Текст книги "Горький напиток 'Сезом'"

Автор книги: Феликс Дымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Приборы у нас дистанционные. К ним вовсе не обязательно бегать на свидания. Но я добр. Я нечеловечески добр. Я понимаю: Лида просто боится первый раз, ей хочется побыть одной. Есть, знаете, такие женщины...

Утешенный собственной прозорливостью, я сижу на краю постели и улыбаюсь как последний идиот. Сначала пять минут. Потом десять. И еще полчаса, пока что-то осознаю...

Мне бы сразу кинуться в шлюзовую. А я зачем-то тряс пульт и вызывал, вызывал, вызывал ее, искричав ближний эфир Лидиным именем пополам с бранью.

Но она заблокировала в скафандре связь.

Я врубил обзор приборной площадки. Камера там неудобная, с малым возвышением, панорамирует случайными циклами. Лида неслась по "ипподрому", косясь через плечо и закрывая голову руками. Капризный кадр приблизил распахнутый в крике рот – неяркие сонные Лидкины губы...

Великим чудом я не перепутал баллоны с ботинками и не напялил вместо шлема авральный рукав. В шлюзе, всхлипывая, рвал наружную створку, молотил ее каблуками. Ведь не открылась же, ни на секунду раньше положенного не открылась!

Когда я примчался, Лида лежала лицом вниз, зажав через шлем уши перчатками. Скафандр ее за какие-то минуты успел облипнуть бахромой. Ровно и скользко блестел в свете Луны "ипподром". По отстойнику медленными волнами ходила пыль.

Я бросился на колени и долго падал, проклиная невесомость. Наконец рухнул, подвел под скафандр руки. Лидино лицо окостенело в гримасе наивной детской обиды. В это выражение отлился страх. Страх! Она с трудом разлепила жесткие губы, но я не услышал ни слова и, точно это могло помочь, прижался шлемом к ее шлему. Лишь спустя бесконечную секунду догадался включить на ее поясе радиоблок. Запинаясь и морщась, она прошептала:

– Там мыши, Тарас... Не ходи... Мыши!

И слабея, затихая, еле слышно:

Ветер кружит нам головы,

Утопая в серых слезах Земли...

Подумать только, она еще твердила стихи!

Стихи о пыли, которая ее убила. А врачи эаявили: шок. Конечно, для медицины это и был шок – "общее необратимое угнетение организма, вызванное потрясением или страхом", вопрос только – что вызвало это самое потрясение. Меня утешали как могли – случайность, мол, один на миллион, психологическая аллергия к Космосу. Одним словом, шок. Но меня не проведешь, я-то знаю: это пыль мне отомстила. Пыль!

А мыши-это просто бред...

Токер затаился, не мешает вспоминать. В этой комнате воспоминания не опасны, а потому разрешены, даже поощряются. Я подхожу к окну, просветляю по-ночному затянутые стекла. За окном – вороненая металлическая поверхность мезопоста, кое-где изъеденная вакуумом и метеоритами. За окном бесконечная Лидина могила.

...– Ты погоди, я мигом,– сказала она тогда.

И не вернулась.

С тех пор я оберегаю несостоявшуюся первую ночь медовый месяц, растянувшийся на шесть лет-и нa всю мою жизнь.

Край откинутого одеяла.

Приготовленные у койки тапочки.

Ни разу не надетую ночную сорочку.

Неувядающие фиалки, схваченные стенным зажимом. Вздохнув, вынимаю из-за пазухи свежий букет, отдираю обертку, вставляю взамен старого. Фиалки, дрогнув, расправляют лепестки.

Одно и то же шесть лет подряд. Ничто не, меняется.

Ничто и не может измениться. Стерильно. Холодно. Сухо. Ни пылинки на белоснежной подушке, не потревоженной ничьей головой. Ни пылинки в цветах. На сорочке. На подоконнике. Ни пылинки на моей памяти. Да-да, ябеда электронная, ни пылинки. Сима не в счет. Я облизываю губы. Опять -Сима! Да что со мной сегодня? С этим же решено раз и навсегда. Лида, Лида, Лида, "станционный смотритель", "ипподром", Бась, ну, прогулка по Земле раз в месяц-и всё, больше для тебя ничего на свете не существует, понял? Потому, казня себя ежегодно, придавленный виной, и брожу вместе с Лидой, ношу ее на руках, невообразимо тяжелую в невесомости и невесомую внизу...

Шесть лет убеждаю себя, что ее убила пыль. И все шесть лет мне хочется сознаться и крикнуть: "Это я, я убил! Поторопился в ту ночь... С ручищами..." Или, может, все-таки и вправду не я? Токер, милый, почему мне сегодня так этого хочется?"

В комнату заглянул Бась и попятился, рассмотрев мое отражение в стекле. Хорошо хоть не Веник с утешениями. Не переношу жалости...

Сигнал вызова еле пробудил меня к действительности.

