Текст книги "Непревзойденные"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Она учится в университете в Санта-Круз, в Калифорнии. Там другая система, не такая, как у нас. Первые два года они получают общую базу, на основании этого ты можешь выбирать направление и учиться по специальности. Но Алена – 100-процентный гуманитарий. Ее интересуют и журналистика, и психология, и философия. Сейчас она взяла курс «Молодежная политика».

– Ирина, вы строгая мама?

– Я не строгая. Но лишняя опека – это неправильно. Когда мы все жили в Америке, у нас строго было оговорено, кто какие функции в доме выполняет. Если у меня есть возможность и время – я делаю, нет – значит, дети все сами делали. Какой-то период у меня совсем не было возможности заниматься воспитанием детей – я работала по 10 часов. Моя задача была наполнить холодильник, купить Саше машину и содержать ее, оплачивать счета. Так что у меня не было времени быть строгой или нестрогой.

– Ваши дети понимают, что их мама – великая фигуристка? Или вы для них просто мама?

– Не знаю, это надо у них спрашивать. Я думаю, что им как раз не хватало того, чтобы я была просто мама. Я много работала, я слишком много времени и сил отдавала своей работе, другим детям или общественным нагрузкам. Это, наверное, их больше всего и не устраивало во мне. Поэтому они были бы счастливы, если бы я была просто мамой.

– А бывает так, что вы все вместе куда-то идете – в кино, театр, гости?

– Конечно. Ну, Сашка уже взрослый. А когда они были все поменьше, мы время проводили вместе. Потом с возрастом у них стали появляться свои друзья, свои приятели, и им хотелось с ними время проводить, что тоже нормально. Как и нам всем хотелось в юности не ходить с родителями к каким-то тетям и есть пироги, а к своим друзьям убежать.

– Ира, а кто ваши друзья?

– У меня немного друзей. Но их и не должно быть много. Много людей, с которыми я в нормальных, хороших, честных отношениях, мы можем часто и посидеть, поговорить, какое-то время провести вместе. Оксана Пушкина – это одна из самых моих близких подруг. Она – это последние 10 лет моей жизни, в том числе и Америка. Еще у меня есть подруга, с которой мы вместе наших сыновей рожали. Моему Сашке 25, и ее Саше 25.

– А с мужчинами вы умеете дружить?

– С мужчинами можно дружить, если есть общие интересы, друзья, если на них можно положиться. У меня есть круг людей, которые, я знаю, если я позвоню, мне помогут. Мы можем вместе поехать куда-то отдохнуть, или я привлекаю их к каким-то делам, или они меня просят о чем-то. Вот на таком уровне – да, есть. Но плакаться мужчине в жилетку я не хочу – это противоестественно. У меня в этом нет потребности.

– Ирина, вы дважды были замужем. Сейчас вы свободны. Вы никак не можете встретить мужчину своей жизни? Каков он должен быть для вас – ваш идеальный мужчина?

– Зачем идеал? Ну что мы сами себя обманываем? Это собирательный образ, значит, уже из разных людей. Кумиры могут быть. В спорте, в музыке, в литературе. А идеал мужчины или женщины – зачем он нужен? Если мне этот человек приятен, интересен, если между нами возникает биополе – зачем мне в нем идеал-то искать?

– Ира, чего вам хочется от жизни сегодня?

– Жизнь идет по определенным циклам. Кажется, забрался на первое место и должен там сидеть и держаться этого первого места. Мне говорили: «Ну как же так – вы уходите? Вы должны нам чемпионов воспитывать». Я отвечаю: «Хватит. Я и так вам 10 лет глаза мозолила. Почему я должна все время стремиться к вершинам? Дайте мне пожить по-человечески. Я уже выдала что-то на-гора! Выдайте хотя бы одну сотую того, что я уже сделала». Часто такие вопросы возникают и у журналистов. Вы же каждый день занимаетесь каким-то трудом. Но это же не олимпийские медали! Что, у вас жизнь менее интересная, чем у меня? И так в каждой работе. Но все время выдавать на-гора? Эти наши стремления к чемпионству? Дайте мне возможность наслаждаться жизнью, быть полезной и востребованной в чем-то ином – не обязательно в фигурном катании…»

