Текст книги "Мэри и великан"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Возможно, – согласился Туини.

Блондинка быстро вскочила на ноги.

– Тогда – идем.

– Куда?

– Он сейчас у нас дома – он остановился у нас, а потом уедет обратно на полуостров. Он здесь всего на несколько дней.

Мэри Энн с тревогой ожидала ответа Карлтона Туини. Она понимала, что происходит, но ничего не могла поделать. И тут ей пришел на помощь Нитц.

– Старина, у тебя же еще одно отделение, – мягко, прикрыв глаза, проговорил он.

– Я устал, – ответил Туини. – Пропущу сегодня.

– Так нельзя.

Туини стал надменен; ясно было, что он не сдастся.

– Я не могу выступать с полной самоотдачей, когда я устал.

– Тогда вперед, – торопила блондинка.

В это время, как будто повинуясь какой-то неведомой силе, к столу подошел Тафт Итон; прицепившаяся к нему тряпка оставляла на полу влажный пузырчатый след.

– Еще одно отделение, Туини. Ты никуда не уйдешь.

– Ну конечно, – согласился Туини.

Ухмыляясь, Нитц подмигнул Мэри Энн и произнес:

– Вот непруха. А Леммингу вашему передайте, что можно и народных песен в репертуар подбавить.

С присущей ему степенной основательностью Туини отвернулся от блондинки. Она по-прежнему стояла и улыбалась, готовая встать и уйти с ним вместе.

– Может быть, – произнес Туини тоном, который был так хорошо знаком Мэри Энн, – вы приведете его ко мне? Я буду дома сразу, как закончу второе отделение.

– Договорились, – и она слегка колыхнула бедрами – весьма заметный победоносный вал. Затем пихнула своего по-прежнему сидящего спутника: – Пойдем.

– Мой адрес… – церемонно начал Туини, но Нитц его перебил.

– Я их провожу, – сказал он и заговорщицки пнул Мэри Энн под столом. – Я схожу с вами; хочу взглянуть, что это за птица.

– Будем счастливы вас видеть, – ответила блондинка.

– Секундочку, – начал Тафт Итон. – Пол, довольно странно слышать, что ты собираешься уходить.

– Я ему аккомпанировать не нанимался, – отрезал Нитц. – Я играю между выступлениями. Пусть споет какой-нибудь стомп[19]19
  Стомп — род джазовой музыки с притопами и прихлопами.


[Закрыть] или песню каторжников.

– А можно мне с вами? – в горестном порыве попросила Мэри Энн. Она не хотела оставаться за кадром; она была не в силах помешать сближению Туини с блондинкой, но, по крайней мере, могла при этом присутствовать.

– И моя девочка, – заявил Нитц, поднимаясь, – я ее тут не оставлю.

– Приводите и ее. – Блондинка уже двигалась к входной двери.

– Вот и вечеринка, – пробурчал ее спутник, поглядывая на Нитца с Мэри Энн. – Может, еще каких друзей захватите?

– Не груби, – сказала блондинка, притормозив рядом с Туини. – Меня зовут Бет, а это мой муж Дэнни. Дэнни Кумбс.

– Очень приятно, – сказал Туини.

– Ты не можешь уйти, – упрямо твердил Тафт Итон, – кто-то здесь должен хоть что-то делать.

– Я никуда не ухожу, – ответил Туини, – я же ясно сказал. Вот спою второе отделение, тогда пойду.

Нитц положил руку на плечо Мэри Энн.

– Не вешай нос, – сказал он ей.

Мэри Энн, засунув руки в карманы, угрюмо плелась за Кумбсами.

– Не хочется идти, а надо.

– Все перемелется, – сказал Нитц.

Он открыл перед Мэри Энн обитую красной кожей дверь, и она ступила на тротуар. Кумбсы уже усаживались в припаркованный «Форд».

– Мы этому парню устроим веселую жизнь.

Он забрался на заднее сиденье и помог сесть Мэри Энн. Приобняв ее в утешение, он полез под пиджак и достал стакан с выпивкой.

– Готовы? – весело спросила Бет через плечо.

– Полный вперед, – сказал Нитц, откинулся назад и зевнул.

9

Когда они прибыли к Кумбсам, никакого Чада Лемминга в квартире не обнаружилось.

– Он в ванной, – сказала Бет, – моется.

Из ванной и правда доносился шум воды.

– Через пару минут выйдет.

Квартира состояла из громадной комнаты с роялем, двух крошечных спален и кухни величиной с горошину. Ванная, где засел Лемминг, располагалась через коридор; ею пользовались не только Кумбсы, но и семья этажом ниже. Стены были испещрены репродукциями – в основном Эль Греко и Гогена. Весь пол, кроме дальних углов, был покрыт серо-зеленой плетеной циновкой. Занавески были холщовые.

