Текст книги "АПОСТОЛЫ АТОМНОГО ВЕКА"

Автор книги: Феликс Щелкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

«НЕОГРАНИЧЕННЫЕ КРЕДИТЫ» И СТРАТЕГИЯ БЕЗОПАСНОСТИ

«Важнейшим направлением исследований была газодинамическая отработка заряда взрывчатого вещества. В этой области были разработаны методы изучения процессов, протекающих в заряде при взрыв включая возбуждение детонационной волны, проведены измерения волновых и массовых скоростей в различных материалах, изучены свойства ядерноактивных материалов при высоких давлениях и температурах». Помните, миллионы атмосфер и градусов! «Все эти вопрос имели огромное значение при проектировании (не копировании Ф. Щелкин) и газодинамической отработке первого ядерного заряда, экспериментальное изучение проводилось – оптическими, электрическими и рентгеновскими методами». Сегодня поражает воображение также диапазон помощи, которая шла лично от Берии и Сталина в направлении КБ-11. Практически все протоколы совещаний СК готовились в виде постановлений и распоряжений Совета Министров за подписью Сталина. Организаторов атомной отрасли, проверенных и закаленных в горниле самой страшной в истории человечества битвы с фашизмом Сталин назначал лично. Известно также Сталинское: «Предоставим Курчатову неограниченные кредиты, но будем контролировать». Лучшего контролера, чем Лаврентий Павлович, невозможно представить Но поражает не это. Сталин назначал даже руководителей групп в КБ-1 Лично приказывал министрам: срочно (в течение месяца) направить распоряжение Главгорстроя СССР (так открыто именовался ПГУ), например, четырех токарей-инструментальщиков, двух слесарей-лекальщиков, двух стеклодувов. Представьте сегодня Председателя Совета Министров, подписывающего такое распоряжение министру. Тогда посылали в срок и самых лучших. «Вертикаль власти» работала, к счастью, как швейцарские часы. В многочисленных приложениях к Постановлениям Совета Министров шли в десятки адресов тысячи наименований необходимой КБ-11 продукции со «смешными» сроками поставок. И никто ни разу не сказал, что у него нет или он не успевает. И когда Берия и Курчатов 30 августа 1949 года написали Сталину о предварительных результатах испытаний, слова: «Создание атомной бомбы в нашей стране (а не изготовление копии американской атомной бомбы, как пишут сейчас «историки» – Ф. Щелкин)… достигнуто благодаря

Вашему повседневному вниманию, заботе и помощи в реализации этой задачи» у Курчатова шли от чистого сердца и были правдой. У Берии положение было гораздо серьезнее. За все время Сталин не подписал только два Проекта Постановления Совета Министров, жизненно важные лично для Берии, но речь об этом впереди. Кстати, о Главгорстрое СССР. У отца было удостоверение личности-«вездеход», которое действовало и в КБ-11 и в ПГУ, и, видимо, в СК, я один раз его увидел дома. Это был обычный пропуск (правда, «корочка» была отличного качества, слева почти все место занимала фотография, справа крупно написано Щелкин Кирилл Иванович, агент по снабжению Волжского речного пароходства. И все. Больше ничего на пропуске не было. Приведу рассказ отца, связанный как раз со снабжением. В Москве на заседании Правительства рассматривалась заявка по снабжению КБ-11. В заявке значился, среди большого перечня оборудования, газоанализатор определенной марки. Когда очередь дошла до него, Министр металлической промышленности стал чуть не со слезами уговаривать отца подождать до следующего года. Отец настоял на своем, и газоанализатор конечно, был выделен ему. Через несколько дней звонок: когда пришлете эшелон с железнодорожными платформами вывозить газоанализатор? Выяснилось, что это газоанализатор для строящейся домны – огромное сооружение, сравнимое с самой домной (инженер КБ-11 при составлении заявки перепутал марки газоанализаторов). Отец немедленно позвонил «обиженному» министру и сказал: «Я понял, что он тебе очень нужен, уступаю». Только представьте себе: идет заседание правительства, которое в буквальном смысле ответственно за наращивание выпуска металла, необходимого как воздух разорённой войной стране. Никому неизвестный (кстати, до сих пор) Щелкин своим требованием срывает план выпуска металла, и ни одного вопроса или возражения – единогласно решено: требование удовлетворить. Это и есть приоритет проблемы, которую представлял Щелкин, а «патронировал» Сталин, перед любыми другими. К счастью, в этом случае была ошибка, но в тысячах других случаев ее не было, страна отдавала буквально последнее разработчикам ядерного оружия. Они это знали как никто другой и не могли не решить поставленной задачи еще и поэтому.

