Текст книги "Время, назад"
Автор книги: Филип Дик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава девятая
Не Бог знает вещи, потому что они существуют: они существуют, потому что Он их знает, и Его их знание есть их основная сущность.
Иоанн Скотт Эуригена
«Ну вот, дораспускал язык, – думал офицер полиции Джо Тинбейн. – Отношения с Гермесами безнадежно испорчены, я буквально заставил ее идти снова в эту Библиотеку. Теперь на мне тяжкое моральное бремя: что бы там с ней ни случилось, эта вина пребудет со мною до самого рождения… Очень часто, – думал он, – когда человек испытывает фобию к какому-нибудь месту или ситуации, на то имеется серьезная причина. Он словно что-то заранее чувствует. Если Лотта боится туда идти, то, наверно, не без оснований. И эти искоры, кто они такие? Лично я этого не знаю. Да что там я, даже лос-анджелесское управление полиции, даже оно не знает».
Он сидел дома в компании Бетель. И она, как и обычно, трепала ему нервы.
– Ты совсем забыл про свой согум, – ядовито бросила Бетель.
– Схожу-ка я отрыгну, – парировал Джо, – чтобы хоть минуту спокойно подумать.
– О? Я мешаю вашим мыслям? И о ком же мы это думаем?
– Хорошо, – сказал Тинбейн, уязвленный ее тоном. – Если тебе так хочется знать – ради бога, скажу.
– О другой женщине.
– Верно, – кивнул Тинбейн. – О той, которую я люблю.
– Ты мне вроде бы говорил, что никогда никого не полюбишь так, как любишь меня, что любые другие отношения…
– Это было давно и быльем поросло.
Слишком уж много лет прошло, и никакие разговоры не оживят их унылый брак. Ну почему надо быть женатым – оставаться женатым – на особе, которой не нравишься и которая тебя нисколько не уважает? Ужас всех этих лет, эти нападки, попытки уязвить…
– Может случиться, я даже ее убил, – сказал Тинбейн, отрываясь от согумной трубки и решительно вставая. – И должен нести за это ответственность.
«Нужно срочно вытаскивать Лотту из этой Библиотеки», – сказал он сам себе.
– Ты настропалился бежать на свидание, – перевела на нормальный язык Бетель. – И даже не даешь себе труда скрывать свои амуры от меня, твоей законной жены. Я воспринимала наш брачный обет вполне серьезно, а ты даже не пытался этого делать. Если все у нас всегда шло не так, как надо, так это потому, что у тебя нет ни на грош ответственности. А теперь ты нагло, в открытую, бежишь к своей бабе. Ну и вали отсюда.
– Здрасьте, – сказал он, захлопнув за собой дверь квартиры, и пошел по коридору к лифту.
«Может, стоит переодеться? – мелькнуло у него в голове. – В форме-то будет как-то посолиднее». Он развернулся, добежал до двери своей квартиры и начал звонить.
– И не пытайся вернуться, – сказала Бетель, – я подаю на развод. – Даже сквозь толстую пенопластовую дверь ее голос звучал ясно и отчетливо. – Считай, что ты тут уже не живешь.
– Мне нужна, – прорычал Тинбейн, – моя служебная форма.
Ни звука в ответ. Дверь осталась закрытой.
В патрульной машине, припаркованной на крыше, где-то валялся запасной ключ от двери. Тинбейн снова побежал к лифту. «У нее нет никакого права лишать меня моей формы, – подбадривал он себя перед грядущим противостоянием. – Это противозаконно». В бардачке машины ключа не оказалось. Ну да и хрен с ним, полетит в чем есть. Он захлопнул за собою дверцу и запустил двигатель. Главное, что ствол при нем. Достав из плечевой кобуры револьвер, он откинул барабан и проверил, что все двенадцать гнезд заряжены – за исключением, конечно же, того, в которое должен упираться полувзведенный боек, – и бросил машину в вечернее лос-анджелесское небо.