– Вы актриса? – спросила Мэри Энн у Бет.

– Нет. Раньше была.

– А почему бросили?

Бросив взгляд на Кумбса, Бет проследовала на кухню и занялась напитками.

– Переключилась на музыку, – ответила она. – Что вы будете пить?

– Бурбон с водой, – отозвался Нитц, шатавшийся по комнате, – если есть, конечно.

– А вы? – спросила она Мэри Энн.

– Да что угодно.

Она вынесла четыре бурбона с водой, и каждый из них по-своему неловко взял свой стакан. Бет сбросила жакет, обнаружив зрелую раздавшуюся фигуру. Она осталась в футболке и слаксах. Глядя на нее, Мэри Энн задумалась о собственном маленьком бюсте. Ей стало интересно, сколько Бет лет.

– Сколько вам лет? – спросила она.

Голубые глаза Бет расширились от смущения.

– Мне? Двадцать девять.

Мэри Энн была удовлетворена и закрыла тему.

– А это ваш рояль?

Она подошла к инструменту и наугад нажала несколько клавиш. К роялю она прикасалась впервые; его величественная чернота наводила на нее страх.

– А сколько они стоят?

– Ну, за «Безендорфер»[20]20
  «Безендорфер» (L. Bosendorfer Klavierfabrik GmbH) – австрийская фирма, производящая фортепиано, которые считаются одними из лучших в своем классе.


[Закрыть], – сказала Бет (все это ее слегка забавляло), – можно отдать до восьми тысяч долларов.

Мэри Энн не знала, что такое «Безендорфер», но ничего не сказала. Кивнув, она подошла к одной из репродукций и принялась внимательно ее изучать. Внезапно в коридоре послышалось движение – Чад Лемминг возвращался из ванной.

Лемминг – стройный молодой человек в развевающемся хлопковом халате – пронесся через гостиную и исчез в спальне.

– Я сейчас выйду, – выпалил он, – секунду.

По голосу Мэри Энн приняла его за голубого. Она вернулась к изучению репродукции.

– Послушай, Мэри, – сказал Нитц, подойдя поближе. Бет и Дэнни Кумбс последовали за Леммингом в спальню, на ходу говоря ему, что петь. – Хорош гвозди в себя заколачивать. Не стоит того.

Сперва она даже не поняла, о чем он.

– Карлтон Туини, – продолжил он, – самодовольный позер. Ты же была у него дома, ты видела и кувшины масла для волос, и шелковые рубашки. И его галстуки. Ах, эти галстуки.

Очень тихо Мэри Энн произнесла:

– Ты завидуешь ему, потому что он большой человек, а ты – букашка.

– Я не букашка, и я говорю тебе правду. Он глуп, он сноб, он – фальшивка.

Мэри Энн оторопела.

– Ты его не понимаешь.

– Почему? Потому что я с ним не спал? Все остальное у нас было; я разглядел его душу.

– Как?

– Аккомпанируя ему в «Many Brave Hearts»[21]21
  Много храбрых сердец» (англ.).


[Закрыть], вот как.

Поколебавшись, Мэри Энн произнесла:

– Он великий певец. Нет, ты ведь так не думаешь. – Она покачала головой. – Давай не будем об этом.

– Мэри Энн, – сказал Нитц, – ты чертовски хороший человек, ты хоть сама это понимаешь?

– Спасибо.

– Возьми своего парня, того салагу, что тебя возит. Дейв-как-там-его.

– Дейв Гордон.

– Перекрои его по правильным лекалам. Он и так, в сущности, неплох, просто не дорос еще.

– Он тупой.

– Ты всем этим ребятам дашь сто очков вперед… вот в чем беда. Ты для них слишком взрослая. А сама такая мелюзга, что даже жалко.

Она бросила на него недовольный взгляд:

– Оставь свое мнение при себе.

– Тебе и слова не скажи. – Он взъерошил ей волосы, и она отпрыгнула. – Ты и для Туини слишком умная. Да мы все тебя не стоим. Интересно, кто ж тебя в итоге захомутает… наверное, не я. Куда уж мне. Закончится все каким-нибудь ослом; приткнешься к какому-нибудь громадине, эдакому буржуазно-респектабельному столпу, и будешь им восхищаться, верить в него. Почему бы тебе в саму себя не поверить?

– Отвянь, Пол, прошу тебя.

– Да ты хоть слушаешь, что я говорю?