Очень интересен ответ на вопрос, кто является «отцом» первой отечественной атомной бомбы, который дают авторы единственного пока у нас исторического исследования «Советский Атомный Проект», широко использующие архивные материалы КБ-11. «И. В. Курчатов?… Ю. Б. Харитон?… Да, сложная структура, обеспечившая успех, возглавлялась

лилась именно этими людьми. Но рядом с ними «стояли» К. И. Щелкин, Я.Б.Зельдович, Н. Л. Духов, Е. И. Забабахин, П. М. Зернов и многие, многие другие. Получается некий вариант коллективной «ответственности». И, на наш взгляд, он вполне отвечает на вопрос о том, кто является «родителем» нашей атомной. Другое дело, что огромная заслуга И. В. Курчатова и Ю. Б. Харитона состояла в том, что они смогли сформировать такой коллектив единомышленников и одновременно ярких индивидуальностей, которому оказалась «по плечу» поставленная задача. Далее авторы дают убедительное обоснование, что «одного определенного «отца» искать просто неправильно». В октябре 1948 года были подведены итоги полутора лет работы коллектива КБ-11, Харитон, Щелкин и Зельдович пишут и направляют в Спецкомитет отчет о состоянии дел. «В нем содержалось развернутое расчетно-теоретическое проектно-конструкторское обоснование РДС-1…Описанная выше конструкция, заключали руководители КБ-11, предлагается в качестве первой, достаточно эффективной и в то же время наиболее надежной. Эксперименты подтвердили расчетно-теоретические данные об интенсивности ударной волны, законах изменения силы давления и о степени сжатия плутония».

Весной 1949 года, когда вовсю шла подготовка к испытаниям ядерного заряда на полигоне, Харитон, Зельдович, Флеров и Щелкин докладывали Берии: «Считать установленным, что проведенные в КБ-11 Флеровым опыты по измерению ядерных констант в основном подтвердили ожидаемые значения этих констант и боевой массы активного заряда. Точный вес боевого заряда должен быть окончательно определен к 01.08.49». Почему так долго? Почему Лаврентий Павлович тут же поотрывал руководству КБ-11 головы? Только потому, что КБ-11 сделало бомбу на несколько месяцев раньше плана, утвержденного Сталиным. Берия знал, что достаточное количество плутония, необходимо для первой атомной и, соответственно, для точного определения боевой массы плутония, будет изготовлено комбинатом 817 на Урале только к августу. Фактически, две полусферы из плутония были получены Харитоном, Зельдовичем и Флеровым на комбинате только 05.08.49. Щелкин в это время проверял готовность и принимал в эксплуатацию испытательный полигон. В Постановлении Совета Министров N 234-98 сс/оп (строго секретно – особая папка), подписанном Сталиным 08.02.48 года, указан срок изготовления первого экземпляра РДС-1 1 марта 1949 года и особо указано, что намеченный срок предусматривает изготовление РДС-1 через два месяца после получения необходимого количества плутония.

