Текст книги "Несколько миль"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Филип Хосе Фармер
Несколько миль

Братец Джон Кэрмоди нагнулся, вытянул морковку из унавоженной земли и услышал, как его окликают по имени.

Разогнувшись, он охнул, приложил руку к ноющей пояснице и стал ждать появления братца Фрэнсиса, ибо братец Фрэнсис не подозвал его, а всего лишь окликнул.

Братец Джон был невысок и крепко сбит, имел короткие иссиня-черные волосы, торчащие, как иглы дикобраза, и квадратную физиономию; одно веко было полуприкрыто.

Братья-послушники ордена Святого Джейруса, к которому он принадлежал, не брили голов. На нем была длинная, до щиколоток, фибергласовая ряса каштанового цвета и такие же пластиковые сандалии. Выпирающий животик был обтянут широким поясом из пластикожи, с которого свисал крест и маленький молитвенник в темно-бордовой обложке.

Братец Фрэнсис, высокий и худой, с узким лицом, украшенным крупным горбатым носом, остановился рядом с толстячком и, показав на пучок морковки, который тот держал в руке, спросил: – Что с ними случилось, братец?

– Кролики, – объяснил братец Джон, подняв на него глаза, и сделал возмущенный жест, хотя по ухмылке было ясно, что гнев его наигранный. – Кролики! Откуда они берутся? Мы живем в городе под куполом, обнесенным стенами, которые уходят глубоко в землю. Но кролики, крысы и мыши ухитряются подкапываться под них и разоряют наши сады и кладовые. По деревьям прыгают белки, а птицы, которые, должно быть, протискиваются сквозь молекулы крыши, гнездятся на каждой ветке. И насекомые, от которых не знаешь как отделаться, разве что ловить и давить, тут как тут. – Он смахнул мошку и добавил: – Даже у меня на носу. Это исчадие ада целый час паслось на моем хоботе. Тем не менее я не притрагивался к нему, предполагая, что оно ниспослано мне, дабы ввести в грех гнева и насилия. И должен сказать, что оно почти преуспело в своих намерениях.

– Братец Джон, вы слишком многоречивы, – сказал братец Фрэнсис. – Даже чересчур. Однако я явился не упрекать вас…

– Хотя от упрека не удержались, – заметил братец Джон и тут же, покраснев, взорвался потоком слов, опередив братца Фрэнсиса: – Прошу простить мое последнее замечание. Как и предыдущее. Как вы заметили, я в самом деле слишком многоречив.

Это очень серьезное прегрешение, а если и не прегрешение, то, по крайней мере, качество, достойное осуждения и…

– Братец Джон! – остановил его братец Фрэнсис. – Не соблаговолите ли вы помолчать, дабы я мог сообщить, что привело меня сюда? Как вы знаете, отнюдь не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Прошу прошения, – сказал братец Джон. – Я весь внимание.

– Епископ изъявил желание увидеть вас. Немедленно, – торопливо выложил братец Фрэнсис, словно опасаясь, что братец Джон прервет его, пока он переводит дыхание между словами.

Повернувшись, братец Джон бросил траченные кроликами морковки в одну тележку, а хорошие – в другую. После чего направился к главному зданию – длинному низкому строению темно-коричневого цвета, сложенному из блоков прессованной земли. Его крутая крыша была взнесена над стенами на тонких шестах, а пустое пространство между кромкой крыши и стенами затягивала решетка темного металла. На входе дверей не было, ибо традиция ордена предписывала никогда не запирать дверь, тем более что здесь, в изолированном пространстве города, не приходилось опасаться перепадов погоды. Крыша лишь обеспечивала избавление от взглядов тех, кто пролетал над зданием.

Войдя в главное здание, братец Джон, даже не омыв грязные руки и лицо, направился прямиком в кабинет отца настоятеля. Когда тот призывает к себе, никто не должен медлить.

У помещений в здании были двери, но они не запирались.

Поскольку дверь отца настоятеля была прикрыта, братец Джон постучал.

