Текст книги "О Сталине без истерик"

Автор книги: Феликс Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 8. О легендарном армянском атлете Серго Амбарцумяне, ставшем символом победы над фашистской Германией до начала Великой Отечественной войны

Механизм величайшей демагогии и лжи, запущенный при Сталине, безотказно действовал и после его смерти. И Серго Амбарцумян был одним из первых среди нескольких поколений спортсменов, загубленных системой, приняв и бремя триумфа, и внезапный, коварный удар полнейшего равнодушия государства, которое воспользовалось им, а потом выбросило за борт, когда он стал не нужен.

Эта необычная история о «самом сильном человеке Земли» связана для меня с героем одной моей несостоявшейся книги. На протяжении нескольких лет я общался с Самвелом Гаспаряном, талантливым человеком, едва ли не лучшим фермером Подмосковья, как называли его в прессе. Немало аудиокассет было наговорено Самвелом, армянином, приехавшим в Москву много лет назад и занявшимся в окрестностях столицы сельским хозяйством. Я расспрашивал Самвела о его работе и, главным образом, о том, как ему, одному из немногих, удается делать честный бизнес в России. И вот однажды он бросил по телефону: «Хватит о свиньях и помидорах, приезжай сегодня на ферму, и мы с другом расскажем тебе потрясающую историю».

Встретились. Друг Самвела, спортсмен в прошлом (его имя, к сожалению, запамятовал), и я выпили по стопочке армянского коньяка, и заинтригованный, я весь превратился в слух.

– Знаешь ли ты о самом сильном человеке на земле в советские времена? Если назовешь имя Юрия Власова, то ошибешься. Наш земляк из Армении Саркис Амбарцумян намного круче. Эта история, словно затонувший корабль «Титаник», который и сегодня покоится под толщей океанских вод. Известно, что «Титаник» был объявлен самым непотопляемым кораблем в мире. Так вот, наш Саркис был когда-то символом могущества человека и породившей его страны под названием Советский Союз.

Любители спорта наверняка знают, что в 1930-х годах Гитлер объявил своего любимца – штангиста Иозефа Мангера самым сильным человеком на планете. Миллионы немцев взирали на него, как на Геракла. Он побеждал всех соперников на Олимпиадах и чемпионатах мира по тяжелой атлетике.

Когда Сталину доложили о рекордах немецкого тяжеловеса, он командно произнес: «Фашист не может быть самым сильным. Его надо побить. И побить его должен Амбарцумян».

…При первой же встрече Сталин, будто невзначай, назовет Саркиса грузинским именем Серго, и в историю спортсмен уже войдет как Серго Амбарцумян и подобно Иозефу Мангеру станет любимцем своего вождя.

Родился Саркис 22 февраля 1910 года. При рождении весил 7 килограммов 200 граммов! Его мать, которую звали Большая Софья, была женщиной необычайной физической силы и неукротимого нрава. Не женщина – зверь! Как-то чужая корова вытоптала ее огород, так Софья, не рассчитав, стукнула ее кулаком, и корова тут же испустила дух. Чтобы помочь семье, Саркис работал сапожником, каменщиком, автослесарем, ремонтником на железной дороге, ездил на заработки на рудники Донбасса.

Однажды, это было уже в 1930 году, Саркис поднял на руках грузовик, вытащив его из глубокой канавы. Рядом случайно оказался сотрудник НКВД, который поинтересовался: «Кто же этот богатырь?» Ему ответили: «Наш автомонтер». Неожиданный эпизод изменил судьбу Амбарцумяна. Ему дали работу в спортивном обществе «Динамо» в Ереване, прописали бесплатную еду, причем без ограничений. Так начался его стремительный путь наверх. Уже в 1930 году – чемпион Армении, в 32-м – чемпион Закавказья, затем три года подряд – абсолютный чемпион и рекордсмен СССР в тяжелом весе и пятиборье.

Однажды в Москве, в Театре эстрады, где проходили очередные соревнования, он легко установил мировой рекорд, хотя сам не осознал своего подвига. А тренер по каким-то стратегическим соображениям ничего ему не сказал (рекорд не мог быть засчитан официально, так как наша страна не входила во Всемирную федерацию тяжелой атлетики).