Значит, плутониевый заряд должен был быть готов 01.01.49 года. ТАКИМ образом, план его выпуска Уральским комбинатом 817 был сорван на 7 месяцев. Ох, как эти месяцы пригодились КБ-11 для тщательной подготовки к испытаниям. Почему я так заостряю внимание на этом. Производство плутония оказалось самым «слабым звеном» в Атомом Проекте. Это действительно самая дорогая, самая трудоемкая и как следствие, длительная его часть. И именно здесь уместно привести убедительный довод в пользу колоссальной заслуги разведки в ускорении работ по Атомному Проекту. Ни схема атомной бомбы, ни, тем более мифические ее «чертежи», ни что-либо другое не дали и малой части того ускорения работ по Атомному Проекту, которое дала «скромная не понятная никому, кроме великого Курчатова, информация, содержащаяся в данных разведки 1943 года. Об этом лучше, чем в книге Харитона и Ю. Н. Семенова, не скажешь: «При всей осторожности к материалам разведки Игорь Васильевич сразу обратил внимание на содержавшиеся в них, говоря его словами, «отрывочные замечания о возможности использовать в «урановом котле» не только уран-235, но и уран-238, и что «может быть, продукты сгорания ядерного топлива в котле» могут быть использованы вместо урана-235 в качестве материала для бомбы». В письме М. Г. Первухину от 22.03.43 года он сообщает «Имея в виду эти замечания, я внимательно рассмотрел последние из опубликованных американцами в «Physical Review» работ по новым элементам (эка-рений, эка-осмий-239, по современной терминологии – нептуний и плутоний) и смог установить новое направление в решении всей проблемы урана… Перспективы этого направления чрезвычайно привлекательны. (Здесь и далее подчеркнуто Курчатовым). Хотя об открытии плутония уже было известно…, ядерные свойства оставались таинственными для советских физиков. С другой стороны, отрывочные замечания в материалах разведки о возможности использования урана-238 в реакторе, и, быть может, использования для бомбы продуктов сгорания ядерного топлива не являются доказательными при принятии столь ответственного решения, к которому пришел И. В. Курчатов. Фактически, проявив безупречную физическую интуицию, Игорь Васильевич предопределил перспективу, заключив: «По всем существующим сейчас теоретическим представлениям попадание нейтрона в ядро эка-осмия должно сопровождаться большим выделением энергии и испусканием вторичных нейтронов… Его можно будет выделить из «уранового котла» и употребить в качестве материала для «эка-осмиевой» бомбы. Бомба будет сделана, следовательно из «неземного» материала, исчезнувшего на нашей планете. Как видно, при таком решении всей проблемы отпадает необходимость разделения изотопов урана, который используется и как топливо, и как взрывчатое вещество». Разведка попала в самое «яблочко». Силы немедленно были брошены на создание реакторов.

Но вернемся в 1949 год. «В январе 1949 года в КБ-11 была составлена программа тренировочных опытов, предварявших основной полигонный. Она включала в себя полный цикл подготовки и проведения боевого опыта. Приглашаем читателя «побывать» в одном из отделов КБ-11 в этот напряженный период. Это отдел натурных испытаний, который возглавлял один из руководителей атомной программ, К. И. Щелкин. Заместитель Главного конструктора поставил перед своими сотрудниками нелегкую задачу – разработать и довести до блеска электрическую схему и конструкцию узлов системы автоматики управления подрывом заряда…К. И. Щелкин, по своему обыкновению четко и ясно сформировал цели: система управления должна быть максимально надежной, двухканальной, с перекрещиванием электрических цепей в каждом узле. Она должна обладать устройством обратного контроля, работать синхронно с автоматикой управления измерительным комплексом испытательного поля. Принцип надежности систем К. И. Щелкин выделил как основной. К примеру, разработчикам было поставлено условие «выдать» такую конструкцию кабельных соединений, которая обеспечивала бы только правильное соединение, то есть исключала бы всякую возможность неправильного соединения, даже если бы такое желание у кого-то появилось… Система была построена таким образом, что любая неисправность в каком-то узле не приводила к потере работоспособности системы в целом. В блоке инициирования (атомного взрыва) два канала работали независимо друг от друга, и выход из строя одного из них не блокировал инициирования – действоваол второй канал. При знакомстве с документами – отчетами по этой работе складывалось впечатление, что стремление к высокому качеству отчасти напоминало перестраховку. К. И. Щелкин, например, потребовал обеспечить полноценную проверку созданной системы управления подрывом заряда путем – ни много ни мало – миллиона включений. Началась двухнедельная, организованная в круглосуточном режиме работа. Все элементы системы находились под постоянным контролем… Имитировались отказы… Создавались разные условия… Изменялось напряжение… Наконец пришли к выводу, что никакие случайности для созданной системы не страшны… появилось твердое убеждение – система управления подрывом заряда обладает необходимым запасом надежности.