– Входите! – послышался голос, и братец Джон оказался в просторной треугольной комнате, где уже бывал не раз с того дня, как стал послушником.

Он стоял в основании треугольника, а отец настоятель восседал за обширным столом полупрозрачного материала, располагавшегося в вершине его. Столешница была завалена грудами кассет; здесь же стояли стенограф и видеотелефон. Тем не менее отец настоятель отнюдь не терялся среди этой груды предметов, ибо обладал весьма внушительным ростом.

Он был широколиц, с длинными волосами ржавого цвета и пышной бородой той же раскраски, носить которую в «гостинице» позволялось ему и только ему, и попыхивал толстой гаванской сигарой.

Братец Джон, который на месяц был отлучен от курения в наказание за один из его многочисленных грехов, жадно вдохнул аромат зеленоватого дымка.

Отец настоятель щелкнул клавишей стенографа, в который что-то диктовал.

– Доброе утро, братец Джон, – сказал он, держа в руке дискету, которую показал толстяку. – Только что космический корабль доставил мне указание. Вам надлежит немедля отправиться на планету Вайлденвули и явиться к епископу Брекнека. Нам будет не хватать вас, но да пребудет с вами наша любовь. И да ускорит ваш путь Господь и наше благословение.

Голубые глаза братца Джона чуть не вылезли из орбит. Он застыл на месте и в первый раз не нашелся, что сказать.

Отец же настоятель, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла и попыхивая тлеющей сигарой, которую сдвинул в угол рта, другим углом губ продолжил диктовать в стенограф. Он был убежден, что дал все необходимые указания.

Братец Джон уставился на длинный столбик пепла на конце сигары отца настоятеля. Тот вот-вот должен был упасть, и братец Джон подумал, не осыплет ли пепел эту длинную рыжую бороду.

Однако отец настоятель успел, не открывая глаз, вынуть сигару изо рта и стряхнуть пепел на каменный пол.

Братец Джон пожал плечами и вышел, сохраняя на лице выражение крайнего удивления.

Покинув кабинет, он несколько минут пребывал в растерянности.

Затем, вздохнув, вышел в сад и направился к братцу Фрэнсису.

– Братец Фрэнсис, могу ли поговорить с вами?

– Да, – ответил его худой собрат. – Но только если вы будете говорить о деле, а не воспользуетесь этим поводом, чтобы, как обычно, распустить язык.

– Где находится Вайлденвули? – спросил братец Джон едва ли не с трагическими нотками в голосе.

– Вайлденвули? Насколько я знаю, это четвертая планета в системе Тау Кесарь. У нашего ордена там церковь и гостиница.

Братец Джон и не предполагал, что орден содержит на этой планете таверну. Орденские обители обычно назывались гостиницами, ибо так было предписано основателем организации Святым Джейрусом.

– Почему вы спрашиваете? – осведомился братец Фрэнсис.

– Только что отец настоятель приказал мне отправиться на Вайлденвули. – Он с надеждой посмотрел на собеседника.

– Значит, вы должны немедля отправляться туда. – Это было все, что он сказал. – И да придаст Господь вам ускорение, братец Джон. И да пребудет с вами моя любовь. Я не раз упрекал вас, но только для вашего же блага.

– Благодарю вас за ту любовь, которой вы удостоили меня, – сказал братец Джон. – Но я пребываю в растерянности.

– Почему?

– Почему? К кому мне обращаться за билетом на корабль? Кто даст распоряжение возместить дорожные расходы? Как насчет письма с рекомендацией к епископу Брекнека? Я даже не знаю, как его зовут. Мне даже неизвестно, когда улетает корабль на Вайлденвули, я не знаю, ни сколько мне придется ждать его, ни где. Да я даже не имею представления, где находится космопорт!

– Вы слишком много говорите, – заметил братец Фрэнсис. – Вам даны все необходимые указания. Что же до космопорта, то он всего лишь в нескольких милях от города. А гостиница на Вайлденвули – в нескольких милях от города Брекнек. При удачном стечении обстоятельств вы можете быть там уже к полудню.

