Текст книги "Всевышнее вторжение"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Херб Ашер переключил видео на голографию; возник призрачный куб, посреди которого улыбалась Линда Фокс. Тем временем бобины вращались с бешеной скоростью, переводя час за часом передачи в его постоянное владение.

– Ты с Линдой Фокс, – объявила Линда Фокс, – и Линда Фокс с тобою.

Она пронзила его взглядом, взглядом жёстких, ярко-голубых глаз. Ромбовидное лицо, диковатое и мудрое, диковатое и преданное.

– С тобою говорит Фокс, – сказала она и улыбнулась.

– Привет, Фокс, – улыбнулся Ашер.

– Твой тощий зад, – сказала Фокс.

Ну что ж, вот и объяснение слащавой оркестровой музыки, бесконечного «Скрипача на крыше». Во всём виноват Ях. В купол Херба Ашера просочился местный божок, явно имевший зуб на землян-колонистов за их шумную активность на ультракоротких волнах. Как только я перехожу на приём, думал Херб Ашер, в мою приёмную толпою вваливаются боги. Мотать нужно с этой горы, да поскорее. Да и тоже мне называется гора, бугор какой-то, и не более. Пусть Ях возьмёт её назад и подавится. И пусть местные снова подают ему на обед козлиное жаркое. Если отвлечься от того обстоятельства, что местные козлы давно передохли, а вместе с ними сдох и ритуал.

А хуже всего то, что принятый пакет развлекательных программ безнадежно загублен. Ашеру не нужно было даже что-то там просматривать, чтобы в этом убедиться. Ях изуродовал сигнал ещё до того, как тот достиг записывающих головок; этот случай был далеко не первым, и искажение всегда попадало на плёнку.

Так что я могу спокойно сказать «ну и хрен с ним», сказал себе Херб Ашер. И позвонить больной соседке.

Он чуть ли не силой заставил себя набрать её код.

Время шло, а Райбис Ромми всё не спешила и не спешила отозваться на сигнал; кончилась она, что ли? – думал Херб Ашер, глядя на микроэкран своего пульта. А может, её принудительно эвакуировали?

Микроэкран рябил смутными цветовыми пятнами, а сигнала всё не было и не было. А затем появилась Райбис.

– Я вас, часом, не разбудил? – спросил Ашер.

Девушка казалась какой-то вялой, заторможенной. Может, таблетки какие-нибудь глотает, подумал он.

– Нет. Я колола себя в задницу.

– Что? – вздрогнул Ашер. Это что же, снова Ях хулиганит, снова химичит с сигналом? Да нет, она действительно так сказала.

– Хемотерапия, – сказала Райбис. – Последнее время мне что-то плохо.

Какое дикое совпадение, подумал Ашер. «Твой тощий зад» и «колола себя в задницу». Я живу в каком-то странном, перекошенном мире, думал он. Всё вокруг выкидывает фортели.

– Я только что записал потрясающий концерт Линды Фокс, – сказал он вслух. – Через день-другой передам его в общую сеть. Это вас немного приободрит.

Заметно распухшее лицо девушки не выказало никакой реакции.

– Жаль, – сказала Райбис, – что мы вынуждены сидеть в своих куполах как приклеенные и не ходим друг к другу в гости. Ко мне сегодня заходил доставщик продовольствия. К слову, это он и принёс мне лекарство. Хорошее лекарство, только меня от него тошнит.

Не нужно мне было звонить, подумал Херб Ашер.

– А вы не могли бы ко мне зайти? – спросила Райбис.

– У меня нет воздушных баллонов для скафандра, ни одного нет.

Что было, конечно же, наглой ложью.

– А у меня есть, – сказала Райбис.

– Но если вы больны… – испуганно начал Ашер.

– Уж до вашего купола я как-нибудь доползу.

– Но как же ваше дежурство? Если начнёт поступать информация…

– А я возьму с собой переносный сигнализатор.

– Ну, хорошо, – сдался Херб Ашер.