Здесь уже ясно видно, что стиль, который выработался при Щелкине над созданием атомного заряда, был перенесен на работу по подготовке к испытаниям. Надежность и Безопасность, – или, точнее, Безопасность и Надежность, – эти два качества ядерного оружия были возведены в абсолют первопроходцами. Это не перестраховка, это фундаментальная установка: обеспечить конструкторскими, технологически-организационными мерами безопасность и надежность ядерного оружия на этапах: разработки, испытаний, изготовления, перевозки, хранения, технического обслуживания, установки в носитель, размещении в маточном носителе (самолет, корабль, подводная лодка и т. п.), эксплуатации (в составе контейнера, носителя, маточного носителя), боевого применения, продления сроков гарантии, снятия с вооружения, разборки. При этом главное – контроль разработчика ядерного оружия на всех без исключения этапах.

Приведу показательный эпизод, о котором мне рассказывал отец. В 1957 году он «размещал» в головной части новой ракеты Королева водородный заряд Сахарова. При обсуждении с Королевым он обнаружил, система управления ракеты одноканальная, то есть при выходе из строя любого элемента системы ракета становилась неуправляемой, причем это могло произойти и на нашей территории. Мощность заряда – примерно 2 миллиона тонн тротила. Отец заявил: «Я заряд в твою ракету не поставлю, пока не сделаешь систему управления двухканальной, как у заряда. Твоя ракета не обеспечивает ни безопасности, ни надежности. Королеву впервые попался такой «пассажир», его бесплатно «везут» в Америку, а он «вякает». Сергей Павлович заявил, что на доработку ракеты потребуется 5-6 месяцев, у него срок, установленный Хрущевым, и он его нарушать не собирается. Надо сказать, что Никита Сергеевич ждал эту ракету с огромным нетерпением, так как это первая наша ракета, которая могла гарантированно «донести» водородный заряд огромной мощности до ранее неуязвимых США. Самолеты с бомбами могли и не долететь. Уперлись оба: и Королев, и Щелкин. Но кому была нужна ракета без водородного заряда? А водородный заряд без ракеты? Пришлось просить у Хрущева перенести срок готовности ракеты на 6 месяцев. «И знаешь, – говорил мне отец, – как Королев благодарил меня потом. Он был поражен, что ракеты стали летать не только надежнее, это ожидалось, но и точнее. Оказывается, всегда работал именно тот из двух каналов управления, который точнее нацеливал ракету. А главное, рассказывал Королев, что американцы в то время до этого не доперли. Их ракеты стали чаще падать, чем Королевские».

СЛУЖБА РЕЖИМА

Приближается 29.08.49 года, испытание атомной бомбы, повлиявшее не только на историю России, но и на мировую историю. Будет справедливо остановиться здесь на теме: зарядная часть Атомного Проекта и Л. П. Берия. Мы охватим период с апреля 1947 года по июнь 1951 года и вспомним обо всем, что прямо или косвенно связано с ведомством Лаврентия Павловича, по рассказам отца, архивным документам и о том, что видел сам за этот период.

