Текст книги "Дмитрий Шостакович"
Автор книги: Федор Раззаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Раззаков Федор
Дмитрий Шостакович
Федор Раззаков
Дмитрий Шостакович
Дмитрий Шостакович родился 25 сентября 1906 года в Петербурге. Его отец – Дмитрий Болеславович – был инженером-химиком, мать – Софья Васильевна – пианисткой. Именно мать, которая была прекрасным педагогом, и привила сыну и двум дочерям любовь к музыке (старшая сестра Шостаковича Маруся – стала профессиональным музыкантом).
Свои первые музыкальные сочинения Шостакович написал в 11-летнем возрасте. Это были фортепьянные пьесы "Гимн свободе" и "Траурный марш памяти жертв революции". Видя способности своего ребенка, родители отдали его сначала в одну из частных музыкальных школ, а затем в консерваторию. В 13 лет он был зачислен на первый курс. Юный Шостакович обучался сразу по двум специальностям – фортепьяно (окончил в 1923 г.) и композиции (окончил в 1925 г.). Время было тяжелое, и семья Шостакович, как и многие, жила трудно. Особенно тяжело стало после смерти отца. Он скончался в возрасте сорока шести лет в феврале 1922 года. Дмитрий вспоминал: "После смерти моего отца мне пришлось очень нуждаться. Приходилось много халтурить. Все это подорвало здоровье и расшатало нервную систему".
Так как консерваторской стипендии на жизнь явно не хватало, Шостакович с осени 1923 года вынужден был подрабатывать тапером в кинотеатрах "Пикадилли", "Паризиана", "Светлая луна" и др. Причем, эта вынужденная практика помогла ему в дальнейшем. Как вспоминает В. Тернявский: "Иногда он давал волю фантазии, и заскучавшие зрители начинали аплодировать... Его музыка очаровывала и отвлекала от банальных кинострастей тех лет или видовых фильмов типа "Болотные и водяные птицы Швеции". После окончания сеанса кто-нибудь подходил к нему и говорил: "Как замечательно вы импровизируете".
Александр Константинович Глазунов, ректор консерватории, – один из последних мэтров русской музыкальной классики XIX века, помогал Мите Шостаковичу, хлопотал о пайке и специальной академической стипендии. Однажды Глазунова спросили, нравится ли ему музыка Шостаковича. "Нет, ответил тот. – Это не в моем вкусе, но именно ему принадлежит будущее!" Эти слова оказались пророческими.
В июле 1923 года во время отдыха в Крыму к 17-летнему Шостаковичу пришла первая любовь. Его избранницей стала его ровесница, школьница из Москвы, дочь известного литературоведа Таня Гливенко. В компании молодых людей, отдыхавших в санатории, она была одной из самых веселых, и юный Шостакович сразу обратил на нее внимание. Они познакомились и все дни проводили вместе. Окружающие радовались их чистым и наивным отношениям, и только сестра Шостаковича Мария была недовольна. В письме матери она писала об Т. Гливенко: "Девица странная, кокетка, мне не нравится, но ведь на сестер так трудно угодить..."
Между тем в 1925 году Шостакович заканчивает консерваторию, и в том же году к нему приходит первый успех: он пишет Первую симфонию, которую посвящает Татьяне Гливенко. Ее премьера состоялась 12 мая 1926 года в Ленинградской филармонии буквально под гром оваций восторженного зала. Сколько раз 19-летний Шостакович выходил на сцену в тот день, чтобы раскланяться, очевидцы того действа так и не сумели сосчитать. Это был первый триумф композитора.
После окончания консерватории Шостакович некоторое время терзался мучительной дилеммой: кем быть – композитором или пианистом. Какое-то время он пытался совмещать две эти специальности. В 1927 году он принял участие в Международном конкурсе имени Шопена в Варшаве и был отмечен почетным дипломом. Однако в том же году он решил оставить исполнительское поприще и целиком переключился на сочинительство. К 10-летию Октября Шостакович пишет Вторую симфонию, затем следует Третья – "Первомайская" (1929). По мнению современника, "они были заказаны, отвечали требованиям агитискусства, укрепляли репутацию композитора как "революционного художника", но были написаны отнюдь не по принуждению". С этим утверждением можно было бы поспорить.
