Текст книги "Сдвиг времени по-марсиански (сборник)"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

– Пока что мы ничего не можем продать, – отозвался Фринк. – Произведенного или не произведенного.

– Пять магазинов – это капля в море.

– Но какова тенденция! – воскликнул Фринк. Пяти магазинов достаточно, чтобы ее выявить.

– Не обманывай себя.

– Я себя не обманываю, – сказал Фринк.

– Так что же ты имеешь в виду?

– А то, что самое время поискать, кому продать этот металлолом.

– Хорошо, – сказал Мак-Карти. – Значит высвободишь себя из игры?

– А куда деваться.

– Я буду продолжать один.

Мак– Карти снова поджег лампу.

– А как же мы поделим барахло?

– Не знаю. Что-нибудь придумаем.

– Выкупи мою долю, – сказал Фринк.

– Черта с два!

– Выплати мне шестьсот долларов, – подсчитал Фринк.

– Нет, бери половину чего угодно.

– Половину электродвигателя?

Оба на какое-то время замолчали.

– Еще три магазина, – сказал Мак-Карти, – а тогда поговорим.

Опустив на лицо щиток, он начал паять секцию из меди к браслету.

Фрэнк Фринк встал из-за стола. Он нашел серьгу, в форме раковины, валявшуюся на полу и поместил ее в коробку с недоделанными изделиями.

– Выйду покурить, – сказал он.

Он пошел к лестнице, ведущей из подвала. Секундой позже он стоял на тротуаре, держа между пальцами сигарету с марихуаной.

"Всему этому конец, – сказал он себе. – Чтобы понять это, мне не нужно оракул. Я знаю, какой сейчас момент. Чувствуется запах разложения. В сущности, даже трудно сказать, почему. Может быть логически, мы могли бы и продолжить. Магазин за магазином, другие города. Но – что-то здесь не так.

Все эти попытки и ухищрения не изменят сути дела. Хотелось бы знать, почему. Но я никогда не узнаю. Что же мне делать? Чем заняться взамен? Мы выбрали не тот момент, воспротивились Тао, двинулись против течения, не в том направлении. И теперь – конец, распад. «Джин» захватил нас. Свет показал нам свою задницу и куда-то исчез. Теперь остается только подчиняться.

Пока он стоял так под карнизом здания, часто затягиваясь марихуаной и тупо глядя на уличное движение, к нему подошел совершенно заурядный на вид человек средних лет.

– Мистер Фринк? Фрэнк Фринк?

– Совершенно верно, – ответил Фринк.

Человек достал сложенное удостоверение.

– Полиция Сан-Франциско. Я уполномочен арестовать вас.

Рука Фринка оказалась в его руке. Все произошло очень быстро.

– За что? – спросил Фринк.

– За обман мистера Чилдана из «Американских Художественных Промыслов».

Полицейский силой повел Фринка по тротуару. К ним присоединился еще один переодетый фараон, зашедший к Фринку с другой стороны.

Вдвоем они быстро затолкали Фринка в стоявший у тротуара ничем не примечательный автомобиль.

«Вот чего требует от нас время», – подумал Фринк, бухнувшись на заднее сидение между двумя шпиками. Дверь захлопнулась, автомобиль, за рулем которого сидел третий шпик, одетый по форме, влился в уличный поток.

«Мы вынуждены подчиняться этим сукиным детям».

– У вас есть адвокат? – спросил один из фараонов.

– Нет, – ответил Фринк.

– Вам дадут в участке список.

– Спасибо.

– Что вы сделали с деньгами? – спросил вновь один из шпионов.

Машина въехала в гараж полицейского участка на Керни-стрит.

– Я их истратил.

– Все?

Он не ответил.

Один из шпиков покачал головой и рассмеялся.

Выходя из машины, он спросил у Фринка:

– Ваша настоящая фамилия Финк?

Финк похолодел от ужаса.

– Финк, – повторил шпик. – Вы – обманщик.

Он показал большую папку.

– Вы беженец из Европы.

– Я родился в Нью-Йорке, – возразил Фрэнк.

– Вы смылись от наци, – сказал шпик. – И вам известно, что это значит.

