то после любви он уходил спать в соседнюю комнату, в которую никого не пускал. Когда же обстоятельства вынуждали его остаться на ночь у женщины, то всякий раз он находил предлог, чтобы, не дожидаясь рассвета, одеться и уйти домой. Он предпочитал водить своих очередных любовниц в гостиницу, как поступают со случайными подругами. Он снимал заранее номер в отеле, расположенном поблизости от площади Этуаль, а летом даже в районе Сен-Жермен или Сен-Клу.
Ему никогда не приходило в голову объяснять подругам причину своего поведения. Некоторые из них даже возмущались, когда он бесцеремонно расталкивал их. В свое время его удивляли приятели пренебрежительным, хамским отношением к женщинам, что, как казалось ему, противоречило натуре молодых людей, неспособных обойтись без женской ласки. Он замечал такое противоречие в особенности у тех приятелей, которые привыкли к легким победам. Отныне он ничем от них не отличался, переняв их манеру поведения.
Изредка, когда он был один в своей постели и хотел убить время, он пытался вспомнить лица всех своих любовниц. И Кароль несколько дней спустя после того, как он ее оставил, заняла свое место в его воспоминаниях: таким образом, и ей была уготована участь ее предшественниц. Однако воспоминание о ней пришло к нему не тогда, когда рядом с ним лежала другая женщина. Нет, Реми лежал в постели один, и, когда он проснулся посреди ночи, воспоминания о Кароль не принесли ему горечи сожаления.
Впрочем, Реми расстался с Кароль Вилькомта точно так же, как и с Пьереттой Оникс, с Элен Фару, с мадам Бейль-Видаль, то есть без всяких ссор. Но и последняя по времени любовница разочаровала и оттолкнула его тем, что совершила ту же ошибку, что и все ее предшественницы. Она попыталась его облагодетельствовать. Она также хотела, чтобы он извлек выгоду из их связи.
С помощью Кароль он заработал кучу денег. Ее рвение надоело Реми. И он сказал ей об этом, как и всем ее предшественницам.
– Но, Мики, – воскликнула она, – ведь я стараюсь только ради тебя!
И вдруг, разволновавшись, она произнесла роковые для себя слова, словно прибегая к последнему доводу:
– Ну, Мики, ведь я хотела тебе помочь.
Он вздрогнул. Ему не раз приходилось слышать эти слова на улице, за столом в пивной, в баре дансинга, ставшие профессиональным жаргоном у проституток и означавшие куплю-продажу. Помогать…
Казалось, что для женщин любовь означала оказание услуг. Или же инстинкт им подсказывал, что любовника можно привязать к себе теми же методами, какими обычно пользуются мужчины, чтобы добиться расположения женщины.
IX
– Скажи-ка, ведь совсем неплохо! – произнес Бебе Десоль.
Он стоял лицом к мольберту Реми с незаконченным эскизом афиши.
Часто, хотя и нерегулярно шестеро молодых людей собирались поочередно то у одного из них, то у другого, чтобы опрокинуть рюмку-другую в компании приятелей без женщин и суеты.
Бебе Десоль появился в квартире у Реми вторым. Первым же пришел, как всегда, Жорж Манери. Понимая, что компания может прекрасно без него обойтись, он стремился не упускать ни минуты совместного досуга. Он во что бы то ни стало хотел не отставать от своих друзей, угнаться за которыми ему становилось все труднее и труднее. Пунктуальный и неспособный на неожиданные поступки, он мечтал походить на них и сожалел, что это ему не удавалось. Жорж Манери восхищался каждым из своих добившихся успеха приятелей. А они, напротив, вспоминали о нем лишь тогда, когда им нужно было одолжить у него деньги. В самом деле, об осторожности Манери свидетельствовала его способность осмотрительно вести свои финансовые дела: не будучи расточительным, он не только никогда не оставался на мели, но и всегда имел возможность оказать услугу или дать взаймы. Когда друзья обращались к нему с просьбой одолжить денег, то делали это всегда в грубой форме, спрашивая напрямик: «Скажи, ты, конечно, дашь мне взаймы пятьдесят луидоров?» И, положив в карман деньги, спокойно уходили, оставляя его одного.