Через пять минут Тинбейн уже садился на опустевшую – вернее, почти опустевшую – парковочную крышу Тематической публичной библиотеки. Посветив фонариком поочередно на каждую из стоявших здесь машин, он выяснил, что все они принадлежат искорам, кроме одной, зарегистрированной на Мэвис Магайр. Теперь было ясно, кого, кроме Лотты Гермес, можно ждать сейчас в библиотеке: банду по меньшей мере из трех искоров и саму заведующую.
Верхний вход в Библиотеку оказался закрытым. Ну что ж, в такое время так и полагается. Но она же точно там, хотя на крыше и нет ее машины, могла прилететь и на такси. Возможно, она просто боится водить.
Тинбейн открыл багажник своей машины, вытащил за кожаную ручку видавший виды анализатор замков и вернулся с ним к двери Библиотеки. По щелчку тумблера на анализаторе загорелась тусклая красная лампочка; какое-то время анализатор ощупывал замок, слушал и снова ощупывал, а затем разработал нужную схему подъема язычков, и дверь распахнулась, без малейшей царапинки, без никаких доказательств, что кто-то ее вскрывал.
Тинбейн вернул анализатор в багажник и на секунду замер над кучей оборудования, которое он постоянно таскал с собой, – ну что еще может пригодиться? Парализующий газ? О его применении непременно доложат начальству, и будут большие неприятности. В конце концов он остановился на детекторе цефалических волн, этот прибор покажет, сколько людей находится поблизости, как они размещены и куда передвигаются. Так можно избежать всяких неожиданностей, никто не нападет из-за угла. Он взял цефалодетектор, включил его и поставил на минимальный радиус; на экране тут же вспыхнули пять пятнышек – на расстоянии каких-то ярдов от него, на одном из верхних этажей активно работали пять человеческих мозгов. Затем он перевел детектор на максимальный радиус, теперь на экране уже было семь пятнышек, так что за все про все в здании было шестеро сотрудников Библиотеки и, разумеется, Лотта Гермес. Он не позволял себе сомневаться, что она все еще жива и все еще находится в Библиотеке. И все же, прежде чем войти в Библиотеку, он снова сел в свою машину, взял трубку видеофона и набрал по памяти номер витария «Флакон Гермеса».
– Витарий «Флакон Гермеса», – сказало крошечное изображение Р. К. Бакли, появившееся на экране.
– Я бы хотел поговорить с Лоттой, – сказал Тинбейн.
– Сейчас посмотрю. – Бакли исчез с экрана и вскоре вернулся. – Себ говорит, она еще не вернулась. Он послал ее в Библиотеку посмотреть кой-какие материалы… секундочку, да вот и он.
Теперь на экране появилось серьезное, озабоченное лицо Себастьяна Гермеса.
– Нет, она так и не вернулась, и меня это уже беспокоит. Я начинаю уже раскаиваться, что не пошел туда сам, а погнал ее. Наверное, нужно позвонить в библиотеку и узнать, ушла ли она.
– Это будет напрасной тратой времени, – сказал Тинбейн. – Я у входа в Библиотеку, в машине, припаркованной на крыше. И я точно знаю, что Лотта еще тут. Библиотека закрылась, но это не препятствие: у меня при себе есть аппаратура, и я уже вскрыл замок. Я просто думаю, не дать ли им шанс отпустить ее самостоятельно.
– Отпустить, – повторил Себастьян и заметно побледнел. – Похоже, ты думаешь, они удерживают ее силой.
– Я знаю, – сказал Тинбейн, – что Библиотека уже закрылась, и они не указали ей на дверь. – У него была отличная интуиция, почти экстрасенсорная, которая и сделала его прекрасным полицейским офицером. – Она все еще тут и никак не по собственной воле.
– И все-таки я позвоню.
– Ну и что ты им скажешь?
– Потребую, чтобы ее отпустили!
– Давай, – сказал Тинбейн, – требуй. А потом перезвони мне прямо сюда.