Фрэнк Фринк вырвался и побежал через гараж. Три шпика загалдели, и у ворот он наткнулся на полицейский автомобиль, загородивший ему выход из гаража. Полицейские в автомобиле засмеялись, и один из них, вытащив пистолет, выскочил из машины и защелкнул наручники вокруг кисти Фринка.

Резко потянув его за руку – тонкий металл врезался в руку, казалось, до самой кости – фараон повел его назад по тому же пути, которым он перебегал гараж.

– Назад, в Германию, – сказал один из шпиков.

Он смерил его взглядом.

– Я – американец, – сказал Фрэнк Фринк.

– Ты – еврей, – ответил шпик.

Когда его вели наверх один из шпиков сказал:

– Его здесь пустят в расход?

– Нет, – ответил второй. – Мы подождем германского консула. Они хотят поступить с ним в соответствии с германскими законами.

Списка адвокатов, разумеется, не было.

* * *

Мистер Тагоми остался недвижим за своим столом в течение двадцати минут, направив дуло своего револьвера на дверь. Мистер Бейнес нервно шагал по кабинету, старый генерал, после некоторого раздумья поднял трубку и позвонил в японское посольство в Сан-Франциско. Однако, ему не удалось пробиться к барону Калемакуле: посол, как сказал ему чиновник посольства, была за пределами города.

Генерал Тадеки принялся договариваться об трансокеанском разговор с Токио.

– Я посовещаюсь с руководством военной Академии, – объяснил он мистеру Бейнесу. – Они свяжутся с имперскими военными подразделениями, расквартированными в ТША.

Внешне он остался совершенно невозмутимым.

"Значит, нас освободят через несколько часов, – сказал себе мистер Тагоми. – Может быть, японская морская пехота с одного из авианосцев, вооруженная автоматами и гранатометами.

Действовать по официальным каналам в высшей степени эффективно, если иметь в виду конечный результат, но при этом неизбежна прискорбная задержка времени. Внизу же мародеры-чернорубашечники заняты избиением секретарш и клерков.

Тем не менее, лично он не мог предпринять ничего большего.

– Интересно, стоит ли связываться с Германским консулом? – спросил мистер Бейнес.

Тотчас же перед мысленным взором мистера Тагоми возникла картина, как он вызывает мисс Эфрикян с ее неразлучным диктофоном и наговаривает срочный протест герру Гуго Рейссу.

– Я могу позвонить герру Рейссу, – предложил мистер Тагоми, – по другому телефону.

– Пожалуйста, – сказал мистер Бейнес.

Не выпуская из рук своего драгоценного кольта сорок четвертого калибра, предел мечтания каждого коллекционера, мистер Тагоми нажал кнопку на столе. Появился незарегистрированный телефон, специально установленный для тайных переговоров.

Он набрал номер германского консульства.

– Добрый день. Кто у телефона? – раздался резкий официальный голос, скорее всего какой-то пешки.

– Пожалуйста, его превосходительство герра Рейсса, – сказал мистер Тагоми. Срочно. Это мистер Тагоми, руководитель Главного Имперского Торгового Представительства.

Голос его звучал уверенно и жестко.

– Да, сэр. извольте подождать один момент.

Слишком затянувшийся момент. Из телефона не доносилось ни звука, даже не трещало.

Мистер Тагоми решил, что он просто стоит неподвижно с трубкой в руке, уклоняясь с типично нордической хитростью.

– От меня, естественно, отделываются, – сказал он ходившему мистеру Бейнесу и генералу Тадеки, ждавшему у другого телефона.

Наконец раздался голос дежурного на другом конце линии.

– Извините за то, что заставили вас ждать, мистер Тагоми.

– Ничего.

– Консул на совещании. Однако…

Мистер Тагоми опустил трубку.

– Пустая трата сил, если не сказать большего, – вымолвил он.

Он чувствовал себя неловко.

Кому же еще позвонить? В Токкоку уже позвонили, так же как и в портовую военную полицию. Второй раз звонить туда не нужно. Позвонить непосредственно в Берлин рейхсканцлеру Геббельсу? Или на военный аэродром с просьбой о высылке вертолетного десанта?

– Я позвоню шефу СД герру Краусу фон Мееру, – решил он вслух, – и начну горько жаловаться, а потом бранить его высокомерно и шумно.