Он подошел к мольберту и хотел было рассыпаться в похвалах, но Бебе Десоль тут же прервал его на полуслове, обратившись к Реми:
– Это для тех, кто занимается зимним спортом? А где будут развешаны афиши?
– По вокзалам, в бюро путешествий и на рекламных щитах. Фирма, прибравшая к рукам гостиницы этого спортивного комплекса, намерена повести активную рекламную кампанию. Именно поэтому она заказала нечто похожее на афишу мюзик-холла. Я долго размышлял над тем, с чего начать. И, вспомнив, что теперь во всех видах зимнего спорта начинают носить облегающие костюмы, я нарисовал эту обнаженную модель цвета охры на фоне яркого синего неба и голубоватого снега. Тебя впечатляет?
– Здорово, – ответил Манери, к которому Реми вовсе и не думал обращаться.– Замечательно!
Бебе Десоль, напротив, хранил молчание. Казалось, что он о чем-то размышлял.
– Ты так и нарисуешь этого малого, – поинтересовался он, – в профиль?
– Наверное. А что?
– Есть одно предложение, – сказал Бебе Десоль, неожиданно перейдя на серьезный тон.
Появился Нино Монтеверди, за ним Пекер, пришедший на этот раз вовремя, вопреки привычке опаздывать. Однако Бебе Десоль, не обращая на них внимания, продолжал:
– Послушай, Мики. Чтобы закончить эскиз, тебе понадобится натурщик. Согласись, ты ведь пригласишь кого-то позировать? Правда? Предлагаю себя в качестве модели, ради тебя я готов пойти на это.
– Знаешь, – ответил Реми, – тебя утомит такое занятие. У меня собрано достаточно фотографий из немецких журналов. ИЛИ же я попрошу Альберта позировать.
– Да ну! – воскликнул Бебе Десоль.– Надеюсь, ты не станешь сравнивать меня с Альбертом? Не подумай, что меня оскорбляет такое сравнение только потому, что он – твой лакей. Однако тебе хорошо известно, как я сложен: ты не раз видел меня обнаженным. Меня узнают, когда ты изобразишь меня в профиль. Это станет сенсацией и повеселит людей.
– Какой же ты потаскун! – произнес Нино с пьемонтским акцентом.
Однако в разговор вступил Пекер:
– Да хватит вам! О чем спор? Из-за трех телок, что узнают твою задницу на парижских стенах!.. Нет, у меня есть другое предложение: если у Мики появится желание нарисовать какую-нибудь известную личность, то пусть уж рисует меня!.. А что? Пусть тело он пишет с Альберта, так как у меня нет времени позировать для всей композиции, но голова пусть будет моя.
– Нет времени позировать! – возмутился Бебе Десоль.– Не смеши нас! Чтобы позировать обнаженным, ты прежде всего должен позаниматься с Бруно. И серьезно поработать, не пропуская тренировки, как ты это делаешь в последнее время.
– Хватит, я вам сказал! – упрямо воскликнул Пекер.– Вопрос в другом. Мне нет нужды себя рекламировать. Я всего лишь хочу помочь Реми нарисовать удачную афишу. Твоя мания всюду и везде демонстрировать себя в обнаженном виде нам уже надоела. Теперь тебе вдруг понадобились парижские стены!
– Ну и что? – произнес Бебе Десоль, теряя терпение.– Что, разве женщины, увидев меня голым, опускают глаза или отворачиваются? А? Не у меня ли на юге, когда на мне одни лишь плавки, самый богатый улов девиц? – Уверенный, что ему услужливо поддакнут, он добавил: – Спросите у Жожо.
– Да, это правда, – начал Манери.– Когда мы были на побережье…
– О! Только тебя здесь не хватало! – воскликнул Пекер.– Можно подумать, что ты что-то понимаешь в женщинах. Ты всегда подбираешь то, что никому уже не нужно. Впрочем, Бебе также не разбирается в женщинах. Но нет! Он думает, что девицы клюют на бицепсы.
– Послушай, – произнес Бебе, – но во всяком случае не на телефонные звонки или чтение романов вдвоем! Вот уже восемь лет, как ежедневно я нахожу подтверждение своей теории. С моей первой любовницей я познакомился, когда мне было семнадцать лет, в Туке после победы в соревнованиях по прыжкам с вышки. Вот что надо женщинам. Это, это и это!