Впервые я увидел Саров 14-летним подростком весной 1947 года. Город и огромная прилегающая к нему территория незадолго до моего приезда были «закрыты» – окружены колючей проволокой с контрольно-следовой полосой и круглосуточной охраной, Всюду работали заключенные. Утром их колонной приводили на «объекты» охранники. Строители, водители грузовых автомобилей и другой «контингент» работал без охраны и днем свободно передвигались по городу. Меня, мальчишку, часто подзывали к себе строители, интересовались, как живу, и с тоской говорили: «У меня дома такой же». Это часто были

«двадцатиминутники». После войны был такой закон: опоздание на работу больше, чем на 20 минут – каралось тремя годами лагерей. Строителям, с которыми я общался, перевыполнение дневного плана вдвое сокращало срок заключения на один день, втрое – на два. К последним относились с уважением и с завистью, их было очень мало, это были мастера высшей квалификации. К нам домой часто заходили заключенные, просили попить. Однажды мать надолго ушла из дома и, естественно, закрыла дверь на ключ. Когда она вернулась, работающие рядом заключенные попросили ее не запирать дверь, уходя из дома. Оставьте нам кружку для воды на кухне, а мы обещаем, что у вас никогда ничего не пропадет. Так она и делала, хотя заключенные были, конечно, разные. Недалеко от нас, при строительстве дома повесили прораба, тоже заключенного, но о случаях воровства мы ничего не слышали, кроме одного эпизода. Руководитель «органов» в КБ-11 обидел заключенных, отменив какие-то послабления для них. Они просили не делать этого – он отказал. Месть оказалась для него крайне неприятной. Днем, когда жена ушла в магазин, подъехал грузовик, и из квартиры вынесли буквально все – вывинтили даже электрические лампочки. Соседи были уверены, что семья переезжает. Город наглухо закрыт. Из зоны нельзя

ничего вывезти. Стали искать вещи. Были подключены солдаты, искали очень долго. Дело шло на принцип: контролируют ли «органы» ситуацию в закрытой жилой зоне. Воры доказали, что нет. Ни одной вещи, украденной из квартиры уполномоченного Л. П. Берии в КБ-11, так и не нашли.

Запомнилась еще одна история, связанная с шоферами грузовиков. Иногда грузовики блокировали легковые автомобили, мешая идти на обгон. Это продолжалось недолго. Один из шоферов попытался так «пошутить» с газиком директора завода А. Я. Мальского, который спешил утром на работу. Александр Яковлевич – хороший товарищ моего отца, очень решительный и горячий человек. Шофер и не подозревал, с кем он шутит. А. Я. Мальский достал пистолет и на ходу прострелил два задних баллона грузовика. Тот остановился. Александр Яковлевич вышел из машины и, прострелив два передних баллона, уехал. Был морозный зимний день. Так эта проблема была решена раз и навсегда.

Не могу не привести глубоко поразивший меня тогда рассказ Александра Яковлевича о работе его директором завода боеприпасов во время войны. При невыполнении месячного плана завода его директора немедленно разжаловали в рядовые и отправляли на фронт в штрафной батальон. Было одно «послабление». В случае невыполнения плана не более чем на 3 %, в первые три дня следующего месяца после окончания смены коллективу завода разрешалось работать сверхурочно, чтобы «закрыть» план предыдущего месяца. Александр Яковлевич с гордостью рассказывал, что это было возможно только в том случае, если рабочие любили директора. За время войны рабочие завода спасали его три раза. И три раза ему возвращали звание полковника и все правительственные награды. Это характерный пример кадровой политики И. В. Сталина. Наркомом боеприпасов во время ВОВ Сталин назначил Б. Л. Ванникова, освободив его при этом из бериевской тюрьмы. Борис Львович блестяще справился с труднейшей задачей, обеспечив армию боеприпасами. Планы выпуска боеприпасов Ванников давал заводам не из расчета, сколько они могут сделать, а из расчета, сколько боеприпасов было нужно фронту. Поэтому и начальником ПГУ Сталин назначил Ванникова, вопреки возражениям Берии. Борис Львович, в свою очередь, с согласия Сталина назначил директором единственного в то время в стране завода по изготовлению атомных зарядов своего самого надежного и работоспособного, битого и заслуженного человека, которому он доверял как самому себе – А. Я. Мальского. Случайных людей на ключевых позициях в АП не было. Кадры решали все!