– Мне бы очень помогло, если бы кто-нибудь со мною посидел. Доставщик задержался у меня на полчаса, а дальше ему нужно было спешить. И вы знаете, что он мне рассказал? На CY30 VI была вспышка латерального миотрофического склероза. Похоже, что какой-то вирус. И моя болезнь тоже похожа на вирусную. Господи, мне бы очень не хотелось подхватить латеральный миотрофический склероз. Это похоже на марианский синдром.

– А он не заразный? – опасливо поинтересовался Херб Ашер.

– Моя болезнь вполне поддаётся лечению, – сказала Райбис, явно пытаясь его успокоить. – Но если тут разгуливает вирус… Ладно уж, лучше я к вам не пойду. А пока что мне стоило бы лечь и поспать, – добавила она и протянула руку к пульту, чтобы выключить передатчик. – Говорят, при этой болезни нужно спать как можно больше. Я свяжусь с вами завтра. До свидания.

– А может, всё-таки придёте? – спросил Херб Ашер.

– Спасибо, – просветлела Райбис.

– Только не забудьте захватить с собой сигнализатор. У меня есть предчувствие, что скоро пройдёт блок телеметрической…

– А ну её на хрен, всю эту ихнюю телеметрию, – вскинулась Райбис. – Меня уже тошнит от этого проклятого купола. Сидеть тут как на привязи, глядя, как крутятся бобины, на все эти циферки и стрелочки и прочее говно, от этого совсем свихнуться можно.

– Думаю, – сказал Херб Ашер, – вам бы следовало вернуться домой, в Солнечную систему.

– Нет, – качнула головой Райбис. – Я буду лечиться, в точности следуя инструкциям MED, и как-нибудь справлюсь с этим долбаным склерозом. Домой я не поеду, а лучше зайду к вам и приготовлю обед. Я ведь это умею. Мать у меня была итальянка, а отец мексиканец, поэтому я привыкла бухать во всю свою стряпню уйму перца, а здесь никаких специй не достанешь ни за любовь, ни за деньги. Но я поэкспериментировала и научилась кое-как обходиться синтетикой.

– В этом концерте, который я скоро буду передавать, Линда Фокс исполняет новую версию Даулендовой «Преследовать».

– Песня о возбуждении судебного иска?

– Нет, здесь «преследовать» в смысле волочиться, ухаживать за женщиной… – начал было Херб и осёкся, запоздало сообразив, что она над ним изгаляется. Над ним и над Линдой.

– А хотите знать, что я думаю об этой Фокс? – спросила Райбис. – Вторичная, заёмная сентиментальность, которая во сто раз хуже сентиментальности простодушной. И лицо у неё словно вверх ногами перевёрнутое. И губы злые.

– А мне она нравится, – отрезал Ашер, чувствуя подступающее к горлу бешенство. И я, значит, должен этой стерве помочь? – спросил он себя. С риском подхватить этот самый вирус, и всё для того, чтобы она вот так вот оскорбляла Линду?

– Я накормлю вас бефстрогановом с лапшой и петрушкой, – сказала Райбис.

– В общем-то я и сам справляюсь с хозяйством, – сухо откликнулся Ашер.

– Так, значит, вы не хотите, чтобы я приходила?

– Я…

– Я очень напугана, мистер Ашер, очень напугана, – продолжила Райбис. – Я точно знаю, что минут через пятнадцать меня стошнит, и всё от этого укола. Но я боюсь сидеть в одиночестве. Я не хочу покидать свой купол, и я не хочу сидеть в нём как в камере-одиночке. Простите, если я вас обидела, просто я не могу относиться к этой Фокс серьёзно. Она ведь пустое место, придуманное и раскрученное телевидением. И я вам точно обещаю, что больше ни слова о ней не скажу.

– Но неужели вам обязательно… – Он осёкся и сказал совсем не то, что хотел сказать: – А вы уверены, что приготовление обеда не слишком вас затруднит?