Я ни в ком не испытывал нужды. О том, что могут испытывать нужду во мне, я вообще не подумал и лишь из вежливости разрешил токеру связь. В полуметре от моего лица сгустилось изображение. В этот момент я был склонен к галлюцинациям. Именно поэтому не удивился.

– Тарас, я забыла спросить...-От Симиного голоса, от ее волос изображение вызолотилось. Симины щеки пошли еле заметными белыми пятнами.-Вам не нужен котенок? У нашей сибирской пятеро. Я не знаю, куда их деть...

"Что ж, выходит, все зря? – пронеслось в мыслях. Зря приговорил себя к одиночеству, от друзей бегал, а добровольные отшельники себя сослал? И за токер, выходит, оттого упрятался, чтоб ощущать это сладкое, спасительное бремя вины?!"

Мне все равно, о чем говорит Сима. О слонах. Бегемотах. Летающих ящерах. Пусть даже о сибирских котятах. Лишь бы не умолкала. Ни в коем случае не умолкала,– тогда я рано или поздно справлюсь со своим лицом... Котенок – это шерсть по квартире... Блюдце с молоком... Крошки... Рыбный запах... Ящик с песком... (Мама для Барсика мелко-мелко рвала в сквородку бумагу.) И все же говори, Сима, о чем угодно говори, чур-чур-чур, чтоб не сглазить! В конце концов, мне только тридцать два...

–Плохой из меня вышел прорицатель?-спрашиваю напрямик, отступая и прикрывая собой откинутое одеяло, подпихивая ощупью под подушку Лидину сорочку.

– Напротив! – горячо возразила Сима.– Впрочем, если вы насчет Дональда...

– Ах, молчите, не говорите ничего. Я еду!

Отключился; И заметался как угорелый, не зная, за что хвататься. Вихрем пролетел по комнатам, стряхнул с дивана Бася, отобрал у него козинаки, высыпал Венику за шиворот. Оба смотрели на меня одинаково-как петух на дождевого червя: то одним глазом, то другим.

– Космические лучи,– серьезно заметил с пола Бась.

– Пятна,– предположил Веник, грозя мне кулаком и отлепляя от себя козинаки.– Пятна на Солнце...

Я недослушал. Застыл на миг, потирая лоб. Что-то мне еще предстояло сделать... Ах да, Лида! Я натянул скафандр. Выскочил наружу. Меня несло как на крыльях.

Я подпрыгивал и парил, подпрыгивал и парил, Магнитные подковки с неохотой отпускали металлическую полосу "ипподрома", зато хватко вцеплялись в нее к концу прыжка. Но я все равно взлетал. Я парил. Я пел...

– Слушай, не откажи в удовольствии просветить бывшего студента: этот танец в пустоте войдет со временем в твой новый курс?-раздался в шлемофоне гнусный Венькин голос. Судя по дурацкому вопросу, Бась ничего не рассказал про Лиду. И правильно сделал,

– Славный недогадливый Веник! – пропел я.– Без тебя в Канберре пустот поспеши, дружок, в Канберру!

Пропел и, нашарив на поясе пульт, отсоединил внешнюю связь.

Справа в отстойнике жирно и медленно колыхалась пыль. Я лег на край, сунул руку по плечо, поболтал. На рукаве скафандра наклюнулся серый пушок. Смел его свободной рукой – на ней тоже запушилась бахрома. Когда я поднялся и отошел, пыль в отстойнике вспучилась и лениво выплеснулась на дорожку "ипподрома".

Не понимаю, что заставило меня оглянуться. Позади, на полосе, отпечатывалась в свете Луны цепочка следов, обрывавшаяся метрах в пяти, словно оставивший их невидимка застыл одновременно со мной и теперь воровато прислушивается. Впрочем, нет, крадется: вон серым мышиным ворсом прорисовывается новый оттиск.

Мне стало как-то не по себе. Вслух уговаривая себя не спешить, я пошел быстрее. Алчный горбик пыли в отстойнике не отставал, примериваясь кинуться через край.

В шлемофоне, отключенном от связи, слышались скрип, писк, шелест, напоминавшие потаенные перешептывания.

И тогда, стыдно признаться, я побежал. Вдогонку на смазанной лунным светом полосе вспухали матовые следы,

Я не понимал (некогда было понимать!), чего испугался,– меня гнало помимо воли, помимо желания. И еще если бы не этот впивающийся в мозг радиоскрежет: он так изматывал, так выворачивал душу, что я непроизвольно поднял руки в попытке зажать уши...

Тут меня будто кто по затылку стукнул. Вот так же вот тогда неслась Лида. Стиснув руками шлем. Спасаясь от воплей пыли. Я, очевидно, след в след ступаю здесь по отпечаткам ее ног, Лидии призрак гонится за мной по пятам – все в мире повторяется...