– Я хорошо тебя слышу. Не кричи.

– Только ушами. Ты меня в упор не видишь, так ведь?

Нитц удрученно потер лоб.

– Забудь, Мэри. Я устал, раскис и несу какую-то околесицу.

Тут Бет подскочила к ним, вибрируя пышной грудью и возбужденно сверкая глазами:

– Чад будет петь. Всем заткнуться и слушать!

В комнату зашел молодой человек – стрижка «ежиком», очки в роговой оправе, галстук-бабочка под выдающимся кадыком. Просияв улыбкой, он взял гитару и начал свой монолог и песню.

– Ну, друзья, – весело произнес он, – полагаю, вы все читали в газетах, что бюджет теперь будет составлять президент. Вот песенка на злобу дня – надеюсь, вам понравится.

Он тренькнул-бренькнул на гитаре и начал.

Мэри Энн бродила по комнате и рассеянно слушала, разглядывая репродукции и мебель. Песня как будто звенела металлом, сверкала и искрила, вливаясь в уши присутствующих. Мэри Энн поймала несколько фраз, но общий смысл от нее ускользал. Ей, собственно, это было неважно; ее не интересовал ни Конгресс, ни налоги. Никого подобного Чаду Леммингу она еще не видела, но это впечатление сразу же притупилось; ее ум был закрыт, и у нее хватало своих проблем.

За первой балладой почти сразу последовала вторая: теперь Лемминг блеял о пенсионерах. Потом была вдохновенная песенка о ФБР, затем еще одна, о генетике, и в итоге – затейливый, разухабистый распев про водородную бомбу.

 
…и если Мао Цзэдуну будет это интересно, мы
взорвем весь мир – не останется живого места…
 

Она раздраженно подумала: кому нужен этот Мао Цзэдун? Кто это – глава коммунистического Китая?

 
…когда разоружены закончат обсуждать,
давным-давно уж будем в руинах мы лежать…
 

Закрыв уши от этой бомбежки, она вышла из гостиной в одну из затемненных спален. Сидя на краю кровати – судя по всему, принадлежавшей Бет, – она приготовилась вытерпеть выступление Лемминга до конца. В ушах у нее звучало название песни, объявленное с большой помпой и тщанием: «Что нужно этой стране, так это хорошая водородная бомба за пять центов».

Где здесь смысл? В чем значение? Вместо того чтобы гадать, она вернулась к своим мыслям. К ощутимому присутствию сильного черного мужчины – Карлтона Туини; затем еще дальше, в прошлое, к воспоминаниям о том, что случилось в музыкальном магазине – с тем с крупным пожилым мужчиной в твидовом костюме. Сперва его широкая походка и серебряная трость… потом его пальцы на ее руке.

Постепенно она поняла, что пение уже закончилось. Она виновато поднялась и пошла обратно в гостиную. Бет удалилась на кухню за новой порцией напитков; Дэнни Кумбс сидел надутый в углу, оставив Нитца и Лемминга друг другу.

– Кто тебе все это пишет?

– Я сам, – скромно произнес Лемминг.

Теперь, когда не был захвачен пением, он казался обыкновенным чахлым первокурсником в спортивной куртке и широких штанах. Положив гитару, он снял очки и стал вытирать их рукавом.

– Еще в Лос-Анджелесе я пробовал сочинять скетчи, но дело не пошло. Мне сказали, что это не продать. Ясное дело, вещи у меня слишком уж острые.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать семь.

– Так много? Ты не выглядишь на свой возраст.

Лемминг рассмеялся.

– Я закончил университет еще в сорок восьмом, химический факультет. Какое-то время работал на проекте… – он стал объяснять, – в радиационной лаборатории. Пожалуй, мог бы до сих пор там трудиться. Они так и не отобрали у меня допуск. Но мне больше охота тусоваться то здесь, то там… я, наверное, никогда не повзрослею.

– А бабки этим можно заработать? – спросил Нитц.

– Если и да, то я не знаю как.

– Но прожить-то на это реально?

– Наверное, – сказал Лемминг, – надеюсь.

Нитц был поражен.

– Так ты образованный парень – мог бы заниматься наукой, работать в большом проекте… А предпочел с этим вот болтаться. Тебе это настолько по кайфу? Стоит ли оно того – в смысле, ты-то сам своей жизнью доволен?

– Времена сейчас неспокойные, – пробормотал Лемминг, и Мэри Энн потеряла всякую нить – и в его словах, и в мыслях.

То, что он говорил, и то, что пел, было одинаково бессмысленным. А Нитц все что-то бухтел, задавал вопросы, выпытывал ответы. Ему явно было интересно, но что и почему? Она сдалась и перестала об этом думать.