– Это все, что вы можете мне сказать? – не веря своим ушам, переспросил братец Джон.

– Всего несколько миль, – повторил братец Фрэнсис. – И вы должны отправляться немедля. В соответствии с приказом, вы же понимаете.

Братец Джон мрачно уставился на братца Фрэнсиса. Показалось ли ему, или в самом деле по этому длинному неулыбчивому лицу скользнула усмешка? Нет, должно быть, он ошибся. Неподвижные черты лица братца Фрэнсиса хранили обычную мрачность.

– Не расстраивайтесь, – сказал братец Фрэнсис. – Как-то и я получил такой же приказ. Получали его и остальные.

Братец Джон прищурился.

– То есть это определенного рода испытание?

– Орден не стал бы посылать вас за сорок тысяч световых лет только ради испытания, – ответил братец Фрэнсис. – Вы нужны на Вайлденвули, и вас там ждут. Так что отправляйтесь.

Неторопливость не была свойственна братцу Джону Кэрмоди. Едва только приняв решение, что обычно не требовало у него много времени, он сразу же приступал к делу. Он тут же отправился в общую душевую, войдя в которую, снял рясу, обнажив белое незагоревшее тело и черные до паха ноги. Бросив рясу в прямоугольное отверстие в стене, он направился в душ, где пробыл недолго, ибо, хотя душевая была полностью автоматизирована, существовало убеждение, что членам ордена полагается только холодная вода. Правда, раз в месяц позволялось пользоваться теплой.

Поеживаясь, он вышел из-под душа и обсох в струе такого же холодного воздуха, которая шла из вентиляционного отверстия в стене. Затем вытянул рясу из прямоугольной прорези под той, куда бросил грязное одеяние, и натянул ее, пробормотав несколько слов благодарности за то, что орден наконец установил стиральные машины. На такой захудалой планете, как Вайлденвули, стирать скорее всего придется руками. И кроме того, учитывая его подчиненное положение, облачения других членов ордена тоже.

Одернув рясу, он направился в свою келью. Она представляла собой комнату шесть футов на семь, с люминесцентными стенами, на одной из которых висело распятие, с подвесной койкой, убиравшейся на день, с откидным столиком и нишей в стене, где Кэрмоди хранил все свое имущество: молитвенник, историю Церкви с 1 года нашей эры по 2260-й, латинскую грамматику и жизнеописание Святого Джейруса. Все это он сложил в болтавшийся за плечами капюшон, превратив его в подобие дорожного мешка, и, опустившись на колени перед распятием, произнес: – Господь и Учитель, наставь меня на путь истинный. Аминь.

Встав, он направился к дверям кельи и, прежде чем переступить порог, на ходу снял со стены длинный пастушеский посох. Всем братьям предписывалось иметь при себе таковой, когда они выходили во внешний мир, если в изолированной капсуле Города Четвертого Июля существовало такое понятие.

Уже миновал полдень, и жаркое солнце аризонского лета клонилось к закату. Братец Джон счел, что было лишь чуть жарче, чем в стенах гостиницы. В данное время дня пластиковая крыша над городом тускнела, чтобы отражать большинство солнечных лучей.

Но братец Джон уже предвкушал, как покинет пределы городских стен, пусть ему и предстояло окунуться в палящий жар Аризоны в середине лета. Он давно уже чувствовал себя как в клетке и хотя никогда вслух не сетовал на свое положение, давно испытывал к этому позыв. В чем следовало бы покаяться и получить заслуженное воздаяние.

На какое-то мгновение он помедлил. Он знал, что космопорт расположен рядом с Четвертым Июля, но не имел представления, в какой стороне. Поэтому он подошел к копу.