Примерно в это же время в публикациях российских СМИ возник и бывший супруг нашей героини – Александр Зайцев. И многие поклонники этой великолепной некогда пары впервые узнали, чем он занимался все эти годы. Оказывается, он уже три года работает… рядом со своей бывшей супругой – в Лейк-Эрроухенде. А перед этим успел поработать и в других частях света. Вот как он сам рассказывает об этом:

«Поначалу я работал в Спорткомитете, потом перешел тренером в «Динамо». Заниматься с учениками мне очень нравилось, и, по отзывам коллег, у меня получалось. Но перемены в политике и экономике коснулись и спорта. В один прекрасный момент ни я, ни Федерация фигурного катания не смогли финансово поддерживать моих учеников. И тогда я постарался всех их куда-то пристроить: кого – в ледовое шоу, других – в балет. Естественно, не у нас, а за рубежом. Кстати, многие из ребят мне до сих пор звонят, и мы поддерживаем теплые отношения.

Единственное, за что мне обидно, у нас была создана сильная группа. Ребята выступали и в «верхнем эшелоне», и на молодежных, юниорских чемпионатах по фигурному катанию. Это была команда единомышленников: тренеры, хореографы, массажист, ученики… И вдруг все это рухнуло. Надо было как-то выживать, и мне вслед за воспитанниками тоже пришлось искать работу за границей. Я работал в Австралии, Италии, Англии, Австрии, Турции, теперь в США. Труднее всего было в Австралии. И не потому, что там нет традиций в этом виде спорта. Ситуация оказалась намного прозаичнее. Это была первая страна, где мне надо было не работать, а зарабатывать деньги. Иными словами, я должен был тренировать всех подряд. Раньше мне не хватало положенных двух часов, чтобы «пообщаться» на льду с учениками. Я постоянно просил заливщика: «Подожди еще минутку. Сейчас отработаем этот элемент». А в Австралии отведенные четверть часа длились целую вечность. Я работал в «пустоту», без интереса. Постепенно начал понимать, что прежде всего мне следует переделать самого себя, уяснить, что в мои функции входит не только подготовка чемпионов. В конце концов надо было просто смириться с создавшимся положением, и я смирился. Я придумал парочку стандартных фраз о погоде, здоровье, на которые уходило минут десять, а оставшиеся пять работал с подопечными на льду.

Так что, как видите, я в порядке. Я никуда не пропадал…»

Но вернемся к биографии Родниной.

В декабре 2007 года ей наконец удалось стать депутатом Государственной думы V созыва по списку «Единой России» от Омской области. В Думе она заняла пост заместителя председателя комитета по образованию. А в декабре 2011 года Роднина была вновь переизбрана все по тому же списку и от той же области. Правда, в этот раз она стала членом другого комитета – по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественниками. Кроме этого Роднина является членом Совета при Президенте Российской Федерации по физической культуре и спорту. А в «Единой России» она руководит внутрипартийными проектами «Дворовый тренер», «Школьный спорт» и «Россия: мы должны жить долго».

После провала нашей олимпийской сборной на играх в Ванкувере в начале 2010 года Роднина дала достаточное жесткое интервью одному из печатных изданий. Приведем из него лишь небольшой отрывок:

«А нынешние гонорары? За первое олимпийское «золото» я получила три тысячи рублей премии, за последнее – пять тысяч. И машин нам не дарили, покупали их сами. Понимаю, времена изменились, но люди-то остались людьми. Если можно получать большие деньги и особенно не напрягаться, зачем убиваться на тренировках и соревнованиях? Ну, Олимпиада, подумаешь… Во всех видах спорта полно коммерческих соревнований. Недобрал на Играх, компенсируешь на платном турнире. Деньги вышли на первый план, а вопросы престижа отодвинулись куда-то на задворки.