– Вы так и не сказали, как вас зовут, – сказала Вет, приближаясь к ней с новым бокалом.

От выпивки Мэри Энн отказалась. Эта женщина ей не нравилась, и не без причины. Но она испытывала к ней неприятное уважение: Бет шла к Туини напролом, демонстрируя очевидное мастерство в вопросе, в котором сама Мэри Энн безнадежно плавала.

– Что это с ним? – сказала она, имея в виду Лемминга. – Наверное, ничего. Просто он такой – глупенький. А может, не он, а я. Я здесь не в своей тарелке.

– Не уходите, – снисходительно сказала Бет.

– Может, и уйду. А давно вы знаете Шиллинга?

– Лет пять-шесть.

– И как он? – ей было важно понять, а Бет, очевидно, была в курсе.

– Зависит от обстоятельств, – сказала Бет. – Мы с ним отлично веселились. Давным-давно, когда вам было… – она оценивающе разглядывала девушку, пока та не почувствовала себя оскорбленной, – ну, лет четырнадцать.

– Должно быть, надо иметь кучу денег, чтоб открыть такой магазин.

– О да, у Джо есть деньги. Не миллионы, но на все, что ему нужно, хватает.

– А что ему нужно?

– Джо – человек очень глубокий. А еще он очень одинок. И несмотря ни на что… – она изобразила улыбочку, – я чрезвычайно высокого мнения о его уме и вкусе. Он отлично образован; в нем есть старомодный шарм. Он джентльмен… по крайней мере, большую часть времени. Он отлично разбирается в музыкальной индустрии.

– Почему ж он тогда не руководит большой звукозаписывающей компанией вроде RCA[22]22
  …звукозаписывающей компанией вроде RCA – RCA Records – звукозаписывающая компания, основанная в 1901 г. В настоящее время принадлежит корпорации «Sony Music Entertainment».


[Закрыть]?

– Вы когда-нибудь встречали собирателя пластинок?

– Нет, – призналась Мэри Энн.

– Джо получил то, чего всегда хотел: свой магазинчик, где у него полно времени, чтобы говорить о пластинках, перекладывать их, жить ими.

– Так, значит, он здесь и останется?

– Конечно. Он искал это много лет – сонный городок вдали от магистралей, где он мог бы осесть. Он уже не молод; ему нужна тихая пристань. Он привык находиться в водовороте событий, бегать на вечеринки, концерты, мероприятия, путешествовать туда-сюда. Похоже, что все это в прошлом… не знаю. Ему всегда нужно было окружение; он никогда не любил одиночества. По природе он не одиночка. Он любит поговорить, поделиться опытом. Это помогает ему держать связь… он никогда не опускает рук.

– Послушать вас, так он просто чудо что такое, – съязвила Мэри Энн.

– А вас послушать, так сразу видно, что вы не согласны.

– Я чуть было не пошла к нему работать.

– Нам с вами, – начала Бет, – во многом сложно судить Джо Шиллинга. Когда-то я была убеждена, что он… ну, жестокий.

– А это не так?

– У него сильные желания. Он поражает своим напором.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– А почему я должна на него отвечать? Может, как-нибудь в другой раз.

– А если я вам скажу, что в магазине действительно кое-что случилось?

– Я знаю, что что-то было. И догадываюсь, что именно. Помните, мы с вами одного возраста… у нас схожие проблемы. И переживания.

– Вам двадцать девять, – задумчиво произнесла Мэри Энн, – мне двадцать. Вы старше меня на девять лет.

Уязвленная, Бет ответила:

– В том, что касается целей и намерений, мы по одну сторону баррикад.

Подвергнув даму спокойному, безжалостно-тщательному осмотру, Мэри Энн сказала:

– Может, поможете мне как-нибудь выбрать лифчик? Не хочется выглядеть такой худышкой. Вот бы мне бюст, как у вас.

– Бедное дитя, – покачала головой Бет, – да вы просто не понимаете, что к чему.

– Я готов! – с энтузиазмом выпалил Лемминг. – Прямо здесь?

– Нет, – ответил Нитц, – нам нужно идти. Так было условлено на высшем уровне, – он посмотрел на часы, – он, должно быть, уже дома.

– Я много о нем слышал, – доложил Лемминг.

Кумбс, пробудившись от летаргии, запротестовал:

– Не вижу смысла. Зачем мы туда идем?

– Не будь занудой, – парировала Бет.

– Мне не хочется с ним встречаться. Никому не хочется. Кроме тебя.

– Ну, я-то не против, – возразил Лемминг, – это полезно в профессиональном плане.