Семья Шостакович: мать, сын и две дочери – Маруся и Зоя, влачили довольно бедственное существование. Кроме этого, молодой композитор понимал, что в этой стране свободного самовыражения ему никогда не достичь. В письме к музыковеду Богданову-Деризовскому Шостакович тогда писал: "Настроение преотвратное. Я был внезапно охвачен сомнением в своем композиторском призвании, я решительно не мог сочинять и в припадке разочарования уничтожил почти все свои рукописи".
В 1926 году Шостакович заявил, что как бы ему ни пришлось нуждаться, однако в кино он работать не пойдет. Но прошло всего два года, и нужда заставила 22-летнего композитора обратиться к кино. В 1928 году он пишет музыку к фильму Г. Козинцева и Л. Трауберга "Новый Вавилон". Однако эта первая серьезная попытка общения с кинематографом провалилась. Дирижеры всех ленинградских кинотеатров категорически отказывались исполнять эту музыку Шостаковича. Как объясняли затем биографы композитора, "причина провала крылась в том, что психологически готовый к компромиссу Шостакович не оказался к нему готовым чисто творчески". Мол, он был раздираем внутренним конфликтом, с одной стороны – вписаться в социальную среду, с другой – невозможностью творить в русле РАПМовских нормативов (РАПМ Российская ассоциация пролетарских музыкантов).
Видимо, неудача, постигшая его в кино, заставила Шостаковича обратить свой взор к театру. Так он попадает в театр Всеволода Мейерхольда в Москве – ГОСТИМ. Он пишет музыку к пьесе В. Маяковского "Клоп". И хотя сама пьеса ему откровенно не нравится, однако он соглашается работать в ней только из уважения к авторитету Мейерхольда. Музыку к спектаклю он пишет в рекордный срок – всего за месяц, однако и в этом случае не получает единодушного признания. Но это не отпугивает от него Мейерхольда, который тут же заказывает музыку к следующему своему спектаклю – "Баня" по пьесе В. Маяковского. Однако Шостакович решает больше не искушать судьбу и от дальнейшей работы со знаменитым режиссером отказывается.
Близкие композитора были рады его возвращению в Ленинград, хотя и понимали, что это основательно сократит бюджет семьи. В те дни Шостакович выглядел усталым, часто и подолгу молчал. Близкие знали причину подавленного настроения Дмитрия, однако помочь ему ничем не могли.
Причина эта крылась не только в творческой неудовлетворенности. Дело в том, что именно в тот период Шостакович познакомился с 18-летней Ниной Варзар. Она тогда училась в институте и заканчивала балетную школу Мариинского театра. Их знакомство произошло случайно. Нина пришла в летний сад филармонии со своей собачкой, и именно поэтому ее не пустили на концерт. В это время появился Шостакович, произведения которого должны были звучать в этом концерте. Застав конфликт в самом разгаре, он встал на сторону миловидной девушки и под свое слово провел ее на концертную площадку. Так они познакомились. Однако поженились не сразу. Нина была девушкой избалованной, капризной, требовательной, и молодому композитору стоило немалых душевных и физических усилий, чтобы завоевать ее благосклонность. Появление Нины в семье Шостакович поссорило Дмитрия с матерью и сестрами. Со своей стороны родственники Нины отвергали всякие контакты с близкими Шостаковича.
Весной 1929 года Дмитрий и Нина все же объявляют о своей помолвке. Однако отношения между ними достаточно сложны. Может быть, из-за постоянной нервной взвинченности, неудовлетворенности собой Дмитрия. В конце концов творческие неудачи, осложнившиеся отношения с матерью и сестрами, капризы и требовательность Нины приводят Шостаковича к нервному расстройству. Он уезжает в санаторий, где после долгих раздумий приходит к решению порвать с Ниной. Он пишет ей письмо, где всю вину за этот разрыв берет на себя. В этом послании он откровенно признает себя неудачником. В том же году в интервью корреспонденту газеты "Нью-Йорк таймс" Шостакович с горечью констатирует: "Я родился под несчастливой звездой!"