Зимой 48 года мне было 14 лет. Катаясь на лыжах в КБ-11, я сломал руку. Перелом оказался сложным. В верхней трети предплечья

кость сломалась, а сустав с обломком кости выскочил из гнезда на 4 см. Врач в больнице заявил, что без рентгеновского снимка помочь не сможет. Тогда в больнице рентгеновского аппарата не было. Было принято решение снимок сделать на рентгеновском аппарате в лаборатории НИС, который, как я теперь знаю, использовался при отработке ядерной бомбы. Повезли меня туда глубокой ночью. Помню спор сопровождающих, завязать или нет мне глаза по дороге в рентгеновскую лабораторию. Глаза мне не завязали, просто попросили их закрыть, что я добросовестно и сделал. Это, видимо, единственный случай, когда в ядерном центре был сделан рентгеновский снимок не узлов атомного заряда, а сломанной руки. Представляю, как опасно было службе режима решиться на допуск постороннего в «святая святых». Но это было сделано. После получения снимка врач наложил гипс и обозначил на нем место перелома. Меня доставили в Москву в сопровождении матери и поместили в институт Склифосовского. При обходе, увидев рисунок на гипсе, московский врач стал громко ругаться и требовать, чтобы я сказал, в какой больнице какого города какие идиоты делили мне рентгеновский снимок. Оказалось, сложный перелом снимают в двух перпендикулярных проекциях, так как на одной (как у меня и произошло) можно не увидеть смещения обломков костей относительно друг друга. Я, зная, что мне нельзя говорить не только откуда я приехал, но даже в каком направлении от Москвы «это» находится, молчал. Возмущенный заведующий отделением заявил, что, поскольку у него есть вопросы к этим горе-врачам, пока я не скажу, как с ними связаться, он лечить меня не будет. Прошла неделя – меня не лечат. Отец приехал в командировку на один день в Москву. Навестить меня в институте Склифосовского, спросил, как идет лечение. Я рассказал. Он молча встал и ушел. Прошло меньше часа, в коридоре послышались сильный топот и крики. Я вышел из палаты. По коридору бежало много людей: врачи, медсестры, два санитара с каталкой. Впереди бежал пожилой академик – директор института. Врачи на бегу по дороге заскакивали в палаты, кого-то искали. Меня спросили: «Ты Щелкин?» Тут же меня уложили на каталку и, опять же бегом, повезли в операционную. Мне разрезали гипс, стали щупать руку в месте перелома, обнаружив, что кость срослась «внахлест» и предплечье стало на 4 см короче, взяли небольшой ломик и сильным ударом сломали снова. Командовал директор: «Где электродрель? Сверли локоть. Вставляй спицу» (Для подвески груза с целью вытяжки). Врач робко заикнулся; «Давать наркоз?». «Какой наркоз?» – сказал директор. «Я сейчас должен доложить по телефону результат, держите его крепче». Однако время было упущено, и правая рука у меня осталась короче левой… Так я стаи одной из случайных побочных жертв сверхстрогого режима секретной, «щепкой», которая отлетела при «рубке леса». Позже я спросил отца, что он сделал, почему так быстро начали лечить? Он рассказал, что, приехав в ПГУ, сообщил руководству: возвратиться в КБ-11 сегодня не могу, вынужден остаться в Москве – спасать руку сыну. Было сказано: «Подожди час». Через час ему сказали: «Работай. Сына лечат».