Он набрал телефон, официально зарегистрированный в телефонной книге как телефон охраны военных отправлений аэровокзала Люфтганзы. Услышав ответный сигнал незанятого телефона, он сказал:

– Попробую подпустить истерики.

– Желаю удачи, – сказал генерал Тадеки.

Он улыбнулся.

– Кто это? – послышался голос с явно выраженным немецким акцентом. – Поживее.

Мистер Тагоми закричал изо всех сил:

– Я приказываю арестовать и отдать под суд вашу банду головорезов и дегенератов, этих обезумевших светловолосых бестий-берсеркеров, не поддающихся никакому описанию! Вы меня знаете, Фринк? Это Тагоми, советник Имперского правительства. Даю вам пять секунд, или я наплюю на все законы и велю морским пехотинцам забросать ваших людей фосфорными бомбами. Какой позор для цивилизации!

На другом конце провода стали что-то бессвязно лепетать. Мистер Тагоми подмигнул мистеру Бейнесу.

– Мы ничего не знаем.

Голос был как у студента, провалившегося на экзамене.

– Лжец! – загремел мистер Тагоми. – Значит, у нас нет выбора.

Он швырнул трубку.

– Несомненно, это просто жест, – сказал он, обращаясь к Бейнесу и Тадеки. – Но в любом случае, вреда от этого не будет. Всегда есть какая-то возможность вызвать нервозность даже у СД.

Генерал Тадеки начал что-то говорить по телефону, но в этот момент раздался чудовищный удар в дверь кабинета. Тадеки замолчал. В ту же секунду дверь распахнулась.

Два дюжих белокурых молодчика, оба вооруженные пистолетами с глушителями, бросились к мистеру Бейнесу.

– Дас ист эр, – сказал один из них.

Мистер Тагоми, упершись в стол, направил свой допотопный кольт сорок четвертого калибра, предмет вожделений многих коллекционеров, и нажал на спуск. Один из эсэсовцев упал на пол, другой мгновенно повернул свой пистолет в сторону мистера Тагоми и выстрелил в ответ. Мистер Тагоми не услышал выстрела, только увидел тонкий дымок из глушителя и услышал свист пролетевшей рядом пули. С затмевавшей все рекорды скоростью он оттягивал курок своего револьвера однократного действия и стрелял снова и снова.

Эсэсовцу разворотило челюсть. Куски кости, частицы плоти, осколки зубов разлетелись в разные стороны. Мистер Тагоми понял, что попал в рот.

Ужасно уязвимое место, особенно, если пуля на взлете.

В глазах лишившегося челюсти эсэсовца все еще теплилась какая-то искорка жизни. «Он все еще воспринимает меня», – подумал мистер Тагоми.

Затем глаза потускнели и эсэсовец рухнул на пол, выпустив из рук пистолет и издавая нечеловеческие захлебывающиеся звуки.

– Меня тошнит, – сказал мистер Тагоми.

Другие эсэсовцы не появлялись в открытую дверь.

– По-видимому, все кончено, – сказал генерал Тадеки, немного обождав.

Мистер Тагоми, занятый утомительной трехминутной операцией по перезарядке, приостановился и нажал кнопку интеркома.

– Вызовите скорую помощь, – распорядился он. – Здесь тяжело раненый бандит.

Ответа не было, только ровное гудение.

Наклонившись, мистер Бейнес подобрал оба принадлежащих немцам пистолета.

Один из них он протянул генералу, а другой оставил себе.

– Теперь мы и вовсе задавим их, – сказал мистер Тагоми.

Он снова уселся за стол, как и прежде, с кольтом сорок четвертого калибра в руке.

Сейчас в этом кабинете собрался весьма внушительный триумвират.

Из приемной послышался голос:

– Немецкие бандиты, сдавайтесь!

– О них уже позаботились, – отозвался мистер Тагоми. – Они валяются мертвыми или умирающими. Входите и удостоверьтесь.

Робко появилась группа служащих «Ниппон Таймз». У некоторых в руках было оружие против нарушителей: топоры, ружья, гранаты со слезоточивым газом.

– Весьма благопристойный повод, – сказал мистер Тагоми, – чтобы правительство ТША в Сакраменто могло без колебаний объявить войну Рейху.