После разрыва с Ниной Шостакович искал встреч со своей первой любовью – Т. Гливенко, однако та к тому времени уже успела выйти замуж. Но Шостакович все равно не терял надежды соединиться с нею. В 1930 году он написал ей письмо, в котором просил приехать к нему и остаться насовсем. Разговор с мужем он обещал взять на себя. Татьяна приехала и была, в отличие от первого раза, принята семьей Шостакович очень по-доброму. Видимо, родственники Дмитрия не хотели, чтобы их сын и брат вновь вернулся к Н. Варзар. Но у молодых так ничего и не сложилось. Татьяна вскоре была вынуждена возвратиться к мужу. В 1932 году у них родился ребенок.
Тем временем, несмотря на запрет матери, Шостакович решил возобновить свои отношения с Н. Варзар. Причем, на этот раз его действия были куда решительнее, чем прежде. В мае 1932 года, ничего не сказав своим близким, Шостакович женился на Нине (произошло это в Детском Селе). Так как жить с родителями было невозможно, молодые сменяют множество адресов: улица Марата, Кировский проспект, Большая Пушкаревская.
В начале 30-х годов один из современников так описывал Шостаковича: "Это был худощавый молодой человек с налетом английского аристократизма в манерах. Его постоянное нервное напряжение отразилось на его лице с аскетическими чертами, которые как-то не гармонировали с его подтянутой и легкой фигурой. Вежливый и обаятельный и в то же время взвинченный и очень упрямый, Дмитрий всегда отгораживал себя от окружающего общества, присекая любые контакты близкого общения с ним".
А как же творчество? В 1929 году он написал Третью симфонию ("Первомайскую") на слова Семена Кирсанова, и она была принята с восторгом. А вот работы в двух балетах – "Золотой век" (1930) и "Болт" (1931) закончились для Шостаковича неудачей. Это были чисто пропагандистские спектакли, где главными героями были советские спортсмены ("Золотой век") и рабочие завода ("Болт").
Несмотря на заявление четырехлетней давности о том, что никакая нужда не заставит его больше работать в кино, Шостакович это свое слово нарушает. В 1930 году он пишет музыку к фильму "Золотые горы", через год – к фильму "Встречный". Эти кинопартитуры можно назвать одними из самых удачных в творчестве композитора в кино.
В 1931 году Шостакович откровенно заявил в печати о засилье халтуры и делячества в политическом агитационном искусстве, которому он отдал пять последних лет своей жизни. Будучи беспощадным к другим, Шостакович не пожалел и себя, заявив, что почти все сделанное им за последние пять лет не имеет художественной ценности. После этих слов многим тогда казалось, что впереди композитора ждет долгий и затяжной творческий кризис. Но это оказалось не так.
В 1932 году на свет появилось знаменитое произведение Шостаковича опера "Леди Макбет Мценского уезда" ("Катерина Измайлова") по одноименной повести Н. Лескова. Это произведение великий композитор посвятил своей жене Н. Варзар. А через четыре года свет увидела и Четвертая симфония. Как писал Г. Орлов, "это была первая великая опера и первая великая симфония, появившиеся в России после революции. Оба произведения поражают широтой охвата жизни, широтой, которую хочется назвать шекспировской, проникновением в сердцевину вечных проблем существования человека в мире. Оба потрясают глубиной трагизма, особенно неожиданной у композитора, известного своим музыкальным остроумием, чувством юмора, талантом карикатуриста".
В 1934 году в программе Международного музыкального фестиваля в Ленинграде звучала опера Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда". Сам автор оперы был на этом фестивале, и его переводчицей была 20-летняя студентка Ленинградского университета Елена Константиновская. Во время этого общения между великим композитором и молоденькой студенткой внезапно вспыхнул роман.