Коп был одним из новых типов, Марк LIV. Лицо и тело состояли из танталового сплава, но глаза представляли собой живую протоплазму, давным-давно изъятую у какого-то трупа и взращенную в лаборатории. Он обладал определенной свободой действий, ибо мозг его, скрытый в металлической брюшной полости, был отнюдь не механизмом, дистанционно управляемым из подземной штаб-квартиры, а серой белковой массой, как у человека, вдвое большим по размерам и обладавшим половинным, по сравнению с человеческим, интеллектом. Коп не мог вести вежливый светский разговор и тем более был не способен к оскорбительным высказываниям, но со своими обязанностями справлялся отменно, не говоря уж о том, что его невозможно было подкупить или переубедить. И не в пример своим предшественникам, он передвигался не на колесиках, а на ногах с плоскими ступнями.

Присмотревшись к жетону на его груди, братец Джон спросил: – Офицер О`Мейли, где находится космопорт?

– Что именно в космопорте? – осведомился полицейский.

Говорил он громко и без интонаций, и у братца Джона пошли мурашки по спине, словно он общался с человеком, у которого изъяли душу.

– Ах да, я и забыл, – спохватился братец Джон. – Я так давно уже не общался с полицейскими. Обычно они стреляли в меня. Я pas (Не так ли?). Свяжу вас с управлением. – Огромной кистью с серым чешуйчатым покрытием он уже взялся за микрофон, торчащий на голове сбоку.

– На американском, – торопливо остановил его братец Джон. – Я хотел бы узнать, как отсюда попасть в космопорт Четвертого Июля?

– По трубе, или у вас своя машина? – уточнил коп.

Сунув руки в объемистые карманы рясы, братец Джон вывернул их.

– Бреду посуху, – грустно сказал он.

– Вы сказали, что говорите по-американски. Пожалуйста, говорите по-американски.

– Я хочу сказать, что добираюсь до космопорта пешком, – сказал братец Джон. – Прогуливаюсь.

На несколько секунд коп погрузился в молчание. Его металлическая физиономия была совершенно бесстрастной, но обладающему живым воображением братцу Джону показалось, будто по ней скользнуло и тут же исчезло изумленное выражение.

– Я не могу проинформировать вас, как добраться до него пешком, – сказал коп. – Минутку. Я переадресую ваш вопрос управлению.

– В этом нет необходимости, – перебил его братец Джон.

Он уже предвидел долгие объяснения с управлением, когда придется растолковывать, почему он предпочитает идти пешком от города до столь отдаленного пункта. И возможно, ему потребуется ждать появления копа-человека, который станет разбираться с ним на месте.

– Я могу до самого конца идти вдоль трубы, – сказал он, показывая на ряд высоких металлических стержней, каждый из которых поддерживал огромное металлическое кольцо. – Каким образом мне попасть к ближайшему входу в космопорт Четвертого Июля? – добавил он.

На этот раз коп молчал две секунды. После чего сказал: – Вы не имеете в виду дату четвертого июля? Вы имеете в виду космопорт, именуемый «Четвертого Июля»? Верно?

– Верно, – подтвердил братец Джон.

– Городские службы рады услужить вам, – сказал коп.

Братец Джон тут же отошел от него. От взгляда живых глаз на мертвом лице он испытывал смущение. Но не мог отделаться от мысли, в самом ли деле эти полицейские такие уж неподкупные.

Ах, если бы с этим копом общался давний Джон Кэрмоди, все было бы по-другому! Вопросы задавал бы не смиренный брат-послушник ордена Святого Джейруса, а самый продувной жулик во всей вселенной, и уж он-то доподлинно выяснил бы, в самом ли деле существует такой коп, которого невозможно ни подкупить, ни обмануть, ни уломать.

«Джон Кэрмоди, – сказал себе братец Джон, – ты еще очень далек от чистоты в мыслях. И страдать тебе неизбывно под грузом своих грехов. Да обережет тебя Господь! Не успел ты выйти за стены обители и едва столкнулся со внешним миром, как уже вспоминаешь прошлые деньки как доброе старое время. Ты же чудовище, Джон Кэрмоди, ужасающее чудовище, достойное подобающей кары. И нет в тебе ничего от раскаявшегося грешника, каковым ты себя представляешь».