Зато вскоре после этого спортсмену объявили, что его вызывают в Кремль. Что делать? По воспоминаниям близких, у Саркиса не было приличной одежды, о чем он и объявил людям, приехавшим за ним на черной машине. Срочно повезли его в ателье, заказали костюм, несколько рубашек, ботинки.

Оказывается, Первый секретарь компартии Армении Арутюнов был принят Сталиным, который, достав из кармана маленький, в сафьяновом переплете блокнот, мельком туда заглянул и спросил: «А где это там у вас Амбарцумян? Чтобы в двадцать четыре часа был здесь».

Когда привезли великана к Сталину, тот, выйдя к нему навстречу, улыбаясь, сказал: «Тише, кацо, пол провалишь… Как жизнь?» Саркис пожаловался вождю, что у него нет условий для подготовки к чемпионату мира. Тогда-то «вождь народов» и взял со спортсмена слово, что тот победит фашиста.

Вернувшемуся на родину спортсмену назначили немалую по тем временам стипендию, предоставили тренера, повара, массажиста и множество других привилегий. По легенде, у него в Ереване был «открытый счет», он мог прийти в любую столовую или ресторан, пить, есть сколько угодно, вместо оплаты расписаться в нужном месте и уйти. Причем этот «открытый счет» касался не только еды. В кино и театрах для него были забронированы два места, он мог проголосовать в любом месте и остановить автобус или трамвай. Словом, власть бросила все силы на посрамление Мангера и торжество Амбарцумяна, который непременно должен был оправдать надежды верящего в него товарища Сталина!

Таким образом, вызов Амбарцумяна, простого человека, на самый верх, круто изменил его жизнь.

Ереванские газеты оповестили о том, что, по приказу Сталина, армянскому атлету «созданы все условия для побития фашистского рекорда», и Амбарцумян должен выжать штангу весом более чем 410 килограммов.

И – о чудо! Вскоре те же газеты оповестили: «В малом зале Армфилармонии Серго Амбарцумян установил мировой рекорд, показав в классическом троеборье 433,5 килограмма, и стал официально самым сильным человеком планеты».

Так руками Серго Сталин победил в своей «тяжеловесной» дуэли с Гитлером.

В Кремле по поводу этого события был устроен огромный банкет, который, по свидетельству друзей Амбарцумяна, стал главной темой его воспоминаний до конца жизни. Кстати, вспомнить и впрямь было что: ведь на приеме присутствовало 900 знатных людей страны, и вождь провозгласил Серго тамадой на этом пиру. «Ты посмотри, – сказал Сталин Ворошилову, – я думал, Амбарцумян – отличный спортсмен, а он, оказывается, еще и отличный тамада». Гулянье с песнями, танцами продолжалось всю ночь. Утром счастливый виновник торжества явился в гостиницу и выложил на стол бесчисленное количество бонбоньерок со всевозможными шоколадными конфетами, начиненными вишней, ликером, изюмом, орехами, а также подаренный Молотовым патефон. Затем выдохнул жене: «Все, Тома, можно умирать, я был у Сталина тамадой…» В его квартире долго висела фотография, на которой Серго стоит рядом со Сталиным и другими членами Политбюро у вождя в кабинете. Вся Армения знала об этом снимке, и люди специально ходили к Серго поглядеть, как он там стоит рядом с самим Иосифом Виссарионовичем…

Выполнив свое обещание товарищу Сталину, он решил пойти учиться, овладеть какой-нибудь специальностью, но ему не дали, сказав: «Твое дело – рекорды бить, славу страны приумножать, а наше – думать о твоем будущем».

Он приехал в Ереван победителем, выполнившим обещание, данное товарищу Сталину, он должен был продолжать побеждать…

В 1946 году Амбарцумян завоевал второе место на чемпионате Европы и пятое – на чемпионате мира в Париже. Затем еще один мировой рекорд – в рывке левой рукой – 95 кг.

Вскоре после этого прямо во время соревнований Серго почувствовал себя плохо и потерял сознание. Врачи диагностировали микроинфаркт и запретили большие физические нагрузки.