– Уже почти два ночи, – не унимался Кумбс, – я бы пошел спать.

– Мы ненадолго, – неумолимо сказала Бет, – пойди, возьми свой фотоаппарат, будь хорошим мальчиком. Мы обещали прийти. Он просил нас.

Кумбс осклабился.

– Он нас просил? – Он нашел камеру и застегнул ремешок. – То есть это ты его попросила. Та же старая история – только на сей раз подмазана дегтем. Что с тобой, ты устала от…

– Закрой рот, – бросила Бет, удаляясь. – Мы идем; мы обещали. И не верещи, как истеричка.

– Я тебя предупреждаю, – сказал Кумбс, – если мы пойдем туда, то без фокусов. Будешь вести себя прилично.

– Боже.

– Я не шучу.

– Ну конечно, не шутишь. Ты никогда не шутишь. Идем, – сказала она Нитцу и Мэри Энн, – здесь больше делать нечего.

Она махнула Леммингу в сторону двери.

– Да-да, Чад. Просто поверни ручку.

Мэри Энн безропотно принялась искать свой плащ.

– Я покажу вам, как проехать, – пробормотала она.

– Ну до чего же мило, – сказала Бет с томной улыбкой, – как это мило с вашей стороны, дорогуша.

10

Когда они подъехали, во всем доме Туини светилась лишь синеватая дымка в районе верхнего этажа.

– Он на кухне, – сказала Мэри Энн, открывая дверцу машины.

За ней последовали остальные, и через секунду они уже топали по длинному лестничному пролету.

Мэри Энн постучала; ответа не было. Тогда она сама открыла дверь и зашла. В коридоре мерцал тусклый свет. Послышалось движение. Мэри Энн поспешила в ту сторону и оказалась, запыхавшаяся, в кухне с высоким потолком.

Туини все в той же розовой рубашке и расписанном вручную галстуке сидел за столом и ел сэндвич с сардинами, запивая его пивом «Рейнголд». Перед ним в крошках еды лежал заляпанный номер «Эсквайр».

– Мы пришли, – сказала Мэри Энн; сердце ее заныло при виде него, такого большого и сильного, с закатанными рукавами на крепких и мощных руках, – и привели с собой как-там-его.

В дверном проеме материализовался Нитц.

– Готовься к прослушиванию, – объявил он и исчез обратно.

Остальные – Бет, Лемминг и Кумбс – пошли за ним в неприбранную гостиную, оставив Мэри Энн и Туини наедине.

– Он так себе, – сказала преданная Мэри Энн. – Только и делает, что болтает.

По лицу Туини пробежала тень незлобивого превосходства. Он пожал плечами и снова уткнулся в журнал.

– Угощайся. Где холодильник, ты знаешь.

– Я не голодна, – ответила Мэри Энн. – Туини…

В дверях появился сияющий Чад Лемминг с гитарой.

– Мистер Туини, я давно хотел с вами познакомиться. Наслышан о вашем творчестве.

Пропустив мимо ушей лесть юнца, Туини медленно поднял на него взгляд.

– Вы Чад Лемминг?

Лемминг застенчиво указал на гитару:

– Я выступаю с монологами про политику.

Туини внимательно посмотрел на него. Лемминг смущенно улыбнулся и начал что-то говорить, но тут же осекся. Гитара его издала несколько жалобных звуков, как будто прощаясь.

– Давайте, – сказал Туини.

– Сэр?

Туини кивнул на гитару:

– Играйте. Я слушаю.

В полнейшем смятении Чад Лемминг принялся рассказывать истории и петь баллады, исполненные им недавно в квартире Кумбсов.

– Ну, – крякнул он нерешительно, – вы, наверно, читали в газетах о планах президента Рузвельта снизить налоги. Это навело меня на кое-какие мысли.

И, запинаясь, он слабым голосом запел.

Туини, посмотрев немного, незаметно вернулся к своему журналу. Зафиксировать мгновение, когда он это сделал, было невозможно; его движение было таким плавным, что Мэри Энн не смогла за ним уследить.

Просто в какой-то момент Туини уже снова жевал сэндвич с сардинами, изучая статью о бейсбольной лиге.

Остальные столпились в дверях, слушали и заглядывали на кухню. Лемминг, дрожа от обиды и понимая, что провалился, напоследок хрипло исполнил песню про библиотеку, в которой то ли все книги сгорели, то ли там вообще книг не было – Мэри Энн так и не поняла. Ей хотелось, чтоб он перестал петь, чтоб он ушел. Он выставлял себя дураком, и это раздражало ее до крайности. К тому времени, как он закончил, она готова была завизжать.