Такой системы поддержки спортсменов, как в России, нет ни в одной стране мира. Ответственно заявляю. Даже в Китае. Там из них сначала все жилы вытянут, а потом только наградят. У нас же вбухивают в спорт деньги, которые люди уже унести не могут.

По моим понятиям, наш спортивный люд зажрался. В первую очередь, повторяю, руководство федераций. Сомневаюсь, что хоть кто-то в состоянии дать план работы на следующее четырехлетие. При условии, что на горизонте Сочи. Я вот с месяц назад сидела на совещании у вице-премьера Жукова, слушала, о чем речь идет, и поняла: мы уже опоздали к Играм-2014. Выстрелить, как китайцы в Пекине, у нас не получится. Для этого нужно было еще несколько лет назад начинать подготовку, отобрать способных ребят-юниоров и вести их. В свое время Фетисов подготовил программу «Результат», но Слава ушел, и все похерили. Это асфальт можно положить за день до приезда гостей и траву покрасить, а чемпиона за короткий срок не вырастишь.

Зато на открытии Игр у нас наверняка все будет сверкать и переливаться круче, чем в Ванкувере и Пекине, вместе взятых. «Евровидение» уже посмотрели. И заняли в домашнем конкурсе место во втором десятке… Мы хотим сделать спорт национальной идеей, хотя таковой может стать здоровье народа. Спорт же высших достижений способен поднять престиж нации, объединить ее. Да, нам нужны победы. Но откуда им взяться, если в олимпийской команде нет настроя? Начиная с руководителей, тренеров и заканчивая спортсменами. Вся Россия в шоке от итогов первых восьми дней Игр. А те, кто ответственен за результат, думаете, сильно переживают? Я вот вчера видела Тягачева в ресторане «Русского дома». Аппетит отменный! У Леонида Васильевича все замечательно, он сенатор, его горнолыжный центр под Москвой успешно работает на коммерческой основе. Зато медальные планы на Игры не утверждены. Цинизм высшей пробы! Поняли, что в Ванкувере будет полная, извините, задница, и решили не подставляться раньше времени. А я точно знаю, что одно олимпийское «золото» по затратам стоит минимум четыре миллиона долларов – сборы, экипировка, зарплаты, стипендии… Если назвать прогноз, а потом его не выполнить, придется отвечать за потраченные деньги, а отчитываться не хочется. Классно ребята устроились: который год кряду умудряются сидеть на двух стульях! Общественная организация, живущая за государственный счет. Удобно! В крайнем случае, всегда можно перевести стрелки на спортсменов, мол, не проявили волю к победе. А это лишь вершина айсберга. Мы все время снимаем пену, а что происходит внутри бурлящего котла, не знаем. Боимся сунуться вглубь.

Чем нынешняя молодежь отличается от нас тогдашних? Мы дети поколения победителей, родители выиграли войну и нас воспитывали в таком же духе. А за что умирать современной молодежи? Она предпочитает без красивых слов о служении Отчизне жить и работать. За гонорар. А посему будем вспоминать славное прошлое, смотреть, как бежит за Словению Петра Майдич со сломанными ребрами, и надеяться, что наши, случись такое, тоже не остановятся…»

Вообще на протяжении своей депутатской деятельности Роднина несколько раз попадала в разного рода скандальные ситуации.

Например, в январе 2013 года широкий резонанс вызвал комментарий Родниной по поводу оппозиционной акции против так называемого «закона Димы Яковлева», участники которой пронесли по городу портреты поддержавших закон депутатов с надписью «Позор!», после чего выбросили эти портреты в мусорный контейнер. Роднина высказала разочарование тем, что ее фотографию «несла не яркая личность из толпы, а, как говорят в Москве, тетка из очереди».