– Сейчас я сильнее, чем буду потом, – грустно улыбнулась Райбис. – Теперь я долго буду слабеть и слабеть.

– Долго? А как долго?

– Это никому не известно.

Ты умираешь, подумал Херб Ашер. Он это знал, и она это тоже знала, так что не было смысла об этом говорить. Между ними возник некоего рода молчаливый уговор избегать этой темы. Умирающая девушка хочет приготовить мне обед, думал Ашер. Обед, который не полезет мне в горло. Мне следовало бы отказаться. Мне следовало бы не пускать её в этот купол. Настойчивость слабых, думал он, их неодолимая сила. Насколько же проще скрутить в бараний рог кого-нибудь сильного и здорового.

– Спасибо, – сказал он, – я буду очень рад пообедать в вашем обществе. Только обещайте мне поддерживать со мною радиоконтакт всё время, пока вы будете идти от купола к куполу, чтобы я знал, что с вами ничего не случилось. Обещаете?

– Ну конечно же, обещаю. Но если там что, – улыбнулась она, – меня найдут тут где-нибудь по соседству через сотню лет, нагруженную едой, посудой и синтетическими специями и промёрзшую, как ледышка. А у вас ведь есть воздушные баллоны?

– Нет, ну правда же нет.

И он понимал, что его ложь белыми нитками шита.

ГЛАВА 3

Еда была вкусная и вкусно пахла, однако Райбис Ромми едва успела её попробовать; извинившись перед Ашером, она прошла, цепляясь за стенки, из центрального блока купола – его персонального купола – в ванную. Ашер старался не слушать, он настроил своё восприятие, чтобы ничего не слышать, а мысли так, чтобы не знать. Ушедшая в ванную девушка стонала от муки, рвота выворачивала её наизнанку. Херб Ашер скрипнул зубами, оттолкнул от себя тарелку, а затем встал и включил аудиосистему; купол наполнили звуки раннего альбома Линды Фокс:

 
Вернись!
К тебе взываю я опять,
Не заставляй меня страдать,
Приди и дай тебя обнять,
Вернись.
 

Дверь ванной открылась.

– А у вас нет, случаем, молока? – спросила Райбис. На её бледное, измученное лицо было страшно смотреть.

Ашер молча налил стакан молока, вернее – жидкости, проходившей под названием «молоко» на этой планете.

– У меня есть антирвотное, – сказала Райбис, принимая стакан, – но я забыла захватить с собой. Все таблетки остались там, в моём куполе.

– Я могу посмотреть в аптечке, – сказал Ашер. – Может, что и найдётся.

– А вы знаете, что сказал этот MED, – возмущённо продолжила Райбис. – Он сказал, что лекарство безвредное, что волосы выпадать не будут, а они у меня уже пучками лезут…

– Хватит, – оборвал её Ашер. – Хватит, ладно? – И тут же добавил: – Извините.

– Хорошо, – кивнула Райбис. – Я понимаю, что это выводит вас из себя. Обед испорчен, и вы на меня… Ну да ладно. Если бы я не забыла эти таблетки, то смогла бы, наверное, удержаться от… – Она на секунду смолкла. – В следующий раз такого не случится, я вам обещаю. А это один из немногих альбомов Фокс, которые мне нравятся. Начинала она очень хорошо, вы согласны?

– Да, – сухо откликнулся Ашер.

– Линда Бокс, – сказала Райбис.

– Что?

– Линда Бокс. Мы с сестрой только так её и называли. – Райбис попыталась улыбнуться.

– Вернитесь, пожалуйста, в свой купол, – процедил Херб Ашер.

– Да?… – Райбис машинально поправила волосы, её рука дрожала. – А вы не могли бы меня проводить? Самой мне, пожалуй, и не дойти, я совсем ослабела. Такая уж это болезнь.