Он дал Себастьяну номер видеофона своей патрульной машины, ни на секунду не переставая внимательно наблюдать за экраном цефалодетектора; пятнышек, как и прежде, было семь, и они все время перемещались. «Они тебе скажут, – думал он, – что она была здесь, но уже ушла. Или вообще не приходила. И уж всяко они ничего не знают. Noli me tangere, так Библиотека говорит про себя. Предупреждение: не вертись здесь. Не прикасайся ко мне[23]23
Так переводятся эти слова, сказанные воскресшим Иисусом Христом Марии Магдалине, в синодальном Новом Завете (Евангелие от Иоанна 20:17).
[Закрыть]. Долбаные мерзавцы».
Минут через пять на его видеофоне замигала красная лампочка, он взял трубку.
– Я дозвонился только до сторожа, – убито сказал Себастьян.
– И что же он тебе сообщил?
– Он сказал, что в здании никого нет: и посетители, и персонал – все давно ушли.
– А на самом деле тут, прямо подо мною, копошатся семеро человек. О’кей, я сейчас спущусь и гляну. А как только что-нибудь узнаю, снова тебе позвоню.
– Может, позвонить в полицию? – спросил Себастьян.
– Я сам полиция, – сказал Тинбейн и положил трубку.
Он установил сигнализатор цефалодетектора на расстояние пять футов, а затем, с детектором в левой руке и револьвером в правой, толкнул ногою вскрытую ранее дверь и вошел в Библиотеку.
Лестница, ведущая вниз; Тинбейн за какую-то пару секунд спустился на верхний этаж.
Закрытые двери. Мрак и тишина. Он достал из кармана инфракрасный фонарик, включил и начал светить себе под ноги. Семь пятнышек на экране так и остались внизу, и до них по вертикали было свыше пяти футов – предупреждающий сигнал не горел. Наверное, предпоследний этаж. Спускаясь по ступенькам, он попытался вспомнить, на каком этаже у Мэвис Магайр ее кабинет. На третьем вроде бы.
Предупреждающий сигнал истерично заморгал своей вертикальной половинкой. Этаж тот, теперь все расстояние по горизонтали. Шестой, получается, этаж. Тот, на котором, по слухам, угнездился Совет искоренителей. И потолочные плафоны тут горели; впереди тянулся длинный коридор с закрытыми дверьми по обеим сторонам.
Теперь Тинбейн шел медленно, попеременно смотря то вперед, то на экран. Семь пятнышек приближались, и все они рядом друг с другом; или одно и то же помещение, или пара соседних.
«Очень интересно, как оно все выйдет, – пронеслось в голове у Тинбейна. – Библиотека может добиться, чтобы меня уволили с работы, у них сильные связи в правительстве города. Ну и хрен с ней, с этой работой, тоже мне работа называется. А если доказать, что искоры удерживали Лотту Гермес насильно, против них, возможно, удастся слепить что-то вроде дела – если она, конечно, его поддержит. Но только это вряд ли, ведь тогда Лотте потребуется явиться в суд или хотя бы расписаться под жалобой, а она наверняка побоится, это ей будет так же страшно, как идти в Библиотеку». Да ладно, поздно об этом думать, теперь можно только надеяться, что Лотта при всей своей робости сможет хоть что-нибудь сказать в оправдание его действий, совершенных пусть и в гражданской одежде, но с помощью служебного снаряжения.
Горизонтальная часть сигнала тоже загорелась – он менее чем в пяти футах от ближайшего человека. Перед лицом закрытая дверь, он ощущал за дверью людей, даже вроде бы всех семерых, но, слушая, не слышал ничего. Затаились, гады.
Непрерывно бормоча себе под нос проклятия и стараясь потише топотать, он бегом вернулся к своей машине, взял из багажника наблюдательный модуль, повесил его на плечо и снова пошел на шестой этаж, к закрытой двери.
Тут, работая с привычной скоростью и ловкостью, он запрограммировал модуль и запустил его в действие; пластиковый модуль уплощился до такой толщины, что сумел просочиться под дверь, а там, на той ее стороне, раскинул рецепторы, приняв, надо думать, максимально незаметную форму.
Приемник изображения Тинбейн держал в руке, в левое ухо вставил наушник.
В наушнике звучал мужской голос. Кто-нибудь из искоров. На экране размером с почтовую марку светилось тусклое размытое изображение. Техника не была еще сфокусирована и сканировала что попало.