Вслед за этим участник нескольких Олимпийских игр (2000, 2008, 2012), чемпион России 33-летний Евгений Салахов написал об этом на своей странице в социальной сети «ВКонтакте». Обращаясь к Родниной, он заявил следующее: «…Несколько дней назад вы проголосовали за закон, запрещающий американцам («Википедия» говорит, что вы прожили там 12 лет, уверен, что и сейчас часто бываете там) усыновлять детей-сирот… Где доброта и мир в вашем поступке? Куда делись ваши спортивные принципы? Как вы пользуетесь политической силой?..

А вы имели ЛЮБОВЬ НАРОДА!.. Ведь, элементарно нажав кнопку «воздержалась», вы сохранили бы эту любовь. Какую же такую силу политическую нужно иметь, чтобы она была сильнее трех олимпийских медалей? Кого вы боитесь?..»

Салахов призвал легендарную фигуристку, если та хочет реабилитироваться в глазах людей, либо попросить прощения у народа, либо на личном примере показать, как это – усыновить ребенка-инвалида. «В обоих случаях лично достал бы ваш портрет из бака», – заявил Салахов. Автор письма при этом прекрасно понимает, что его заявление может стоить ему карьеры, однако пишет, что ему не страшно: «Страшно – не иметь своего мнения».

Свое мнение на этот счет высказал и известный блогер Владислав Гаганов: «Возможно, это – неудачная попытка пошутить, но она дорого обошлась ей (Родниной. – Ф. Р.), ибо, в общем-то, оговорка про «тетку из очереди» показала, до какого уровня можно докатиться за пять лет пребывания в «Единой России»… В любом случае, пусть уж лучше в моей памяти Ирина Роднина останется советской чемпионкой, а не бездушной единороссовской функционеркой».

Другой скандал вокруг имени Родниной случился спустя несколько месяцев – в сентябре 2013 года. На фоне кризиса в Сирии и позиции в этом вопросе США и их президента Роднина разместила на своей странице в Twitter фотоколлаж, на котором темнокожие Барак Обама и его супруга изображены на фоне банана, расцененный частью общества как расистский (на этот фотоколлаж в ее аккуанте первым обратил внимание Алексей Навальный). В ответ на это американское посольство в Москве на своем официальном сайте разместило цитату Томаса Джефферсона: «Нетерпимость – болезнь, порожденная невежеством». На что многие интернетчики пошутили: «Чья бы корова мычала…» А сама Роднина справедливо заявила: «Свобода слова есть свобода. За свои комплексы сами и отвечайте». Она также возмутилась, что стоило «папику» Навальному «ретвитнуть», как тут же «пошла цепная реакция хомячков». Однако спустя какое-то время скандальный фотоколлаж Роднина со своего аккуанта удалила.

Член комиссии Госдумы по вопросам депутатской этики Ян Зелинский заявил, что выложенный Родниной коллаж не нарушает российского законодательства, поэтому она имеет право размещать его в Интернете: «Как депутат, как гражданин она имеет право выкладывать любые фотографии, не запрещенные законом. Она видит президента США как любящего бананы. Что здесь такого? Здесь нет криминала. Блогерам, видимо, хорошо платит правительство США, чтобы поднять какой-то скандал».

Другой член думской комиссии по этике Валерий Гартунг также не увидел проблемы в публикации Родниной. «У разных групп граждан есть специфические формы общения, это не значит, что все мы должны реагировать и идти на поводу у этих групп», – заявил он. При этом он добавил, что, если в комиссию поступит жалоба, она обязательно будет рассмотрена. Но никаких жалоб не поступило.

В заключение приведем отрывок из интервью И. Родниной:

«Самое ужасное, что я достаточно сентиментальна – заплакать могу даже в кино. Я совершенно не могу видеть боль и кровь, не выношу всяких гадов, любое физическое насилие для меня ужасно. От многого можно плакать в кино: во-первых, никто не видит, во-вторых, это очищает душу, – но вот когда умерла мама, слез не было. Ужасно, ужасно!.. Мне очень больно, что я не смогла приехать, когда она болела, даже на ее похоронах не была. Господи, я так страдала, а глаза были сухие… Есть просто вещи, от которых человек всю жизнь будет плакать, но по-другому…»