Ты заманиваешь меня к себе, думал Ашер. Именно это сейчас и происходит. Ты не уйдёшь одна, ты возьмёшь с собою и меня, даже если я с тобою не пойду. И ты это знаешь. Ты это знаешь, точно так же, как ты знаешь название своего лекарства, и ты ненавидишь меня, точно так же, как ты ненавидишь это лекарство, как ты ненавидишь MED и свою болезнь; ненависть, сплошная ненависть ко всему, что только есть под этими двумя солнцами. Я знаю тебя, я понимаю тебя, я вижу, к чему всё идёт, вижу начало конца.

И, думал он, я ничуть тебя не осуждаю. Но я буду держаться Линды Фокс, Фокс тебя переживёт. И я, я тоже тебя переживу. Ты не подстрелишь влёт светоносный эфир, вдохновляющий наши души.

Я не отступлюсь от Линды Фокс, и Линда будет держать меня в объятиях и тоже от меня не отступится. Нас не разделят никакие силы. У меня есть десятки часов, десятки часов видео– и аудиозаписей, и эти записи нужны не мне одному, они нужны всем. И ты надеешься, что сможешь всё это убить? Такие попытки уже были, и не раз. Сила слабых, думал Херб Ашер, несовершенна, в конечном итоге она терпит поражение. Отсюда и её имя. Потому мы и зовём её слабостью.

– Сентиментальность, – сказала Райбис.

– Ну да, – саркастически подтвердил Херб Ашер. – Конечно.

– И вдобавок заёмная.

– И путаные метафоры.

– В её текстах?

– Нет, в том, что я думаю. Когда меня доводят до белого каления, я начинаю путаться…

– Позвольте мне сказать вам одну вещь, – оборвала его Райбис. – Одну-единственную. Если я собираюсь выжить, сентиментальность для меня не только излишняя роскошь, но и прямая помеха. Я должна быть очень жёсткой. Простите меня, если я вас взбесила, но иначе мне было никак. Такая уж у меня жизнь. Если вам придётся когда-нибудь попасть в такое же положение, в каком нахожусь сейчас я, вы сами это поймёте. Подождите такого случая, а затем уж меня судите. И молитесь, чтобы этого случая не было. А пока что все эти записи, которые вы гоняете через стереосистему, суть не что иное, как дерьмо. Они должны быть дерьмом, для меня. Вам это понятно? Вы можете забыть про меня, можете отослать меня в мой купол, где мне, наверное, и самое место, но если вас хоть что-нибудь со мною связывает…

– О'кей, – кивнул Ашер, – я понимаю.

– Спасибо. А можно мне ещё молока? Прикрутите звук потише, и мы закончим наш обед. Хорошо?

– Так вы, – поразился Ашер, – хотите и дальше пытаться…

– Все существа – и виды, – которым надоело пытаться питаться, давно уже покинули этот мир.

Райбис подошла ближе, вцепилась дрожащими пальцами в край стола и села.

– Я вами восхищаюсь.

– Нет, – качнула головою Райбис, – это я вами восхищаюсь. Я понимаю, что вам сейчас труднее.

– Смерть… – начал Ашер.

– Меня волнует совсем не смерть. А вы знаете что? В контрасте с тем, что льётся из вашей аудиосистемы? Жизнь, вот что. И молока, пожалуйста, мне оно просто необходимо.

– Что-то я сомневаюсь, – сказал Ашер, доставая молоко, – чтобы можно было сбить влёт эфир. Светоносный он там или какой угодно.

– Да уж сомнительно, – согласилась Райбис. – Тем более что он не существует.

– А сколько вам лет?

– Двадцать семь.

– А вы добровольно эмигрировали?

– Как знать, – пожала плечами Райбис. – Сейчас, в этот момент, я не могу со всей определённостью вспомнить, о чём я тогда думала. Похоже, я ощущала в эмиграции некую духовную компоненту… Передо мной стоял выбор – либо эмигрировать, либо принять сан. Я была воспитана в принципах Научной Легации, однако…

– Партия, – кивнул Ашер. Он всё ещё пользовался этим старым названием, коммунистическая партия.

– … однако в колледже я постепенно втянулась в церковную работу. И приняла решение. В выборе между Богом и материальным миром я предпочла Бога.