В июне того же года Шостакович уехал на две недели с концертами в Батуми и Баку. И за этот период Е. Константиновская выдержала целый ураган эпистолярных посланий: Шостакович прислал ей за 14 дней 42 письма и три телеграммы! В одном из этих писем, датированном 15 июня, Дмитрий Шостакович писал: "Моя радость, скучно мне без тебя и грустно от всего комплекса переживаний. Ты в мою жизнь ворвалась как гром среди ясного неба. Я влюблен безумно, страстно и жить без тебя не могу..."
Шостакович совершенно не скрывает от окружающих своей новой привязанности. Он появляется с Еленой на спектаклях, концертах, даже знакомится с ее родственниками. Однако мать Елены открыто выступила против этого знакомства и буквально заставила дочь порвать свои отношения с Шостаковичем. Чтобы доказать искренность своих чувств к Елене, Шостакович обещает ей оформить развод со своей супругой. О том, что было дальше, рассказывает сама Е. Константиновская:
"Наконец он решился. Все было как в дурном романе. Я прождала до глубокой ночи. Позвонила ему. Жена ответила: "Дмитрий Дмитриевич остается дома".
На этом все кончилось. На меня посыпались несчастья. По доносу меня исключили из комсомола, арестовали. В тюрьме я получила открытку от Шостаковича. Когда меня выпустили, он пришел ко мне с альбомом ругательных рецензий под мышкой: это было после разносных статей "Правды". Он сказал: "Вот видите, как хорошо, что вы не вышли за меня замуж".
Я попросилась в Испанию, где шла гражданская война. Там я познакомилась с кинооператором-документалистом Романом Карменом и вышла за него замуж".
Увлечение Шостаковича другой женщиной во многом объяснялось тем, что врачи запретили Варзар иметь детей. Но композитор мечтал иметь наследников. Видимо, в какой-то момент поняв, что увлечение мужа зашло слишком далеко и она может навсегда его потерять, Варзар решила забеременеть. И судьба оказалась к ней благосклонна. Узнав о том, что у них будет ребенок, Шостакович вернулся в семью. В 1936 году на свет появился первенец – дочь, которую Нина хотела назвать Варварой. Однако по просьбе мужа дочери было дано имя попроще – Галина (в дальнейшем она выйдет замуж за внука К. Чуковского). А через два года у Шостаковичей родился еще один ребенок – на этот раз мальчик, которого назвали Максимом.
Между тем разгромные статьи в "Правде", о которых упомянула Константиновская, появились в 1936 году. Самая известная из них – "Сумбур вместо музыки" – появилась 28 января. После этой статьи, в которой шельмовалась опера "Леди Макбет Мценского уезда", два года шедшая при полных аншлагах на сцене Ленинградского Малого оперного театра, опера была снята с репертуара и дружно осуждена коллегами композитора. Сразу за этим Шостакович вынужден был отменить и премьеру своей Четвертой симфонии.
Трудно объяснить, как после подобных статей Шостакович вообще остался тогда на свободе. Ведь в том же 1936 году, когда композитор приехал в Киев, одна местная газета так и написала: "В наш город приехал известный враг народа композитор Шостакович". В конце 30-х годов были арестованы и погибли в застенках НКВД многие из тех, с кем у композитора были не только родственные отношения (была арестована его теща, муж старшей сестры расстрелян, а сама сестра выслана), но и приятельские – например, он был очень дружен с маршалом М. Тухачевским, которого в июне 1937 года расстреляли как немецкого шпиона. Однако самого Шостаковича так и не тронули. А затем грянула война.
В осажденном Ленинграде Шостакович не сидел сложа руки, он участвовал в оборонных работах, состоял в ополчении, по ночам дежурил на крыше консерватории и тушил зажигалки. Но главным для него оставалось творчество. Именно во время войны композиторский талант Шостаковича заблистал с новой силой. Седьмая (декабрь 1941-го) и Восьмая (1943) симфонии приносят всемирную славу не только автору, но и стране, в которой он жил. Летом 1942 года один американский корреспондент написал о Седьмой симфонии, исполненной в Нью-Йорке оркестром под управлением Тосканини: "Какой дьявол может победить народ, способный создавать музыку, подобную этой!"