Лемминг умолк, и вокруг повисла звенящая тишина. Тягостное ощущение лишь усиливал монотонный стук воды, капавшей в раковину из худого крана. Наконец Кумбс, покашливая, протолкался вперед и вытащил свою камеру со вспышкой.

– Это что? – поинтересовался Туини.

– Хочу сделать пару снимков.

– Чего именно? – В голосе Туини появились официальные нотки. – Меня и мистера Лемминга?

– Совершенно верно, – сказал Кумбс. – Чад, подойди к нему поближе. Туини, или как там вас, встаньте, чтоб вы оба были в кадре.

– Простите, ничем не могу помочь, – сказал Туини, – мой агент не разрешает мне участвовать в съемках без его согласия.

– Что еще за агент, черт подери? – возмутился Кумбс.

Случилась неловкая пауза. Туини возобновил свой ужин; несчастный Чад Лемминг мялся у стола.

– Не упорствуй, – сказала Бет мужу, – делай, как говорит мистер Туини.

Кумбс, который стоял, уставившись на Туини, внезапно сдался. Он закрыл объектив крышкой, повернулся и шагнул к дверям.

– Да и черт с ним, – сказал он и добавил еще несколько слов, которых никто не разобрал.

Лемминг подхватил гитару и вышел из кухни. Теперь издалека доносились скорбные звуки – свернувшись калачиком в гостиной, он наигрывал себе под нос.

– Туини, – сердито сказала Мэри Энн, – тебе должно быть стыдно.

Туини поднял бровь, пожал плечами и прикончил свой сэндвич.

Стряхнув с брюк крошки, он поднялся и направился к раковине ополоснуть руки.

– Что будете пить? Пиво? Скотч?

Все согласились на скотч и уже с бокалами присоединились к Леммингу в гостиной. Молодой человек даже не взглянул на вошедших; увлеченный игрой, он сгорбился над гитарой.

– У тебя неплохо получается, – сочувственно сказал Нитц.

Лемминг благодарно пробурчал:

– Спасибо.

– Может, тебе стоит сконцентрироваться на этом, – заметила Бет, уловившая сигнал от Туини. – Может, просто играть на гитаре было бы лучше.

– Мне это куда больше нравится, – поддержала Мэри Энн. – К чему все эти разговоры?

– Но ведь в них вся суть, – с недоумением возразил Лемминг.

– Да и бог с ней, – ответила Бет.

Слоняясь по неприбранной гостиной, она набрела на пианино. Размером не больше спинета[23]23
  Спинет – небольшой клавишный струнный музыкальный инструмент, разновидность клавесина.


[Закрыть], инструмент утопал под стопками журналов и горами одежды.

– Вы играете? – спросила она Туини.

– Нет. Пол иногда мне аккомпанирует. Репетируем.

– Не слишком-то часто, – сказал Нитц, стирая пыль с клавиатуры носовым платком. Он взял аккорд, грамотно сыграл диминуэндо – и потерял интерес. – Непросто будет вытащить его отсюда, – заметил он.

– Туини никуда и не собирается, – мгновенно бросила Мэри Энн.

– Мы подняли его на веревках, – сказал Туини, – и спустить сможем тем же способом. Через окно на кухне, если надо будет.

– Куда ты собрался? – запаниковала Мэри Энн.

– Никуда, – ответил Туини.

– Скажи ей, – потребовал Нитц.

– Тут и говорить нечего. Так просто, есть одна… идея.

– Туини собирается стать звездой, – объяснил Нитц окаменевшей от ужаса девушке, – и переезжает в Лос-Анджелес. Его зовет Джейми Фелд – тот деятель, что организует большие концерты. Несколько пробных выступлений на его площадках – и вперед.

– Слова «пробных» никто не говорил, – поправил его Туини.

Усевшись за пианино, Бет стала выстукивать соль-минорную гамму.

Вокруг нее образовался маленький островок звука.

– Туини, – сказала она, встряхнув волосами, – а я ведь раньше сочиняла песни. Вы не знали?

– Нет, – ответил Туини.

– Она прихватила одну с собой, – мрачно проскрипел Кумбс. – Сейчас покажет и будет просить, чтоб вы ее спели.

Услышав это, Туини раздулся, став еще больше, чем обычно; его гигантское самомнение, казалось, испускало синеватый ореол с металлическим отливом.

– Что ж, – сказал он, – мне всегда интересен новый материал.

Нитц рыгнул.

Пока Бет доставала ноты из своей необъятной сумки, Мэри Энн шепнула Нитцу:

– Почему ты мне не сказал?