– Одним словом, вы – католичка.

– Да, ХИЦ. Вы использовали запрещённый термин. И, как мне кажется, вполне сознательно.

– А мне это как-то по барабану, – усмехнулся Херб Ашер. – Я-то с церковью никак не связан.

– Может, вам бы стоило почитать К. С. Льюиса.

– Нет уж, спасибо.

– Эта болезнь заставляет меня задумываться… – Она на несколько секунд смолкла. – Всё-таки стоит воспринимать всё, с чем ты сталкиваешься, в плане широкой, всеобъемлющей картины. Сама по себе моя болезнь кажется злом, но она служит некоей высшей цели, которая недоступна нашему пониманию. Или – пока недоступна.

– Вот потому-то я и не читаю К. С. Льюиса, – заметил Ашер.

– Да, – безразлично откликнулась Райбис. – А это верно, что как раз на этом холме клемы поклонялись какому-то своему божку?

– Да вроде бы да, – кивнул Херб Ашер. – Божку по имени Ях.

– Аллилуйя, – сказала Райбис.

– Что? – удивился Ашер.

– Это значит «Славься, Ях». А на иврите – Халлелуйях.

– То есть Ях это Яхве.

– Это имя нельзя произносить. Его называют священным Тетраграмматоном. Слово Элохим, являющееся, как ни странно, формой единственного числа, а не множественного, означает «Бог», а несколько дальше в Библии упоминается Божественное Имя Адонай, из чего можно сконструировать формулу «Господь Бог». Мы можем выбирать между именами Элохим и Адонай или использовать их оба вместе, однако нам строжайше запрещено говорить Яхве.

– А вот вы сейчас сказали.

– Ну что ж, – улыбнулась Райбис, – никто не совершенен. Убейте меня за страшный грех.

– А вы что, и вправду во всё это верите?

– Я просто излагаю факты. Сухие исторические факты.

– Но вы же во всё это верите. В смысле, что верите в Бога.

– Да.

– Так это Бог наслал на вас рассеянный склероз?

– Не совсем так… – замялась Райбис. – Он допустил его. Но я верю, что Он меня исцелит. Просто есть нечто такое, что я должна узнать, и вот таким образом Он меня учит.

– А он что, не мог найти способа полегче?

– Видимо, нет.

– Этот самый Ях, – заметил Херб Ашер, – вступил со мною в контакт.

– Нет-нет, это какая-то ошибка. Первоначально иудеи верили, что языческие боги существуют, только они не боги, а дьяволы, а потом им стало ясно, что этих богов, или там дьяволов, и вовсе нет.

– А как же сигналы у меня на входе? – спросил Херб Ашер. – А как же мои записи?

– Вы это что, серьёзно?

– Ещё как.

– А кроме этих клемов здесь замечались какие-нибудь признаки жизни?

– Не знаю, как в других места, но там, где стоит мой купол, точно да. Это нечто вроде обычных радиопомех, но только уж больно хитрые эти помехи, явно разумные.

– Проиграйте мне какую-нибудь из этих плёнок, – сказала Райбис.

– Ради бога.

Херб Ашер подошёл к компьютерному терминалу, побегал пальцами по клавиатуре, разыскивая нужную запись; через несколько секунд из динамиков зазвучал голос Линды Фокс:

 
Иди, усталый путник,
Куда глаза глядят.
Святому делу нужен
Твой тощий зад.
 

Райбис захихикала.

– Простите, пожалуйста, – сказала она, отсмеявшись. – А вы точно уверены, что это Ях? А вдруг это какой-нибудь шутник с базового корабля или там с Фомальгаута? Уж больно это похоже на Фокс. Не словами, конечно же, а голосом, интонациями. Нет, Херб, никакой это не бог, просто кто-то над тобою подшутил. В крайнем случае это клемы.

– Заходил тут сегодня один такой, – мрачно заметил Ашер. – Нужно было с самого начала обработать эту планетку нервным газом, вот и не было бы теперь никаких проблем. И вообще, мне казалось, что человек встречается с Богом только после смерти.