Он пошел вдоль линии. Наверху сквозь кольцо на шесте со свистом пролетела капсула трубопоезда и, остановившись в сотне ярдов от него, высадила пассажиров. Иметь бы ему деци-кредитку, в просторечии называемую «десси», которой можно было расплатиться за проезд. Будь у него хоть одна, он бы в два счета миновал те десять миль от городских ворот до космопорта, которые сейчас ему предстояло «брести посуху».

– Джон, – со вздохом сказал он, – если бы твои мысли были горячими скакунами… – и хмыкнул, представив, как въезжает в этот город на коне.

Вот бы поднялась паника! Люди толпами сбегались бы поглазеть на сие чудовище, которое видели раньше только в три-ди или в зоопарке! А потом зеваки, взывая к полицейским, в ужасе улепетывали бы, к нему спешили бы блюстители закона, и он…

оказался бы в тюрьме. И его признали бы виновным в преступлении не только светского порядка, но и церковного. Смиренный брат-послушник, в котором не должно быть ничего, кроме смирения, гордо гарцует на лошади… или это лошадь гарцует?

Виновен в нарушении общественного порядка, в призыве к мятежу и Бог знает, в чем еще.

Кэрмоди снова вздохнул, продолжая путь. К счастью, подумал он, человек в состоянии одолеть это расстояние, если будет держаться узкой тропки, проложенной вдоль столбов. Не в пример прошлым временам, когда существовали улицы для людей, город превратился в лабиринт тесных двориков и высоких заборов, за которыми на маленьких полосках травы стояли одинокие семейные домики; основные помещения располагались под землей. А еще ниже помещались заводы, фабрики и конторы, в которых люди зарабатывали себе на жизнь. Если вообще это существование можно назвать жизнью.

Он шел и шел, а над ним проносились горожане, восседавшие то в капсулах трубопровода, то в своих личных крылатых машинах (их можно было брать напрокат в своей компании). Как-то мимо него порхнула малиновка, и братец Джон сказал: – Ах, Джон, если бы ты верил в эту пагубную доктрину о переселении душ, то предпочел бы начать новое существование в виде птицы. Но, конечно, тебе это не суждено, так стоит ли жалеть о восторге крылатого полета? Это боль в ногах наводит на столь опасные мысли. Иди же, Джон, иди! Волочи свою усталую задницу.

Он отшагал еще мили две, когда к своей радости увидел открытый вход в парк. Это был один из двух больших городских парков, в котором собирались обыватели, чтобы получить представление о внешнем мире. Здесь тянулись извилистые песчаные дорожки, груды валунов напоминали миниатюрные горы с пещерами; здесь высились деревья, населенные птицами и белками, и тянулись озерца с гусями, утками и лебедями, где порой на водной поверхности шла рябь от плещущихся рыб.

По сравнению с геометрической точностью посадок, которые он только что покинул, парк казался сущим раем. Но увы! В этом раю не было змей, но он кишел Адамами и Евами с маленькими Каинами и Авелями, что валялись на травке, пили, орали, храпели, занимались любовью, ссорились, смеялись или сидели с мрачным видом.

Поразившись, братец Джон остановился. Он так долго находился в стенах обители Девы Нашей Города Четвертого Июля, что и забыл, как выглядит скопище людей.

Топчась на месте, он услышал звук, от которого все вокруг смолкли. Где-то пронзительно выла сирена пожарной машины.

Повернувшись, он увидел, что от таверны на краю парка тянется дымок. И над верхушками деревьев, прорезая воздух, летела красная игла пожарной лестницы.

Братец Джон кинулся в сторону таверны. Она была одной из немногих закусочных в городе на поверхности земли и напоминала бревенчатый салун периода ранней Америки. Здесь любители пикников могли вкушать «атмосферу», забывая об обширных, убийственно чистых и светлых кафетериях своих компаний, в которых обычно питались.

Стоявший в дверях владелец «етова старова аризонского салуна» преградил вход братцу Джону.

– Никаких грабежей! – заорал он. – Пришибу первого, кто попытается войти! – В здоровых мясистых лапищах он держал здоровенный тесак.