И ладонью похлопал себя по бицепсам, звонко шлепнул по груди, провел по бедрам и ягодицам.
– И это тоже, – завершил он с определенным жестом.– Вот именно, прежде всего бабам нужны только мускулы.
– А! – воскликнул Пекер, рассмеявшись и покачав головой.– Как же ты еще молод!
– Ну уж не моложе тебя!
– Совсем как шлюхи! – повторил нараспев Нино.
– Не думай, – продолжал Пекер, – что сила дает тебе какое-то преимущество перед молодостью. Согласен, Бебе, не спорю, у тебя были шикарные женщины. Но и у меня не хуже. Они буквально вешаются мне на шею… Да что говорить, вы сами хорошо знаете. Спорю на выпивку, хотя у меня нет ни су в кармане, что Меме будет мне названивать сюда весь вечер. Но с какой бы женщиной я ни жил, мне не надо истязать себя физическими упражнениями в спортивном зале. Возможно, я хуже вас всех сложен физически, да и в постели ничего особенного из себя не представляю. А когда я не в форме или у меня нет настроения, то ни за какие бабки не стану заниматься любовью. А ты, Бебе, ты нам прожужжал все уши объемом своей груди, талии, бедер и размерами твоих прочих мужских достоинств. Подумать только! Ты хвастаешь своими сантиметрами перед каждым встречным. И так бахвалишься, словно в том, чем тебя наградила природа, есть твоя заслуга. Удивительная мания величия! А вот у меня нет ничего такого, чем можно было бы гордиться. Все самое заурядное. И между тем…
– И что же ты такое с ними делаешь? – спросил умоляющим голосом Манери.
– Что я с ними делаю? Глупец, я с ними разговариваю!
Наступила тишина.
– Что? – переспросил Бебе Десоль.
– Я с ними разговариваю, Боже мой, неужели не понятно? Я с ними веду беседу, а затем в нужный момент замолкаю. Я их слушаю не перебивая. Как актеришка, я подкупаю их лестью. И это мне помогает в постели.
– Не вешай нам лапшу на уши! – произнес Бебе Десоль.– Уж не своими ли разговорами ты доводишь их до экстаза? Раз они тебе вешаются на шею, значит, ты их здорово ублажаешь. И если они тебя не бросают, значит, хотят снова получить свое. Я ничего другого не вижу.
– Да? – сказал Пекер.– И ты считаешь свой довод единственно верным? А чем ты объяснишь тот факт, что чаще любят мужчин, которые лишены темперамента? В том-то и весь фокус. Когда мужчина не на высоте, женщина остается неудовлетворенной. Ну и что! Вывод один: для женщины важнее всего то, что у мужчины в голове.
– У всех свои причуды! – воскликнул Бебе Десоль.– Мне встречались девицы, казалось бы, и не смотревшие в мою сторону, но устраивавшие всякий раз скандал, стоило мне только проехаться на водных лыжах голяком.
– О! – вмешался Борис, минут пять как присоединившийся к компании.– О, дорогой, извини, что я тебя перебиваю.
Борис на русский манер произносил «р», но это ему даже шло. И его ошибки в произношении приобретали особое музыкальное звучание.
– Доррогой, это совсем другое дело. Не забывай, что женщины обожают знаменитостей. Вот я пользуюсь у них успехом. А почему? Потому что женщинам известно мое происхождение. Знаешь, если бы мой отец не был светлейшим князем Власовым и его бы не расстреляли большевики, а мать не была бы в прошлом прославленной балериной, кого бы я смог заманить в постель, кроме простой модистки? Мики, у тебя есть для меня водка?
– Ты уже пьян, – сказал Реми, наливая.– По крайней мере, не забывай закусывать. Откуда ты пришел?
– От Магды Шомберг. Она давала большой коктейль. На двести человек. И на нем были только самые элегантные женщины. У Магды всегда очень хорошо.