– Бог есть Бог народов и истории. Ну и, конечно, природы. Судя по всему, первоначально Яхве был вулканическим божеством, но время от времени он ввязывался в историю, примером чему тот случай, когда он вывел евреев из Египта в Землю Обетованную.

Евреи были пастухами и привыкли к свободе, лепить кирпичи было для них чистым кошмаром. А фараон заставлял их собирать солому и каждый день выдавать положенную норму кирпичей. Вечная архетипичная ситуация – Бог выводит людей из рабства на свободу. Фигура фараона символизирует всех тиранов всех времён и народов.

Голос Райбис звучал спокойно и убедительно, Ашер невольно проникся к ней уважением.

– Одним словом, – подытожил он, – человек может встретиться с Богом не только после смерти, но и при жизни.

– При исключительных обстоятельствах. Первоначально Бог разговаривал с Моисеем как человек с человеком.

– И что же потом разладилось?

– В каком смысле разладилось?

– Почему никто больше не слышит Божьего гласа?

– Вот ты же слышал, – улыбнулась Райбис.

– Ну не то чтобы я, его услышала моя аппаратура.

– Всё-таки лучше, чем ничего. Но тебя это вроде не очень-то радует.

– Он вламывается в мою жизнь, – напомнил Ашер.

– Вламывается, – согласилась Райбис. – А теперь ещё и я вломилась.

Это было правдой, и Ашер не нашёл, что возразить.

– А чем ты обычно занимаешься? – спросила Райбис. – На что ты тратишь время? Лежишь на койке и слушаешь эту свою Фокс? Доставщик рассказывал мне про твою жизнь, я ему даже не сразу поверила. Как-то это не очень похоже на жизнь.

В Ашере шевельнулась вялая, усталая злость – ему до смерти надоело оправдывать свой образ жизни. Он снова промолчал.

– Я придумала, что я дам тебе почитать, – сказала Райбис. – Льюисову «Проблему боли». В этой книге он…

– Я читал «Молчаливую планету», – оборвал её Ашер.

– И тебе понравилось?

– Да в общем-то да.

– А ещё тебе следует прочитать «Письма Баламута». У меня она есть. Даже два экземпляра.

Зачем мне читать эти книги, думал Ашер. Глядя, как ты постепенно умираешь, я узнаю о Боге гораздо больше.

– Послушай, – сказал он, – я член Научной Легации. Член партии, тебе это понятно? Это мой выбор, и выбор вполне сознательный. Нет никакого резона осмысливать болезни и страдания, их нужно попросту искоренять. Нет никакой загробной жизни, и Бога тоже нет. Не считать же Богом ионосферное возмущение, настырно лезущее в мою аппаратуру и стремящееся сжить меня с этой сраной горки. Если после смерти окажется, что я ошибался, я оправдаюсь невежеством и трудным детством. А пока что меня больше волнуют проблемы экранировки и зашиты от помех, чем беседы с этим Яхом. У меня есть уйма других занятий и нету козла, чтобы принести ему в жертву. Мне очень жаль погибших записей Линды Фокс, они для меня бесценны, и я не знаю, когда удастся их заменить. И Бог не вставляет в прекрасные песни выраженьица вроде «твой тощий зад»; лично я не могу себе представить такого бога.

– Он пытается привлечь твоё внимание, – сказала Райбис.

– А к чему такие сложности? Почему он не скажет попросту: «Слушай, давай поговорим»?

– Скорее всего, здесь обитали некие экзотичные существа, совершенно непохожие на нас. Их бог мыслит не так, как мы.

– Зараза он, а не бог.

– А может статься, – задумчиво сказала Райбис, – он является тебе подобным образом, чтобы тебя защитить.

– Защитить? От чего?