Братец Джон остановился и, переводя дыхание, сказал: – Я не собираюсь вас грабить, друг мой. Я прибежал посмотреть, не могу ли чем-нибудь помочь.

– Никакой помощи не нужно, – ответил владелец, продолжая угрожающе вздымать тесак. – Пару лет назад у меня тоже случился пожар, так вломилась толпа и до приезда полицейских утащила все, что только можно. И больше мне этого не надо.

Братца Джона стали подталкивать сзади. Он оглянулся и обнаружил, что за его спиной сгрудилась толпа мужчин и женщин, которые подпихивали его. Не подлежало сомнению, что до появления полиции они намеревались ворваться внутрь, утащить все, на что удастся наложить руки, и разгромить таверну. Таким привычным образом, когда в городе что-то случалось, они выражали свое неприятие замкнутого образа жизни и бездушия представителей городских властей.

Владелец надежно утвердился в дверном проеме и гаркнул: – Я расколю череп первым же мужчине или женщине, которые попробуют войти сюда! И да поможет мне Бог!

Собравшиеся взревели от ярости и зарычали на человека, который осмелился не подпускать их к добыче. Выбрасывая этакие ложноножки, готовые к насилию, толпа двинулась вперед, и, подпираемый ею, братец Джон волей-неволей оказался во главе банды грабителей.

К счастью, в этот момент на толпу упала тень подъехавшей пожарной машины, которая тут же обдала злоумышленников струей пены. Все подались назад, судорожно хватая ртами воздух, ибо пенная масса перекрыла доступ кислорода в дыхательные пути.

Братец Джон сам чуть не задохнулся прежде, чем смог выбраться из груды пены, облепившей его с головы до ног.

И тут же, истошно завывая сиреной, с неба свалился полицейский вертолет. Оттуда, блестя металлическими сочленениями ног и округлых грудных клеток, поблескивая живыми черными глазами, которые казались влажными на неподвижных танталовых лицах, высыпали копы и принялись окружать толпу. Их громовые голоса перекрывали всеобщий галдеж, и вскоре в парке воцарился порядок.

Пожарные вошли в таверну и через десять минут покинули ее.

Большая часть из них погрузилась в пожарную машину, а несколько человек остались убирать пену. Еще один полицейский выслушал рассказ владельца таверны и тоже ушел.

Хозяином таверны был невысокий коренастый мужчина лет пятидесяти с густыми висячими черными усами. Раздувая их, он не менее пяти минут ругался по-американски, на лингво и на мексиканском диалекте. Затем стал закрывать двери заведения.

Братец Джон, который остался понаблюдать, чем все кончится, поинтересовался: – Почему вы закрываетесь? Разве теперь у вас не все в порядке?

На самом деле почему его не очень интересовало; главным образом, он надеялся как-то перекусить. Вот уже не менее получаса желудок урчал, как голодный пес.

– Все, – ответил хозяин. – Но вышел из строя автошеф-повар и задымился – потому-то я и вызвал пожарных.

– А вы сами не могли его отремонтировать?

– Нет, потому что я подписал новый контракт с союзом электриков-ремонтников, – пробурчал усатый хозяин. – И мне не позволено ничего ремонтировать. А они теперь бастуют, требуя повышения зарплаты. Черт бы их побрал! Скорее прикрою бизнес, чем впредь стану иметь с ними дело. Или придется ждать, пока из Мехико не приедет мой брат Хуан. Он сам технарь-электронщик и знает, как запустить автошефа. Но он прибудет только на следующей неделе. И когда он появится, мы этим ублюдкам покажем.

– Так уж получилось, – сглатывая слюну при мысли о яствах, кроющихся в этом заведении, улыбнулся братец Джон, – что, кроме всего прочего, я тоже специалист по электронике. И могу запустить вашего автошефа.

Трактирщик уставился на него из-под густых бровей: – И что ты за это хочешь?

– Хороший обед, – ответил братец Джон. – И денег на такси и трубопоезд, чтобы добраться до космопорта.

Хозяин оглянулся.