– Не слушайте его! – воскликнул Пекер.– Несчастный! Ты, самый последний из снобов, вбил себе в голову, что женщины предпочитают спать со знаменитостями. Это потому, что ты сам обращаешь внимание только на таких женщин. Вот и ты, Бебе, его копия, но в другом плане. Ведь тебя прежде всего интересует, какой у женщины счет в банке. И по непонятной причине, ибо ты у них не берешь ни сантима. Однако, если у женщины не будет туго набитого кошелька, ты пройдешь мимо, даже не посмотрев в ее сторону. Почему? Это покрыто мраком, но явно в себе что-то таит.
– Говори поскорее, я слушаю, – сказал Бебе.– Ты…
– Вот я, например, весь на виду. Я не скрываю ни связей, ни имени портного, ни марки машины. Вы пятеро мне просто осточертели. Банда дешевых альфонсов. Только и думаете о бабах, как их окрутить, как сделать так, чтобы они за вами бегали. Вообще, вы уделяете женщинам слишком много внимания… И каков результат? Они когда-нибудь оплатили ваши счета?
Спор разгорался. Нино Монтеверди, Жорж Манери и даже сам Реми, которые вначале прислушивались к разговору трех главных спорщиков с таким видом, будто перед ними были прославленные мэтры, в свою очередь включились в дискуссию. Каждый спешил вставить слово, поделиться воспоминаниями и опытом. Итальянец уверял, что женщинам нравятся лишь порочные молодые люди, откуда и идет слава французов. Манери рискнул заметить, что всегда необходимо хорошо одеваться и следить за собой. Пекер, не делавший ни того, ни другого, рассмеялся ему в лицо. Бебе Десоль стоял на том, что важно иметь хорошие физические данные, однако согласился, что и лицо тоже имеет значение. Научившийся скрывать свои чувства, и удивление в том числе, Реми посетовал на то, что быть всегда начеку: подстраивать ловушки, постоянно менять тактику, чередуя атаку с отступлением – короче, вести себя с женщинами как с противником, – весьма утомительное занятие.
– Это веление времени, – сказал Пекер.– В прежние времена у женщин было меньше любовников. Светские замужние дамы редко вступали во внебрачные связи, а девушки – практически никогда. По крайней мере, это тщательно скрывалось. А теперь все выставляется напоказ: идет непрерывный конкурс, открытая ярмарка… Самое время об этом сказать. Существует конкуренция, настоящие аукционные торги. Надо уметь себя подать… Раньше в нашем ремесле не было никакого риска.
– Откуда тебе все это известно? – опросил Реми.– Ведь до войны ты был совсем маленьким.
– Об этом мне рассказал любовник моей матери, – ответил Пекер.
– О! – произнес Манери.– Любовник твоей матери? Вы вместе живете?
– Конечно! А куда он денется? Я даю ему советы. Ведь свою мать я знаю лучше, чем он. Когда я оказываюсь без денег, то умело выманиваю их.
– Вспомните Галатца, – сказал Реми, чтобы сменить тему.– До войны и даже когда шла война он прославился своими блестящими победами.
– И притом не прилагая усилий, – добавил Бебе Десоль.– Он не стал бы мучиться вопросом, за что его ценят женщины. В его время было немного свободных от предрассудков женщин. Да и они были не такие распущенные, как сейчас.
– Кто это Галатц? Я его не знаю, – сказал Манери.
– Сейчас он придет, – ответил Реми.– Я часто с ним встречался у Кароль. Я его пригласил.
– Что это тебе вдруг пришло в голову? – произнес Пекер.– Он навевает тоску, как сама добродетель.
– Знаешь, – ответил Реми, – мне кажется, что он совсем на мели. Его почти никто не приглашает.
– Еще бы! – воскликнул Пекер.– Он совсем вышел в тираж! Кроме того, он носит парик. И понятно, почему женщины находят, что с ним уже неприятно спать. Даже если бы он совсем облысел, лучше было бы для него не скрывать, как он выглядит на самом деле. К тому же он без конца говорит о мужчинах, которые носят парик. Ты считаешь, что это может кому-то понравиться?
– Во всяком случае, – сказал Реми, – встретив его вчера в баре, мне стало его жаль.
– О! Ну что же ты хочешь? – произнес Бебе Десоль.– Тем хуже для него: он теперь старик!
– Старик? – переспросил Манери.– А сколько ему лет?
– Тридцать девять. Конченый человек.