Он оттянул затвор своего револьвера.

– И все же с этим покончено.

– Они будут отрицать свою причастность, – сказал мистер Бейнес. – Стандартная, отработанная техника, применявшаяся бессчетное число раз.

Он положил оснащенный глушителем пистолет на стол мистера Тагоми.

– Сделано в Японии.

Он вовсе не шутил. Это было правдой: великолепный японский спортивный пистолет.

Мистер Тагоми проверил его.

– И не немцы по национальности, – добавил мистер бейнес.

Он достал бумажник одного из белых, то есть, который был уже мертв.

– Гражданин ТША, проживает в Сан-Хосе. Ничто с СД его не связывает.

Фамилия Джек Сандерес.

Он отшвырнул бумажник.

– Просто бандитский налет, – сказал мистер Тагоми. – Мотив – наш запертый подвал, нисколько не связанный с политикой.

Трясясь, он встал на ноги.

В любом случае попытка убийства или похищения со стороны СД провалилась, по крайней мере, первая. Но совершенно ясно, что им известно, кем является мистер Бейнес, и та цель ради которой он сюда прибыл.

– Прогноз, – сказал мистер Тагоми, – весьма удручающий.

В этот момент он подумал о том, какая польза была бы сейчас от Оракула. Возможно, он смог бы защитить их, предупредить и прикрыть их своим советом.

Все еще в состоянии унять дрожь, он начал вытаскивать сорок девять стебельков тысячелистника. Он решил, что в целом положение неясное и ненормальное, человеческому мозгу его расшифровать не дано, только объединенный разум пяти тысяч лет способен на это. Немецкое тоталитарное общество напоминает какую-то ошибочную форму жизни, намного худшую, чем естественные формы. Худшую во всех отношениях, сплошное попурри бессмысленности.

Он подумал, что здесь местные агенты действуют как инструменты политики, полностью на соответствующей намерениям головы в Берлине. В чем смысл этого сложного существа? Чем в действительности является Германия?

Чем она была? Всецело похожая на разлагающуюся на части кошмарную пародию проблем, с которыми обычно сталкиваются в процессе существования.

Оракул может разобраться в этом. Даже в таком сверхъестественном отродье, как фашистская Германия, нет ничего непостижимого для «Книги Перемен».

Мистер Бейнес, видя, как отрешенно мистер Тагоми манипулирует с горстью стебельков, понял, насколько глубоко душевное потрясение этого человека. «Для него, – подумал мистер Бейнес, – это событие – то, что ему пришлось убить и искалечить этих двоих – не только ужасно, для него это непостижимо. Что бы мне сказать такого, что утешило бы его? Он стрелял ради меня, следовательно, на мне лежит моральная ответственность за эти две жизни, и я беру ее на себя. Так себе я это представляю».

Подойдя вплотную к Бейнесу, генерал Тадеки тихо произнес:

– Вы сейчас являетесь свидетелем отчаяния этого человека. Он, вы должны понять, несомненно, воспитан в буддистском духе. Даже если это не проявляется внешне, влияние буддизма налицо. Религия, в соответствии с которой никакую жизнь нельзя отнимать, все живое священно.

Мистер Бейнес склонил голову.

– Он восстановит свое равновесие, – продолжал генерал Тадеки, – со временем. Сейчас ему еще не за что зацепиться, откуда он мог бы обозреть свой поступок и постичь его. Эта книга поможет ему, потому что даст ему внешнюю шкалу отчета.

– Понимаю, – сказал мистер Бейнес.

"Другой системой эталонов, которая могла бы ему помочь, – подумал он, – была бы доктрина изначального, первородного греха. Интересно, слышал ли он о ней? Мы все обречены на то, чтобы совершать акты жестокости, насилия и даже злодейства. Это наша судьба, уготованная нам издревле. Наша кара.

Чтобы спасти одну жизнь, мистер Тагоми был вынужден отнять две.

Логический, уравновешенный разум не может постичь смысла в этом. Добряк вроде мистера Тагоми может сойти с ума от соприкосновения с такой реальностью. Тем не менее критическая, решающая точка находится не в настоящем и даже не в момент моей смерти или смерти этих двух эсэсовцев.

Она находится – гипотетически – в будущем. То, что случилось здесь, оправдано или неоправдано только с точки зрения того, что случится позже.