– Я ждал.

– Чего? – не поняла она.

– Чтобы он тоже был рядом. Чтобы мог ответить.

– Но, – беспомощно сказала она, – он так и не ответил.

Она чувствовала, что теряет опору; земля уходила из-под ее ног, и она была не в силах это остановить.

– Он ничего не сказал.

– Вот именно, – произнес Нитц.

Его голос потонул в звуках фортепьяно. Бет заиграла, и Туини, стоявший позади нее, наклонился вперед, чтобы разглядеть слова. Он уже вошел в фазу жесткой концентрации; музыка была для него делом серьезным. Что бы там Бет ни сочинила, он собирался отнестись к этому с полным вниманием. Ему была присуща грация, которую Мэри Энн не могла забыть или наблюдать равнодушно; он верил в то, что делал, и это только прибавляло ему стиля.

– Эта песня, – нараспев произнес Туини, – называется «Где мы, бывало, сиживали» и рассказывает историю молодой женщины, которая гуляет по осенним полям и вспоминает места, где она бывала со своим возлюбленным, теперь погибшим в далекой стране. Это простая песня. – И, вздохнув глубоко и со значением, он спел эту простую песню.

– Он нечасто так делает, – пробормотал Нитц, когда песня заканчивалась. Бет принялась наигрывать арпеджио, а Туини, похоже, погрузился в размышления о тайне бытия. – Обычно его не заставишь спеть с листа новый материал… он любит сначала просмотреть его, хотя бы бегло.

– Вы почувствовали это, верно? – говорила Бет, обращаясь к Туини. Она стала играть еще громче и эмоциональнее. – Вы почувствовали все, что я хотела в ней сказать?

– Да, – согласился Туини, с полузакрытыми глазами покачиваясь в такт музыке.

– И вы раскрыли все это. Вы ее оживили.

– Это красивая песня, – сказал Туини; он был словно в трансе.

– Да, – прошептала Бет, – вы придали ей красоту. Почти пугающую красоту.

– «Белое Рождество»[24]24
  «Белое Рождество» («White Christmas») – популярная песня Ирвинга Берлина, впервые исполнена в 1941 г. Бингом Кросби.


[Закрыть], – сказал Нитц, – вот твой потолок. Тут тебе и хана.

Несколько кратких мгновений Туини удавалось сохранять самообладание. Затем чувства пересилили, и он отвернулся от пианино.

– Обыденное хамство, Пол, способно ранить, и очень сильно.

– Только если ты не толстокож.

– Это мой дом. Ты пришел ко мне в гости, по моему приглашению.

– Твой только последний этаж. – Нитц был бледен и напряжен; он уже не шутил.

Последовало молчание, все более взрывоопасное. Наконец Мэри Энн подошла к Туини и сказала:

– Нам всем пора.

– Нет, – ответил Туини, снова становясь радушным хозяином.

– Пол, – сказала она Нитцу, – пойдем.

– Как скажешь, – откликнулся Нитц.

Бет, сидевшая за пианино, пробежалась по клавишам.

– А нас вы не хотите подождать? Мы бы вас подвезли.

– Я имела в виду, – пояснила Мэри Энн, уже понимая безнадежность своей затеи, – что нам всем пора. Всем пятерым.

– Отличная идея, – согласилась Бет. – Боже, ничего лучше и представить себе нельзя.

Она не тронулась с места и продолжала играть. В углу, поджав под себя ноги, сидел и печально перебирал струны всеми забытый Чад Лемминг. Его никто не слышал – голос гитары терялся среди более мощных фортепьянных аккордов.

– Теперь уж ее отсюда не сдвинешь, – в каком-то порыве сказал Кумбс Мэри Энн, – все, внедрилась и укоренилась.

– Закрой рот, Дэнни, – добродушно отозвалась Бет, начиная серию секвенций, переходящих в балладу Форе[25]25
  Форе, Габриэль Урбен (1845–1924) – французский композитор и музыкальный педагог.


[Закрыть]. – Послушайте вот это, – сказала она Туини, – слыхали когда-нибудь? Это одна из моих любимых вещей.

– Никогда не слышал, – сказал Туини. – А это тоже ваше?

Бет фонтанировала музыкой, искрила и брызгала: вслед за прелюдией Шопена тут же зазвучала первая часть сонаты си-бемоль Листа. Туини, попав в этот бурный поток, держался стойко, выжил и даже сумел улыбнуться, когда закончилась кода.

– Обожаю хорошую музыку, – объявил он, и Мэри Энн в замешательстве отвела взгляд. – Жаль, что не получается уделять ей больше времени.