Восхитительная «Кумпарсита»
Людмила Пахомова – Александр Горшков

Чемпионы зимних Олимпийских игр (1976, Инсбрук)

Л. Пахомова родилась 31 декабря 1946 года в Москве в семье военного: ее отец – Алексей Константинович (1912–1968) – был генералом, Героем Советского Союза, занимал должность заместителя председателя ЦК ДОСААФ, а мама – Людмила Ивановна (1924–1993) – работала врачом. Отец мечтал, чтобы его дочь стала парашютисткой, но мама была против – ее пугала перспектива всю жизнь бояться за жизнь дочери. В итоге именно она привела 7-летнюю Люду в секцию фигурного катания в детско-юношеской спортивной школе при Стадионе юных пионеров (СЮП) в Москве. Там Людмила пробовала себя как в парном катании, так и в одиночном, но везде долгое время считалась бесперспективной фигуристкой. В итоге ее родители решили забрать дочь из фигурного катания. Как вдруг в 1964 году на горизонте появился фигурист и тренер Виктор Рыжкин (р. 1937), который перешел в ЦСКА из «Динамо». Позже он вспоминал:

«Пахомовой не давалось все легко. У нее очень драматичная спортивная и человеческая судьба… Помню, как встретил в метро ее маму, Людмилу Ивановну, и она мне сказала: «Мы закончили, успехов в фигурном катании нет. Папа забирает Милочку в парашютный спорт». А отец ее, Алексей Константинович, был генералом, Героем Советского Союза, заместителем председателя ЦК ДОСААФ. В то время, будучи уже тренером сборной СССР, я решил вернуться на лед, чтобы взяться за новое дело в нашем фигурном катании – спортивные танцы на льду. И, конечно, я не забыл Милочку (ее не только родители, все так называли) – ее пластику, артистизм…»

Рыжкин убедил Пахомову перейти в спортивные танцы и стать его партнершей. Вот как об этом вспоминала сама Л. Пахомова:

«Я начинала как одиночница. Пробовала себя в парном катании. Танцы меня никогда не интересовали. Считалось, что это занятие для пожилых… А потом Виктор Иванович Рыжкин предложил мне кататься с ним в паре в танцах. Сейчас я понимаю, почему я согласилась с такой легкостью: я ничем не жертвовала, ни от чего не уходила. Фигурное катание мне нравилось, но путного ничего не получалось. Данные у меня были средние. На средних ролях я и пребывала. Пара наша с Селезневым, поначалу казавшаяся перспективной, развалилась, и меня не то перевели, не то «сплавили» к тренеру Кудрявцеву, занимавшемуся одиночниками. (Может, даже это устроили родители, мне не обо всем рассказывали.) Я не блистала и на этом поприще, хотя и была чемпионкой России. На какое-то время возвращалась в парное, заменяла травмированную партнершу Фарида Сафаргалеева. Раньше многие одновременно катались и в парном, и в одиночном… В общем, как-то не поспешая, я занималась фигурным катанием, и вот тут возникли танцы. Рыжкин внушал мне, что это очень интересно. А мне интересным казалось перейти в ЦСКА, тренироваться у Жука. Это было престижно. Но… Я стала партнершей своего бывшего тренера и занималась довольно рьяно – новая обстановка, новая цель, новый тренер. Выступали мы с Рыжкиным уверенно с самого начала. Хорошо ли, плохо – трудно сказать: конкуренции в то время не было почти никакой, не было, по существу, самого вида – спортивных танцев…»

В том же 1964 году Пахомова и Рыжкин отправились на свой первый чемпионат СССР, который проходил в Кирове. Причем поначалу их не хотели туда допускать, не видя в них перспективную пару. Но в итоге они туда поехали и произвели фурор – стали первыми чемпионами по спортивным танцам на льду. В следующем году они заняли 2-е место в чемпионате СССР, а на зимней Спартакиаде народов СССР в 1966 году (Киев) они вновь стали чемпионами.