Вершина была достигнута, Серго первым из советских спортсменов был награжден орденом «Знак Почета». Но начался спуск. После триумфа последовало бесконечное, унизительное и горькое сползание вниз…

Серго Амбарцумян преданно потрудился во славу родины, достиг именно того, чего она от него ждала и именно в тот исторический момент, когда это требовалось. Теперь, когда он не мог работать на эту славу, спортсмен оказался не нужен. В больничной палате узнал о приказе из Москвы: снять со спортивной стипендии. Пришлось продавать домашние вещи, дабы прокормить семью, где было четверо детей. За бесценок продали «Опель», подаренный после знаменитой победы самим Сталиным. Он готов был заняться любым тяжелым трудом, но сердце не позволяло.

Не имея специальности, великий спортсмен сел за руль такси, в последние годы заведовал шашлычной. Для него, вспоминает его внучка, «своя» шашлычная служила некой отдушиной. «Он любил потчевать там друзей. Вкус подаваемого там кебаба люди помнят до сих пор. Но разве к этому он стремился, разве ради шашлычной была прожита жизнь и поднято столько килограммов “железа”?..»

Между тем, со Сталиным у Серго (Саркиса) Амбарцумяна были связаны самые счастливые времена. Триумфальный период его жизни пал на конец 1930-х годов, которые позже стали называть «годы репрессий». Такова была его судьба – жить именно в эти «роковые минуты».

По рассказам его жены, Серго не подозревал о злодеяниях, творившихся при Сталине, он очень его любил и гордился доверием вождя. Но будто бы однажды после парада физкультурников, где Сталин лично аплодировал Серго, тот вдруг произнес: «Я чувствую, что он очень жестокий человек… Он ни перед чем не остановится…»

В последние дни, лежа в больнице, вспоминая уходящую жизнь и свои обиды, он говорил жене: «Конечно, Сталин мог ничего об этом не знать, но я не уверен в том, что он был не в курсе. Наоборот, у меня ощущение, что он все и обо всех знал. Ведь он любил повторять: “Я все помню, все знаю”…»

Скончался Серго Амбарцумян в Москве 13 апреля 1983 года от сердечной недостаточности. Похоронен в Ереване.

После беседы, прощаясь, Самвел Гаспарян и его друг подарили мне книгу спортивной журналистки Татьяны Любецкой «Триумфатор», которая послужила мне дополнительным материалом для написания этой главы.

2007

Глава 9. Беседа с ярым сталинистом Роже Гароди

Я вспомнил о нем совершенно случайно. Однажды, запустив руку во второй ряд книжного стеллажа, по ошибке вытащил не то, что было нужно, а книгу Роже Гароди «О реализме без берегов». Будто током ударило: я держал в руках один из бестселлеров нашей эпохи, после издания которого в 1966 году в Москве на ее автора из Кремля спустили свору собак: «Гароди – ренегат и отступник! Ату его!»

Он то воспевал Сталина, восхищался им, то думал о сталинском режиме сверхкритично.

Биография Гароди поражает: окунувшись в сумасшедшую историю его жизни, можно отпрянуть в изумлении.

Родился он в Марселе, в июле 1913 года. В 23 года стал профессором философии. Примерно тогда же определил свое мировоззрение как коммунистическое. Думал, что навечно. Участвовал в движении Сопротивления. В 1945 году – депутат Учредительного, чуть позже Национального собрания Франции. Приняв ислам, изменив веру, начал вести борьбу за диалог и сближение всех мировых религий, за что приобрел славу «мусульманского» Лютера. В 1953 году в Сорбонне защитил докторскую диссертацию по теме «Материалистическая теория познания». Корреспондент «Юманите», руководитель коллектива по выпуску трудов Ленина на французском языке.

Поездки в Москву, знакомство со Сталиным. Изучал сталинское наследие. В 1956–1970 годах – член политбюро, главный идеолог Французской компартии…

За резкие выступления – демарши за десталинизацию, демократический коммунизм чешского типа его вывели из политбюро, исключили из партии.