– …К тому же, – пищал тошнотворно серьезный нравоучительный голос, – мы весьма озабочены общественной безопасностью. Для этой Библиотеки является аксиомой, что общественная безопасность превыше всего прочего; проводимое нами искоренение опасных, способных вызвать общественное беспокойство печатных материалов… – Он вещал и вещал.
Тинбейн всмотрелся в экранчик. Мужчина и две женщины; он повернул ручку управления объективом по часовой стрелке, и лицо одной из женщин выросло, заполнив весь экран. Вроде бы Лотта Гермес, но картинка настолько плохая, что уверенности нет никакой. Затем он перевел глаз прибора на лицо второй женщины. Уж это-то точно была Мэвис Магайр. И как раз в это время в наушниках зазвучал ее голос.
– Неужели вы сами не видите, насколько опасен этот человек? – заливалась Мэвис. – Что своей популистской демагогией, а без нее уж никак не обойдется, он непременно вызовет новые мятежи, новые вспышки гражданского неповиновения, и не только в Свободной Негритянской Муниципалии, но и здесь, на Западном побережье, как среди негров, так и среди части белых, настроенных пронегритянски. Вспомните Уоттс, Окленд и Детройт, вспомните, что учили вы в школе.
– При таком повороте событий, – вмешался скрипучий голос искора, – мы даже можем стать каким-нибудь придатком Свободной Негритянской Муниципалии.
– Мы практически закончили искоренение трактата «Бог из ящика», – продолжала Мэвис Магайр. – Его главный труд, или как там уж назвать эту книжонку, практически исчез с лица земли. Навсегда. А ведь тридцать лет тому назад, задолго до того, как вы родились, именно этот «Бог из ящика» вызвал кризис общественных настроений, приведший со временем к созданию СНМ. И Анарх был лично за это ответствен; не произноси он речей и проповедей, не пиши он статей и книг, СНМ бы никак не могла появиться, и Соединенные Штаты до сих пор оставались бы целыми, наша страна не раскололась бы на три части. На четыре, если учесть Гавайи и Аляску, которые тоже стали теперь отдельными государствами.
Вторая женщина, по-видимому Лотта, тихонько всхлипывала, прижав ладонь к лицу, – съежившаяся фигурка, над которой нависали Мэвис Магайр и искор. А где-то тут рядом, возможно в соседнем помещении, отирались еще четыре искора, ожидая своей очереди заняться Лоттой. Следователи сменяют друг друга, у них в департаменте работали по точно такой же схеме.
– Теперь что касается Рэя Робертса, – сказал искор. – Возможно, он знает об Анархе больше любого другого живущего. Ну и как же, вы думаете, он относится к возрождению Анарха? Не кажется ли вам, что Робертс глубоко обеспокоен? Или вы скажете, что он вне себя от радости?
– Будьте добры ответить членам Совета, – приказала миссис Магайр съежившейся девушке. – Он задал вам весьма разумный вопрос. Вы прекрасно понимаете, что Робертс приезжает сюда, на Западное побережье, потому что он обеспокоен. Он не хочет, чтобы это случилось. А ведь Робертс негр. И он из СНМ. И он возглавляет Юди.
– Вам не кажется, – вступил искор, – что это говорит нам, чего можно ждать от Анарха? Если уж Робертс, такой же негр и глава юдитов…
Тинбейн вынул наушник из уха, положил на пол зрительное устройство и вообще освободился от всего оснащения, оставив только револьвер. «Интересно бы знать, – подумал он, – носят ли эти искоры при себе оружие». В желтом свете потолочных плафонов он внимательно выставил программу револьвера, учтя расстояние, количество противников и максимально обезопасив Лотту. И как в конечном итоге, когда вся суматоха закончится, повернее добраться вместе с Лоттой на крышу, к своей машине, – тоже учел.
Смущало лишь то, что шансов очень мало, не больше одного из десяти. Скорее всего, и он, и Лотта исчезнут в Библиотеке, и никто их никогда больше не увидит.
«Ну а вдруг получится, – думал он. – Я обязан сделать попытку».