Паралелльно спорту Пахомова успевала и учиться – в 1965 году она поступила на балетмейстерский факультет ГИТИСа. По ее же словам:

«Я думала, что, если я приобрету специальные знания, если я овладею балетмейстерской техникой, это научит меня быть разумным исполнителем, понимать, что и для чего надо делать. Я была фигуристкой, не хотела уходить в сторону от фигурного катания. Я хотела заниматься осознанно своим любимым делом. Такова была моя цель, какой она представлялась мне издалека. Не уверена, что я осмелилась бы поступать в ГИТИС, если б я знала как следует, что это за вуз, чем мне предстоит заниматься и какие моральные испытания меня там ожидают. Всю жизнь удивляюсь, как у меня хватило сил и терпения выдержать все это».

А вот как ее поступление описывает М. Ганичева: «В ГИТИС был огромный конкурс, но ее вообще не должны были принять, у нее не было специального хореографического образования, и ее не допустили к экзаменам. Тогда она пошла к начальству, добивалась, говорила, что фигуристка, что теперь фигурному катанию нужны специалисты с балетмейстерским образованием. Она смогла всех убедить, и ее приняли условно, ради эксперимента. К этому времени ГИТИС уже закончила Елена Чайковская и получила такую загадочную профессию, как «балетмейстер на льду». Но Чайковская пришла в институт уже взрослым, зрелым человеком, а Мила была еще совсем юной девочкой, семнадцатилетней вчерашней школьницей…

Это действительно было для нее тяжелое испытание. Она была здесь чужая, еще очень юная, ничего не понимавшая в искусстве классического танца. Тяжело, наверное, было и специалистам наблюдать за ней.

У преподавателя П. А. Пестова, который вел класс, судорогой сводило лицо и портилось настроение на целый день, когда он видел Пахомову в классе: «Пахомова, а у вас нет сейчас тренировки? Нет? А я так надеялся…» Он страдал как профессионал: «Пахомова, что это у вас за позиция? Вы не на льду!», «Пахомова, зачем вы руки раскрыли, как самолет…» Но чувство благодарности за серьезное отношение к ней и прежде всего за науку она сохранила на всю жизнь. «Я и тогда была и до сих пор преисполнена благодарности моим преподавателям за то, что они меня терпели, за то, что относились ко мне всерьез. Тот же Петр Антонович Пестов, который вел класс, какие муки он претерпевал из-за меня, и ради чего! Ну, может, чуть-чуть носок у меня развернулся за те шесть лет, что я к нему ходила. Допустим, для меня как для фигуристки это было и существенно. Но для него, специалиста, имеющего дело с профессиональными танцовщицами, глядеть на меня была пытка».

Она была самой младшей на курсе, следующий за ней студент – двадцати восьми лет. Это уже были профессионалы, которые знали наизусть множество партий, изучили партитуры классических балетов, все перетанцевали на сцене. Ей же просто не хватало опыта и профессионализма. «Что делать в таком окружении девочке, которая в лучшем случае видела кое-что из партера? Что было от меня ждать, когда надо было сочинять адажио для «Спящей красавицы» или для «Легенды о любви»? – писала она в воспоминаниях. – Меня спрашивали: «Мила, ты уже целовалась? Или еще нет?» Со мной обращались бережно, поручали произведения, более подходящие по возрасту, например «Дикая собака Динго» Дифа или «Юность» Чудаки. Совершенно очевидно было и мне, и всем, что я не доросла до этого института. Учиться было интересно, я была захвачена, но… не справлялась, не справлялась. Мудрено мне было справиться. На многих занятиях по режиссуре, по актерскому мастерству я не могла понять самые простые вещи, я не могла их пропустить через себя, прожить искусственно, потому что я не прожила их в своей жизни…»

Но она умела работать, впитывать в себя все, чему могли ее научить. «Нужно знать, ради чего ты делаешь то, что ты делаешь. Я же сама ходила на занятия по классу к Пестову. Никто меня не заставлял туда ходить. Я знала, зачем мне это нужно. То, что меня покоряло в атмосфере ГИТИСа, что стало для меня нравственным уроком, – это культ служения искусству, проявляющийся во всем, во всех формах. В ГИТИСе я столкнулась с такой высокой культурой внутрипрофессиональных отношений, о которых нам в спорте и мечтать не приходится…»