– От него. – Неожиданно для Ашера девушка содрогнулась всем телом, по её лицу пробежала гримаса боли. – Черти бы драли эту болячку! А тут ещё и волосы лезут. – Она неуверенно, с явным трудом поднялась на ноги. – Мне нужно вернуться в свой купол и надеть парик, чтобы хоть немного поприличнее. Ужас какой-то. А ты не мог бы меня проводить? Пожалуйста.

Не понимаю, подумал Херб Ашер, как женщина, у которой пачками выпадают волосы, может верить в Бога.

– Я не могу, – сказал он. – Ты уж извини, но никак не могу. И баллонов нет, и за оборудованием нужно присматривать. Ты только чего не подумай, это честно.

Райбис вскинула на него глаза и убито кивнула; похоже, она поверила. Ашера кольнуло чувство вины, но оно было тут же смыто нахлынувшим облегчением. Она уходила, ему не нужно будет с ней общаться, это бремя с него снято, пусть даже на время. А если повезёт, временное облегчение может превратиться в постоянное. Если бы он умел молиться, он молился бы сейчас, чтобы она никогда, никогда больше не вошла в его купол. Не вошла бы до конца своей жизни. Довольный и успокоенный, он смотрел, как она надевает скафандр, готовясь в обратный путь. И в мыслях уже решал, какую плёнку Линды Фокс он извлечёт из своей сокровищницы, когда уйдёт наконец Райбис с её малоприятными шуточками и подкалываниями, и он вновь обретёт свободу, свободу быть тонким знатоком и преданным ценителем неувядающей красоты. Красоты и совершенства, к которым стремится всё сущее: Линды Фокс.

А той же ночью, когда он лежал на койке и спал, некий голос негромко его окликнул:

– Херберт, Херберт.

Ашер открыл глаза.

– Сейчас не моё дежурство, – сказал он, решив, что это базовый корабль. – Сейчас дежурит девятый купол. Дайте мне спокойно поспать.

– Взгляни, – сказал голос.

Он взглянул – и увидел, что панель, управлявшая всем его коммуникационным оборудованием, объята пламенем.

– Боже милосердный, – пробормотал Ашер и потянулся к тумблеру, включавшему аварийный огнетушитель. Но тут же замер, осознав нечто неожиданное. И крайне загадочное. Управляющая панель горела – но не сгорала.

Огонь ослеплял его, грозил выжечь ему глаза; Херб Ашер плотно зажмурился и заслонил лицо рукой.

– Кто это? – спросил он.

– Это Яхве, – сказал голос.

– Да? – поразился Херб Ашер. Это был бог горы, и он говорил с ним напрямую, без посредства электроники. На него накатило странное чувство собственного убожества, никчемности, и он не смел открыть лицо. – Что тебе нужно? – спросил он. – В смысле, что сейчас же поздно. По графику мне полагается спать.

– Не спи более, – сказал Ях.

– У меня был трудный день, – пожаловался Ашер; его всё больше охватывал страх.

– Я велю тебе взять на себя заботы об этой больной девушке, – сказал Ях. – Она сейчас совсем одна. Поспешай к ней, иначе я сожгу твой купол и всю технику, какая в нём есть, а вместе с ней и всё твоё имущество. Я буду опалять тебя пламенем, пока ты не пробудишься. Ты думаешь, Херберт, что ты пробудился, но ты ещё не пробудился, и я заставлю тебя пробудиться. Я заставлю тебя подняться с постели и прийти к ней на помощь.

Позднее я скажу и ей, и тебе, зачем это нужно, но пока что вам не должно знать.

– Мне кажется, что ты обратился не по адресу, – сказал Херб Ашер. – Тебе бы следовало поговорить с MED, это по их части.

В тот же момент его ноздри заполнились едкой вонью. Взглянув из-под руки, он с ужасом обнаружил, что управляющая панель полностью выгорела, превратилась в горстку шлака.

Вот же мать твою, подумал он.

– Буде ты вновь солжёшь ей про переносный воздух, я причиню тебе ужасающие, непоправимые повреждения, точно так же, как я нанёс непоправимые повреждения этой технике. А сейчас я уничтожу все твои записи Линды Фокс.