Теперь рассказ, как я, благодаря работе режимных органов по «закрытию зоны», проник в тайну монахов Саровской обители. Долго думал, как рассказать о ней, не оскорбив чувств верующих. Ответ нашел у Серафима Саровского. На вопрос, не является ли его удаление из монастыря в пустынь пренебрежением к братии, ее осуждением, старец ответил: «Не наше дело судить других,…отлучаясь от братства, удаляемся только от слышания и видения того, что противно Заповедям Божьим, как это случается неизбежно при множестве братии. Мы избегаем не людей…, но пороков, ими творимых». Однажды В. Мальский сказал мне, что завтра взрывают вход в подземный тоннель, который соединял мужской Саровский монастырь с женским Дивеевским. Мы взяли фонарь и пошли смотреть. Тоннель длиной в 20 километров имел в высоту 2 метра и в ширину I метр. Стены и полукруглый свод были аккуратно выложены из красного кирпича. В начале тоннеля, в Сарове, с правой стороны за толстыми дверями расположены 6 или 7 квадратных комнат, каждая площадью 10 квадратных метров. В комнатах были широкие топчаны и довольно большие дубовые столы. Больше всего меня удивило не то, что монахи встречались с монахинями, а то, что комнаты для свиданий не сделали хотя бы на полпути друг к другу.

Отец вспоминал: на полигоне, при подготовке к испытаниям Л. П. Берия вызывает его к себе:

– Тебе инженер Иванов нужен?

– Лаврентий Павлович, я не беру на полигон людей, которые мне не нужны. (Запомним эти слова.) – Тогда посиди, послушай.

Входит молодой, красивый, краснощекий генерал МГБ с тонкой

папкой в руке.

– Докладывай.

– Считаю необходимым срочно удалить с полигона и арестовать инженера Иванова.

– Что у тебя на него?

Генерал открывает папку, достает один из листочков докладывает:

– В 41 году неоднократно высказывал недовольство

Генерал засчитал несколько резких высказываний в адрес начальников разных рангов. После небольшой паузы Берия спрашивает:

– А ты, значит, был доволен отступлением?

Отец говорил, что не подозревал, как молниеносно может изменяться лицо человека. Лицо генерала из розового стало серым, безжизненным. Берия добавил: «Иди, мы с тобой разберемся, Иванова не трогать». Отец рассказывал, что за 8 лет, пока Берия отвечал за работу по Атомному Проекту, с 1945 по 1953, ни ОДИН сотрудник этой отрасли не был арестован.

Отцу впоследствии рассказали, как Л. П. Берии удавалось, находясь в Москве, держать в постоянном, круглосуточном напряжении руководство КБ-11. Он имел там одновременно 5 личных осведомителей. О любых происшествиях в лабораториях, конструкторских бюро, на производстве, в городе они были обязаны докладывать лично Берии немедленно, в любое время суток. После звонка первого осведомителя Берия тут же звонил руководству КБ-11, чаще всего директору П. М. Зернову, и говорил примерно следующее: «Ты там спишь, а я из Москвы должен разбираться, что у тебя там случилось. Разберись и доложи». И хотя был приказ о любом 'происшествии немедленно докладывать директору, Берия почти всегда опережал его.

Еще один факт. Однажды отец возвращался из командировки с полигона, ехал домой в троллейбусе. Троллейбус в темноте врезался в стоявший на обочине грузовик. Отец, к счастью, сидел на заднем сиденье, и, от удара пролетев по воздуху, оказался в середине салона, получив сильные ушибы. Пассажиров, сидевших впереди, увезли в больницу с тяжелыми травмами. После этого случая Берия приказал своим заместителям лично доставлять Щелкина с аэродрома домой. Обычно это был Кабулов. Его (Победа», за рулем которой сидел он сам, на скорости более 100 км/ч шла по осевой линии. По пути следования всегда стояли милиционеры по стойке смирно, отдавая честь. Почти всегда это было ночью. Напомню, что в то время Берия, одновременно с другими постами, занимал пост министра внутренних дел.