Однако когда в конце 70-х годов свет увидела книга Соломона Волкова "Свидетельство" (якобы мемуары Дмитрия Шостаковича), в ней были приведены слова самого композитора о своей Седьмой симфонии. Шокирующие слова. Композитор говорил: "Тема нашествия не имеет никакого отношения к нападению фашистов. Сочиняя эту тему, я думал о совсем другом враге человечества... У меня нет никаких возражений против того, что Седьмую называют "Ленинградской симфонией". Но в ней речь не идет о блокаде. Речь идет о Ленинграде, который Сталин обрек на гибель. Гитлер предпринимал лишь завершающие усилия".
Осенью 1941 года семью Шостакович эвакуировали самолетом сначала в Москву, затем поездом в Куйбышев. Последняя поездка запомнилась тем, что во время ее у композитора украли чемодан, в котором находились рукописи Четвертой, Пятой и Шестой симфоний. Надо сказать, что великий композитор панически боялся любых длительных путешествий. Он так не хотел уезжать в Куйбышев, что хотел даже пойти к гипнотизеру. Точно такой же страх охватил его и в 1950 году, когда в составе большой делегации (И. Эренбург, К. Симонов и др.) он должен был вылететь в США на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры, выступавших против угрозы атомной войны. Шостакович наотрез отказался лететь в Америку, и никакие уговоры родных и друзей не могли заставить его изменить своего решения. И только одному человеку удалось уговорить композитора. Этим человеком был Сталин. Он лично позвонил Шостаковичу домой, и после этого звонка тот дал свое согласие на поездку. Именно во время той поездки с композитором произошла история, которая лучше всего его характеризует. Кто-то из друзей Шостаковича попросил его привезти из Америки редкое лекарство. Стоило оно довольно дорого, и Шостакович истратил на него все свои деньги. После этого все оставшиеся дни командировки он вынужден был подниматься на десятый этаж гостиницы пешком, так как денег на "чаевые" лифтеру у него не было.
Однако вернемся в начало 40-х. В 1941 и 1942 годах Шостакович наконец дождался правительственных наград – он был удостоен Сталинских премий. Еще одну такую премию он получил в 1946 году. Однако в том же году – на октябрьском пленуме Союза композиторов СССР – в адрес Шостаковича зазвучала и критика. К примеру, Бернандт в своем выступлении заявил: "Творческий облик Шостаковича весьма сложен и противоречив. Некоторые особенности его музыкального языка, как мне кажется, коренятся в известной обособленности пути Шостаковича от основных путей русской художественной культуры, в ее наиболее ярких реалистических и демократических традициях... Шостакович не обнаружил потребности окунуться в русскую классику... Отсутствие положительного идеала в творчестве Шостаковича рождает скептическое отношение к жизни..."
Видимо, желание найти "положительный идеал" подвигло Шостаковича в 1947 году дать свое согласие на написание оперы "Тихий Дон" по роману М. Шолохова. Эта опера создавалась к 30-летнему юбилею Октября. Однако эта работа у композитора вскоре остановилась. Вот что пишет по этому поводу Т. Хренников: "Шостакович позвонил мне и попросил приехать к нему домой. Я не однажды бывал у него, приехал, естественно, и в этот раз. (В том году Шостаковичи переехали с квартиры на Мясницкой в роскошную квартиру на Кутузовском проспекте. – Ф. Р.)
– Мне дано задание, – говорит Дмитрий Дмитриевич, – в канун предстоящей годовщины написать оперу "Тихий Дон".
– "Тихий Дон"? Но ведь есть уже опера Дзержинского!
– Да. Но ведь вы сами понимаете, что это не такая опера, которая соответствовала бы роману Шолохова. Так вот, я начал работать, а сейчас оказался перед тупиком. И я хотел с вами посоветоваться: что мне делать? Ведь Гришка не принял советскую власть. Не принял!