Он еще подрегулировал револьвер. Чтобы только никого не убить, уж это-то никак не сойдет ему с рук – даже если им с Лоттой удастся отсюда выбраться, за ними будут охотиться до самого конца их жизни, и единственным надежным убежищем будет матка. «И что-то сомнительно, – думал он, – чтобы они стали кого-то из нас убивать, во всяком случае – сейчас, до обсуждения на Совете. Насколько я знаю, должно быть принято формальное решение».
Ну, поехали, сказал он себе, а затем открыл ногою дверь и произнес:
– Миссис Гермес? Вы идете к себе домой.
Все трое присутствовавшие в комнате – Лотта, Мэвис Магайр и высокий, тощий, как тростинка, искор с удлиненным, на редкость уродливым лицом – взирали на него без звука и без движения. Дверь в дальнем конце помещения была полуоткрыта, и оттуда таращились еще четыре искора. Все буквально застыло. Он парализовал их всех одним уже своим появлением – и своим оружием, тускло-серым гигантским служебным револьвером. Он был для них не офицером полиции, а просто человеком с оружием, но он знал, как нужно говорить, когда в руке у тебя револьвер, как использовать его, не используя.
Он повелительно махнул съежившейся от испуга Лотте Гермес и сказал:
– Идите сюда.
Она смотрела на него с немым непониманием.
– Идите сюда, – повторил он в точности тем же тоном. – Подойдите и встаньте рядом со мной.
Он ждал, и наконец она поднялась со стула, пересекла помещение и встала рядом с ним. Никто ей не мешал, никто не произнес ни слова.
Сознание, что тебя застали за незаконным действием, застукали на месте преступления, оказывает на большинство людей парализующее действие. И это касается даже искоров. «Будем надеяться, – думал он. – Вот лишь бы мне подольше сохранять архетип авторитетности».
– Я вас уже видела, – сказала Мэвис Магайр. – Вы офицер полиции.
– Нет, – отчеканил Тинбейн. – Вы меня никогда не видели. – Взяв Лотту за локоть, он сказал ей: – Идите на крышу и ждите меня в моей машине. Не ошибитесь машиной, она припаркована слева от выхода. – И добавил уже ей вслед: – Потрогайте капот, там мотор еще теплый, так не ошибетесь.
Один из тех искоров, что в соседней комнате, выстрелил в него из популярного незаконного оружия – крошечного пистолетика, заряженного разрывными пулями.
Пуля попала ему в ногу, так и не разорвавшись. Патроны, наверное, долго лежали, да и сам пистолет, скорее всего, использовался впервые, а этот искор, его хозяин, вряд ли умел содержать оружие в надлежащем порядке, вот курок и не попал в капсюль внутреннего заряда.
Тинбейн мгновенно отреагировал девятью выстрелами почти наугад по этой комнате и соседней, пока воздух не помутнел от рикошетирующих дробинок, летевших с такой скоростью, что они не могли убить, а только нанести средней тяжести повреждение, выстрелил напоследок еще раз, выскочил за дверь и заковылял по коридору, еле чувствуя раненую ногу, проклиная боль и свою неповоротливость. «И надо же, – думал он, – чтоб угодило именно в ногу», – а сзади уже слышалось какое-то движение. Едва успела лестничная дверь захлопнуться за его спиной, как в коридоре разорвалась пуля; стекло двери брызнуло осколками, которые полоснули его по шее, рукам и спине. Но он все так же ковылял по ступенькам. Перед тем как выйти на крышу, он выпустил последний заряд куда-то вниз, наполнив лестничный проем стучащей по стенам дробью, в количестве достаточном, чтобы задержать кого угодно, если, конечно, он не желает лишиться глаза, а затем потащил свою раненую ногу к машине.
Лотта Гермес не сидела в машине, а стояла рядом; она смотрела на Тинбейна испуганными глазами, а он распахнул дверцу машины и пропустил ее внутрь.
– Запри там дверцу, – сказал он, а затем обошел, хромая, машину, сел боком на водительское место, втащил раненую ногу и тоже запер за собою дверцу.