Знакомство, дружба, идейная близость с Хрущевым, Кастро, Каддафи, Сартром, Эренбургом, Пикассо, Насером, теологом отцом Шеню…

…Он как будто бы канул в Лету, его забыли в России, а во Франции мне задавали один и тот же вопрос: «Разве он жив?»

– Я нашла его, прилетай, – позвонила мне из Парижа моя приятельница – переводчица Надин Фавр. – Он живет за городом, в местечке Шенвир на Марне. Он ждет нас…

…Мы сидим в рабочем кабинете писателя и философа, отдавшего работе и размышлениям о нашем веке долгую жизнь. Его ум ясен и трезв. Он гордится историей своей жизни. Все в ней ему дорого. Все незабвенно. Я не мог принять те или иные пассажи Роже Гароди, касающиеся Сталина, но слушал его с вниманием и нескрываемым любопытством. Так же, как, впрочем, и мой пятнадцатилетний сын Кирилл, сидевший рядом. Нам, отцу и сыну, представителям двух поколений, было одинаково интересно – такое бывает нечасто.

– Октябрьская революция и Сталин в течение многих лет олицетворяли наши надежды. Когда западный мир корчился в конвульсиях великого кризиса, набирали силу пятилетние планы, превращая промышленно отсталую Россию во вторую великую экономическую державу мира, способную выдержать двадцать лет спустя главный удар гитлеровского нашествия.

Однажды в нашем концлагере мы узнали, что самая мощная немецкая армия взята в плен под Сталинградом, и никто не сомневался, что, когда армия Сталина наступает, свобода продвигается вместе с ней, и звонит первый колокол Победы.

Какой ценой в дни мира и в дни войны советский народ оплатил свои индустриальные и военные подвиги? Никто тогда не знал этого.

Я говорю об этом с полной ответственностью…

Когда я говорю о Сталине, хочу разграничить то, что я видел, то, что прочитал, и то, что мне сказали.

Сначала то, что я видел.

Как член французской делегации на XIX съезде КПСС, я мог наблюдать в этом собрании поведение Сталина на публике. Эпизоды кинохроники – с Гитлером на парадах в Нюрнберге или с Муссолини на балконе Венецианского дворца в Риме – показывают одного и другого полностью оторванными от остальных бонз режимов, которые образуют простую декорацию из униформ. Сталин входит в президиум съезда среди других членов Политбюро. Они шутят и обмениваются дружескими тумаками. В этой группе Сталин в своем френче военного образца ничем не выделяется. Звезды и медали нужны лишь для официальных портретов. В его речах нет ни лая Гитлера, ни челюсти дуче, только монотонная речь. На грани бормотания.

Во время обедов, собиравших все зарубежные делегации, он переходил от столика к столику со своей бутылкой грузинского вина («Мукузани»). На таких банкетах я видел, как маршал Ворошилов, будучи тамадой, выпивал до дна 74 стопки перцовки – ровно столько, сколько было делегаций на приеме.

Когда Сталин хотел особо почтить гостя, он наливал ему немного вина из своей бутылки. Как-то подошел к нашему, французскому, столику. Наружность и поведение – совсем не диктаторские.

Когда я вернулся в Москву несколькими месяцами позже, как корреспондент «Юманите», Сталин уже умер.

…С женой и тремя детьми я жил в крошечной квартирке на Садовом кольце. Русская женщина Шура, приехавшая из деревни, занималась нашим хозяйством и детьми. Она быстро вошла в нашу семью и мечтала увезти маленькую трехлетнюю Франсуазу навестить свой колхоз и свою семью. Она отказывалась от отпусков, кроме воскресений, когда шла к православной службе, которая длилась целое утро.

Вскоре после нашего прибытия в Москву «Правда» объявила о казни Берии. Неграмотная Шура заставила меня трижды прочитать ей статью, рассказывающую о расстреле этого предателя. При этом она ликовала и говорила мне о Берии, как об оборотне. Зато не жалела похвал в адрес Сталина, ведь он якобы принес счастье в жизнь ее деревни и ее лично. Она непрестанно молилась за него: когда он был жив – за все эти благодеяния, а после его смерти – за упокой его души.