Сможем ли мы спасти жизнь миллионов, по сути, всю Японию? Но человек, который сейчас орудует стебельками растений, не в силах подумать об этом в данный момент. Настоящее, окружающая его действительность захлестнула его, из его разума не выходят мертвый и умирающий немцы на полу его кабинета.

Генерал Тадеки прав: только время может вернуть к реальности мистера Тагоми. Если же этого не случится, то он, вероятно, отступит в тень душевной болезни, отвратит навсегда свой взор от окружающей жизни, ошеломленный охватившей его безнадежностью. И фактически мы совсем и теми же трудностями. И поэтому, к несчастью, мы не можем оказать помощь мистеру Тагоми. Нам остается только ждать, надеясь, что в конце концов он найдет силы и сам воспрянет духом и не поддастся".

Глава 13

Магазины Денвера оказались современными и шикарными. Одежда, как показалось Юлиане, была потрясающе дорогой, но Джо, казалось, не обращал на это внимания. Он просто платил за все, что она отбирала, и они спешили в следующий магазин.

Ее главное приобретение – после многих примерок и длительного размышления – было куплено к концу дня: светло-голубое платье итальянского производства с короткими рукавами-буфами и чрезвычайно низким декольте.

Она увидела его на манекене в модном европейском магазине. Считалось, что это лучшая модель сезона, и обошлось оно Джо почти в двести долларов.

Теперь к нему ей были необходимы три пары туфель, чуть побольше нейлоновых чулок, несколько шляп и новая черная кожаная сумка ручной работы. кроме того выяснилось, что декольте итальянского платья требует нового бюстгальтера, который прикрывал бы только нижнюю половину груди.

Оглядев себя с головы до ног в зеркале, она почувствовала себя выставленной полуголой напоказ в витрине магазина и поняла, что нагибаться ей небезопасно. Но продавщица заверила ее, что этот полубюстгальтер прочно сидит на положенном ему месте, несмотря на отсутствие шлеек.

«Только соски и прикрывает, – подумала Юлиана, глядя на себя в уединении примерочной, – ни миллиметром выше. А обошелся недешево».

Продавщица объяснила, что он тоже импортный и тоже ручной работы.

Потом продавщица показала ей спортивную одежду, шорты, купальные костюмы и махровый пляжный костюм, но тут Джо забеспокоился, и они пошли дальше.

Когда Джо грузил пакеты и сумки в машину, она спросила:

– Правда, я буду выглядеть потрясающе?

– Да, – ответил он рассеянно, – особенно в этом голубом платье. Вот его и наденешь, когда мы пойдем туда, к Абендсену. Поняла?

Последнее слово он произнес отрывисто, так, будто это был приказ. Его тон удивил ее.

– У меня двенадцатый-четырнадцатый размер, – сказала она, когда они пошли в следующий магазинчик.

Продавщица любезно улыбнулась и проводила ее к стойке с платьями.

«Чего же мне еще? – подумала Юлиана. – Лучше, пока можно, взять побольше».

Глаза ее тут же разбежались: кофты, свитера, спортивные брюки, пальто.

– Джо, – сказала она, – мне нужно длинное пальто, он очень легкое.

Они сошлись на легкой синтетической шубке немецкого производства – более ноской, чем натуральная, и не такой дорогой, тем не менее, возникла легкая досада, и, чтобы утешиться, Юлиана принялась рассматривать ювелирные изделия. На прилавке лежала отчаянно скучная, заурядная дрянь, сделанная без малейшего намека на воображение или оригинальность.

– Мне нужны какие-то украшения, – объяснила она Джо. – Хотя бы серьги или заколки для этого голубого платья.

Она вела его по тротуару к ювелирному магазину.

– Да еще твой костюм, – вспомнила она виновато. – Надо же и тобой заняться.

Пока она рассматривала украшения, Джо зашел в парикмахерскую подстричься. Когда через полчаса он вышел оттуда, она была ошеломлена: он не только остриг волосы как можно короче, но еще и покрасил их. Она едва узнала его: теперь он был блондином. «Боже мой, – подумала она, глядя на него. – А это для чего?»

Пожав плечами, Джо сказал:

– Надоело мне быть макаронником.