– О! – произнес Реми.– Конченый…
– Ну да, – пояснил Бебе, – чтобы быть у женщин на полном содержании, тридцать пять лет – это предел.
– А? – переспросил Манери, сгорая от любопытства.– А? Потому что он…
– Послушай, – сказал Бебе, – ну и что? Он свое взял. Сколько денег прошло через его руки!
– Разве у него не осталось сбережений? – спросил Манери.
– Что ты хочешь? Каждый раз, меняя любовницу, он уходил к более богатой женщине. Однако в промежутках, чтобы не ронять своего достоинства, ему случалось спускать все до нитки. Вот уже четыре года, как он расстался с последней любовницей.
– Да, – вступил в беседу Борис, – он вовремя ушел от принцессы Бамбергефульд, золовки кайзера. Вы знаете, Саша всегда оставался джентльменом. У него еще сохранились драгоценности.
– Саша? – переспросил Манери.– Так его зовут Саша Галатц?
– Конечно нет, – ответил Пекер.– Ты всегда попадаешь впросак! Саша де Галатц.
– Это его настоящее имя?
– Не думаю. В его время себе присваивали любое имя, лишь бы оно было благозвучным. Теперь этот обычай в прошлом. В наши дни стало модным оставлять свое настоящее имя. Однако женщины называют нас уменьшительными именами.– Он провел рукой вокруг себя.– Погляди: Мики, Бебе, Нино, да и тебя прозвали Жожо…
– О! Послушай, Жожо, это просто смешно! – произнес Манери.– И потом, это имя мне кажется таким пошлым!.. Если бы вы только захотели, то помогли бы мне от него избавиться. Я ведь тебе говорил, что мое имя – Жорж, у меня прабабушка родом из Швеции… Да, Жорж звучит намного лучше! По крайней мере, это имя не так избито.
– Ты ничего не понимаешь! – сказал Пекер.– Имя Жорж было в моде еще во времена немого кино. Нет, Жожо звучит намного лучше. И потом тебе идет.– Немного помолчав, Пекер, как бы продолжая свою мысль, добавил: – И для полного букета я, Аулу! Лулу – именно так зовут шлюх!
***
Когда семеро приятелей – так как вскоре к ним присоединился Саша де Галатц, – уселись за стол, они представляли собой довольно любопытное зрелище. Среди них не было женщин, и это обстоятельство придавало встрече вид неудавшегося званого обеда, ибо они совсем не походили на мужчин, собравшихся на холостяцкий ужин.
Первое, что бросалось в глаза, так это то, что все собравшиеся здесь молодые люди тщательно следили за своей внешностью. Даже отличавшийся небрежностью Пекер по крайней мере волосы, лицо и руки содержал в образцовом порядке. Все молодые люди, казалось, блестели от чистоты и особенной ухоженности. По их виду можно было сделать вывод, что эти мальчики помимо ежедневной утренней ванны принимают еще и душ в семь часов вечера и в два часа ночи. Их безукоризненные стрижки свидетельствовали о том, что они каждый день пользуются услугами парикмахера за счет денег, предназначенных для питания. Казалось, что под гладкой кожей свежевыбритых подбородков у них никогда не росли волосы. Ногти на руках сияли чистотой и были тщательно подпилены и отполированы. Эта странная компания мужчин распространяла вокруг себя здоровые запахи молодых тел, но не без примеси химии: все благоухали запахами свежей зубной пасты, крема после бритья, туалетной воды и табака.
Однако они вовсе не напоминали сборище гомосексуалистов; напротив, они резко от них отличались, в особенности своими манерами. Но в любом случае по некоторым характерным признакам их можно было бы отнести к особой промежуточной расе. Своим холеным видом и модной одеждой они словно бросали вызов мужской половине человечества.
Даже похожий на статиста в фильме Альберт, юный лакей в ладно пригнанном белом форменном кителе, хорошо сидевшем на его мощных плечах, и тот ничем не отличался от молодых людей, кому он подавал ужин. Что же касается Саши де Галатц, то он, с ревматическими узлами на пальцах, на которых поблескивали два тяжелых перстня, с немного одутловатым лицом, вставными зубами, мешками под глазами, накладкой, прикрывавшей лысину, но еще сохранивший тонкие и благородные черты, был похож на их живую и немного зловещую карикатуру.