И я живо представил, что в юбилей советской власти Шостакович выступает с новой оперой "Тихий Дон", которая должна сместить оперу Дзержинского, и в этой новой опере главное действующее лицо – враг советской власти. И я сказал:
– Раз вы пришли к выводу, что нельзя сделать оперу на этот сюжет, то и не надо делать.
И Шостакович оставил работу над оперой".
Трудно себе представить, как отнеслась бы официальная власть к Шостаковичу, напиши он эту оперу в "нужном русле", однако отказ продолжать работу осложнил его судьбу. В 1948 году появилось знаменитое постановление "О недостатках в советской музыке", в котором досталось и Шостаковичу. Он уходит из консерватории, его сочинения не исполняются, семья откровенно нищенствует. Например, когда у него кончились деньги, ему отдали все свои сбережения две его домработницы – Феодосия и Мария Кожуновы. Как и в 1937 году, Шостакович со дня на день ждал ареста. Но произошло обратное. Как-то вечером в его доме зазвонил телефон, и, когда композитор взял трубку, на том конце провода раздался голос с известным грузинским акцентом. Это был Сталин. Он справился о здоровье Шостаковича. Тот ответил откровенно: "Очень плохо, товарищ Сталин". И тогда вождь изрек: "Не волнуйтесь, мы позаботимся о вашем здоровье". После этого звонка Шостаковичу выдали пропуск в Кремль и документ, подписанный Сталиным, в котором сообщалось, что Дмитрию Шостаковичу выделяется дача под Москвой со всеми удобствами. Отмечу, что в 1950 и 1952 годах он вновь удостаивается Сталинских премий.
Многие люди, близко знавшие Шостаковича, говорили о его малодушии. Однако не все так просто в этом вопросе. Сам композитор в конце жизни как-то признался своему коллеге Эдисону Денисову: "Когда я думаю о своей жизни, я понимаю, что был трусом. К сожалению, был трусом. Но если бы вы видели все то, что в своей жизни видел я, вы бы тоже стали трусом..."
По мнению того же Э. Денисова, "одной из причин малодушия Дмитрия Шостаковича была его глубокая, навязчивая любовь к своим детям. Многое из того плохого, что сделал он в своей жизни, было сделано ради детей. Его положение в обществе и его авторитет, почести и ордена – все это позволяло ему обеспечивать детям очень комфортное существование. Он много сил положил, помогая сыну Максиму, хотя музыкальные способности того ограниченны. В конце концов Максим стал удачливым дирижером, но отца благодарить он должен за то, что был назначен главным дирижером оркестра Московского радио".
Как и все гениальные люди, Шостакович многим знавшим его казался странным человеком. Например, писатель Е. Шварц в июле 1953 года в своем дневнике оставил такую запись: "Шостакович живет на даче недалеко от нас, но я сам не захожу к нему, зная, что есть у него дни, когда он не переносит людей. Недавно был у него Козинцев, которого встретил он приветливо, не отпускал. Вдруг внизу показались еще трое гостей – все его хорошие знакомые. Дмитрий Дмитриевич вскочил, пробормотав: "Простите, простите, опаздываю на поезд", – выскочил из дачи и побежал на станцию. Ну как тут пойдешь к нему?"
Не менее страстным увлечением, чем музыка, был у Шостаковича футбол. Причем, он был не только страстным болельщиком, но и заядлым игроком. Когда Г. Козинцев спросил у него, почему он так страстно любит ходить на футбольные матчи, Шостакович ответил ему, что на стадионе можно свободно и громко выражать свое отношение к тому, что видишь. В реальной жизни композитор чаще всего был этого лишен.