Этим он ограничился в объяснениях. Теперь они пошли в магазин мужской одежды и начали делать покупки для него.

Первым был отлично сшитый костюм из нового синтетического материала фирмы «Дюпон», дакрона, затем новые носки, белье и пара стильных остроносых туфель. «Что еще? – подумала Юлиана. – Сорочки и галстуки».

Она вместе с приказчиком выбрала две белые сорочки с французскими манжетами, несколько английских галстуков и пару серебряных запонок. Все вместе заняло минут сорок.

Она удивилась, насколько это быстрее, чем процедура ее собственного одеяния.

Костюм еще нужно было подогнать, но Джо опять забеспокоился и торопливо оплатил счет банкнотами рейхсбанка, достав их из кармана. «Вот что нужно еще, – подумала она, – новый бумажник». Поэтому она с помощью продавца выбрала для него черный, крокодиловой кожи бумажник и на этом удовлетворилась. Они покинули магазин и вернулись к машине. Было уже четыре тридцать, и экипировка – по крайней мере, касательно Джо, – была завершена.

– Ты не хочешь, чтобы тебе чуть заузили пиджака в талии? – спросила она, когда они влились в общее движение.

– Нет. голос его, резкий и обезличенный, ее озадачил.

– Что-нибудь не так? Может, я слишком много купила?

«Конечно же, – сказала она про себя себе же в ответ, – я потратила многовато».

– я могла бы вернуть несколько юбок.

– Давай пообедаем, – сказал он.

– Боже мой! Ты знаешь, о чем я забыла? О ночных рубашках!

Он свирепо взглянул на нее.

– Ты что, не хочешь купить мне пару новых пижам? – спросила она. – Чтобы я всегда была свежей и…

– Нет.

Она покачала головой.

– И кончим на этом, лучше смотри, где нам лучше поесть.

Нетвердым голосом Юлиана предложила:

– Поедем сначала в гостиницу и снимем номер, чтобы переодеться, а потом уж поедим.

«Лучше, если это будет по-настоящему хорошая гостиница, – подумала она. – Иначе все будет зря. Пока еще не поздно. А уж в гостинице мы спросим, где в Денвере лучшее место, где можно поесть, – и как называется хороший ночной клуб, где можно было бы хоть раз за всю жизнь увидеть не какие-нибудь местные таланты, а крупных звезд из Европы, вроде Элеоноры Перез или Вилли Бека. Я знаю, что крупнейшие имена студии „Уфа“ заезжают в Денвер, я же слышала об этом в объявлениях по радио. И ни на что меньшее я не согласна».

Пока они искали гостиницу, Юлиана не переставала разглядывать своего партнера. Теперь, коротко остриженный, со светлыми волосами, в новом костюме он был совсем не похож на того Джо, каким был раньше.

«Больше ли он такой мне нравится? Трудно сказать. Я и сама, когда сделаю себе новую прическу, становлюсь совершенно другим человеком. Мы сделаны из ничего, или, скорее, из денег. Но я обязательно должна сделать прическу».

Большой роскошный отель они нашли в самом центре Денвера. У входа стоял швейцар в ливрее, взявший на себя заботу об устройстве машины на стоянке. Это было как раз то, что она хотела. Коридорный – фактически взрослый мужчина, хотя и одетый в идиотскую форму мальчика-рассыльного – быстро подскочил к ним и забрал все пакеты и багаж, оставив им только необходимость подняться по широкой, покрытой ковром лестнице, пройти под тентом через стеклянную дверь в раме красного дерева и попасть в вестибюль.

По всему вестибюлю были разбросаны киоски – цветочные, сувенирные, кондитерские, стол для телеграмм, окошко авиакассы. Суета гостей перед портье и лифтами, огромные растения в горшках, ковры под ногами, толстые и пушистые – во всем присутствовала роскошь отеля, важность его постояльцев, важность их деятельности. Неоновые указатели обозначали ресторан, коктейль-холл, небольшую закусочную. Юлиана с трудом переваривала все это, пока они пересекали вестибюль, идя к стойке дежурного администратора.

Здесь был даже книжный киоск.