На улице, в поездках, в контактах с людьми я мог видеть последствия сталинского режима со всеми их противоречиями: самое прискорбное соседствовало с самым великим.

Беспрестанным и угодливым было повторение восхваляющих лозунгов (столь же монотонных и лживых, как лозунги антикоммунизма). Причем на всех уровнях: от центрального комитета до самого мелкого председателя колхоза.

И потом гонорар за это приспособленчество: доступ в ту особую секцию ГУМа, в которой люди с положением и пользующиеся распоряжением иностранцы могут приобрести по льготным ценам все, что невозможно найти в обычных магазинах. Я вспоминаю, как делал там покупки в компании космонавта Гагарина, который покорил моих детей, показывая фигуры высшего пилотажа на маленьких моделях самолетов.

…Страх смерти для души – это страх потерять смысл своей и жизни, и деятельности. Почему не признаться, что в какой-то момент после XX съезда мы испытали это инстинктивное оцепенение нашего сознания. Мы его никогда не знали прежде – ни в тюрьмах, ни в концлагерях.

Полный текст доклада Хрущева, который был широко опубликован в прессе нашего идейного противника и в подлинности которого нельзя было усомниться, в течение долгого времени лишь укреплял мои подозрения в «термидорианской контрреволюции».

Даже если факты, приведенные в докладе, точны, это выставленное на публику беспорядочное нагромождение могильно известных анекдотов имело вид простого сведения счетов. И заклинание, которое освобождает от всякого анализа: «культ личности».

Позже я часто встречал Хрущева: он приглашал меня на свою дачу в Крыму, но я никогда его не любил…

Но какими бы ни были личность Хрущева и его политика, его доклад начал болезненную, но необходимую ломку образа Сталина.

Мой опыт в этом отношении – опыт бесчисленного множества людей, и не только коммунистов.

…Мой последний бой сталинизму до моего исключения из партии я дал в Югославии.

Я был приглашен прочитать серию лекций для движения коммунистической молодежи по теме: «Социализм авторитарный и социализм самоуправляемый». Мое турне заканчивалось пресс-конференцией в Белграде. Охапка микрофонов и куча журналистов: очень западно-европеизированных, то есть очень возбужденных перспективой дать сказать несколько чудовищных вещей другому – этакой «достопримечательности», как я (выпадающей из всяких систем).

Представляющий меня, напротив, очень «ортодоксален»: сплошные тирады в мой адрес и идиллические тирады о режиме самоуправления. Это напоминает мне СССР: любой официальный доклад – «Алиса в Стране чудес».

Мое вводное сообщение ограничивается планом принципов. Для Маркса Парижская коммуна – это «наконец найденная форма» социалистического общества: поскольку речь там идет о революции без единственной партии (в Коммуне доминировали прудонисты и бланкисты при единственном марксисте), без государства (прямая демократия) и самоуправляемой (начало захвата предприятий рабочими советами). Полная противоположность советскому государству.

Не свойственно ли самой природе социализма быть единственной революцией, которая не может делаться «сверху»?

Социализм – это не только политическая революция (смена команды у власти и даже социального класса). Это не только экономическая революция (переход собственности). Он затрагивает фундамент общества: форму культуры и социальных отношений, покоящихся на привилегиях, господстве, дуализме, отчуждениях. Следовательно, он предполагает радикальное изменение не только институтов, но и людей, которые его делают: слишком много революционеров хотят изменить все, кроме самих себя.

И хотя я не сказал этого, все поняли: есть ли уверенность, что даже в самоуправляющемся югославском социализме все идет от основания, снизу? А люди, особенно руководители, изменились ли они в глубине себя?

Я заключаю: «Социализм – это утопия в прямом и хорошем смысле этого слова: идея – регулятор для ориентации революционного движения нового типа, нацеленная на внешность и внутреннее содержание человека, социальные структуры и духовный мир каждого».

Этот подход – я вынашивал его всю мою жизнь – не нравится никакому политическому или религиозному руководителю: все они хотят заставить нас верить, что Царство Небесное уже здесь, во плоти, в какой-то церкви или партии…

За этим моим заключением последовало долгое молчание.