Между тем после смерти Сталина официальное положение Шостаковича еще более упрочилось. В 1954 году ему присвоили звание народного артиста СССР. Через шесть лет после этого его приняли в КПСС. Этот его поступок шокировал тогда многих. Композитор С. Губайдулина позднее так прокомментировала его: "Когда мы узнали об этом, нашему разочарованию не было предела. Мы не могли понять, почему в то время, когда политическая ситуация стала менее скованной, когда, казалось, человеку стало возможно сохранить свою честность, целостность, Шостакович пал жертвой официальной лести. Что побудило его к этому? Я поняла потом, что человек может снести и голод, и политические гонения, но он не способен устоять перед искушениями пряником. Я поняла, что то, чего он натерпелся в своей жизни, было невыносимо жестоким. Он вышел с честью из наиболее важных испытаний, но, когда он позволил себе расслабиться, он поддался слабости. Но я принимаю его таким, каким он был, в нем – воплощение трагедии и террора нашей эпохи".
Без сомнения, можно утверждать, что Шостакович вступал в ряды КПСС без всякого желания, только под давлением извне. Сделать подобный выбор ему было крайне тяжело. Многие сомневающиеся в этом приводят в пример поведение Шостаковича во время его поездки в США в 1959 году. Тогда в ответ на язвительные высказывания в свой адрес, что он и все советские композиторы пишут по указке партии, Шостакович заявил: "Я считаю Коммунистическую партию Советского Союза самой прогрессивной силой мира. Я всегда прислушивался к ее советам и буду прислушиваться впредь". Однако следует учитывать, что ответить по-иному композитор просто не имел возможности. Он не был откровенным диссидентом и прекрасно понимал, что в случае иного ответа неприятности случились бы не только у него, но главное – у его детей, жизнь которых только начиналась. Если бы Шостакович действительно относился к КПСС как к самой прогрессивной партии, он бы не стал убегать от членства в ней в 1960 году, о чем писал И. Гликман. По его словам, Шостакович вызвал его к себе домой и, буквально рыдая, заявил: "Они давно преследуют меня, они гоняются за мной..." Когда Гликман попросил его успокоиться и рассказать все подробно, Дмитрий Шостакович сказал, что по указанию Н. Хрущева его решили сделать председателем Союза композиторов РСФСР, для чего он обязан вступить в партию. Для этого из ЦК специально был прислан влиятельный функционер – Петр Поспелов. Шостакович отпирался как мог, говорил о том, что плохо изучил марксизм-ленинизм, что верит в Бога. Но все было напрасно. И тогда, чтобы не являться на партийное собрание, на котором его должны были принять в партию, Шостакович уехал в Ленинград. Но его нашли и там и потребовали вернуться. В конце концов композитор сдался. Вот так Шостакович стал членом КПСС.
Между тем в 50 – 60-е годы в личной жизни композитора также произошли существенные изменения. 5 декабря 1954 года скончалась его первая жена Нина Васильевна. Она приехала в научную экспедицию в Ереван, поднималась в горы Алагеза и чувствовала себя превосходно. Однако затем она внезапно занемогла. Свидетель тех событий, Н. Попова, рассказывает: "После концерта Александра Вертинского, который состоялся в Большом зале Армфилармонии, мы пили чай с пирожными у Нины Васильевны. Она была весела, и ничто не предвещало беды.
Утром меня разбудил телефонный звонок: "Наля, Нине Васильевне плохо, она, наверное, чем-то отравилась, приезжайте". Я приехала, но дома ее не застала, соседи сказали, что ее увезла "Скорая".
Это было 4 декабря – накануне праздника Дня Конституции. Нина Васильевна лежала в палате в тяжелом состоянии, у нее были сильные боли. Врачи ничего толком не могли понять, что с ней. Только в одиннадцать часов вечера решили оперировать. После операции профессор Шериманян, очень известный в Армении хирург, сообщил мне: "Положение безнадежное, надо вызывать мужа и родных. У нее интоксикация. Операцию сделали поздно".
Всю ночь я сидела около Нины Васильевны. Ее мучила жажда, но пить врачи не разрешали, я смачивала ей губы. "Мне хочется холодной воды со льдом и лимоном", – сказала она. К утру ей стало хуже, она потеряла сознание.