В тот же момент стеллаж, на котором Херб Ашер хранил свои плёнки, ярко вспыхнул.

– Не надо, – пробормотал он в ужасе. – Не надо, ну пожалуйста.

Пламя исчезло, плёнки остались неповреждёнными. Херб Ашер встал с койки, подошёл к стеллажу, тронул его рукой и вскрикнул от боли – стеллаж потух, но отнюдь не остыл.

– Тронь его снова, – сказал Ях.

– Я не буду, – замотал головой Ашер.

– Уповай на Господа твоего Бога.

Ашер опасливо протянул руку, и на этот раз стеллаж оказался холодным. Он пробежался пальцами по пластиковым коробкам, в которых хранились плёнки. Они тоже были холодными.

– Ну, дела, – пробормотал он в растерянности.

– Проиграй одну из записей, – сказал Ях.

– Какую?

– Любую.

Ашер взял первую попавшуюся плёнку, поставил её на деку и включил аудиосистему. Тишина.

– Ты стёр все мои записи Линды Фокс, – возмутился он.

– Да, я так и сделал, – подтвердил Ях.

– Навсегда?

– До той поры, когда ты придёшь к одру изнемогающей девушки и возьмёшь на себя о ней заботу.

– Прямо сейчас? Но она же, наверное, спит.

– Она сидит и плачет, – сказал Ях.

Ощущение собственного убожества и никчемности накатило на Ашера с удвоенной силой; стыд, не менее жгучий, чем пламя, заставил его зажмуриться.

– Мне жаль, что так вышло, – пробормотал он убитым голосом.

– Ещё не поздно. Если ты поспешишь, то поспеешь ко времени.

– Это в каком же смысле – ко времени?

Ях не ответил, но в сознании Херба Ашера появилась цветная картина, напоминавшая голограмму. Райбис Ромми, одетая в синий халат, сидела за кухонным столом; перед ней стояли пузырёк с таблетками и стакан воды. На лице Райбис застыло отрешённое выражение. Она сидела, низко согнувшись и положив подбородок на сжатый кулак, другая её рука нервно сжимала скомканный носовой платок.

– Я сейчас, только скафандр достану, – сказал Херб Ашер; он рванул расположенную рядом со шлюзом дверцу, и оттуда на пол вывалился скафандр, месяц за месяцем стоявший в своём пенале без применения.

Ашер надел скафандр в рекордно короткое время. Уже через десять минут он стоял рядом со своим куполом, луч его фонаря плясал по засыпанному метановым снегом склону; он дрожал от холода, хотя и понимал, что этот холод – чистейшая иллюзия, что материал скафандра обеспечивает стопроцентную термоизоляцию. Весёленькая история, думал он, торопливо спускаясь по склону – поспать не удалось, вся аппаратура сгорела, плёнки начисто стёрты.

Сухой, рассыпчатый метан скрипел у него под ногами; он шёл, ориентируясь по радиомаяку купола Райбис Ромми. Ашера не оставляли мысли о внезапно явившейся ему сцене. О девушке, явно собравшейся свести счёты с жизнью. Хорошо, думал он, что Ях меня разбудил. Нужно надеяться, что я доберусь туда вовремя и не дам ей ничего такого сделать.

Но страх не оставлял Херба Ашера, и чтобы себя подбодрить, он напевал, спускаясь по склону, старый коммунистический марш:

 
Seine Heimat mufit er lassen,
Well er Freiheitskampfer war.
Auf Spaniens blugt'gen Strafien,
Fur das Recht der armen Klassen
Starb Hans, der Kommissar,
Starb Hans, der Kommissar.
 

 
Kann dir die Hand drauf geben,
Derweil ich eben lad'
Du bleibst in unserm Leben,
Dem Feind wird nicht vergeben,
Hans Beimler, Kamerad,
Hans Beimler, Kamerad.
 

Немецкого языка он не знал, так что марш превращался фактически в заклинание.