Атака началась в соответствии с гнусным правилом игры всех политиков: мы и другие. «Другие» – это здесь.

Один краснолицый журналист объясняет мне: «Сталин сделал социализм “сверху” в половине Европы. Он навязал там режим, похожий на советский, благодаря победе своих армий в 1945 году. Я говорю вам как бывший партизан [он потрясает культей над своей головой], мы, сербы, мы – единственные, кто сами себя освободили».

Я пытаюсь сделать дебаты менее страстными: «Это правда, дорогой товарищ, что социалистический режим в этих странах родился не “снизу”, не из стихийной народной революции, чего ожидали Ленин и Троцкий в Германии и Франции. Но можно ли говорить, что речь идет здесь об оккупации, подобной, например, гитлеровской?»

Мой краснолицый ворчит: «Я не сказал этого…»

– Хорошо!.. Тогда сделаем небольшой экскурс в историю: попробуем судить в том же свете экспорт французской революции во всю Европу. Военные победы Наполеона смели феодальные структуры, архаичные и угнетающие. Народы, которые жили под их гнетом, не имели сил разбить их своими руками, «снизу». А Наполеон за пределами Франции явился, по крайней мере вначале, как Робеспьер на коне. Его принимали как освободителя от рабства и хаоса прошлого. Гегель, видевший въезд Наполеона в Иену, писал: «Я видел разум на коне!»

– Значит, Сталин – Наполеон?

– Нет, я просто говорю, что, если судить в масштабе веков, ни советский социализм, ни Сталин, олицетворявший его в течение трети века, не являются уникальными уродствами истории. Исторические параллели всегда лживы. По определению. Поскольку та же схема не может применяться в различных исторических условиях. Но аналогии являются иногда рабочими гипотезами, и, в частности, они помогают нам соотносить объективные мерки с окрашенной нашими чувствами действительностью.

У меня не было впечатления, что я убедил всех журналистов, но среди них было явное замешательство, а значит – размышление. Следующий вопрос – более технический:

– Не является ли принудительная сталинская индустриализация примером преступлений «социализма сверху»?

– Я не знаю индустриализации, которая не была бы принудительной, пришедшей «сверху». Но в странах Запада в XIX веке «верхом» были патронатобъединения предпринимателей и государства. А на Востоке в XX веке – это партия и государство. Подлинная проблема состоит в том, может быть, чтобы исследовать саму по себе индустриализацию: является ли она единственным возможным путем развития человечества?

Никто не желает сражаться на этой территории: запретная тема западной модели роста выходит за границы Востока и Запада.

Пресс-конференция заканчивается в атмосфере всеобщего ликования: пожимаются руки, взаимные пожелания, полный ритуал «братских партий».

…Роже Гароди передохнул, задумался, переспросил, работает ли мой диктофон, и снова вернулся к воспоминаниям о Москве. Заговорил о своем собственном опыте знакомства со всеобщей подозрительностью, нетерпимостью.

– Я был связан в Академии наук с одним из ее членов – Окуловым. Ежедневно работали вместе. Мы испытывали друг к другу братские чувства. Однако он ни разу не принял меня у себя дома. Чтобы отметить 20 лет своего супружества, он и его жена пригласили нашу семью в ресторан.

За год моего пребывания в Москве, при всем том, что я был гарантированно «безопасным» (как член ЦК ФКП), я смог проникнуть только к трем домашним очагам: писателя Ильи Эренбурга, балерины Виолетты Бофт и генерала Игнатьева. Никто из троих не был членом партии. Больше того, в силу разных причин все трое, несмотря на их известность, находились в «маргинальной» зоне советского общества.

Эренбург удивил меня терпимостью суждений о процессах и репрессиях. Каков был масштаб этих чисток на самом деле? – Никто не может этого сказать. В ту пору я прочитал книгу одного из самых принципиальных и светлых критиков – Исаака Дейчера. В его книге о жизни Сталина, написанной за год до смерти последнего, он оценил число жертв в несколько десятков тысяч. Это уже ужасная цифра! [По другим, более поздним, данным, к этой приблизительной цифре следует прибавить, по крайней мере, еще два ноля! – Ф. М.]