Пока Джо заполнял бланк, она извинилась и поспешила к книжному киоску, посмотреть, есть ли там «Саранча». Да, она была здесь, внушительная кипа экземпляров с рекламной надписью на витрине, где говорилось, как она популярна, и конечно же о том, что она запрещена на всех подконтрольных Германии территориях. Ее приветствовала улыбающаяся женщина средних лет. Книга стоила почти четыре доллара, что показалось Юлиане ужасно дорого, но она все же заплатила за нее купюрой рейхсбанка из своей новой сумки, а затем вприпрыжку пустилась назад, к Джо.

Коридорный, подхватив багаж, пошел впереди них к лифту, который поднял их на третий этаж, где они прошли по тихому, теплому, покрытому коврами коридору в свой первоклассный, поражавший воображение номер.

Коридорный отпер дверь, занес внутрь вещи, подошел к окну и приоткрыл занавески. Джо дал ему чаевых и он отправился восвояси, прикрыв за собой дверь.

Все складывалось именно так, как хотела Юлиана.

– Сколько мы пробудем в Денвере? – спросила она Джо.

Джо стал разворачивать на кровати пакеты с покупками.

– Потом ведь нам в Шайенн?

Он не ответил: его совершенно захватило содержание саквояжа.

– День или два? – настаивала она.

Она сняла свою новую шубку.

– А может быть, стоит остаться здесь и на три дня, как ты думаешь?

Подняв голову, Джо ответил:

– Мы отправимся туда сегодня вечером.

Сначала она не поняла его, но когда осознала, то не могла поверить своим ушам. Она глядела на него во все глаза, а он ответил на этот взгляд насмешливой, почти зловещей ухмылкой. Лицо его приняло теперь настолько сосредоточенно-напряженное выражение, какого ей не приходилось видеть еще ни у одного мужчины за всю ее прошлую жизнь. Он не двигался, казалось, он был скован параличом на том месте, где оказался со своей новой, только что извлеченной из саквояжа одеждой в руках, наклонившись туловищем вперед.

– После того, как пообедаем, – добавил он.

Она лишилась дара речи. Ни одна мысль не шла ей на ум.

– Так что надевай то голубое платье, которое так дорого стоит, – продолжал он, – которое тебе так понравилось. Нет, правда, прекрасное платье. Согласна?

– Я собираюсь побриться и принять горячий душ.

В его голосе было что-то механическое, будто он говорил откуда-то издалека с помощью какого-то устройства. Повернувшись, он прошел в ванную, рывками передвигая негнущиеся ноги.

С большим трудом ей удалось вымолвить:

– Сегодня уже слишком поздно.

– Нет. Мы пообедаем где-то часам к шести, а до Шайенна можно добраться за два-два с половиной часа. Это будет только восемь тридцать, ну, допустим, самое позднее, девять. Мы можем отсюда позвонить Абендсену, предупредить его, что мы едем, и объяснить ситуацию. Это ведь произведет впечатление – междугородный разговор. Скажем, что летим на Западное побережье, в Денвере остановились только на одну ночь и что нас так увлекла эта книга, что мы решили заехать в Шайенн и вернуться обратно среди ночи, только ради того, чтобы…

– Зачем? – перебила Юлиана.

На глазах ее выступили слезы, она сжала руки в кулачки, засунув внутрь большие пальцы, как когда-то в детстве.

Она чувствовала, как дрожит у нее челюсть, и когда заговорила, голос ее был едва слышен.

– Я не хочу ехать к нему сегодня, не собираюсь. И вообще не хочу, даже завтра. Мне только хочется посмотреть здесь что-нибудь интересное. Ты же обещал мне.

Пока она говорила, снова родился страх и сдавил ей грудь, неожиданная слепая паника, так, что почти даже не покидала ее в самые яркие мгновения общения с ним. Она заполняла все ее естество и подчинило ее себе. Она чувствовала, как эта паника мелкой дрожью трясет ее лицо, как она выпирает повсюду так, что ее можно заметить без особого труда.

– Вот вернемся, устроим кутеж – все злачные места объедем.

Он говорил рассудительно, но тем не менее с непреклонной твердостью, как будто отвечал хорошо выученный урок.

– Нет, – ответила она.

– Надень голубое платье.

Он принялся рыться в пакетах, пока не нашел платье, бережно разложил его на кровати: казалось он не спешил.