К ведущим разработчикам ядерного оружия одно время были «прикомандированы» секретари. У отца это были два полковника МГБ, которым оставалось по году до пенсии. Охрана осуществлялась круглосуточно, как дома, так и в командировках, на отдыхе. Отец был убежден, что охрана ему не нужна, чувствовал себя неудобно перед этими людьми и старался облегчить им работу. Через некоторое время, как он рассказывал, по инициативе Фурцевой, которая категорически отказалась от охраны, охрану сняли у многих, в том числе и у него. Помогла охрана отцу один раз. Он возвращался с испытаний в салоне-вагоне (у него и у Ю. Б. Харитона были личные салоны-вагоны). Ночью на глухой станции где-то в Карелии вагон отцепили от пассажирского поезда и поставили на запасные пути. Причину начальник станции объяснил просто: «я вас знать не знаю». Два полковника всесильного МГБ затратили двое суток, чтобы продолжить путь.

Как из песни слова не выкинуть, так, говоря о режиме, невозможно не упомянуть об отношении к сексотам. Обычно для людей всегда неожиданно, когда они, иногда много лет спустя, узнают, что кто-то из хороших знакомых…

Такого пристального внимания, как к нашей семье, видимо редко кто удостаивался. Отец знал, что постоянно находится под «контролем». Об этом меня, еще студента, он очень тактично, но доходчиво предупредил. Какие чувства это вызывало? Как ни странно, негативных чувств ни отец, ни мы не испытывали. Он знал, по каким признакам можно вычислить сексота. Всегда знал, кто есть кто в его окружении. Научил определять меня, так как опасался не за себя, а за нас. Он дал нам пример доброжелательного отношения к этим людям. В те времена очень часто люди попадали на эту роль против своей воли. Он также не хотел, «раскрывая» человека, тем самым инициировать его замену.

Отношения отца и Лаврентия Павловича далеко выходили за рамки «бытового» уровня. Рассекреченный и опубликованный архив спецкомитета в этом плане довольно информативен. Например, все документы КБ-11, направляемые в СК, подписаны Харитоном и Щелкиным, а все постановления и распоряжения СМ, представленные на подпись Сталину Спецкомитетом (читай – Берией) никогда не разделяли Главного конструктора и его первого заместителя… «Обязать… Харитона, Щелкина», «принять предложения Харитона, Щелкина», «поручить Харитону, Щелкину» и т. п. Странный случай: Берия как будто специально подрывает основу основ – единоначалие, делает полностью взаимозаменяемыми начальника и зама. Сейчас можно предположить, что были две причины. Он страховался, что вдруг кто-то из них по какой-либо причине не сможет работать, и имел возможность при неудаче обвинит! «на выбор» любого, а с другим продолжить «исправлять ошибку» или «злой умысел». Имеется много фактов в пользу этого предположения

Далеко не безоблачными в это время были отношения между Сталиным и Берией. Сегодня известна фраза Берии, сказанная им СВОИМ родным: «Кончится Атомный Проект, и Сталин меня уберет случае неудачи Берия просто не мог не иметь на этот случай страховки.

Проследим за драмой, которая разворачивалась на глазах участников испытаний. Представленный разработчиками атомного заряда на испытание экземпляр помимо таких характеристик, как вес, диаметр наружный, диаметр внутренний, расчетный коэффициент полезного действия заряда, имел еще одну официальную характеристику: расчетная вероятность взрыва с пониженным коэффициентом полезного действия – 10 %. Приведу высказывание специалистов, поясняющее ситуацию: «Вероятность 1 % мала по сравнению с единицей, нo если это вероятность смертельного исхода болезни, болезнь считается очень тяжелой». А тут 10 % вероятности «пшика» на испытаниях первой атомной, который приведет к 100 % смертельному «исходу» для части руководителей Атомного Проекта и, может быть, для Берии тоже. И вот почему. Смотрим опять архив Спецкомитета. Впечатляют попытки Берии снять с себя ответственность за результат испытания и не менее четкие действия Сталина, парирующие эти попытки. Привожу выдержки из двух документов.