Я прыжком развернулся, двинул наперерез невидимке, прошагал его насквозь. Следы уже размылись, сильно потеряли в размерах, а дальше совсем стаяли, не в пример тем свежим, которые увязались за мной...

Ах ты, влюбленный с бантиком! Скалится мусорная корзинка, а у тебя, спеца хваленого, глаза на лоб! Пустяк такой-а ты выцвел от страха! Приложи, приложи пяточку-то! Убедись в истине, коли под шлемом забрезжило!

Я ляпнул подошвой. Надавил. Отвел ногу. На магнитный отпечаток, делая его видимым, тут же насела электризованная пыль...

Вот так. И никаких тебе призраков. И ошалелая пылюка не гонится за своим покорителем по спутнику, чтоб придушить, а ведет себя так, как и положено ей во– время прилива, когда в отстойник нагнетают максимальный потенциал. И требуется полнолуние, чтобы разглядеть это пыльное адажио. И отключенная радиосвязь – чтоб разрядный шелест прямо в мембрану сыпался. И еще нужно здорово взвинтить себя. Так нервишки раскачать – аж до потери реальности.

Я присел на корточки перед ворсистым отпечатком собственной подошвы. Всесильные науки! И этакая малость может все на свете! И убить человека. И остановить любовь. Скажи спасибо-Лиду вовремя вспомнил. Считай, она и спасла тебя. Каково же ей с ее аллергиями и страхами в тот момент пришлось, ежели тебя, мужика толстокожего, мелкой судорогой вило! Всё. Шалишь, серая. Теперь ты уже ни за кем не погонишься. Я об этом позабочусь.

Кто-то резко дернул меня за плечо. Я поднял голову.

Надо мной висело побелевшее лицо Бася. Губы его кривились и бессмысленно прыгали. Я понял, включил радиоблок.

– ...с тобой?! Да ответь же наконец, слышишь?-ворвался в уши дикий дрожащий вопль.

– Тс-с! Не надо шуметь! – Я поморщился.

– Фу, глухарь задумчивый! Как ты меня напугал! Бась облегченно вздохнул.-Ждал-ждал выверта-дождался. Что стряслось?

– Да так, ничего особенного...– Капли холодного пота заливали веки, мне нечем было их смахнуть, я беспрерывно мигал.-Аварийно передай на все мезопосты-снять в скафандрах блокировку связи. Хватит с нас!

– Зачем? – удивился, подбегая, Веник. Только теперь шлюз наконец выпустил его наружу.

– А затем,– я поднялся, – затем, чтобы воображение ке заводило нас в тупик, из которого выход только в смерть или помешательство. Вроде этого, например...

Я мелкими приставными шажками – только магнитные подковки клац-клац! заключил их обоих в некий магический круг, быстро густеющий и зарастающий пухом.

– В высшей степени поучительно,– пробормотал Бась.

– Ты мчался к этому открытию, как умирающий гладиатор,-подхватил Веник.-С бешеными белками и разинутым ртом...

Токер вдруг заурчал и забарабанил Киплинга: "Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог... Пыль, пыль, пыль от шагающих сапог..."

"Хорош, чудотворец!-дал я ему мысленного пинка.– Всё танги да блюзы разводишь. А влезешь в пылюку по уши – ты и тю-тю, сник! Ох, дождешься, просквожу тебя на реакторе!"

И вдруг, понимаешь, доходит до меня, что токер и не виноват вовсе. Ведь вся его сенсоприставка для чего предназначена? Кратковременные стрессы гасить, так? А да шесть лет контакта с человеком любой прибор переконтачится. Вот мой токер и приспособился, само горе мое для него нормой стало. Оттого и не давал мне ни на миг забыться, беспрерывно себе и мне душу бередил...

Пыль. Пыль. Пыль, пыль, пыль...

Мои спасители раскричались, малюя на полосе пыльные узоры.

– ...Магнитные подошвы и необъезженная психика! – потрясает кулаками Веник.

– Ерунда! Главное-потенциал в отстойнике!-горячится обычно хладнокровный Бась.– И резонанс альфаритмов мозга, запертого сенсобарьером в эмоциональной клетке...Ну, эти-при деле. Им теперь на год хватит разбираться. Глядишь, до чего и докопаются. Салют!

На середине пути к гравиподъемнику, загораживая свет горсткой, я вызвал Симу на видеоэкран скафандра:

– Так я уже... я уже еду... Не передумали?

– У котенка глаза только-только прорезались, голубые-голубые, один пока больше, другой меньше. Зачем вы себе не верите? – не очень последовательно выпалила она.– Я жду.

Помедлила капельку. Я замер.

– И вот еще что, Тарас... ска... Я правильно поняла: "Сезам" иначе-это "Сим-сим", правда?

Да, Сима, да. Сто раз да!

В шлюзе, сняв скафандр, я первым делом отключил сенсобарьер,

Честное слово, здорово, что такие девушки не бывают свободными1