На крышу уже высыпала куча искоров, но они не спешили к машине – кто-то, видимо, хотел хорошенько прицелиться и начать пальбу, кто-то предлагал рассесться по машинам и устроить погоню, а были, наверное, и такие, кто предлагал бросить это дело.
Тинбейн взлетел и в считаные секунды набрал всю скорость, какую можно было выжать из форсированного двигателя патрульной машины, а затем взял микрофон и сказал диспетчеру своего полицейского участка:
– Я направляюсь к Пералта-Дженерал, и хорошо бы, чтобы на парковке меня на всякий случай ждала другая машина.
– Четыреста третий, вас понял, – сказал диспетчер и тут же приказал кому-то другому: – Триста первый, встречайте четыреста третьего на Пералта-Дженерал. Ведь вы же вроде бы сейчас не дежурите, а гуляете? – спросил он напоследок у Тинбейна.
– По пути домой я нарвался на мелкие неприятности, – туманно соврал Тинбейн.
Его ступня пульсировала болью, и он ощущал оглушительную усталость, как после долгой тяжелой работы. «Слягу не меньше чем на неделю, – сказал он себе, наклоняясь, чтобы негнущимися пальцами расшнуровать ботинок на правой, раненой, ноге. – Вот и конец этой истории с телохранительством при Рэе Робертсе».
– Тебя ранили? – тревожно спросила Лотта, увидев, как он возится с ботинком.
– Это нам еще повезло, – сказал, разгибаясь, Тинбейн. – Оказалось, что эти типы все-таки носят при себе оружие. Только они совсем не привыкли к прямому выяснению отношений. А сейчас, – добавил он, передавая ей трубку видеофона, – позвони Себастьяну в витарий. Я обещал ему сообщить, когда вырву тебя оттуда.
– Нет, – мотнула головою Лотта.
– Почему?
– Это он послал меня туда.
– Тоже ведь верно, – пожал плечами Тинбейн. Спорить было как-то глупо, да и с чем же тут было спорить? – Но я мог дать тебе эту информацию, так что на мне лежит вина не меньше, чем на нем.
– Но потом ты меня вытащил.
И с этим было тоже не поспорить.
Подняв нерешительно руку, Лотта потрогала его лоб, его ухо; она изучала лицо его пальцами, словно слепая.
– Что это значит? – удивился Тинбейн.
– Я тебе очень благодарна. И всегда буду очень благодарна. Не думаю, чтобы они когда-нибудь меня отпустили. Мне казалось, что это доставляет им какое-то удовольствие, что Анарх и его могила для них всего лишь предлог.
– Весьма вероятно, – согласился Тинбейн.
– Я люблю тебя, – сказала Лотта.
Он удивленно повернулся; на лице девушки было явное облегчение, словно она решила для себя некую важную проблему.
И он понимал, что это за проблема, и его счастье не знало границ, он в жизни еще не был так счастлив.
Всю дальнейшую дорогу к Пералта-Дженерал Лотта поглаживала его лицо и, похоже, не собиралась прекращать это занятие. В конце концов Тинбейн крепко сжал ее руку и сказал:
– Выше нос. Ты туда больше никогда не пойдешь.
– Может, и пойду, – помрачнела Лотта. – Может, Себастьян мне так скажет.
– А ты ему скажи, чтобы шел на хрен, – сказал Тинбейн.
– Только я бы лучше хотела, чтобы ты за меня ему это сказал. Я и вообще бы хотела, чтобы ты за меня говорил. Ты ведь так говорил с миссис Магайр и этими искорами, что они делали всё, как ты им приказывал. За меня же в жизни никто не заступался, никто и никогда. И уж, во всяком случае, так, как это сделал ты.
Тинбейн слегка, осторожно обнял девушку правой рукой. На лице ее было безмерное счастье. И облегчение. «Господи, – думал он, – да ведь то, что сейчас она сделала, куда больше того, что сделал я. Она перестала зависеть от Себастьяна Гермеса, чтобы теперь зависеть от меня. Из-за одного-единственного случая… Да я же ее увел, – вдруг осознал он. – Увел от него, и вчистую. Получилось, а ведь кто бы мог знать!»