– Ну? Как? Ты будешь в нем сногсшибательной. Слушай, купим бутылку дорогого шотландского виски и возьмем с собой.

«Фрэнк, – подумала она, – помоги мне. Я влипла во что-то, чего не понимаю».

– Шайенн гораздо дальше, чем ты думаешь, – ответила она. – Я смотрела по карте. Будет на самом деле поздно, когда мы доберемся туда, скорее всего часов одиннадцать. Если не все двенадцать.

– Надень платье, – сказал он, – или я тебя убью!

Закрыв глаза, она нервно захихикала.

«Моя тренировка, – подумала она. – Значит в конце концов все это было не зря. Ну что ж, посмотрим, успеет ли он убить меня до того, как я сдавлю нерв на его спине и искалечу его на всю жизнь? Но он ведь дрался с теми британскими коммандос, он уже прошел через все это много лет назад».

– Я знаю, что ты, вероятно, сможешь швырнуть меня хорошенько, – сказал Джо, – а может, и нет.

– Нет, на пол я тебя швырять не буду, я просто навсегда оставлю тебя калекой. Я сделаю это. Я жила на Западном побережье. Японцы научили меня этому еще в Сиэтле. Так что можешь сам ехать в Шайенн, если тебе так приспичило, а меня оставь в покое. И не пытайся меня принуждать. Я тебя боюсь и способна на что угодно.

Голос ее сломался.

– Я могу слишком резко обойтись с тобой при первой же попытке приблизиться.

– Ну заладила! Да надень же это чертово платье! К чему все это? Ты что, чокнулась? Плетешь невесть что! Убью, изувечу! Из-за чего? Только из-за того, что я хочу посадить тебя в автомобиль и прокатить по автостраде, чтобы повидать того малого, который написал книгу, которую ты…

Раздался стук в дверь.

Джо бросился к ней и открыл. Рассыльный в форме сказал:

– Гладильная служба, сэр. Вы справлялись у администратора, сэр.

– Да.

Джо шагнул к кровати, сгреб все белье, новые сорочки и отнес рассыльному.

– Вы сможете вернуть их через полчаса?

– В том случае, если только складки прогладятся, – сказал рассыльный.

Он внимательно их осмотрел.

– Не стирая. Да я уверен, что сможем, сэр.

Когда Джо закрыл за ним дверь, Юлиана спросила:

– Откуда тебе известно, что новую белую сорочку нельзя одевать, не погладив?

Он ничего не ответил, только пожал плечами.

– Я-то совсем забыла, – продолжала Юлиана. – Женщине следовало бы помнить, что когда вынимаешь их из целлофана, они все в морщинках и складках.

– Когда я был помоложе, я любил хорошо приодеться и погулять.

– А как же ты узнал, что в отеле есть гладильная служба? Я этого не знала. А ты в самом деле подстригся и покрасился? Я вдруг подумала, что твои волосы всегда были светлыми, и что ты носил парик. Разве нет?

Он снова пожал плечами.

– Ты, должно быть, эсэсовец, – продолжала она, – выдающий себя за шофера-итальянца, и никогда не дравшийся в Северной Африке, да? Тебе нужно было сюда приехать, чтобы убить Абендсена, разве не так? Я уверена, что именно так, хотя и признаюсь, что я ужасно глупая.

Она почувствовала себя выжитой и опустошенной.

Подождав, Джо сказал:

– В Северной Африке я действительно сражался. Ну, не в артиллерийской части под командой Парди, конечно. В дивизии «Бранденбург».

Затем он добавил:

– Я был немецким разведчиком, проникал в английские штабы. Не вижу тут ничего такого: в любом случае у нас было дел по горло. И я был под Каиром. Там я заслужил медаль и повышение по службе. (Чин капрала).

– Та авторучка – какое-то оружие?

Он не ответил.

– Бомба, – неожиданно поняла она, произнося это слово вслух. – Что-то вроде бомбы-ловушки, которая настраивается так, что взрывается, когда кто-то до нее дотрагивается.

– Нет, то, что ты видела, это двухваттный приемопередатчик, чтобы я мог поддерживать связь. На тот случай, если произойдут изменения в первоначальном плане, прежде всего в связи с нынешней политической ситуацией в Берлине.