– А тебя не беспокоят неприятности с профсоюзом? Они свалятся нам на голову, как автобус, у которого отказал антиграв.

Братец Джон задумался. Бурчание в животе уже было слышно невооруженным ухом.

– Не хотелось бы, чтобы меня сочли скэбом. Но если ваш брат в самом деле через несколько дней отремонтирует устройство, не вижу ничего страшного в том, чтобы заблаговременно привести его в порядок. Кроме того, я проголодался.

– О`кей, – сказал владелец. – Похороны за твой счет. Но должен предупредить тебя, что на кухне у меня имеется соглядатай.

Наблюдатель.

– Он может прибегнуть к насилию? – спросил братец Джон.

Трактирщик извлек сигару изо рта и уставился на послушника: – Где ты был всю жизнь?

– Я несколько лет отсутствовал на Земле, – объяснил братец Джон. – И все это время находился в достаточно уединенном заведении.

Он не счел нужным уточнять, что весь первый год провел в госпитале Джонса Хопкинса, где после того, как сдался полиции, прошел курс реабилитационной терапии.

Владелец пожал плечами и через обеденный зал провел братца Джона на кухню, где показал на большую картину на стене, «Утро на Антаресе II» работы Трюдо.

– Выглядит совсем как картина, – сказал он. – Вот это и есть «наблюдатель». Телепередатчик. Профсоюз следит за мной из своей штаб-квартиры. Стоит им увидеть, что ты ремонтируешь шеф-повара, они решат, что их обдурили, и примчатся сюда, как волки.

– Я не испытываю желания делать что-то незаконное или неэтичное, – сказал братец Джон. – Но что случится, если мы… то есть я… обесточу вашего «наблюдателя»?

– Ничего не получится, разве что расколотить его, – мрачно произнес хозяин. – Подача энергии осуществляется дистанционно из помещения профсоюза.

– А что, если его занавесить? – поинтересовался братец Джон.

– В профсоюзной штаб-квартире тут же раздастся сигнал тревоги, – ответил хозяин таверны. – И один из этих копов-зомби тут же отволочет меня в каталажку. С моей стороны противозаконно тем или иным образом мешать «наблюдателю» глазеть, что у меня тут делается. Я даже обязан круглые сутки жечь свет на кухне. И что хуже всего, именно я обязан оплачивать счета за электричество, а не этот гребаный профсоюз.

Сочное словцо не смутило братца Джона. Подобные выражения давно перестали считать вульгарными или неприличными; не имело никакого значения, выражался человек по-английски или прибегал к латинскому оригиналу, ссылка на телесные функции уже не воспринималась как оскорбление. Тем не менее культура двадцать третьего столетия имела другие табуизированные слова, и, пусти он их в ход, это могло бы оскорбить братца Джона.

Послушник попросил плоскогубцы, кусачки, отвертку и изолирующую ленту и засунул голову в дыру, образовавшуюся после того, как пожарные сняли стенную панель. Трактирщик принялся нервно ходить взад и вперед, отчаянно дымя сигарой, словно индеец, который с помощью дыма костра умоляет, чтобы ему скорее прислали денег из дому.

– Может, мне и не стоило подпускать тебя к этой работе, – сказал он. – Профсоюз натравит на нас банду своих головорезов. Может, они тут все разнесут. Может, потащат меня в суд. Ведь ты же не мой брат. Вот когда ремонтник является совладельцем заведения, они ничего не могут сделать.

Братец Джон не отказался бы поесть перед началом работы.

Желудок у него бурчал все громче, а кишечник был готов совершить грех каннибализма.

– А почему бы вам не вызвать копов? – спросил он. – Они бы тут навели порядок.

– Ненавижу этих зомби с металлическими задницами, – ответил владелец. – Как и любой порядочный человек. Поэтому никто не обращается к полицейским, пока совсем уж не подопрет. Люди начинают брать наведение порядка в свои руки, потому что терпеть не могут иметь дело с копами. Я уж лучше предпочту, чтобы мне все тут разгромили, и заплачу за ремонт, чем попрошу о помощи этих проклятых зомби.