Между тем весной 1966 года дуэт Пахомова – Рыжкин распался. На первый взгляд это было странно, поскольку дуэт начал прекрасно себя показывать на турнирах и мог существовать и дальше. Но распад дуэта был закономерен. Во-первых, сказывался большой разрыв в возрасте – почти 10 лет, во-вторых – различие в темпераментах и характерах. Вспоминает Т. Тарасова (она вместе с Пахомовой занималась у тренера Елены Чайковской):

«С Милой Пахомовой нас связывала дружба с детства и совместное пребывание в группе бесперспективных спортсменов на Стадионе юных пионеров. Нас с Милой переводили одновременно все ниже и ниже, пока окончательно не свели к бесталанным, уменьшая время занятий на льду. Одна отрада была в том, что мы любили ставить сами себе программы и, как нам казалось, с большим успехом их исполняли. Затем Мила ушла в парное катание, потом тренировалась у Виктора Кудрявцева и выиграла как одиночница первенство России, и наконец, оказалась в танцах. Ее партнером стал Виктор Рыжкин.

Мила в те годы выходила на лед пухленькая, румяная, с огромной прической – целая башня на голове. И их дуэт был первой серьезной советской танцевальной парой. Пахомова и Рыжкин первыми в нашей стране показали интересный произвольный танец, построенный на русской музыке. С этим танцем можно было рассчитывать на приличное место в международном турнире. Мне кажется, я никогда не сомневалась, что Мила одаренный в спорте человек, несмотря на мнение тренеров о нас. Возможно, эта мысль родилась еще в ту пору, когда мы восхищались друг другом на СЮПе. Как бы то ни было, я не помню, чтобы хоть раз, в отличие от тренеров, потеряла веру в Милин талант.

Я последний год занималась у тренера Лены Чайковской (чемпионка страны в одиночном катании, закончила ГИТИС, став профессиональным балетмейстером. – Ф. Р.), когда, расставшись с Рыжкиным, к ней пришла и Пахомова, искавшая для себя партнера. Хотя Пахомова и Рыжкин сумели сделать в танцах немало, мне не нравился этот дуэт, я находила неудачным подбор партнеров: Виктор Иванович, будучи опытным специалистом и одним из лучших тренеров в стране, по темпераменту мало подходил Пахомовой…»

Прошло несколько месяцев после расставания с Рыжкиным, и новым партнером Пахомовой стал ее ровесник – Александр Горшков.

Александр родился 8 октября 1946 года в Москве. «Впервые я встал на коньки в шесть лет, когда пошел в школу. Там моя мама познакомилась с мамой моего одноклассника, которая слышала о наборе детей в школу фигурного катания в Сокольниках. Наши мамы взяли нас за руки и привели туда. За мной быстро закрепилось звание «неудачник», и через год меня перевели в группу для самых слабеньких. Но мама с таким положением дел не смирилась. И однажды привела меня на тренировку сильнейшей группы, а тренер был новенький, подзывает меня и спрашивает: «Где ты пропадал две недели? Болел? Марш на лед!» Так была решена моя участь…»

Однако фигурист немного лукавит – в те годы он все-таки не связывал свою дальнейшую жизнь с фигурным катанием. Все его помыслы были о другом: он мечтал стать инженером, поскольку имел склонность к точным наукам. Поэтому, закончив школу в 1964 году, он сделал попытку поступить в Институт тонкой химической технологии. Однако на экзаменах провалился. После чего ему пришлось вспомнить, что он фигурист-одиночник, и отнести документы в Институт физкультуры. Его благополучно приняли. А потом в его жизнь вмешался случай.