– А знаете «Лесного царя» Шуберта? – спросила Бет, не переставая яростно бить по клавишам. – Как замечательно вы могли бы его интерпретировать!

Кумбс навел камеру и щелкнул их обоих за пианино. Туини как будто даже не заметил; он по-прежнему вдыхал музыку, теперь с закрытыми глазами, со сжатыми перед собой ладонями. Кумбс, смеясь, скинул на пол использованную лампочку для вспышки и вставил новую, которую достал из кожаного футляра на поясе.

– Боже, – сказал он Нитцу, – он совсем покинул нас.

– Это бывает, – отозвался Нитц. – Боюсь, для него это обычное дело.

Он придвинулся ближе к Мэри Энн и положил руку ей на плечо. От дружеского прикосновения ей стало чуть легче, но ненамного.

Внезапно Бет отпрыгнула от пианино. В экстазе она схватила Лемминга за руку и рывком подняла его на ноги.

– И ты с нами, – закричала она ему, остолбеневшему, в ухо, – давайте-ка, танцуют все!

Довольный тем, что его снова заметили, Лемминг принялся страстно играть. Бет поспешила обратно к пианино, где сбацала начальные аккорды шопеновского полонеза. Лемминг в исступлении пустился по комнате в пляс; бросив гитару на кушетку, он высоко подпрыгнул, хлопнул ладонями по потолку, приземлился, схватил Мэри Энн и закружил ее. Качаясь взад-вперед у пианино, Туини ревел:

«…И до конца времен…»

Мэри Энн было ужасно стыдно; она с трудом высвободилась из объятий Лемминга. Она ретировалась в безопасный угол и снова встала рядом с Полом Нитцем, поправляя жакет и приходя в себя.

– Сбрендили, – пробормотал Нитц, – унеслись в другое измерение.

Кумбс, хихикая, подкрался с камерой и втихаря запечатлел перекошенное лицо Бет. Очередная сгоревшая лампочка хрустнула под ногой Туини, а Кумбс метнулся дальше, туда, где выделывал коленца Лемминг. Всех снова ослепила вспышка. Когда к Мэри Энн вернулось зрение, она увидела, как Кумбс карабкается на пианино, чтобы сфотографировать их сверху.

– Боже мой, – поежившись, сказала она, – с ним явно что-то не так.

Отрешенный и подавленный, Нитц ответил:

– Все это такая гадость, Мэри. Я лучше отвезу тебя домой. Ты этого не заслуживаешь.

– Нет, – ответила она, – я не поеду.

– Почему? Что ты здесь потеряла?

Его передернуло, и он с отвращением кивнул в сторону Туини.

– Этот? Не унялось еще?

– Это не его вина.

– Ты никогда не сдаешься, так ведь? – сказал Нитц треснувшим голосом и со скрипом сглотнул. – Не могу больше выносить эти прыжки; я ухожу.

– Не надо, – быстро отозвалась Мэри Энн, – пожалуйста, Пол, не уходи.

– Боже милостивый, – взмолился Нитц, – меня тошнит.

Он передал ей свой стакан и, пригнувшись, поковылял из комнаты и по коридору. Кумбс, похожий на какого-то колченогого паука, радостно щелкнул затвором ему вслед.

– Посмотрите на меня! – кричал Лемминг, размахивая руками и тяжело дыша. – Кто я? Угадайте, кто я?

Бет заиграла «Бедную бабочку».

– Нет! – взвизгнул Лемминг. – Неправильно! – Он бросился на пол и закатился под пианино; видно было только, как он сучит ногами. – А теперь я кто?

Кумбс рванул туда, присел на корточки и фотографировал его. Одну за другой он скидывал перегоревшие лампочки и доставал из футляра новые. Глаза у него были выпучены, бледное лицо пошло красными пятнами, растрепанные лоснящиеся волосы слиплись на висках.

Мэри Энн стало нехорошо, и она сбежала на кухню, затыкая уши от этого шума. Но он продирался сквозь стены и пол, вибрировал и бился вокруг. Она слышала, как в ванной выворачивает Нитца – устрашающие звуки, будто его тело разрывалось на части.

Бедный Нитц, подумала она. Она отвела руки от ушей, стояла и вслушивалась в его агонию, не зная, как помочь. Очевидно, никак. А страдал он и из-за нее тоже. За стенкой в гостиной продолжалась вакханалия; в дверях показался Лемминг с лицом, переполненным радостью, протянул к ней руки и туг же исчез. Бычий рев Карлтона Туини все не умолкал; он то поднимался, то становился глуше, по-прежнему в обрамлении неистовых аккордов старенького пианино.