– Неподкупные и бесстрастные силы охраны закона всегда были недостижимым идеалом, – сказал братец Джон. – Наконец они у нас появились…

– Не будь ты духовным лицом, я бы сказал, куда ты можешь засунуть свои слова, – возразил трактирщик. – Но вот что я хочу узнать. Почему вы, монахи, называете друг друга «братец», а не «брат»?

– Потому что так выражался основатель нашего ордена, Святой Джейрус, – ответил братец Джон. – Он родился на планете Гаваики, которую колонизировала американская ветвь полинезийцев. А, вот оно в чем дело! Сгорел высоковольтный трансформатор. Повезло, что все на виду. Хотя о везении говорить рановато, если мы не сможем его сменить. У вас есть запасные части? Или, как я догадываюсь, их вам тоже поставляют ремонтники?

Владелец ухмыльнулся.

– Обычно так и бывает. Но брат позвонил мне и сказал, что именно надо закупить прежде, чем профсоюз узнает о его приезде.

Понимаешь, как только они выяснят, что я использую его услуги, то потребуют от всех поставщиков ничего мне не продавать. О, какие ублюдки! Так или иначе, но они тебя придушат!

– Что ж, так они обеспечивают себе средства к существованию, – сказал братец Джон. – На встрече труда и капитала обеим сторонам будет что сказать друг другу.

– Черта с два! – рявкнул владелец, пережевывая сигару. – Кроме того, я не капитал. Я всего лишь владелец, которому приходится платить грабительские цены, чтобы моя электроника работала, вот и все.

– Покажите, где у вас лежат запасные части, – попросил братец Джон. И осекся. В кухню донесся громкий стук в двери таверны.

– Вот они и явились, – осклабившись, проговорил владелец трактира. – Но войти не смогут, потому что я запер двери. Или же им придется выламывать их.

Он кинулся в комнатку за кухней. Братец Джон последовал за ним.

Когда он нашел нужный трансформатор и вернулся на кухню, в дверь колотили со всей силы.

– Вы собираетесь впустить их? – спросил братец Джон.

– В противном случае они сорвут дверь с петель, – ответил владелец. – И я, черт побери, ничего не могу сделать. По закону, они имеют неоспоримое право проверять, чтобы никто, кроме хозяина, не имел дело с электронным оборудованием. И так же законно могут задержать любого, кто пытается это делать.

– Права и свободы человека уменьшаются буквально на глазах, – сказал братец Джон. – Увы, это правда. Во всяком случае, на Земле. Поэтому все нонконформисты и свободолюбивые личности массами покидают Землю, перебираясь на окраинные планеты. – Нахмурившись, он погрузился в глубокую задумчивость и наконец пробормотал: – Может, именно потому меня и посылают на Вайлденвули… Хотя, похоже, я туда не доберусь. – Он повернулся к открытой панели. – Постарайтесь, не прибегая к насилию, задержать их как можно дольше. Может, до того, как они до меня доберутся, я успею покончить с ремонтом.

Это занятие не заняло много времени, потому что клеммы трансформатора удалось без хлопот подключить к сети и к терминалу. Братец Джон засмеялся. Все оказалось так просто, что владелец, будь у него время разобраться в ситуации, без труда и сам справился бы с ремонтом. Но, подобно многим, он считал электронику загадочной и мудреной наукой, заниматься которой могут только специалисты. И хотя в ней действительно было немало сложностей, над которыми и опытный мастер поломал бы голову, эта явно не относилась к ним.

Послушник наполовину вылез из проема в стене как раз в том момент, когда четверо ремонтников вталкивали хозяина в кухню.

Они были в пурпурных комбинезонах и ярко-синих шапочках, а на груди и спине носили профессиональные эмблемы: зигзаг молнии, перекрещенный отверткой.

Увидев братца Джона, они удивленно замерли: не подлежало сомнению, что его они не видели на экране монитора, а просто исполняли приказ явиться в таверну и остановить скэба.