В начале 1965 года в Москве проходил чемпионат Европы по фигурному катанию. Событие весьма значительное, привлекшее к себе внимание многих людей. В их числе оказался и Горшков, которому удалось купить билет на одно из состязаний. Там он увидел катание английских танцевальных пар, а также пару из Чехословакии Ему и Павела Романовых, которые и завоевали «золото» того чемпионата. И вот тут одиночник Горшков подумал: «А почему и мне не попробовать себя в танцах на льду?» Это его желание вскоре обрело плоть и кровь. Вот как он сам вспоминает об этом:

«Когда я решил заниматься танцами на льду, то понял, что буду самостоятельно выбирать партнершу. Сначала, когда я занимался парным катанием, я катался в паре с сестрой моего тренера Ирины Никифоровой. Но мы не сошлись характерами. У меня был друг, который тоже занимался фигурным катанием, – Сергей Широков. И ему поступило предложение от известной фигуристки в танцах на льду, которая каталась в паре с Александром Трещевым. Я пришел к ним на тренировку, хотя ничего не понимал в танцах. И мне это понравилось. Попытки эти заметила тренер Никифорова, она решила, что мне нужна партнерша, и сказала, что в ЦСКА есть девочка – Ира Нечкина, которая специально приехала из Ленинграда, и ей ищут партнера. Я прошел просмотр, и мы стали кататься вместе на одном льду с Татьяной Жук и Александром Гореликом, а также Милой Пахомовой, которая каталась с Виктором Рыжкиным. Здесь же каталась, пока одна, и Ира Роднина. Позже мы очень часто шутили с ней, что мы оба тогда относились к числу малоперспективных фигуристов. Виктор Рыжкин и Мила помогали нам – Рыжкин вставал в пару с Ирой Нечкиной, а Мила со мной, и они показывали нам, как надо делать то или иное движение. Затем они все отправились участвовать в чемпионатах, а две Ирины (Роднина и Нечкина) и я остались тренироваться.

Когда Мила вернулась в Москву после успешных дебютов на обоих чемпионатах, то стало известно, что она не будет продолжать кататься с Рыжкиным. В это время она залечивала травму ноги и не тренировалась. Мы же с моей партнершей катались на катке «Кристалл» в «Лужниках», и Мила по собственной инициативе стала приходить к нам на тренировки и помогать нам. Походила 10 дней, и после одной из тренировок она попросила меня проводить ее до метро. По дороге к метро «Спортивная» она сделала мне предложение кататься с ней. Правда, она сказала, что «тренера у нас пока не будет, из ЦСКА я ухожу, будем проситься на лед куда пустят – подумай». Я думал до вечера и вечером сказал, что согласен. Всем скоро это стало известно, и надо было как-то это объяснить моей партнерше. Я чувствовал себя предателем. Я не был тогда известным фигуристом, многие на меня обиделись, но пришлось это пережить. Мила лечила ногу, я катался один, и если бы мы сразу стали кататься вместе, было бы легче. Но когда она вылечила ногу, нам пришлось засучить рукава и тренироваться по 12 часов в день.

Признаться, я много размышлял над тем, сумею ли ликвидировать ту пропасть, которая была между нами. Мила уже была чемпионкой страны, имела опыт выступлений на крупнейших турнирах, а я только начинал изучать танцы. Но Мила твердо решила, что мы будем чемпионами. В работе она была фанаткой, бросила все, обучала меня танцевальному мастерству. Мила была исключительно сильной личностью, заразившей своей силой, фанатизмом…»

Вспоминает Т. Тарасова: «Однажды Мила перед тренировкой сказала мне в раздевалке: «Ты знаешь, я нашла себе партнера!» – «Кого?» – спросила я. «Ты его знаешь, очень красивый мальчик! Вы учитесь в институте в одной группе». Красивые мальчики со мной вроде бы не учились. «Ну, такой худенький, с большими глазами. С печальными». – «Кто это?» – недоумевала я. «Саша Горшков». А Саша Горшков был тогда настоящий крючок, весь согбенный, катался всегда с ужасными партнершами. И его неудачные партнерши мне запали почему-то в память больше, чем его действительно прекрасные глаза…»