Часов в двенадцать с аэродрома приехал Дмитрий Дмитриевич с дочерью Галей. Ей было лет 16. Они вошли в палату и молча стояли у дверей, пораженные состоянием Нины Васильевны. Она была без сознания. Через полчаса нас попросили выйти из палаты. Мы прошли в кабинет главного врача, а через несколько минут вошел врач и сказал, что Нина Васильевна скончалась. Дмитрий Дмитриевич был испуган, подавлен, бледен. Он все время снимал и протирал очки. Девочка молча стояла рядом с ним, пораженная случившимся. Все вышли на улицу. Сели в машины. Дмитрий Дмитриевич сел в машину, в которой была я. Мы молчали, а Дмитрий Дмитриевич что-то все время говорил как бы сам с собой. "Что ж это будет?", "Это невозможно", "Кто же будет с Максимом математикой заниматься?".
По заключению врачей, Нина Васильевна умерла от рака сигмовидной кишки. Когда Дмитрий Дмитриевич прочел его, он сказал мне: "Нина Васильевна в жизни всегда была счастливой и на этот раз не узнала, что у нее обнаружили такую страшную болезнь".
После смерти жены Шостакович некоторое время оставался вдовцом, пока у него внезапно не появилась некая женщина, которая уговорила его жениться на ней. Это произошло в 1956 году. Однако, как выяснилось вскоре, у молодоженов было мало общего, и вскоре Шостакович начал тяготиться своей новой супругой. Эта мука длилась три года, пока летом 1959 года Шостакович внезапно не сбежал от жены в Ленинград. И не возвращался до тех пор, пока она не покинула навсегда его московскую квартиру. В июле того же года они оформили официальный развод.
После этой неудачной попытки найти себе близкого друга казалось, что композитор больше никогда не женится. Но судьбе было угодно повернуть все по-своему.
В том же 1959 году Шостакович закончил работу над опереттой "Москва. Черемушки". Ее клавир взялось напечатать издательство "Советский композитор", где литературным редактором работала 25-летняя Ирина Супинская. Так она впервые заочно познакомилась с великим композитором. А вскоре произошло их более близкое знакомство.
В один из вечеров Ирина должна была пойти на концерт со своим знакомым, однако тот в последнюю минуту от похода отказался и вместо себя прислал своего товарища. Этим человеком оказался Шостакович. В 1962 году (после двухлетнего знакомства) они решили пожениться. Как писал сам композитор своему другу Исааку Гликману в июне 1962-го: "У нее есть лишь одно отрицательное качество: ей 27 лет. Во всем остальном она очень хороша. Она умная, веселая, простая и симпатичная. Думается, что мы с ней будем жить хорошо".
А вот что рассказала сама Ирина Шостакович о своем муже: "Выходить замуж за гения мне было страшно. По многим причинам. К тому же я понимала, что главное явление в его жизни – это музыка. Я должна была взять на себя часть обременявших его жизненных забот, дать ему возможность свободно жить и работать. А характер у него был замечательный. Жить рядом с ним было одно удовольствие. Совершенно сознательно не делал зла людям, причинявшим ему страдания".
21 октября 1962 года, развернув очередной номер газеты "Правда", Шостакович натолкнулся на стихи Евгения Евтушенко. Они настолько потрясли композитора, что он решил на некоторые из них написать музыку. (Это были: "Бабий Яр", "Страхи", "Карьера" и др.) Так на свет появилась Тринадцатая симфония. Однако, как только она была написана, вокруг нее стала складываться почти детективная история. Уже на начальной стадии, когда Шостакович стал искать исполнителя для этого произведения, многие певцы наотрез отказывались от этой чести. Все они боялись попасть на заметку властей. Среди отказавшихся были: Е. Мравинский, И. Петров, А. Ведерников, Б. Гмыря и другие известные исполнители. Наконец свое согласие исполнить вокальные партии дали Виктор Нечипайло из Большого театра и Виталий Громадский из филармонии. Дирижером согласился быть Кирилл Кондрашин.