На Арбате, у моего друга Жана Катала я иногда встречал французского политического обозревателя Жоржа Бортоли. Оба они были крайне критичны по отношению к режиму Сталина и очень хорошо информированы. Они часто говорили о репрессиях, но никогда не называли таких безумных цифр, которые впоследствии сделает официальными антикоммунистическая пропаганда: 10 миллионов. Неужели для того, чтобы оправдать лозунг: «Хуже Гитлера», понадобилось к истинным цифрам добавить ноль?

Я не хочу, чтобы, прочитав это, кто-то сказал: «Гароди – сталинист, он пытается оправдать Сталина». Говоря о Сталине, я просто пытаюсь не быть ни глухим, ни снисходительным.

Когда я побывал однажды на Новодевичьем кладбище в Москве, меня подвели к могиле жены Сталина Аллилуевой. Ничего детального об их отношениях гид мне не рассказал, зато почти со слезами на глазах поведал, что Сталин до самой смерти регулярно приходил сюда собраться с мыслями.

В один из моих приездов в Москву меня разместили в поместье, где Сталин жил незадолго до смерти. Лицо, которому было поручено мое устройство, позволило мне посетить здание.

Расположенная посреди леса дача вождя напоминала крепость, камни которой выражают недоверчивость Сталина и его маниакальную боязнь заговора. Молодая женщина, сопровождавшая меня, была ассистентом кафедры новейшей истории университета. Она объяснила мне, что Сталин предавался здесь пьянству и дебошам, что сюда ему привозили маленьких девочек…

Я сказал ей: «Вы – историк, и вы хотели бы заставить меня думать, что все зло идет от личных пороков Сталина. Достаточно, следовательно, заменить плохого человека хорошим – и все пойдет прекрасно. Я удивляюсь тому, что вы не задаете себе вопрос: был Сталин причиной или следствием? Может быть, он был продуктом определенной структуры власти? Следовательно, нет ли чего в логике этой системы, что могло бы рождать такого рода политические отклонения от нормы?»

* * *

– Вы переживали, когда вас исключили из партии? Это было для вас неожиданностью?

– Для меня это был опаснейший, кризисный момент. Я даже хотел покончить с собой. Ведь к тому времени я состоял в партии 37 лет, и вдруг моя жизнь лишилась всякого смысла.

– А потом?

– А потом я втянулся в научную работу. Стал думать над проектами будущего. «Альтернатива» – десять лет я обмозговывал это понятие, ставшее названием новой книги. Книги о том, как нам снова завоевать надежду. Это был призыв к живым людям. Книга имела огромный успех. Она разошлась тиражом в 190 тысяч экземпляров – для нас это огромный тираж, небывалый. Мне даже как-то неловко сравнивать, но она имела куда больше успеха, чем книги Сартра.

Роже Гароди интереснейший собеседник. Временами кажется, что он играет, эпатирует, при этом может казаться архаичным, замшелым в своих убеждениях о прошлом.

Часть его бурной жизни прошла в Москве, он встречался со Сталиным, он гордится своим прошлым. И вообще многим гордится: портфелем из крокодиловой кожи, подаренным ему Фиделем Кастро, учеными степенями и званиями, разного рода наградами, знакомствами с удивительными людьми, такими разными, как Жан-Поль Сартр и Каддафи, представителями Ватикана и Эренбургом. Своими книгами – они занимают целый стеллаж снизу доверху. Думаю, ему было приятно, что о нем помнят в Москве, что русский журналист приехал к нему в дом, где он живет уже много лет.

Он торопится, спешит завершить задуманное. С удовольствием дарит последние свои книги. Название одной из них – «Моя гонка по веку в одиночку». Но мне кажется, что Гароди никогда не был одинок. Вся его жизнь была борьбой, а борьба предполагает соперника. Он не одинок даже сегодня, на закате жизни. Он ведет диалог. Диалог с белым чистым листом бумаги.

Шенвир на Марне, Франция, май, 1990